Полька. Часть 8. Ксения. главы 1-2

 Порфирий выехал со двора подсобного хозяйства, когда уже начало темнеть. Морозец к вечеру усилился. Воронок, простоявший под навесом долгое время, увидев хозяина, вскинул голову и радостно всхрапнул: « Знаю, знаю, брат, заждался меня! – почесывая Воронка за ухом, оправдывался Порфирий, - дела, брат, дела, а они быстро не делаются! Меня вот, тоже заставили подождать. Не тащится же нам с тобой не солоно хлебавши». Воронок нетерпеливо качнул головой, соглашаясь с хозяином. 
Порфирий вот уже месяц,  как работал на новом месте. Устроился помощником плотника в лесхоз. Лесхоз, как самостоятельное хозяйство, образовался совсем недавно: года два тому. Вначале построили пилораму, а затем уже решился вопрос о создании целого комплекса. Настоящее лесное хозяйство! Попервах, пока обустраивались, было трудновато. А теперь мужики хвалятся хорошими заработками. Да топливом помогало хозяйство: кору, ветки, так называемые «охвостья», - всё отдавалась рабочим бесплатно. К тому же, до дома от лесхоза рукой подать. Это тебе не двадцать пять километров от подсобного хозяйства, а всего - навсего пять! Мать корить перестанет, что Порфирий не бывает дома. И то правда, Пашка растет без отцовского догляда. Бабушка ему и мать, и отец! При мысли о сыне, знакомое чувство вины кольнуло Порфирия. Как только обустроится на новом месте, присмотрит подходящее жилье и заберет их, будут жить одной семьей. Была еще одна загвоздка: мать, скорее всего, не согласится покинуть свое, насиженное гнездо, а Пашка не захочет оторваться от бабушки. Мать, почитай каждую  их встречу, начинает вопросом о женитьбе. Может, она и права, пора уже создать семью. Да как тут женишься, если день - деньской на работе? На вечерки ходить уже поздно, да и молодые там девчата, у них еще ветер в голове. А для семьи Порфирию требовалась подруга серьезнее. По вечерам Порфирий пропадает в столярке, учится мастерить мебель для  дома: со временем хорошее подспорье будет к семейному бюджету. Люди начинают обзаводиться домами, а в доме нужна какая-никакая мебель: шкафчики, лавки, табуретки. Топчаны всегда требовались, да и на столы большой спрос, особенно для кухни, со встроенным шкафчиком. Порфирия давно уже тянуло к верстаку и рубанку. Но ему так же нравилась работа бондаря дяди Прокопия.  Порфирий мог долгое время наблюдать, как в умелых руках дяди Проши, обыкновенная прямая доска послушно выгибается и выходит крепкая бочка для солений. Стал пробовать и сам покорить эту профессию. Бондарь, видя с  каким старанием, Порфирий прилаживает выгнутые дощечки, да осаживает на них обручи, сказал: «Учись, Порфиша, будет с тебя толк! Нас бондарей по округе раз-два и обчелся – на кусок хлеба всегда заработаем!» И Порфирий старался, он,  как губка впитывал все, что видел. Как говорит дед Ероха: « С умением жить - не камень носить – не надорвешься, а в жизни почём знать, что пригодится?»
    В подсобное хозяйство Порфирий приехал за расчетом. Литяк, начальник хозяйства, как на грех, уехал прямо перед его приездом. Как говорится – разминулись. Вот и прождал его допоздна, пока он с района вернулся и подписал нужную бумагу. Порфирий запряг Воронка в телегу и выехал со двора хозяйства на главную дорогу, ведущую в Денисовку. Конь, отдохнувший за день, бежал охотно и споро.  Внимание Порфирия привлекла одинокая фигура, сиротливо стоящая на обочине дороги. Фигура была одета в  ватник явно не своего размера, длинную юбку и до самих глаз закутанная в толстую суконную шаль: «Бабка, - определил Порфирий, - оказии ждет. Да какая же на ночь глядя, оказия? Куда это её несёт в такую стужу?» Фигура стояла к Порфирию спиной, укрывшись от встречного ветра, беспощадно сквозившего из ущелья. Услыхав стук подъезжающей телеги, фигура быстро повернулась и призывно замахала рукой:
-Садись, бабка, садись!  - поравнявшись с фигурой, пригласил Порфирий.
