Ничьи

– Ты видишь их? – тихий, но быстрый шёпот, темнота, лишь посередине станции одинокий костерок и две сгорбившиеся фигурки.
– Ну, ты, Вань, совсем меня за идиота держишь, что ли? – второй голос, похожий. – Что я, костра не различу?
– Да хрен тебя знает, – в ответ. – Помнишь, как свет фонаря от дрезины за одноглазого волколака принял?
– Что с испугу не привидится-то…
– Во-во. И я говорю: мало того, что идиот, так еще и боишься всего на свете.
– Сам ты!..
– Стих! – третий голос. Такой же в точности торопливый и резкий. – Совсем, что ли, берега попутали? Выдать нас раньше времени хотите?
– Какой еще стих? – возмущенно зашептал второй.
– Стих – значит «заткнулся»! – недовольно пробурчал третий в ответ. – А то нас услышат!
– Да за-за-за… задрали уже, – недовольное заикание четвертого, прерванное остальными тремя.
– Сломанный телефон… Заткнись!
– Сы-сы-сы… сами вы… – обиженно забурчал четвертый.
– Хватит! Начинаем!

Пламя костра робко лизало котелок с водой. Он был подвешен на ржавом железном пруте, который перекинулся с одной стопки кирпичей на другую. Вода внутри почти закипела, поэтому двое мужчин достали из баулов кружки и пакетики с чаем и зябко жались к теплому огоньку. Полянка – темная и пустая станция – окружала двух путников непроницаемой тьмой, навевая неуютные и порой пугающие мысли. И дело было не только в темноте и таинственности, а в жутких случаях, которые, согласно людской молве, частенько происходили на этой станции.
– Слышь, Егорыч, – проговорил один, нервно озираясь, – может, ну его это чаепитие? До Сухаревской дотопаем и, пока нас будут шмонать Ганзейцы, там уж чайку-то и попьем?
– Данила, вот ты уже четвертый десяток разменял, – заметил собеседник, – а все туда же.
– Куда, Егорыч, куда? – нервно спросил тот, не совсем понимая, о чем идет речь.
– Да туда, Данил, туда. В страх твой непонятный.
– Какой еще страх? – обиженно заметил тот. – Просто здесь холодно и неуютно. И еще… – мужчина замялся, думая, стоит ли такое говорить при более старом товарище. Сорокалетний Антон Егорыч же хитро прищурился и не спускал с попутчика внимательных глаз.
– Ну?! Что мнешься, как девка?
– Да рассказывают нехорошее про эту станцию. Даже жуткое, я бы сказал.
– Эх ты, Данил! – пристыдил приятеля Егорыч. – Взрослый мужик, десять лет челноком по метро таскаешься, а все веришь в эти бабьи сказки…
– Ну, а как тут не верить-то, – обиженно промямлил тот, – вон, Герасимов с прошлого похода совсем седой вернулся. И несет невесть что… Говорит, не хочет больше по туннелям ходить. Корни пустить на Киевской вздумал... Говорит, привидение мальчика на какой-то пустующей станции встретил, аж ноги еле унес от этого гаденыша!
– А ты разве не знал, что грибы твой Герасимов употребляет? – расхохотался Антон. – Да не простые… Судьбу ведающие и путь указывающие.
– Да хватит уже, Егорыч! Что я, совсем идиот?
– Ну, вот в грибочки, указывающие путь, не веришь, а в привидений, зараза ты этакая, словно видел их…
– А может видел, – насупился Данила.
– Ну да, ну да, – заржал Антон и более примирительно добавил: – Давай уже чай пить, фантазер херов. Чем быстрее мы это сделаем, тем меньше кирпичей ты отложишь и быстрей уйдем отсюда.
Мужчины принялись разливать по чашкам чай, а когда подняли головы, чуть не вскочили с насиженного места. В полутьме никто не заметил, как на бауле рядом с Данилой появился мальчик. Лет тринадцати. Лицо и волосы белые, сам худенький и с совершенно невинным видом глазками так частенько-частенько хлопает. Данила Ленский чуть кружку не выронил из рук, настолько сильно вздрогнул, а Егорыч нервно сглотнул и потянулся к дробовику, торчащему из его поклажи.
