Фрэнк Мурхауз. Человек-совершенство

Перевод с английского Татьяны Моисеевой (3\4 рассказа)

  Приглашение пойти к нему было совершенно неожиданным. Они уже подписывали тест-анализ в офисе; в своих фантазиях она уже шла в Массачусетский институт получать докторскую степень, где лицом к лицу оказывалась с огромным щеголем-негром в белом халате лаборанта, когда рука профессора оказалась на ее колене. И он произнес: «Почему бы нам не закончить на этом и не пойти ко мне выпить». Прикосновение к колену означало – выпивка и секс.
 
  Далее ее мысли касались ночи, и следует ли ей позаботиться о смене одежды к другому рабочему дню послезавтра. И о других мелочах.
 
  Она слегка покраснела.
 
  Ей хотелось сказать: «Но мы ведь едва знаем друг друга». И это не было бы ни выражением свободы от предрассудков, как, впрочем, и проявлением ее сверхчестности во взаимоотношениях с мужчинами. Неожиданно как-то. Просто неожиданно. И не было за эти месяцы знакомства сексуального привкуса в их отношениях. Не созрели.


 – Я полагаю, что вы ощущали мое намерение пригласить вас в один из этих чудных вечеров…

  Она поймала его улыбку.

 – Ну, не совсем так…

 – Тогда пойдемте?

 – Да,– ответила она,– ну… да.

  Обязанность послушаться приглашению, исходящему от адъюнкт-профессора скромному младшему научному сотруднику, к  тому  же – разница в возрасте: сорок и двадцать девять. А, кроме того, за этим стояли и не могли не увлечь его серьезная, с чистыми намерениями, американская общительность. Его американское радушие.

  У себя дома, на чистой кухне, он заключил ее в объятия и поцеловал. Краем глаза она отметила идеальную чистоту металлической раковины.

  «Я желал этого последнее время» - сказал он, явно удовлетворенный и, следуя своим мыслям, прохаживаясь по кухне, вынул вино, затем черный хлеб и сыр, двух видов.
  Он показал ей квартиру. В его кабинете, наполненном металлическими предметами,с настольной лампой тоже из металла, был замечен резной столик для курения. В рамках на стенах висели докторские дипломы от Массачусетского Технологического Института, диплом доктора фармации университета штата Небраска, портрет Линкольна; она увидела так же кубок за соревнования на каноэ и серебряные шахматы, видимо, за турнир.

  - Впечатляет, - был ее комментарий.

  - Я предпочел бы, чтобы они были в моем офисе в университете.
 
  Она про себя поправила: «В университетской комнате».

  Она вернулась в прихожую и прошлась пальцами по клавиатуре фортепьяно, спросила: «Вы играете?»

  - Да, немного. - Он сел и заиграл.

  - Шонберг – не гармоничен? Вы находите его диссонансным? Двенадцатиступенчатая тоника - достойное занятие для интеллектуалов, звучит как сонет.

  - Оказывается, у вас обширный круг интересов - шахматы, каноэ, фортепьяно…

  - Да, есть тому объяснение. Из-за меня мы расторгли брак, тогда… в молодые годы.
  Он пожал плечами, взглянул на нее, и, казалось, не хотел продолжать. Расспрашивать далее ей было неловко.

  Он повернулся к ней от фортепьяно на вертящемся стуле. В следующую секунду она испугалась, что разговор примет другое направление, коснется физиологии. А к этому она не была готова.
 
  Перейдя в кухню, она спросила: «Вы готовите?» – и оглядела кухню: кухонные принадлежности были выполнены из натурального дерева всех оттенков на фоне сияния других предметов из нержавеющей стали и дюралюминия. Она обвела взглядом разделочные доски, красную кастрюлю для бульона, тарелки для хлеба, деревянную стойку с воткнутыми в нее ножами, причем нож для отбивных был с двумя серповидными ручками, и ступку с пестиком.

  Он хихикнул: «Плейбой готовит, а женщина пусть стряпает салаты и накрывает на стол».
  Он хихикнул еще раз: «Да, готовлю. Могу сносно приготовить coq au vin – блюдо в провинциальном стиле, я ведь пейзанин, люблю примитив. Вы должны позволить мне когда-нибудь приготовить для вас обед».
 
  «Каким бы ты ни был поваром, но, во всяком случае, ты не плейбой,» - подумала она.

  И сказала:«О, мне уже двадцать девять лет,но я ни разу не готовила coq au vin».

  Когда они сели в другой комнате, он продолжал говорить об умении готовить. Она слышала Бернази, Бордерлайз, пытаясь осознать какие чувства, он вызывал в ней; тем временем он возвращал ее снова и снова к этой теме разговора и показал написанную от руки книгу рецептов. Она рассеянно перелистывала книгу и не могла на ней сосредоточиться.
 