Фигура проворно  подхватила узелок, лежащий у её ног, и уже, спустя минуту, умащивалась на телеге, позади Порфирия:
- Вот, спасибочко вам!  - услышал Порфирий молодой, певучий, с мягким малоросским выговором голос, доносившийся откуда-то из-под толстой шали. – Думала уже не уеду, пойду к кому-то на ночлег проситься! А туточки, вот вы. Ну, прямо сам Бог вас послал, а не то бы замерзла.
Упомянув Бога, пассажирка осеклась, опасливо глянув в сторону Порфирия.  Порфирий заметил, как из-под низко повязанного бабьего платка, на него глянули два больших темно-синих девичьих глаза. Мелькнула атласная бровь и полные губы, слегка поблекшие от холода: «Вот так бабка! – обескуражено подумал Порфирий. – Вот тебе и чучело в платке!» А вслух смущенно произнес:
- Ты, девка, прости меня, за старуху-то! Лица не видно, а по одежке – вылитая бабка! Ты куда наладилась одна и в такую пору?
-К сестре, в лесхоз. Сестра у меня там, замужняя, недавно только вышла, за местного. Вот еду проведать их: ребеночек у них родился, мальчик. Может, и помогу чем Марии.
-Кто же женился на твоей сестре? – поинтересовался Порфирий. – Я в лесхозе местных ребят знаю.
- Да Чурилов Виктор, он там пилорамой заведует. Начальник, как-никак! У них и домик отдельный. Знаете такого?
-Как же не знать – знаю. Хороший мужик! Я у него и работаю в лесхозе. Значит, нам с тобой по пути! – Порфирий замялся, не зная, как назвать свою спутницу.
- Ксения я, Ксюша, – простодушно подсказала та, поняв его затруднение.
- Ну, а я – Порфирий, будем знакомы, Ксения! Сычов Порфирий – поправился он, подгоняя Воронка.
-А мне тятя наказывал не садиться к молодым мужикам, а то, - говорит, - подомнут, а кому,  мол, такая потом нужна будешь! Да я и сама, страсть, как боюсь. Народу тут, на канал, понаехало разного, всякого, кто с добром, а кто лишь бы что урвать.  Вот и вас увидела, не смогла сразу понять: молодой, или нет?  - простодушно призналась Ксения.
-Ну, и как?  Молодой я тебе показался? – настороженно спросил Порфирий, оглянувшись.
-Не совсем молодой, но еще и не пожилой, можно сказать, что к молодому ближе,- Ксения, запутавшись в словах, смутилась, под насмешливым взглядом Порфирия:
-Это тебя мои усы в заблуждение ввели, а так, я еще в женихах хожу!
- Что же,  вы до сей поры и не женаты? – полюбопытствовала Ксения, плотнее закутываясь в платок.
- Вдовый я, Ксения. Жена умерла при родах. Сын уже большой, бабушка воспитывает. Мать меня в свое время в восемнадцать лет женила. С тех пор, так и не нашел себе подруги, все выбираю. – Порфирий замолчал, притихла и Ксения.  Но, не выдержав, снова забросала Порфирия вопросами:
-Что же до сей поры подходящей девки не нашлось? А может, сам пьяница, потому никто и не идёт?
 Порфирий, обиженно произнес:
-Это, что же я сильно похож на пьяницу?
-Да, кто вас сразу разберёт? – в голосе Ксении прозвучали нотки сомнения. – Кому хочется показаться плохим? При знакомстве все святые, грехи потом обнаружатся.
Остаток пути они ехали молча. Порфирий торопил Воронка, видя, как начинает дрожать от холода Ксения. И только, когда показались первые строения лесхоза, спросил:
- Вы, сами-то, откуда будете?
- Мы? – переспросила его Ксения, - издалека мы, из Могилева. Пока нас сюда привезли, умучились все. Хорошо, хоть маленьких деток с нами не было. А то, ведь в других семьях и помирали дети. Много померло. Мы добрались все целые, Бог миловал.
-За что же вас с родных мест-то? – спросил Порфирий, хотя хорошо знал, что на строительстве канала работает много сосланных людей. Целые семьи. Порфирий не был в числе «сознательных», потому к таким людям относился с участием. Сам понюхал того же в свое время.