– Дядечки, добренькие, – заговорил мальчик тоненьким голоском, – чайком сироту бездомную не угостите? Я волшебное слово знаю… Пожа-а-алуйста.
– Тебе че надо, упырь мелкий? – зарычал Данила, вынимая из кармана и раскладывая нож-бабочку. – А ну, вали отсюда! Ходят тут всякие, честных людей пугают!
– Тихо. Тихо, Данил, – успокаивающе заговорил Егорыч, придерживая руками друга. – Не кипятись. А тебе, – зыркнул он на мальчика, – лучше убраться отсюда подобру-поздорову.
Пацан молча встал и быстренько растворился во тьме, в то же время с другой стороны заливисто засмеялся ребенок. Теперь вздрогнули оба мужика и развернулись.
– Да что же это? – не выдержал Данила. – Сколько же вас тут?
Смех раздался снова, но уже с третьей стороны. Челноки, как по команде, вскочили на ноги. Сзади раздались шаркающие шаги. В свет, падающий от костра, вышел тот же мальчик. Он остановился, молча постоял и тихо ушел обратно. Данилу уже трясло, а Егорыч что-то бормотал себе под нос. После очередного детского смеха, раздавшегося с трех сторон, причем одинакового по тональности, оба потянулись к оружию, спрятанному в баулах.
– Да что ж это делается то! – на этот раз не выдержал Егорыч, когда не обнаружил в поклаже любимого и родного дробовика, который прослужил ему правдой более десяти лет. Рядом заскулил Данила.
– Давай сваливать отсюда! Слышь! У меня тоже исчезло оружие. И калаш, и «грач».
– Тихо! Я знаю, что делать, – уверено сказал мужчина и выудил из кармана фонарик. Щелкнул выключателем, и тонкий слабый луч прорезал тьму. Егорыч начал быстро направлять его по сторонам и увидел следующее. С противоположных краев костра на платформе стояли два мальчика. Совершенно одинаковые. Худенькие, в обносках, с белыми лицами и волосами. Один копия другого, словно зеркальные отражения друг друга. Видавший многое мужчина похолодел, предательские мурашки побежали по спине. С Данилой в это время творилось что-то совсем ужасное. Он мелко-мелко трясся и тихо поскуливал. Разрядил нервное напряжение смех, раздавшийся с двух сторон одновременно, но смеялись не мальчики, у них были закрыты рты. Смех шел со стороны рельсов, причем с обоих путей сразу.
Егорыч посветил туда фонариком, пытаясь обнаружить шутников, но там было пусто. Свет выхватил из темноты только пыльные, покрытые плиткой стены. Волосы зашевелись на голове, а Данила тем временем жутко заорал и бросился в тоннель, ведущий на Сухаревскую. Смех все еще разносился по станции, словно призраки радовались бегству слабонервного мужика, а мальчишки тем временем двинулись на Антона. Он заорал страшным голосом:
– А ну, стоять! Меня не напугать клоунадскими штучками! – но было видно, что мужчина боится. Он нервно разворачивался от одного мальчика к другому, не зная, что ожидать и от кого, к тому же из-за края платформы с разных сторон, показались еще два мальчика, полностью идентичных первым двум. Только они чуть по-другому перемещались. На четырех конечностях, кося головы и оскалив зубы… Обычные зубы, но вот оскал… И довольный, даже радостный смех, идущий теперь с четырех сторон и не прекращающийся ни на минуту. И тут Егорыч заметил свой дробовик в руках одного из мальчишек. Тот медленно направлял его на мужчину, а с обратной стороны другой пацан нацеливал на него калаш.
Опытный челнок не выдержал и бросился вслед своему более молодому другу, оставив все барахло на перроне и стараясь не думать, что происходило на этой чертовой станции. Полянка, вопреки неверию некоторых, все же оправдывала звание таинственной и загадочной станции. Следом разнеслась разгневанная очередь из калаша, отчего Егорыч припустил еще быстрее, периодически падая и спотыкаясь. В его голове уже сформировался образ мальчика-призрака, но как туда уместить привидение, держащее автомат, он не знал, поэтому и постарался поскорее забыть об этом. Жизнь дороже.