  - Эту книгу рецептов начала моя бабушка - сказал он, - а я ее продолжаю.

  Почерк его был отчетливый, гладкий, каким были написаны его научные доклады. Она читала заголовки: Оладьи из кукурузы, Ржаной хлеб, Пшеничные печения.

  - Выпьем еще?

  - О да, - ей хотелось вина.

  Он вернулся из кухни и произнес:
 
  - Не хотели бы послушать музыку, записи, пластинки?

  Он открыл дверцу шкафа, где лежали кассеты.

  - Я фанатик Hi-Fi систем. И эту установку я сконструировал сам, - и говорил дальше о воспроизведении звука, при этом звук включался по мере того как он открывал дверцу шкафа.

  Она подошла и присела рядом со шкафом.

  - Около пяти сотен кассет и столько же пластинок, - он вручил ей каталог.

  - Ваша последняя ассистентка это сделала? – заметила она весело. Имя было указано в конце, после названия кассеты, композитора и исполнителей.

  - О нет, это моя собственная работа.

  - Как впечатляет.

  - Ничего стоящего, просто канцелярская канитель.

  Она уже не думала о выборе, он был слишком велик.

  - Я не могу придумать, выберите сами.

  - Кассета? – спросил он. – Давайте послушаем, музыка-кантри, (аборигенов), настоящая полевая запись, ну как?

  - Полевая запись?

  - Я был однажды поваром на раскопках.

  - На раскопках? Поваром?

  Ее вопросы звучали по-идиотски.

  - Да, повар-звукооператор, фармацевт. Он улыбался, глядя на нее.
 
  - Я уехал на север с группой антропологов. Очень привлекательное занятие. Удалось собрать превосходную коллекцию.
 
  Он поставил пластинку. Они уселись в кресло. Неизвестно, можно ли разговаривать во время таких полевых прослушиваний.

  Она спросила шепотом, совсем по-детски, перекрывая поскребывания и пощелкивания несущиеся с пластинки музыки.

  - Можно говорить?

  Затем наступила длительная пауза.

  - Когда выходит Ваша книга?

  - Которая? – спросил он.

  - Я думала об одной: «Лекарственные вещества и химия тела».

  - О, в августе. - Но у меня есть и другая – поэмы – небольшой томик.

  - Вы пишете поэмы? – спросила она недоверчиво.

  - Да, пишу. Я не Голуб* , но у меня есть два убористых томика.

*Allan Holub – апологет интерфейса в науке, искусстве и т.д.

  Он подошел к книжному шкафу и вытащил пару книг. Он вручил ей книги под названием «Нейтроны и Нейроны. Поэтическое изыскание I-XII», а так же «Похвала гендерности – избранные поэмы». Она открыла их, но на ум шел он сам и атмосфера вокруг него, и она поняла, что читать не может.
 
  - Сейчас я не могу сконцентрироваться. Можно я возьму их?

  - Конечно, возьмите. – Все же лучше, - он вскочил,-  если вы позволите презентовать вам ксерокопию «Похвала гендерности».

  - Мне нравиться название, - сказала она, когда он выходил из комнаты.
Он вернулся с ксерокопией, подписанной им. Должно быть, у него имелась стопка автографов, их копий, для женщин-визитеров.

  - Но этот автограф другой, здесь бумага толще и качественнее.

  - Да, а если приглядитесь, то увидите, что и переплет другой. - Она посмотрела на брошюру.

  -Печать от руки, сам резал бумагу и сам переплетал.
 
  - Сами все сделали?

  - Да, - просто сказал он. – У меня есть друг, у которого имеется печатный станок. Он преподал мне основы дела.

  - Но это красиво исполнено, - промолвила она.

  - Благодарю, - ответил он.
 
  - Довольно забавно писать поэмы, а затем устраивать печать и переплет.

  Он засмеялся : «А вот что тоже вас позабавит – я делаю собственные чернила».

  - Не может быть! – изумилась она. Взглянув снова на ксерокопии, она заметила, что они действительно коричневого, как следовало быть, но странного оттенка. «Ну, это уж слишком», - подумалось ей, хотя затем произнесла: «Я снова поражена».

  -Не стоит, - продолжал он. - Надо просто точно следовать рецепту изготовления, по которому чернила готовили предки, начиная с пятнадцатого столетия.

  - С пятнадцатого?

  - Да. Это немного сажи, соединений железа, окислов марганца, льняного масла; эта смесь довольно устойчива, хотя современные краски наряду с устойчивостью, - он ухмыльнулся, - имеют более сложный химический состав. Именно с ним я сделал большинство своих копий.
 
  - О!

  - Ну, а еще сюрприз? – сказал он задорно.

  - Но не знаю, выдержу ли я…

  - Бумага, которую я делаю для книг – это обработка моего древесного материала сульфатами, в то время как ее изготавливают из всевозможной дряни.