- Да раскулаченные мы, - просто без обиды и злобы, ответила ему Ксения. Она поправила на голове платок. Порфирий, оглянувшись, успел заметить ежик отрастающих волос. Перехватив его взгляд, Ксения пояснила:
-Тиф у нас в бараках косил всех. И мне досталось. Вот и остригли мои косы: длинные были, ниже пояса. Жалко волосы-то. А жизнь еще жальче. - Ксения выпростала из-под платка худую руку и показала Порфирию, какой длины была у неё коса.
- Тебя куда подвезти? – спросил Порфирий, поворачивая Воронка с дороги к домикам.
-А во-о-н, окошко светится, прямо на нас глядит! – указала пальцем Ксения. Вот, Маруся удивится! Вот, обрадуется! У них коровка отелилась, - щебетала без умолку Ксения, - вот я на молочке-то отъемся чуток.
Ксения проворно спрыгнула с телеги, поблагодарила Порфирия, и направилась к калитке сестринского дома:
-Слышь, красавица, коли надумаю жениться, пойдешь за меня замуж?
-Коли я надумаю, то – пойду! – без тени кокетства, серьезно ответила Ксения. – За доставку, еще раз, большое вам спасибо! – она поклонилась ему, прижав правую руку к сердцу. - Ну, бывайте, Порфирий, живы - здоровы.
 
    Порфирий, чему-то улыбаясь, повернул Воронка на дорогу. Воронок, почуяв скорый отдых и пищу, бежал скоро. Порфирий отпустил вожжи, предоставив коню самому выбирать дорогу. Вечер выдался славный, небо звездное и холодное. Порфирий поежился, плотнее запахнул полы полушубка: «Зима» - вслух произнес он. Воронок, заслышав голос хозяина, сбился с шага, оглядываясь, косил в сторону Порфирия своим лиловатым огромным глазом. Порфирий, слегка тронул вожжами, призывая коня к порядку. Думы опять вернули его к девушке, только что сидевшей в его телеге: «Чудная, - усмехнулся Порфирий, - что думает, то и лепит! «Али пьяница, али гулящий» - передразнил он Ксению. Сама-то, что за птица? Сказать все можно, а там, поди, знай! – Порфирий рассмеялся, поймав себя на том, что рассуждает о Ксении её же собственными словами. – Голытьба, конечно, где ему быть достатку? Что растеряли, что отобрали. Хорошо еще, не перемерли, как мухи, в мороз. Нужно будет разузнать о ней подробнее! А зачем ему это? А затем, - одернул сам себя Порфирий, - хватит байбаком шарахаться: пора и семьей обзавестись! Детишек народить, годы они ведь, как песок между пальцев: текут, шуршат, шуршат! Его мысли прервала какая-то крупная птица, едва не задевшая его крылом. Воронок всхрапнул и дернулся, испугавшись: «Ворона, должно быть, – попытался определить Порфирий, - что-то она больно припозднилась! И среди птиц тоже непутевые встречаются!» Тот же час вспомнилось: Фросе перед смертью, всё какая-то ворона докучала. Порфирий вздрогнул, отгоняя навязчивую мысль, что Фрося умерла не просто от болезни, было ещё что-то такое, чего он не мог себе объяснить. Вмешался чей-то злой умысел: «А, бабьи выдумки!» - отмахнулся он, не желая кого-то подозревать бездоказательно. Но его губы задрожали, выдавая душевное стеснение: «Знать бы, кому моя Фросенька помешала! Я бы его своими руками в порошок стер!»    Пять километров мелькнули незаметно, и уже вскоре Воронок радостно ввозил телегу в свой двор. Навстречу выбежал Пашка, на ходу застегивая ватник. Ни слова не говоря, он взял Воронка за уздечку и ввел во двор:
-Дома все в порядке? – слезая с телеги, осведомился Порфирий, - все живы, здоровы? Пашка, расседлывая Воронка, ответил односложно:
-Угу!
