Армейская история...

В шестидесятых годах прошлого века  служил я в армии. Эта история случилась  у меня на третьем году службы. Может она будет неинтересна  кому-нибудь, но я её расскажу. Мой  ремонтный отдел, где я был на должности кузнец-электро-газосварщик, кроме своей ремонтной работы, подменял караульную роту и хозяйственный взвод. Бывали дни, когда наше отделение посылали в наряд по кухне - я это очень не любил. Бывало приходилось работать вдвоём  в посудомойке, где стояли большие ванны с горячей водой, стоял пар, было жарко, приходилось вручную мыть  металлические миски, поочерёдно опуская их в ванны и потом их устанавливать ровными рядами  на стеллажи для просушки. А ещё были ложки и кружки. Пол был скользкий от разлитой жирной воды, сапоги были мокрые, да и сам мокрый и употевший. Если представлялась возможность - я занимался заготовкой дров - пилил, колол, заносил их в кухню для печки. Единственное, что мне и другим ребятам нравилось в этом наряде - что мы были сытые, так как нам, работникам кухни, повара наливали больше супа с мясом, картошки с селёдкой. Некоторые ребята даже из-за этого любили идти в наряд по кухне.
Кроме кухни, были наряды в караулы. К ним нужно было готовиться - хорошо изучить свои караульные обязанности, подготовить  одежду, скатки, почистить оружие. Эта история, которую я хочу рассказать, случилась именно в карауле.
Лейтенант Селютин объявил нам, что наше отделение должно идти в караул. *Сержант Ульянич,- обратился он к командиру отделения,- проверьте у каждого форму одежды, прочитайте всем *Устав  караульной службы* , чтобы знали и не запинались на разводе, отведите в оружейную комнату отделение, выдайте оружие, проверьте чистку его, отдыхайте перед караулом.*
Это напутствие мы хорошо знали, так как приходилось ходить в этот наряд.
Юрка Хрипунков - наш отделенческий фотограф, который частенько делал всем и мне фотографии, за которые я расплачивался деньгами, полученными  из двух армейских газет, которые печатали мои небольшие заметки, что добавляло к моим трём с половиной рублям солдатского оклада ещё восемь-девять рублей. Это очень помогало, так как из дома я не имел никакой помощи и никогда не просил об этом маму, зная наше семейное положение.
Сейчас, имея деньги, я дал Юрке на покупки, а сам занялся подготовкой к наряду.
Лёшка Лагутин, мой сосед по кровати, по столовой, который служил со мной второй год, тоже сваршик, но в автороте, с которым я очень подружился, историю жизни которого хорошо узнал - москвич, до армии работал сварщиком в каком-то московском инситуте, имел девчонку, которой часто писал и получал от неё письма, за что ребята  незлобиво подшучивали над ним, - *Смотри, Лёшка, найдёт она  себе кандидата наук, а ты останешься только бывшим кандидатом!,- на что он отвечал - *Я её приварил к себе - пусть кто-нибудт отрежет!* -  видя, что я занят - подшиваю подворотничок свежий к гимнастёрке, побежал куда-то. Потом он вернулся довольный и занялся обычным делом.
Чистка оружия и его получение свела нас в оружейную комнату, где Юрка доложил о тех покупках, что он сделал. Подошло время развода, мы уже распределили  все продукты  в свои  противогазные сумки, так что у некоторых они стали , как беременные. Я для  выступлений в солдатской самодеятельности  писал стишки и частушки, и не обошёл караульную службу -
Как идём мы в караул -
Это видно сразу;
Карабины за спиной,
Батон в противогазе.
На разводе я узнал, что я иду в караул разводящим, т.е. развожу  караулы по постам и потом сменяю их с новой заменой. Лёшке моему достался сторожевой пост - охранять цистерны не с карабином, а с ножом от карабина. Далеко не надо было ходить, и этот пост считался  простым, лёгким и не опасным, в отличие от других, протяжённых до двух километров, между высоким забором и двумя рядами заборов из проволоки, один из которых был под электрическим напряжением.
Всё шло в карауле нормально, разводил и сменял постовых, привезли обед хороший - для караулов повара всегда давали больше, да у нас уже был сварен десятилитровый  дюралевый бачок киселя и были белые батоны.  Вся отдыхающая смена покушала, попила кисель с булкой, а я пошёл со сменщиком сменить Лёшку на сторожевом  посту. Думаю, что проголодался, хочет покушать, а в караулке его ждёт горячая еда. Прихожу с солдатом - не вижу часового. Обхожу дважды пост, заглядываю везде - оставляю солдата на посту, приказываю никуда не отлучаться и быть внимательным, а самого тревожит мысль - может часового убили и утащили куда-нибудь - рассказывали старослужащие, что когда  здесь начали строить нашу базу, сюда проникали фины и вырезали ночью часовых. Вот такая  мысль сверкнула в мозгу. Я хотел уже бежать в каральное помещение и поднимать тревогу, но решил посмотреть с небольшой насыпи, что была возле цистерн. Она служила упором для конца железнодорожной ветки, служащей  для подвоза сюда горючего.
Вот и сейчас здесь стояла длинная платформа с полуметровыми бортами, пустая, и на неё я даже не обращал никакого внимания. Поднявшись на насыпь, я не знал , что делать - радоваться или ругаться - я целый час почти ищу караульного, а он улёгся на живот на дно платформы, так что его не видно, и пишет письмо своей зазнобе. Я его очень сильно напугал - он соскочил с платформы, вытянулся по стойке *Смирно!* и получил  по морде. *Ты понимаешь, что если бы я поднял тревогу и тебя бросились искать и обнаружили в таком виде , чтоб тебе грозило?  Что, не мог писать письмо в караулке? Подвёл бы меня и весь караул, и командира. Ты понимаешь? Что мне теперь делать - идти докладывать об этом, а сменщик знает, что я тебя искал, а тебя на посту не было.*
Лёшка стоял бледный, письмо торчало из кармана гимнастёрки. *Пошли в караульное помещение - обед твой , наверное, уже остыл.Но помни - был бы на моём  месте Гапоненко - загремел бы ты под фанфары .*
Лёшка кивнул головой, и я понял, что у него отлегло на сердце, да и мне стало жалко друга, которого подвела любовь.

Караул прошёл нормально, дружба наша ещё больше окрепла, а перед моим дембелем Лёшка показал мне затёртое, от длительного хранения, письмо - оно было адресовано лично мне, не открытое. Я открыл его и прочитал письмо Зои, которая писала, что она хорошо знакома со мной из писем Лёшки, и что она рада, что у него такой друг. *Что ты мне раньше не показал её письмо?* - спросил я Лешку.
*Понимаешь, - сказал он мне, - чтобы ты не думал, что я писал Зое в благодарность за тот случай в карауле.*  Мы крепко обнялись.
Когда я уезжал, он мне  на отдельном листочке написал свой адрес.Листочек я вложил в тетрадь, куда записывал свои стихи.
Сидя в тёплом купе, я достал из чемодана тетрадь, положил на столик, и раскрыл на странице, где лежал Лёшкин листок. Пожилой мужик, сидевший напротив меня, встал, и не спрашивая меня поднял нижнее окно. Порыв тёплого купейного воздуха подхватил листок, и он вылетел наружу. Я был готов убить этого человека, я не мог быть в одном купе с ним, и попросил проводницу поменять мне купе. Больше я с Лёшей не  встречался, не искал его, но эту историю я помню всегда, и надеюсь, что у него с Зоей крепкая семья, и у них уже есть, как и у меня, внуки.

Пётр Кантарович.