Перемена

Сначала Коля просто сидел, потягивая их бокала и не заботясь о том, чтобы бокал не оказался пустым – для этого рядом находилась Люда.  Галочка, сидящая с другой стороны, ревниво поглядывая на Люду, поправила падающие ему на глаза лохмы, так что даже об этом не приходилось беспокоиться. А было скучно, и совсем ничего не хотелось. Даже Олюня, ради него – он это знал – развлекающая танцами с декламацией ещё не совсем осоловевшую часть компании, была ему, почему-то, непривычно  безразлична, хотя за ней увивались Лёха и Серый. Жорж, обняв Кику, неверным шагом направился с ней к тёмной комнате. Взгляды Людочки и Галочки с завистью проследили их путь, затем с ненавистью встретились. И каждая нежно посмотрела на Колю.

Коле стало гадко, ему захотелось простора и никого вокруг. Представилось, как никто ничего от него не ждёт, не требует. Дышать легко, делай, что хочешь…. От внезапно нахлынувшего  чувства ненависти к своей жизненной ситуации, он тяпнул залпом весь бокал и на секунду забылся. Перед глазами поплыли радужные круги,  и у самого уха он услышал слова, сказанные каким-то необычным голосом: «Сегодня, в новогоднюю ночь, да исполнится твоё заветное желание! Ты свободен,  и никто не посмеет больше стеснить тебя даже в самом малом,  если ты, конечно, сам этого не захочешь». 

От неожиданности Коля сильно тряхнул головой, и туман рассеялся. Девочки рядом спали - Галя, положив голову на стол, Люда  - привалившись к Джерри. Олюни в комнате не было. Коля поднялся, цепляясь за стену, кое-как оделся, вышел на улицу и закурил.

На небе как-то  особенно ярко горели звёзды. Всегда, смотря на них, Коля настраивался на возвышенный лад, вспоминал о вечности, о ничтожности жизни и тому подобном, ничем не обязывающем, но возвышающем его в собственных глазах. Так и сейчас, прислонясь к стенке дома, он до тех пор находился в таком неустойчивом положении, уставившись в небо, пока не стал  замерзать. Затем он вернулся, свалился в кучу тел на разложенном диване и заснул.



Коля проснулся, по-видимому, поздно, но раньше остальных. Превозмогая головную боль, он, первым делом, налил себе из бутылки. После нескольких глотков стало легче, он неясным взглядом окинул комнату, столь убогую, после вчерашнего, в лучах яркого зимнего солнца. Как всё надоело, каждый раз одно и то же. Взгляд упал на девушек, всё ещё спящих и имеющих весьма жалкий вид. «Почему они все так уродливы» - подумал он, и сам удивился своим мыслям. Никогда раньше он об этом не задумывался. Что-то с ним творилось неладное, только что? Он не стал ждать пробуждения остальных и продолжения разгула, а оделся и вышел, и, как ни странно, направился в сторону дома.

Почему-то  его именно  сейчас потянуло домой, где хронически недовольная его поведением мать только и ждала случая, чтобы обрушиться на Колю со своими наболевшими проблемами, подогреваемая молчаливой поддержкой отца. Отец в разговор, обычно, не вмешивался (и за то спасибо), но всем своим видом показывал, что Коля свинья, каких мало, что он не оправдал возложенные на него надежды, что все старания родителей, готовых всё отдать, лишь бы видеть сына человеком, пропали впустую. Наверно, ему просто уже надоело одно и то же во всех компаниях, в которых рады были Коле, как парню, и в которых, кроме выпивки, ультрамодной музыки, пущенной на полную громкость, и тёмной комнаты не было решительно ничего. Как и дома, Коля ощущал себя в них связанным по рукам и ногам какими-то своими взаимоотношениями, втянутым в разного рода интриги. Он чувствовал, что за обладание его персоной ведётся невидимая борьба не на жизнь, а насмерть. Знал он и то, что в этом кругу девчонка,  не успевшая зарегистрироваться к девятнадцати годам, считалась старой девой, к двадцати – уже почти безнадёжной. Поэтому шил на всё, лишь бы подцепить надёжного «кадра», и, действительно, многим это удавалось. Коле приходилось быть всё время начеку, дабы не дать повода той же Галочке или ещё кому-нибудь открыто заявить на него свои права.  И всё же, он бывал в компаниях, сидел, пил, принимал ухаживания не от великой к ним любви, а от безволия, от того, что не знал, чем себя иначе занять, и, вообще, что ему самому нужно.