 Он отнес упряжь на место и аккуратно повесил на гвозди. Воронок освободившись от хомута, сам вбежал в сарай, где в яслях его ожидало свежее сено.  Вскоре до слуха Порфирия донеслось довольное пофыркивание и хруст перетираемого сена. Убедившись, что конь доволен, Порфирий вошел в избу. Мать сидела за столом, на котором стояли остатки ужина:
-Слава Богу, хоть к ночи объявился! Уехал с утра и пропал, я уж не знала, что и подумать. Мы с Пашкой устали выглядывать тебя. Есть будешь?
Порфирий, раздеваясь, слушал упреки матери, согласно кивая головой:
-Буду мам, голодный, как волк: с утра ничего не перепало!
Мать, с трудом поднялась с лавки и заковыляла к печи, в которой еще тлел собранный горкой кизяк:
-Не нужно, мама, не заботьтесь, я и остывшее съем. Вон и картошка еще теплая, - прикладывая ладонь к чугунку, воскликнул он. – А вы бы, мама, принесли мне пару яиц, да сто граммов с морозца! Замерз я! Думал днем воротиться, а вышло всё иначе: в самый холод и ехали.
-Ехали? – тут же подхватила мать, - а с кем это, коли не секрет?
-Какой там секрет!  Девку одну до лесхоза подвез, к родственникам ехала. Сестра там у неё что ли. – Порфирий старался говорить ровным и безразличным голосом, чтобы мать не заподозрила никакого интереса с его стороны. Мать внимательно следила за выражением лица сына:
-Красивая, девка-то?- едва сдерживая нетерпение, спросила она.
- Кто? – в свою очередь переспросил Порфирий, будто не понял вопроса.
-Девка, говорю, - красивая, приглянулась тебе? – пояснила свой вопрос мать.
-Да девка, как девка, обыкновенная: глаза по кулаку, и стриженная  в придачу!
-Стри-же-нн-ая! - удивилась мать. – Кто же её постриг и зачем?
-Тиф постриг, - пояснил Порфирий. - А для чего, это у него  спросить нужно.
-Так, значит, понравилась тебе девка-то? – настойчиво повторила мать свой вопрос.
-Ага, понравилась, - желая закончить  разговор, согласился с матерью Порфирий, - так понравилась, что я ей пообещал приехать со сватами, как только у неё коса отрастет!
-А она чего? – мать даже придвинулась ближе, чтобы лучше расслышать ответ.
-А ничего! Сказала, чтобы поторопился, а не то, пока коса отрастет, её другие забрать успеют!
Сычиха глянула на сына, пытаясь понять: шутит он, или правду говорит. Уловив в его раскосых глазах, знакомую ей смешинку, обиженно произнесла:
-Его сурьезно спрашивают, а он зубы скалит! Не терпится мать дурочкой выставить? Хоть бы раз, что-то как есть сказал!
-Мама, не сердитесь! Я ведь ей и вправду так сказал. Ну, что я вам врать буду?
     Но мать, не слушая его объяснений, молча, полезла на печку. Порфирий доел свой ужин, убрал со стола остатки пищи и посуду. Он достал из кармана полушубка газету, которую взял в кабинете у Литяка и пересев ближе к лампе, приготовился читать. Вошел с улицы Пашка, увидев отца, отчего-то смутился:
- Пап, можно мне еще немного на улице с ребятами побыть? Я буду здесь, недалеко, если что понадобится, я услышу!
-Ну, побудь, - разрешил Порфирий. – Долго не устоишь: мороз нынче немалый! А кто из ребят у тебя в дружках?
 Но ответа не последовало: Пашка, едва получив разрешение, скрылся за дверью, на ходу застегивая пуговицы  отцовского полушубка. Где-то за воротами, послышался радостный Пашкин возглас: «Отпустили!»  И в ответ звонкий девичий: «Бежим!» Порфирий невесело усмехнулся: «Ну, вот, и сын уже жених и девчата к дому ходят!  А батька все ещё только собирается, не знает, с какого боку к девке подойти. Нет, так он и не научился быть обходительным с женщинами. Норов, наверно, мешает, переступить эту черту. А ну, как подумает девица, что он, Порфирий, цепляется за бабью юбку! Мать была строгая, воли не давала. Может корни этой робости и противления из детства тянутся? Он и желает видеть рядом с собой сильную женщину и одновременно боится. Это сейчас мать, старея, притихла, а раньше супротив думать не моги: все будет так, как владычица скажет! А с другой стороны, что на мать все шишки валить? Коли Фросю всей душой любил, так и мать не указ была!  И слова находил и от счастья на крыльях летал, одно слово – любил!»