В свет костра вошли четыре мальчика, совершенно одинаковых на вид. Один принялся рыться в баулах, второй посматривал в сторону, куда убежал торгаш, третий – нацеливал в темноту калаш и будто играл им. Четвертый же, ожидая, тихо стоял в сторонке с обрезом на плече и «грачом» в руке, пытаясь свободной рукой стереть с лица и волос белую массу.
– А почему мы их просто не убили, Вань? – спросил тот, что игрался автоматом.
– Валя, я говорил, что ты идиотка? Не? Ну, так повторю… – ответил, не поворачиваясь к костру, Иван
– Не называй меня так! Я – Валентин!
– Хорошо, Валь-ок. Но ты же понимаешь, что нам нельзя выбиваться из удачного образа мальчика-призрака? Иначе эти тупые бакланы-челноки боятся перестанут.
– Да понимаю… – ответил мальчик. – Но зачем разыгрывать комедию? Проще стрельнуть пару раз, и они уже ничего никому не смогут рассказать…
– Тэ-тэ-тэ… так это… – начал было молча стоявший до этого с обрезом в руках мальчишка, но его прервал Ванька.
– Успокойся, Стас, все равно договорить не сможешь…
– Это я ты-ты-ты-то не сы-сы-сы… – попытался протестовать заика, но умолк, так и не договорив.
– Короче, Валь-ок, если мы их убьем, то верно ты сказал: некому будет поведать о страшном мальчике-призраке. Поэтому никто и никогда о нем так и не узнает. Усек? И страшная легенда исчезнет… Растворится в людской памяти… Как же мы жить-то будем?
– Я… Ну, в общем… И так клево. Один отвлекает, остальные вытаскивают оружие, – попытался оправдаться Валек, но его прервал Алексей, склонившийся над баулами. В семье он был за старшего.
– Так, Ионовы! Хватаем мешки и валим отсюда. Все базары дома вести будете: не хватало еще, чтобы нас кто-нибудь залетный здесь увидел. – И четверо братьев растворились в темноте с поклажей челноков. Лишь одинокий костерок догорал на платформе таинственной Полянки.

По правому туннелю в сторону Серпуховской начиналась разветвлённая сеть технических перегонов и переходов, связывающая с собой три ветки: серую, оранжевую и зеленую. И в одном из этих коридоров находилось маленькое техническое помещение с запирающейся изнутри дверью и неразборчивой надписью красными буквами, которую отец мальчиков предпочел давно стереть.
Помещение было маленьким и сырым. В нем помещались: две двухъярусные кровати, шкафчик и столик, на котором стояла видавшая виды электрическая плита. Проводкой электричества и обустройством комнатушки озаботился еще отец, пока был жив, поэтому даже сейчас у мальчиков имелся свет – единственная лампочка, свисавшая с потолка и включаемая необычным механизмом: шнуром, повисшим сверху. Если добывались лампочки регулярно, то свет имелся всегда. Был, правда, период после исчезновения Сергея Ионова, когда дети ждали его прихода и не могли прийти в себя от шока. Тогда без света они просидели целую неделю…
Сейчас ребята готовились ко сну. Двое, Стас и Ваня, уже лежали в койках, причем первый вертел в руках какую-то детскую книжку, хотя чтец из него был так себе. Валек заваривал чай на плите – он вообще любил готовить и убираться. То ли сказывалось неопределенное имя, то ли характер. Над ним много подтрунивали, но он не обращал внимания на братьев. Любимое дело невозможно запретить ничем. Леша же сидел на табуретке у шкафа и разбирал добытые у челноков вещи.
Все было тихо и спокойно, а Ваню уже было сморил сон, но тут Стас решил все же почитать книжку…
– Ты-ты-ты… три по-поросенка.
– О… еп… – подскочил на кровати Ваня. – Стасик, завязывай! Читай про себя, все равно мы уже наизусть знаем эту историю!
– Я-я-я…
– Да ладно, – отмахнулся Иван, – никто тебя тараканом не обзывает. Читай молча – поймешь больше, а нам спать мешать не будешь.