Подходя к дому, Коля принял на себя небрежно-безразличный вид и приготовился к граду упрёков. Но, к немалому его удивлению, он был встречен молчанием. В первый момент он, даже, не понял в чём дело. Потом, осмотревшись, увидел, что матери нет дома.

- Где ма? – осторожно поинтересовался он у отца, читающего журнал.
- А ты что, не знаешь? Ну, конечно, ты ведь дома-то не бываешь. К тёте Кате полетела в Ялту месяца не два, ну, к той, у которой муж недавно умер. Она в больницу попала, а за ребятами смотреть некому. Мать и решила, что надо оставить на время работу и помочь.
- А почему она мне ничего не сказала?
- Жди, пока ты осчастливишь нас своим приходом! Ребята с голоду помрут.
- А как же я? – растерянно спросил Коля, не веря, что мать могла просто так оставить его  без присмотра.
- Ты же самостоятельный – с каким-то безразличием ответил отец и снова погрузился в чтение.

Коля почувствовал пустоту. Он уже забыл о вчерашнем страстном желании и о таинственном обещании, что оно будет исполнено. Он без дела послонялся по квартире, пожевал валяющуюся корку и задумался. Почему отец молчит? Ведь сессия, можно сказать, на носу. Почему он не напоминает ему о необходимости срочно взяться за ум, чтобы не получилось опять всегдашней истории – бессонные ночи в последний момент, нервы, и, в конечном счёте, с трудом натянутые тройки.  Коля хотел посмотреть не отца – но того уже не было. Видимо, пока Коля предавался раздумьям, он куда-то ушёл. Коле становилось всё больше не по себе. Решив, что дома ему делать нечего, он не нашёл ничего лучшего, чем вернуться обратно в компанию, покинутую им утром.

С первого же момента он заметил, что в составе компании, за время его отсутствия, произошли кое-какие изменения. Галочка отчаянно кокетничала с незнакомым красивым парнем, Люда положила голову на колени другого, который чесал её за ухом, и в котором Коля признал Сандра из политехнического. Олюни, по-прежнему, не было, и Коля решил, что она ещё вчера смоталась, поняв, что больше ей здесь делать нечего, и собираясь приступить  к подготовке к экзаменам. На Колю никто не обращал внимания. Он попробовал, было, заговорить с соседкой, но та не отреагировала, продолжая пожирать глазами парня напротив. Так, всеми забытый, Коля просидел в каком-то безволии весь день, время от времени потягивая из бокала, и ощущая ту же пустоту, что и дома.

С этого дня жизнь Коли потекла в совершенно непривычном для него русле. Никто им не интересовался, даже Марьяна, с которой он, от неимения ничего другого, снова хотел было возобновить отношения. Раньше она почла бы это особым счастьем, поскольку всерьёз претендовала на Колю, и на это были веские причины. Теперь же Коля от неё узнал, что она подала заявление на регистрацию брака с одним старым знакомым, и  Коля стал ей решительно не нужен. Всё складывалось так естественно, что Коля не мог заподозрить в этом ничего странного. Даже отец, с головой ушедший в  работу и проводивший все дни в библиотеке, не обращал на Колю никакого внимания.