Порфирий, вдруг ясно понял причину своего беспокойства: сумеет ли он полюбить кого-то еще так, как любил Фросю? Спрашивал себя и заранее знал ответ!

                Глава 2.

     Порфирий попытался сосредоточиться на чтении: многое из того, о чем писали в газете, он не понимал. Кого-то судили, ловили врагов народа. Где-то далеко-далеко от их Денисовки шла иная совсем незнакомая им жизнь. Но он очень хорошо ощущал нечто иное: совсем рядом с границами его страны, раздавались страшные  звуки приближающейся войны. Неужели опять бедность, страх и смерть? Только жить стали по-людски. Вон, новая власть везде врагов ищет, а какая она народная власть, коли у нее везде враги? Народ, выходит и враг, его и судят! Не простые времена за окном – страшные времена: не знаешь, что тебя ждет завтра утром. Царя с семьей казнили, а своего, выходит, поставили. Место, так сказать, освободили. А иначе, как всю эту лютость понимать? Выходит, нужно было жить, как Гришка Лапиков, зарекомендовать себя перед властью, отбирая нажитое у себе подобных. С дальним прицелом действовал Гришка, или просто угадал, откуда ветер дует?
Нет, не нужно, ему, Порфирию, такого почета! А, какой там, у Гришки почет? Дали дом кулацкий, свой построить не хватило тяму, а вернее, лень и пьянство не дали. Он и жениться не смог по - путному! А, может, это Польке не повезло с таким мужем?
Сегодня Литяк, провожая его, советовал:
-Ты, Порфирий, норов-то свой поубавь! Язык он без костей, да только не пришлось бы своими костями за него рассчитываться! Вон, видишь, сколько народа в нашу глушь понаехало? Думаешь, все они по доброй воле к нам прут целыми семьями? За каким интересом, язви его в корень?  - пригнувшись к самому уху Порфирия, Литяк свистящим шепотом произнес, - шлют их Порфиша, пачками шлют! Оттуда! – Литяк пальцем указал вверх,- соображай, Порфиша, кумекай, что к чему! И, поостерегись про власть хоть что-то говорить. Ни синь пороху, ничего и ни с кем!  Загребут и без суда к стенке! Думаешь, зачем к нам в Денисовку милиционера Карнаухова прислали? Досматривать и выявлять несогласных. – Литяк, выдохшись, замолчал:
-Выходит, - засмеялся Порфирий, - теперь без разрешения и перднуть нельзя?
-Это можно, сколько угодно, перди на здоровье, подхватил его шутку Литяк. – А что касаемо остального: помни, что я сказал!  Ты, Порфирий, мужик справедливый и привык эту самую справедливость вперед себя ставить. Только сейчас она никому не требуется! Помнишь, как наши деды говорили: «Молчи да дышь – будет барыш». Мудрость – она всегда свою цену не теряет. Ты думай, Порфирий, прежде что-то сказать или сделать, думай!
      Вот Порфирий сидел и думал. Лампа стала потрескивать: кончался керосин: « Завтра мать будет ворчать, что выжег весь недельный запас. Где-то и Пашка загулялся, говорил, что скоро, да быстро, а вот часа два уже нет! Ладно, пусть погуляет, лишь бы не озоровал!"
-Ложился бы, хватит керосин палить, - раздался с печи недовольный голос матери. – Не напасешься на вас: то Пашка с уроками палит, теперь ты взялся!
-Ладно, мама, сейчас лягу. Вот только схожу на коня гляну, да Пашку домой кликну. – миролюбиво отозвался Порфирий.
Он уловил стук калитки: гулена возвращался домой без напоминания.  В сенках раздались осторожные Пашкины шаги:
-Ишь, крадется, будто кот! Думает, что баба ничего не слышит! – снова подала свой голос мать. Порфирий отметил, что голос матери теплеет, когда она говорит о Пашке. Что удивляться: мать она Пашке, настоящая мать, только зовется бабкой. Мать ему заменила, да, по правде сказать, и батьку тоже. Порфирий потянулся, зевнул, почувствовал, как дружно хрустнули косточки.  Вошел Пашка, несмело, бочком, ожидая неминуемого нагоняя. Порфирий понял это и вместо обычного: «Где шлялся?»  Неожиданно для самого себя спросил:
-Как невесту-то зовут?