– Тэ-тэ-тэ… так вам никто и нэ-нэ-нэ…
– Да ладно, хватит собачиться. Нам эта сказка сниться скоро будет, – примирительно встрял Валек и сунул обоим кружки с горячим чаем. – Леш, нет там какой-нибудь другой книжки?
– Нет, – пробубнил тот. – Здесь вообще нихера нет. Хотя… Опаньки! Это тебе, Валя, – с этими словами он вытащил из мешка зеленое в горошек платье, отчего комнатушка наполнилась звонким смехом, а Валентин покраснел, подошел к старшему, отвесил ему подзатыльник и произнёс:
– Сейчас чай будет за воротом!
– Ладно, не бери в голову, – успокаивающе поднял руки Леха. – А если серьезно, то нихера мы сегодня не заработали.
В помещении наступила тишина. Только чайник шипел на плите, а три пары глаз уставились на Алексея.
– Ну, сами посудите: один драный противогаз, грибной чай аж пять пакетиков, какие-то металлические детали – видимо, на Тульскую тащили, уроды; калаш, древний обрез, «грач», патроны к оружию – всего, в общем, пятнадцать штук. Ах, да! Два грязных и вонючих брезентовых мешка.
– Негусто, – протянул с койки Иван. – Что делать будем?
– Спать ложитесь, а я постараюсь на завтра дело выбить.
– Я с тобой, – встрял Валентин. – Баулы тяжелые, хоть помогу.
– Да кому нужны эти железяки! Выкинуть нахрен, – махнул рукой Леха. – Тут продавать-то – калаш и обрез. Сам донесу. А «грач» пригодится – себе оставим. Где чай-то мой?
– Держи. – Виталик поставил на стол перед братом дымящуюся кружку и принялся укладываться. – Точно помощь не нужна?
– Точно. Это знакомый отца. Ничего опасного.
Некоторое время ребята старались заснуть. По комнате поплыла тишина, нарушаемая лишь прихлебыванием Алексеем чая. Но братьям не спалось. Время всегда в такие моменты растягивалось, и грусть снисходила на подростков. Казалось, они одни остались в этом мире и нет никого, кто мог бы о них позаботиться. С тех пор, как ушел и не вернулся отец Сергей, минуло два года. С того времени мальчики жили одни. И не проходило ни дня без воспоминаний об отце. Хоть он и был приемным, но сделал для мальчиков очень много. Растил, воспитывал, многому научил. И лишь месяца за два до своего исчезновения признался, что он им не родной, но вот в тайну, откуда мальчики вообще взялись, посвятить не успел.
– Леш? – подал голос Ванька.
– Чего не спишь? Завтра, надеюсь, работка подвернется, а вы, блин, не отдыхаете.
– Слушай, а мы вроде тех трех поросят… Только нас четверо.
– С чего ты это взял? – хмуро буркнул Алексей.
– Ну, сам посуди: родные, одинокие, боимся всех, как волков…
– Что за чушь? – Алексей оторвался от чая. – Никакие мы не одинокие. Мы есть друг у друга. И никто не знает, где мы и кто мы… Даже друг отца, Печора. А волков в метро нет. Есть люди. Но мы-то знаем, кто они такие? Правда?
– Ды-ды-ды… да! – тут же согласился Стас. – Они о-о-о…
– Все мы помним, что случилось со Стасом год назад и сколько труда нам стоило его выручить.
– Я бы этих извращенцев, которые его… ну это, пытались… из автомата бы…
– Тебя вообще Валь-ок из крайности в крайность бросает, – заметил Леха. – То от уборки и готовки за уши не оттянешь, а то дай всех замочить враз. Кровожадный и заботливый…
– Не, ну, а че…
– Да ничего. Мы не как те поросята! И никогда ими не будем. Мы сами, как волки, друг за друга заступимся, а люди – это опасные твари и с ними наоборот надо, как со свиньями… Мы должны их съесть первыми, а не они нас!
– Точно! – закивали братья. – Ты прав, Алексей.
– Ну, все, выяснили – молодцы. А теперь – спокойной ночи.

«По кочкам, по кочкам,
По шпалам и рельсо;чкам
В ямку бух…»
Когда-то отец напевал эту песенку, катая по очереди их с братьями на коленке. Давно это, в прошлом… Сейчас же Лешка бубнил стишок себе под нос, чтобы не так страшно было находиться одному в темноте технического туннеля, выходящего на оранжевую ветку недалеко от Третьяковской – бандитской станции.