И всё же, вскоре Коля почувствовал, что, несмотря на то, что теперь от него никто ничего не требует, он не свободен. Это новое закабаление было совсем иного рода. Надо было хоть что-то   есть. Для этого требовалось, по крайней мере, сходить в магазин, выбрать продукты и принести их домой. Или же пойти в столовую и отстоять очередь. Раньше Коля, как правило,  питался тем, что было приготовлено матерью и ожидало его в кухне на плите. Кроме того, его часто угощали девочки. Хорошо ещё, что не приходилось зарабатывать денег. Отец снабдил его определённой суммой, но дал понять, чтобы на большее Коля не рассчитывал, так теперь с деньгами трудновато из-за  отъезда матери, которой надо высылать что-то на пропитание,  и ещё потому, что теперь необходимо жить самостоятельно. Так что, хотел того Коля, или нет, он должен был рассчитывать средства, чтобы их хватило до конца месяца.

Далее возникла необходимость ходить более-менее прилично. Ни к чему подобному не привыкший, Коля вынужден был освоить стирку носок и нижнего белья, чистку ботинок, глажку верхней одежды. Ему пришлось узнать и дорогу в прачечную, и в парикмахерскую, так как  раньше ему стирала и подстригала его, опять же, мать. Всё это приходило к нему постепенно, через  унижения, когда ему о его запущенном виде стали делать неприкрытые намёки на улице даже мальчишки. Никто его не заставлял, но как-то, наконец, он решил прекратить это безобразие,  подстригся и стал следить за чистотой и аккуратностью одежды.  То же самое произошло в области содержания квартиры. Почему-то Колю перестали звать ночевать в компаниях, и, вообще, в гости. И хотя его, если он и приходил сам, никто не гнал, по прежнему относясь к нему, как к пустому месту, он, в  конечном счёте, постепенно перестал бывать на стороне и большую часть времени стал находиться дома.  От матери пришло письмо, в котором она писала, что сестра ещё, наверно, долго проболеет, а потом будет ещё несколько месяцев долечиваться в санатории. Она звала мужа приехать к ней, так как у него как раз подошло время  для того, чтобы идти  на год в творческий отпуск, и свою работу он вполне мог бы завершить в Ялте. Недолго думая, отец собрался и уехал, оставив Колю полным хозяином квартиры. 

О необходимости уборки у Коли не было мысли до тех самых пор, пока квартира не заросла грязью. От прикосновения к любому предмету поднималась пыль, а на полу лежал слой песка. Наконец, Коля, который решил чисто одеваться, стал замечать, что дома одежда пачкается в два счёта. Он вспомнил, что мать он часто видел с тряпкой или с веником в руках, и понял, что это значило. Вооружившись необходимыми орудиями, он целую неделю чистил квартиру, раскладывая всё по местам, и, наконец, привёл её в надлежащий вид. С этого времени он регулярно следил и за полом, и за пылью, и за тем, чтобы всё класть по местам, а не кидать, где попало, как он делал раньше, зная, что мать всё подберёт и положит на место.

Никем не понукаемый к занятиям, Коля завалил зимнюю сессию, и был отчислен. На последние экзамены он даже не явился, зная полную безнадёжность этого мероприятия. Отцу он ничего тогда не сказал, и тот уехал в полной уверенности, что у сына всё в порядке. Он даже, почему-то, решил, что  Коля будет, наконец, получать стипендию, основываясь на спокойном поведении сына, которое, на самом деле имело причиной Колино убеждение, что ему нечего терять. Правда, отец, однажды, как-то невзначай, спросил его  об этом, и Коля торопливо подтвердил, растерявшись  от неожиданности и боясь, что папа догадается об истине. Таким образом, от отца он стал получать в помощь совсем мизерную сумму, которой решительно не хватало даже на сигареты.

Оставшись ни с чем, Коля остро почувствовал, что надо что-то делать для того, чтобы хоть как-то  прожить. Рассчитывать на содержание девочками, которые ничего от него теперь не требовали, но вместе с тем, ничего и не давали, было невозможно. Раньше, конечно, с их помощью он вполне мог бы продержаться хоть несколько лет. К тому же, он и официально не имел права быть тунеядцем, о чём  случайно узнал из попавшейся как-то ему на глаза газетной статьи. Так он стал подыскивать работу и, когда, придя в институт за документами, прочёл объявление, что требуется уборщица, устроился на это должность, не думая о том, что такая работа для мужчины - не из престижных.  Исходя из финансовых соображений, Коля отказался  от курения, что далось ему, надо сказать, не так уж легко. О выпивке он уже давно и не вспоминал.