Пашка, неожидавший такого вопроса, залился румянцем:
- Наташка, Возницына Данилы дочка, - упредила его ответ бабка, приоткрывая занавеску на лежанке. – Она Пашку уже давно заприметила! Вот и ходит под двор сама.  Нынешние девки всякий стыд потеряли: «Пашу позовите!» - передразнила она, изобразив тоненький голосок Возницыной Наташки.  Да хотя бы семья путевая была, мать гулящая, а отец - пьяница! Драки вечные! Они с матерью по чужим сараям с малочку прячутся.
- Что же теперь Наташке из-за родителей и на людях не показываться? Она-то здесь причём? Пьёт дядька Данила, не она же! – Вступился за подругу Пашка.
- Правильно, сынок!  - неожиданно поддержал сына Порфирий, – коли нравится девка, не смотри на все это, иначе век не найдешь такой, чтобы всем угодила. 
Он невольно глянул в сторону лежанки: мать укоризненно смотрела на него, качая головой.  Порфирию вспомнилась, уже который раз за этот вечер, Ксения, её распахнутые доверчивые глаза. Такую замуж возьмешь, что в приданное принесет? Родни кучу, такой же бесприютной, как она сама. Судя по тому требованию, какое применяла мать к Пашкиной невесте, его выбор так же не годился. Но с этим Порфирий разберется сам: ошибётся – так и ответ держать ему самому:
-Давай, сынок, спать. Полезай к бабе на лежанку, а я загашу лампу.
Пашка согласно кивнул головой, если бы сейчас, отец предложил ему всю ночь простоять на морозе, он бы сделал это. Он  так преданно посмотрел на отца, что у того от неожиданности перехватило горло. Он подавил в себе желание обнять сына, только ласково погладил Пашку по спине:
-Пойду, покурю на дворе, да Воронка проведаю, - подозрительно осевшим голосом пробормотал Порфирий, и вышел.
Мать, не удержавшись, пробормотала вслед уходящему сыну:
-Иди, иди, потатчик! Побыл – и нет тебя, а матери, потом исправляй твою воспитанию!
Она повернулась на бок, давая Пашке место рядом с  собой. Пашка с наслаждением растянулся на теплой лежанке. Кожа, тут же отреагировав на тепло, стала «гусиной». Он тихонько дотронулся до бабкиного плеча и вдруг почувствовал, что оно мелко подрагивает: Пашка понял, что его любимая бабушка плачет. Он погладил её по голове, ласково уговаривая, как ребенка:
-Ну, будет вам, баба, не расстраивайтесь, а то опять в боку колоть станет. Да и отец, он ведь не хотел вас обидеть. А что за меня заступился, так ведь я ему не чужой!
Сычиха повернулась к внуку, и, вытирая мокрые глаза, серьезно спросила:
- А коли тебе между мной и батькой выбирать пришлось, кого бы ты выбрал?
Пашка серьезно глянул в карие бабкины глаза, и некоторое время молчал, обдумывая ответ. Ему вдруг, как-то сразу, стала понятна причина и бабкиных слез, и нападок. Она боялась, что помирившись с отцом, Пашка уйдет вместе с ним, а ей придется остаться одной. Она уже не могла представить себе, что его, Пашки, не будет рядом:
- Спите, бабуля. - ласково попросил он, не отвечая прямо на поставленный вопрос.  Вы для меня самая родная, я от вас никуда не уйду и вас никогда не брошу! Понимаете?
- А, коли невеста позовет? Чай побежишь, и обещания свои забудешь!
-Невесту свою я к вам приведу. Зачем мне в примаках жить, коли свой дом имеется? – гордо отпарировал внук.
   Когда полчаса спустя, Порфирий вошел в избу, на печи мирно спали. Он погасил лампу, укутался тулупом и с удовольствием растянулся на топчане, вскоре, послышалось  легкое посвистывание. Порфирий крепко спал.

http://www.proza.ru/2016/03/03/1540