Что-то Костя Печора не слишком торопился. Время растягивалось в темноте, как резинка, а мальчику нельзя было включать фонарь – недалеко от стыка с туннелем находился дозорный пост станции. Могли заметить и выловить. Несколько раз что-то касалось ноги, Лешка в ужасе замирал, но, заслышав привычный крысиный писк, со вздохом облегчения смахивал с лица пот. Если в туннеле есть крысы, то ничего другого быть не может. Мальчику навсегда влипли в голову слова отца: «Крысы – это индикатор метро. Его пустоты и безопасности».
Наконец впереди забрезжил свет, выхватив прямоугольный выход технического коридора. Ну, слава Богу, а то и спать уже охота. Только оставался еще один «обряд». Некто, вошедший из туннеля, три раза включил-выключил фонарик. Алешка повторил этот сигнал своим фонариком, тогда только человек пошел вперед.
– Ну, что? Сегодня есть, что толкнуть, поца? – Это и был Костик. Мужик отвязанный, хитрый, но в память о приемном отце мальчиков взявший тех под опеку: скупавший все, что им удавалось украсть или отобрать у слишком доверчивых путников. В его честность мальчик не верил, так как Печора вечно сшибал Лешкины расценки, но выбора не было: к остальным обращаться опасно. Либо отнимут «товар», либо по-другому как навредят. Знаем, проходили! Торговцы с Киевской год назад насильно утащили Стаса в свое логово, после этого-то он и стал заикаться. Хорошо еще не успели…
– Вот, – протянул Лешка руку, с которой свисали на ремнях автомат и обрез. – В этот раз не срослось.
– Что не срослось? – поинтересовался Костик, осматривая оружие. – Я вам хороших барыг подсунул. Матерых, можно сказать. По-любому с немалыми сумками перли.
– Ага, огромные. Только вот в них железяки какие-то… Кому их загнать-то?
– Ну да… – протянул Печора, – видимо, поставка запчастей была. Знать кому, можно и навариться хорошенько…
– Кому? – с надеждой в голосе спросил Ионов.
– А я почем знаю, поца? Я таким бизнесом не занимаюсь. Так сколько, говоришь, хочешь за этот ржавый хлам?
– Это не ржавый хлам, – обиделся мальчик. – Ну, никакого почтения к раритету!
– Ладно-ладно, даю тридцать пулек «7.62» за все вместе. В трудные времена живем. Патроны кончаются…
– Да ладно заливать-то, – не унимался Лешка. – На вашей бандитской станции их разве что лопатами скоро грести не начнут!
– Но-но! – возмутился Костик. – Не бандитская, а свободная от оков рабства политического! О как! Живём вне всяких правил и законов!
– Под оковами паханов… – еле слышно пробубнил мальчик.
– Что? – не понял друг отца. – Смотри, я могу и до двадцати скинуть, а больше никто эту рухлядь у тебя не возьмет. Попомни мои слова!
– Хорошо, давай тридцать и забирай это себе, – угрюмо проговорил мальчишка, наблюдая, как мужчина отсчитывает ему в руки патроны. – А еще есть чего?
– Не-а, – мотнул головой Печора.
– Ну, Кость, – заканючил Лешка, – ну хоть самое паршивое. Самое неудобное, самое… Опасное!
– Опасное, говоришь? – мужчина застыл, что-то обдумывая. Огонек интереса промелькнул в алчных глазах. – А что, есть и опасное. Нужно кое-что стырить у нашего главного.
– У Витебского? – Лешка аж голос понизил, такой страх он испытывал перед паханом Третьяковской.
– Если возьметесь, – подливал масла в огонь Костик, – я вам не только на станцию пробраться помогу, но и отсыплю за эту бумажку пять рожков калибра «5.45»…
– Что же это за бумажка такая? – изумился Ионов.
– Не важно. Вы делаете, я плачу. Усек? А если не хочешь, то и делать другие будут. Поопытней.