  - Поразительно!

  На некоторое время наступило молчание. Она могла бы задать сотню вопросов, как, почему; но она упорно не желала их задавать, не хотела быть интервьюером. Дальнейшие ее восторги были бы двусмысленными для них обоих. И на одной догадке ее комплименты иссякли. Воцарилась неловкая пауза.

  Он быстро нашелся и проговорил: «Хотите сыру?»

  Она взяла кусочек.

  - Сыр, я полагаю, тоже делаете, - проговорила она сдавленным голосом, потому что выходило, что либо он утомительный хвастун, либо она не видит в нем совершенства, а на этот счет боится далее распространяться.

  - Делаю. Хотя так получилось, что этот сыр не мой.

  Теряя сознание, она подумала, ну нет. Хватит с меня.

  Подумала при этом, взглянув на небо, что возможно это шутки.

  Он не шутил. Он вышел в свой кабинет, открыл ящик, вынул ключи с брелками-метками и взял один из них.

  - Пойдемте. Некоторые сыры уже созрели.

  Он открыл на три четверти дверь коридора, ведущего вниз, включил светильник и, взяв ее за руку, предложил спускаться вниз по каменным ступенькам в подвал.

  - Надеюсь, ничего не было обидного для вас, - проговорила она, - в моем вопросе о сыре?

  - О сыре? – спросил он с изумлением.

  - Ну, не важно, - выдохнула она.

  Ей понравился погреб. «Вот настоящий погреб, таким и должен он быть: каменные ступеньки, каменные стены, созревающие сыры – о, и бочки вина».

  Ей не пришлось спрашивать о вине, поскольку она уже могла разглядеть и виноразливочное оборудование, и виноотжимные прессы, и стальные блестящие бочки с вином в дальнем отсеке погреба.
 
  - Это не сыры, - сказала она в замешательстве, указывая на цилиндрической формы емкости, подвешенные к раме.
 
  - Нет, это свечи. Я выработал состав сам: стеариновая кислота, парафин и сало. Думаю, мои свечи подойдут к сервировке праздничного обеда.

  - А мои сыры там, - взяв ее за руку, он привел ее в другой отсек погреба, - Вот пока дозревающие, вот Брик, это самые сладкие сыры, а остальные – скучные Чеддеры.

  Она не слушала объяснения технологии производства сыров. Она оглядывала все вокруг и думала: «Бог мой, он здесь похоронил свою жену».

  -Я буду думать об износе шин, - пока я жив и здоров.

  - Здесь довольно холодно, - выдавила она, направляясь к лестнице. – Мы можем подняться наверх? – Она уже слышать не хотела о свечах и износе шин - ей тоже не хотелось оказаться здесь погребенной подобно его супруге. Все это не ранило ее, а только немного сдали нервы.
 
  Они поднялись наверх по лестнице. Он закрыл дверь на ключ и погасил свет.

  Он все еще держал ее за руку. Ему это нравилось; как это мило выглядело.

  - Я бы хотела выпить.

  - Конечно.

  - А какие еще у вас хобби? - Интересно, подходит ли вообще это слово.

  - О, в свободное время я делаю еще и другие вещи.

  - Как женщины мертвой хватки, - подумала она и улыбнулась.

Он не предложил рассказать ей о тех вещах. При всем том, что она как бы обязана была спросить о них, ей и не хотелось о них знать. Она бы с удовольствием рассказала что-либо о себе, но что говорить – он жестко поворачивал действия к себе. И что она могла сделать?

Она все же спросила.

  - Ну, например, - сказал он, - я могу делать мебель.

  Она огляделась и только сейчас заметила, что мебель была не фабричная.

  - Я не внимательная. Вы сконструировали мебель?

  - Я сконструировал, а также готовил клеи и гвозди. Я заметил, что вы не засчитываете это комплиментом мне.

  - Вы сказали «гвозди»?

  - Гвозди из железного расплава я делал сам. Здесь неподалеку есть небольшая кузница. Гвозди из стали, но очень небольшого процента содержания ее. Я делал собственноручно.

  Должно быть, на ее лице появилось выражение: «Господи, за что мне это».

  А он заторопился рассказывать дальше: «Понимаете, я люблю вникать в сам процесс; что касается пищи, я должен вырастить ее, собрать урожай, обработать. И это касается всего. Как правило, все же, - сказал он разочарованно, - это невозможно».

  Я действительно заготавливал древесину для мебели, но не для этой, а для других поделок из дерева. И я их сделал.

  Его голос дрогнул, когда он пристально посмотрел на нее: он нуждался в заверении, что он не слишком зануден.

  - Вы не думаете, что я того … - он постучал над ухом.

  Она качнула головой: «Тогда и ковер вы соткали?» Под ее ногами было грубо выделанное плетение.