Окунувшись в новую работу, Коля познал мир, доселе ему неизвестный. Он никогда прежде на уборщиц внимания не обращал, нисколько их труд не уважал, несмотря на такие призывы в туалетах. Он считал, что раз им платят деньги, они должны работать, и всё тут. Теперь Коля многое понял. Он добросовестно старался всё выполнять, и всё же первое время были замечания по поводу того,  что он не заметил пыли на столе, или не выкинул мусор из какой-нибудь, пропущенной им, пепельницы. Его появление в этом мирке было встречено с  явным недоверием, где все считали, что не его это дело.

 Постепенно Коля втянулся, выработал определённую последовательность работ, и всё пришло в норму. Уставал же он, особенно в первое время, сверх всякой меры, удивляясь, как это женщины не первой молодости, выполняя ту же работу, что и он, не проявляют особых признаков утомления. Он увидел также, что в этом, столь, казалось бы, незначительном мирке людей, обслуживающих солидное заведение, есть свои проблемы, горечи, переживания, которые ничуть не меньше для самого человек оттого, что его должность рангом ниже даже лаборантки. Выговор, который уборщица получала от старшей уборщицы по какому-нибудь мизерному поводу, она переживала ничуть не меньше, чем педагог, получивший взыскание.  Несправедливости здесь тоже было достаточно. Были и свои интриги. Уборщица жаловалась коллегам на сменщицу, что та плохо перед ней убирает, та же с плачем доказывала, что, напротив, плохо убирает жалобщица. За спиной друг друга плелись интриги, друг друга подсиживали, спорили, тратя все душевные силы из-за тряпки или веника, которых никогда не хватало – в общем, всё было то же, что и везде. То, что такое бывает и в научном и в педагогическом мирах,  Коля знал из рассказов родителей и их  знакомых. Но в тех случаях, по его представлениям, были на то  веские  причины, вроде разногласий по поводу  методики преподавания, или  нехватки средств для разработки какого-нибудь научного проекта.

Поработав некоторое, не столь уж длительное время, Коля понял, что своим в этой среде ему стать трудно. Его не принимали, его прошлое студента, как и  происхождение из интеллигентной семьи, тяготели над ним, отличая его от теперешних коллег. Разговоры при его появлении, как правило,  прекращались, а если и даже и продолжались, то Коля не мог принять в них участия. Его замечания просто игнорировались, как будто его и не было здесь. Ведь он оставался принадлежать, в глазах беседующих, к другому обществу, с которым у них не могло быть ничего общего.

Таким образом, Коля пришёл к выводу, что ему необходимо ценой любых усилий восстановиться, для чего требовалось пополнить в образовании колоссальные пробелы. Ведь при учёбе  от случая к случаю, в голове у Коли, в конечном счёте, ничего не оставалось, и там теперь была пустота. Достав старые учебники, он принялся в свободное время зубрить, стараясь мысленно пересказывать прочитанное. В первые дни всё шло неимоверно туго. Не привыкшие к работе мозги трещали, ничего не пересказывалось, а то, что даже было уже, вроде, усвоено, тут же забывалось, стоило начать знакомиться с новым материалом. Всё казалось порой безнадёжным. Коля пробовал   заучивать параграфы буквально наизусть, а потом это записывать, и писать что-то вроде школьных изложений на прочитанное. И, наконец, дело пошло. Причём, получилось это как-то сразу, после  двух месяцев мучений. Он стал понимать общий смысл прочитанного, которое  уже не надо было запоминать специально, так как оно само стало прекрасно  укладываться  в голове, создавая цельную картину всего предмета. И Коля воспрянул духом.