Глаза Алексея загорелись, азарт наполнил душу, но вот мозг еще не совсем понял, что эта авантюра сродни игре в «русскую рулетку», когда один патрон в барабане все же есть, а каждый жим на спусковой крючок, словно следующий шажок, приближает смертельный патрон к голове играющего…
– Говори!
– И где вас таких чудесных Серега набрал? А? – Но Лешка, нахмурившись, молчал и опустил взгляд вниз. Такие вопросы всегда вызывали у него молчание. Полное и безоговорочное. – Ну ладно, не хочешь – не говори. Тогда слушай… Только запомни! Витебского надо обязательно убить! – И мальчишка весь обратился во внимание.

– Чувствую, будет весело, – не своим голосом тихо проговорил Валентин.
– Валя, дочка, да что с тобой такое! – голос Ваньки глухо прокатился меж сводов служебного коридора. Братья шли к намеченной точке сбора.
– Еще раз назовешь меня Валей… – парнишка, шедший следом за Алексеем, резко остановился, из-за чего Ванька налетел на него. – Буду бить долго и счастливо!
– Да ты чего агрессивный-то какой? – отпрянул зачинщик.
– Так на дело идем! Настоя-я-ящее! – протянул Валентин с восторгом последнее слово. – Грабить не кого-нибудь, а самого Витебского!
– Ладно, иди Валь-ок, иди, а то он ждет и не дождется, когда ты его понастоя-я-ящему ограбишь. Только спросить стесняюсь… а нафига ты с собой нож кухонный взял?
– А ты для чего отвертку?
– Ну, так… на всякий случай…
– Тише! – Лешка остановился и повернулся к братьям. Фонарик уперся в потолок и высветил потрескавшуюся и оплетенную паутиной плиту перекрытия. – Мы пришли. Начинаем. Как пройдем пост, дожидаемся друг друга. Далее действуем по обстановке, но Печора обещал, что люди будут спать. Поезд, где живет Витебский, на дальнем пути и частично в туннеле. Единственная проблема – это охрана. Два человека находятся у входа в вагон. Каким-то образом нам надо заставить их съесть таблетки, что дал Костя. Задача ясна? Ну, тогда, Вань, ты первый. Погнали…
– А ни-ни-ни… никто не ду-ду-ду… думал, что это сы-сы-сы… смертельно? – прошептал Стас, замыкающий процессию. Он покачал головой, но все же последовал за братьями: как ни крути, они были его миром, а не сеть туннелей, окружающая детей всю их жизнь.

– Костян! Давай по маленькой! – Вениамин Хлопков приглашающе кивнул в сторону уже ополовиненной бутылки самогона, стоявшей на ящике. Туннель перекрывался баррикадой из мешков с песком. Тут же горел небольшой костер, и два человека несли дежурство. С этой стороны тоннеля ожидать было нечего – в Ганзе если и помышляли прибрать к рукам эту станцию, то только в планах, ибо не хотели пачкать руки об этот гадюшник. Сложнее приходилось на посту с другой стороны станции. Там шел туннель до Китай-Города, чье население было еще хуже и отвратительней местных бандюков. Поэтому здесь не приходилось ожидать чего-то странного или опасного. Ганза, как щит, все же не пропустит абы кого через свою территорию.
– Нет, Веня, уж сам как-нибудь справляйся. Надо хоть кому-то следить за подступами к станции. Хоть упейся, но народ должен спать спокойно.
– Ну, как хотишь, Печора! Только не говори, что я не предлагал. А то будешь потом на стены лезть. – Хлопок поднял граненый стакан с мутной жидкостью и опрокинул одним махом, после чего оторвал от черной крысиной тушки ногу и захрустел жареной корочкой. То, что перед глазами расплывалось, его не остановило: в крайнем случае есть Костик, который и предупредит станцию. А ему, Вениамину, можно и поспать, а то хер ли тут ловить-то со стороны Ганзы. Он медленно повел головой в туннель и застыл с торчащей изо рта косточкой, а также для верности протер глаза. Печера тоже поднялся со своего места.
В свете костра, за бруствером из мешков, стоял мальчик лет двенадцати-тринадцати. Худющий и жмурившийся от света.
– Добрый утра, увожаемые, – проговорил он тоненьким голоском, – туда мне можно?