  - Да, укажем и на это хорошее дело! - Он приобрел второе дыхание - Я действительно пасу на побережье овец, пряду шерсть, крашу шерсть, делаю краску.

  - А как машины, механизмы, орудия производства, с помощью которых вы все это делаете?

  Вопрос прозвучал как желание на чем-то его поймать.
 
  - Ха! На сей раз вы попали в точку – Я изготавливаю только простую оснастку, к примеру, катушки для спиннинга, но сверла токарные – нет, электродрели и пилы – тоже нет.

  Потеряв контроль над собой, она грубо сказала: «Вот дом не построили».

  - Да, не построил, но…

  Она прервала: «Догадываюсь, что если захотите дом построить, то знаете как».

  Скромно и тихо, как бы осознавая, что зашел уж слишком далеко, он произнес: «Да, в Штатах я построил домик из четырех комнат с крышей из дерна. Она протекла».
 
  Его первая шутка.

  Она засмеялась и откинулась на спинку кресла: «Еще вина» - попросила она. Это ничего что она так быстро пьянеет.

  - Виски я не делаю, - с ухмылкой произнес он.

  - Но вы их делали там, в Штатах – в домике под дерновой крышей.

  Он поперхнулся: «Нет, это запрещено», - и остался доволен эффектом оживления беседы.

  А она хихикала, покачивая головой, пьянея: «Пожалуйста, простите меня. Смеюсь и смеюсь – от восторга».
 
  Рывком, неожиданно, он опустился перед ней на колени. Она прекратила смех. Все еще держа в руках пустые бокалы, он положил голову ей на юбку. Она замерла.
 
  - Вы очень привлекательная женщина. Хочу произвести на вас сильное впечатление.

  - Вы уже произвели, - ответила она в замешательстве. Ей хотелось чтобы он отстал от нее со всей этой неуместной серьезностью.

  - А вы очень привлекательный мужчина.
 
  Жаль, что не нашлось ничего лучше, чем вернуть ему комплимент.

  - Очень привлекательный мужчина.

  Она чувствовала, что сейчас он приступит к сексу.

  - Выпивку мы возьмем в спальню? – сказала она мягко.

  Ступить на этот путь и покончить с ним. Она готова, это уже было.

  Он заглянул в ее глаза: «У меня к вам просьба». Она напряглась, готовясь к чему угодно.

  - Надеюсь, у вас не будет возражения, - слегка опасаясь, но все же спросил он. - И вы не сочтете это оскорблением.

  - О чем вы? – вскрикнула она.

  Не отводя пристального взгляда, он произнес: «Примем ванну вдвоем?»
 
  Ей не показалось это странным, но пугающей становилась мысль – а что если он утопит ее, а потом похоронит вместе с женой.

  - Я не против, - неуверенно сказала она. - Что ж…

  - Рад, что вы согласились, - произнес он с облегчением.- Знаю, что это звучит довольно сомнительно, но мне нравиться начинать правильно, с самого начала. Так вы со мной?

  - Скорее да.

  О, скорее «нет».

  Он поспешил сказать нечто весомое:«Ванна символизирует начало и перерождение, можно сказать, мы обрываем все связи повседневные, сбрасываем одежды и смываем следы».

  Он пристально смотрел на нее: «Эксцентрично?».

  - Я не понимаю вас, - уклончиво сказала она.

  Он слегка покраснел: «Да, я знаю, это звучит странно».

  - О, нет, - промолвила она, так как не в силах была противодействовать чарам общительного респектабельного адъюнкт-профессора при двух степенях от двух почтенных учреждений и при всем том стоящем перед ней на коленях, добиваясь ее расположения. Она в плену: тут и теория и практика. И добавила: «Тут несколько другое».

  - Хорошо, - сказал он и помог ей встать. – Сначала попробуем моего вина – сухое красное.

  - Да, я видела там, внизу винодельческое оборудование.

  - Я не выращиваю лозу – я покупаю. - Они прошли в кухню, – Люблю закончить вечер чем-то сугубо своим. Из тщеславия.

  В кухне он вынул два фужера, снял с полки бутылку красного вина.

  - Фужеры! – воскликнула она. – Они ручной работы, вы изготовили?

  - Да, я и стеклодув.

  Он привел ее в ванную комнату. Ванна была как будто на двух персон – огромная, почти квадратная, в римском стиле.

  - Действительно – фантастика, - сказала она.

  - Я кафель не изготавливал, но спроектировал ванну. В действительности же – полотенца только мои.

  Он повернул краны.

  Он кашлянул: «Можно я сниму с вас одежду?»

  - Да, - сказала она и разделась. Он тоже снял одежду, собрал все и вышел.

  Мысленно она уже видела себя его узницей, с ее сожженной одеждой; но скорее всего он намеревается обкуривать одежду… либо тут какое-то извращение.