Свою ежедневную работу Коля пытался сделать раньше прихода студентов и после их ухода, чтобы лишний раз не встречаться с бывшими сокурсниками, хотя никому теперь до него и не было дела. Как-то раз рядом с Колей остановился, пришедший раньше времени, декан, под начальством которого Коля раньше находился. Понаблюдав, как Коля, отжав тряпку в ведро, быстро накручивает её на швабру и полукруглыми движениями протирает кафельный пол в фойе, он осведомился: «Как работается на новом поприще?» Коля, отвыкший в последнее время от какого-либо к себе внимания, посчитал его слова насмешкой. Но декан совершенно серьёзно продолжал:  «Ты ведь парень способный, только не туда, было, зашёл. Неужели так и останешься уборщиком до скончания дней?» Коля ответил, что хочет восстановиться, если, конечно, его до этого не призовут в армию, и что уже вплотную занялся предметами. «Молодец» - похвалил декан – «Я уже давно за тобой наблюдаю. Ты изменился, стал аккуратным, подтянутым. Продолжай в том же духе».

Слова декана произвели на Колю действие, как если бы его спрыснули живой водой. Внимание,  проявленное к нему, показывающее на уважение и веру в его силы, явилось  чем-то таким желанным, чего Коле, видимо, никогда раньше не хватало. Он понял, что настоящее бескорыстное внимание нужно заслужить, и что оно не имеет ничего общего с интересом к нему  девочек, желающих заполучить жениха. Даже забота матери, проистекающая от чувства и не зависящая от поведения чада, для того, чтобы имела под собой твёрдую почву и основывалась на  здоровых отношениях, скреплённых уважением и доверием, должна быть заслужена, и, возможно, с ещё большим трудом, чем забота чужих людей. Ведь родные видят в своём ребёнке больше, чем остальные, и требования их, поэтому, порой выше. Это Коля понял с такой ясностью, с какой осваивал теперь, тёмные для него прежде, студенческие науки.

Через несколько дней декан подошёл к Коле снова. Он сообщил, что в деканате освободилось место лаборантки, ушедшей в декретный отпуск, и предложил Коле, пока не будет возможности восстановиться в качестве студента, временно поработать на её месте. Таким образом, Коля получил более подходящую работу, за которую принялся с таким же старанием, как до того работал в должности уборщицы.



Коля снова встречал Новый год. Он встречал его один, сидя дома и вспоминая события, происшедшие в его жизни на протяжении прошедшего года. Его не призвали в армию, он снова был студентом. Он даже не потерял год. Декан устроил так, что ему разрешили сдать всё сразу за обе сессии. Мало того, ему устроили, в виде исключения, хотя это и не положено, пересдачу прежних троек. Так что теперь он круглый отличник.

Скоро снова сессия. Она начнётся на днях, и Коля чувствует себя к ней совершенно готовым. Он состоит в студенческом научном обществе, и даже уже сделал, пусть небольшое, но своё, открытие. Однако ещё не всё позади. Скоро возвратятся отец с матерью. Тётка выздоровела, и там всё в порядке. Коля ещё должен завоевать и их уважение, чтобы у них из памяти навсегда изгладилось его прошлое. Но к этому уже, кажется, есть неплохие предпосылки, и он думает, что, в конечном счёте, это ему удастся. Главное, что он многое понял.

Но всё же как-то странно всё это получилось, какая-то с ним перемена, почему-то он себя перестал чувствовать в своей тарелке. Все от него тогда отвернулись, что ли? Что же вырвало его из того безумного состояния, в котором он пребывал последние годы?

Откуда-то послышался бой часов. Коля залпом выпил бокал шампанского, ощутил лёгкое головокружение и вдруг услышал странный, но почему-то уже знакомый голос: «А помнишь ли ты прошлую новогоднюю ночь, твоё желание, которое и выполнилось?» И Коля вспомнил. Перебирая в памяти события, происшедшие после той ночи день за днём, месяц за месяцем, он во всём увидел некую закономерность, некое последовательное  осуществление одной идеи. Он был искренне благодарен неизвестному мистическому доброжелателю, использовавшему его случайно вырвавшееся желание в целях, теперь ставших ему понятными. Коля хотел каким-то образом выразить свою благодарность, и не знал, как это сделать. Но потом решил, что этого, по-видимому, и не нужно, так как, кто бы это ни был, он, наверняка, всё давно понял сам.



Июнь, 1980.