– Нет! – на автомате выдавил Веня. – Туда тебе не можно. Да и вообще, кто да че по ночам шатаешься, ирод?
– Ой, извиняй, начальника, – запричитал мальчишка. – Ой, извиняй. Мамка там, а я пошел в туалет и не вернулся. Заблудился, наверное. Шайтан на меня глубоко-глупого…
– Шайтан на тебя, глубоко… – как эхо повторил Хлопок. Его подвыпившие мозги с треском шевелились где-то далеко внутри черепной коробки, и он сам не мог сейчас контролировать этот процесс, а пацан коверкал предложения, что тоже влияло на мыслительную деятельность.
– Ой, начальника, извиняй. Мамка там, а я здесь. Глубоко-глубоко заблуженный… Есть хочу, спать хочу, мамка хочу…
– Э-э-э… – махнул рукой Веня, пытавшийся побороть туман в голове, – вали уже к своей маме! Только в следующий раз поближе куда-нибудь в туалет ходи. И не вздумай мне на глаза попадаться больше! Усек?
Пацан выдавил на лице широкую улыбку, перелез через баррикаду и растворился во тьме туннеля.
– Ходят тут всякие, дежурить нормально не дают, – проворчал Вениамин и налил себе еще полстакана самогона. – И ведь спасибо никогда не скажут!
Следующие пятнадцать минут не прошли даром для любителя выпить. Бутылку самогона он уговорил и откуда-то из-под мешка достал вторую. «Конечно, – подумал Печора, – кто, как не Кастет, прикроет алконавта». Веня пригубил еще стопку, но закусить ему не дали: по ту сторону баррикады материализовался тот же пацан. Хлопков, шатаясь, поднялся и указующим перстом ткнул в сторону мальчишки:
– Ты!
– Я, тварищ начальника! – заулыбался малец. – Я малость не понял, как я снова глубоко-глубоко заблудился…
– Да что ты, страпон, надо мной издеваться вздумал? – хотел было заругаться Вениамин, но почуял, как пол уходит из-под ног, и просто махнул пацану, чтобы проходил. – Еще раз, – пригрозил вслед, – и больше ни разу! Понял?
– Да, тварищ начальника, – донеслось в ответ из темноты.
– Ну, вот как мозно… как мозно, друган, работать в э-э-э… такой обста… обстака… ой, оставновке? – Хлопок уже сидел, шатаясь.
– У-у-у, братан, – протянул Костя, – да тебе лучше прилечь сейчас.
– Не! Враг не поде… пройдет! Нас не… ни… ни… а давай луйчше по маленькой!
– Я бы на твоем месте, Веник, уже завязывал.
– Я не Веник! А Венямин! – он снова махнул рукой неизвестно кому, налил еще полстакана и поднес ко рту, глотая. Но тут из темноты опять материализовался тот же мальчик…  Хлопков аж с шумом выплюнул все содержимое рта. И посмотрел на Печору.
– Ты… Ты видишь? – показал он на мальчишку. – Как ему удается?
– Что удается, Вень?
– Ну… – Веник попытался показать в обе стороны сразу, но у него не вышло. – Уходить туда, а приходить оттуда… Это же туннель, мать… мать твою! А мы посери… посередине, вот! Как? А ну, отвечай, дохлятина!
– Тварищ начальника! – тут же заныл пацан. Глупо было бы думать, что он скажет что-то другое. – Я это… тута, значит, а мамка… мамка тама… Блин, совсем-совсем потерялся… Есть хочу, спать хо…
– Да вали уже… Но если еще тут увижу… Застрелю к чертям.
– Спасибо, тва…
– Сгинь! Утырок.
Вениамин уговорил еще полстакана и уже было задремал, когда «нарисовался» тот же пацан, причем с той же стороны, откуда приходил предыдущие разы. Хлопкова прошиб пот, он подскочил на мешке и принялся судорожно снимать автомат с предохранителя. Паренек весь сжался и затрясся.
– Ты что, Веня, – вступился Костян. – С ума сошел? Это же ребенок!
– А не фиг… ходить здесь! – и Хлопок направил автомат на мальчишку.
– Ты-ты-ты… тварищ начальника, – заголосил тот. Из глаз брызнули крупные слезы. – Я сы-сы-сы… совсем… за-за-за…
– Окстись, пьянь! Видишь, до чего пацана довел? Он уже заикается! Хватит уже, нажрался как скотина и людей пугаешь! Давай спи уже!
Услышав слова Печоры, Вениамин опустил автомат, тупо посмотрел на друга и промямлил.
– Я не хо… хотел.
– Давай живей, пацан! – Костик махнул рукой мальчишке и, одновременно, подмигнул. – А то мало ли: с этим алкашом шутки плохи…
Парнишка, вытирая слезы, быстренько перепрыгнул баррикаду и был таков. А Печора еще долго укладывал «нажравшегося» горе-дозорного. Сердце мужчины усиленно билось: то, что он вожделел уже давно, возможно скоро уже будет у него. А это не могло не радовать. А что до мальчишек… А их в расход, иначе никак! Тайна должна оставаться тайной.

Третьяковская провоняла миазмами, потом, самогонкой и рвотой. Вечером, когда бурная жизнь затихала, люди переключались на животные желания и прихоти – всюду пили самогон и непотребствовали. Те, кто успел заснуть до вакханалии, старались не просыпаться. Лежали на своих мешках прямо на перроне «тише воды ниже травы». И чем шире ночь распускала свои крылья, тем больше народа она тянула в крепкий сон. В то время, как дети появились на станции, почти все уже спали. Только из двух углов доносились пьяные голоса, но это не могло им помешать. Алкоголики тем и хороши: когда напьются до «кондиции», то даже неспящие безвредны, если, конечно, не буянят.
Охрану у вагонов «убрали» быстро: сначала Стасик подбежал и плюнул в лицо первому бугаю, затем Валентин пнул другого. Пока те гонялись за братьями, Ванька подсыпал снотворное в чай, а Лешка юркнул в занавешенный дверной проем вагона. В его руке блеснул «грач». Братья же, по заранее оговоренному плану, вернулись на пропускной пункт к Печоре, который только и ждал, когда придет Алексей, чтобы совершить задуманное. Все складывалось просто удивительно…
Хлопков мирно похрапывал за мешками, а дети нервно теребили одежду и все время посматривали в сторону Третьяковской. Чтобы немного успокоить ребят, Костя напоил их чаем.
Потом со стороны станции донеслись два выстрела. Печора мечтательно улыбнулся и заговорил:
– И откуда Серега вас таких выкопал? Шустрых и дерзких?
Мальчики потупили взоры. Они не любили говорить об этом. Но Кастет не унимался.
– Ну, давайте, скажите. Кто вы? Откуда? Где он вас нашел? – автомат лежал наготове на коленях, снятый с предохранителя. Уже скоро… Но так хотелось знать, о чем молчат эти волчата…
– Мы… Мы… – заговорил, наконец, Валек. – Мы не знаем.
– То есть? – не понял Печера. – Как это?
– Мы не знаем, кто мы и откуда…
Раздался выстрел. Мальчики подскочили, а Кастет завалился с простреленной башкой на бетонный пол. Из темноты вышел Лешка и зыркнул на братьев.
– Никогда! Слышите! Никогда никому не говорите, что не знаете, кто вы! Мы Ионовы, а об остальном надо забыть. Люди – звери, и если они поймут, что ты никто и ничей и сам об этом знаешь, они съедят тебя. Съедят с потрохами! Как он.
– В смысле? – пролепетал испуганный Валек. Вид брата поражал: сжатые губы, бешеный взгляд, все еще поднятый пистолет.
– Он хотел, чтобы я убил Витебского… На глазах дочки. Да! У него есть дочь. Лет восемь, наверное… А нас в расход… Да! Я понял это по взгляду. Такой взгляд либо у безумцев, либо у предателей. Но хорошо, что Витебский, хоть и дерьмо, но человек. Теперь мы под его крылом – если что, можем обращаться.
– И что теперь? – спросил Ванька.
– Домой, спать. – Лешка поднял левую руку и потряс мешочком. Там звякнули патроны. – На первое время хватит. И запомните: о том, что мы ничьи – мы должны молчать. Ясно?
– Да…