Вырос я в Кокчетавской области - 17

Лейхнеры

Когда Симоновы перебрались во Фрунзе, то за ними потянулись и другие арыкбалыкцы. Главное было зацепиться. Вначале такой зацепкой были Симоновы, в баньке у которых можно было прожить первое время. В итоге, цепляясь друг за друга, из Арыкбалыка во Фрунзе перебралось порядка тридцати семей.

Решили переехать туда и хорошие знакомые моих родителей пенсионеры Лейхнеры. Разумеется, перед переездом нужно было съездить во Фрунзе, чтобы осмотреться, освоиться и договориться обо всём на месте.

У Лейхнеров был сын, звали его, кажется, Михаил. Он был намного старше меня, и я, к сожалению, уже не помню его точного имени. Но это и не важно. Из разговоров взрослых я понял, что Михаил с помощью родственников, находящихся за границей эмигрировал в Федеративную республику Германия. Там он получил пособие, муниципальную квартиру и устроился на завод.

Тут я впервые услышал выражение: «Жизнь в кредит». У Михаила было всё, пока он работал, но если он по какой-то причине лишался работы, то всё и терял.

Позже Михаил со своим семейством не раз навещал своих родителей во Фрунзе. На предложения Михаила переехать к нему в ФРГ, Лейхнеры неизменно отвечали отказом. Здесь у них была пенсия, позволяющая им жить вполне прилично. При переезде в ФРГ они лишались этой пенсии. А быть на иждивении у сына они не хотели.

Дорога во Фрунзе

Лейхнеры собрались поехать во Фрунзе во второй половине июня, и мои родители упросили их взять меня с собой. Лейхнеры согласились на это при одном условии: они покупают для меня билеты и на этом их опека надо мной заканчивается. Родители дали им деньги на билеты, а мне сто рублей одной бумажкой.

Подошел день отъезда. Мать подготовила для меня чемодан. Она уложила в него смену белья, чашку, ложку и перочинный ножик. Кроме того для меня была отварена курица и высушена в русской печке. Курицу завернули в чистую бумагу и также положили в чемодан. Родители проводили меня до остановки автобуса, где уже находилась чета Лейхнеров.

В Кокчетаве мы сели в общий вагон поезда «Москва-Алма-Ата». Но как потом выяснилось, вагон был не совсем общим. На вторую полку можно было дополнительно купить плацкарту и, соответственно, получить от проводника матрац и постельное бельё. С Лейхнерами я оказался в разных пассажирских отделениях.

С попутчиками мне повезло. В моём отделении ехала довольно симпатичная девушка лет двадцати пяти (для меня она была просто тётенькой) и несколько парней. Парни изо всех сил старались произвести на девушку впечатление.

За поездку мне пришлось выслушать немало остроумных анекдотов и поучительных историй. Один из парней показывал карточные фокусы и предлагал решить различные математические головоломки и задачи.

Например, как с помощью шести спичек построить фигуру, содержащую четыре треугольника? Или вот такая задачка. Улитка ползёт вверх по стеблю, длина которого три метра. За день она поднимается на один метр, а за ночь опускается на полметра. Спрашивается, за сколько дней улитка достигнет вершины стебля?

Я сидел, слушал, наблюдал и ни во что не вмешивался. Этому парню я до сих пор благодарен за то, что он пробудил во мне склонность к математическим рассуждениям в уме.

В нашем отделении ехал также молодой ингуш, и девушка поинтересовалась у него: «А правда, что у ингушей существует кровная мести?». «Правда», — ответил ингуш. — «Могу рассказать об одном случае. На Северный Кавказ из Москвы прибыла группа студентов для проведения не то строительных, не то сельскохозяйственных работ. Однажды между ними и местными ингушами возникла ссора, переросшая в драку. Во время драки один из ингушей был убит. Убийца сбежал.

Соответственно друзья убитого ингуша организовали погоню. Сбежавший студент забежал в аул и постучался в первую попавшуюся дверь. Хозяин впустил студента. Преследователи окружили дом. Хозяин вышел с ружьём на крыльцо и заявил, что студент является его гостем.

Преследователи пошумели и разошлись. В три часа ночи хозяин поднял студента, посадил его на лошадь, дал денег на железнодорожный билет и сказал: «Ты убил моего брата. Не попадайся мне».

Больше десяти лет кровник искал убийцу по всему Советскому Союзу, и нашёл его совершенно случайно.

В поезде он услышал разговор двух пассажиров, которые говорили о каком-то кассире ленинградского банка, и один из пассажиров обмолвился, что этот кассир сменил фамилию. Оказывается, убийца бросил институт, поменял фамилию, поколесил по СССР и осел в Ленинграде на скромной должности кассира. Но принятые им меры предосторожности не спасли его от кровной мести».

В дороге я ел очень мало, стараясь оставить еду на будущее. В поезде я питался хлебом и чаем, а к курице даже не притронулся.

Одного я не учёл. Стояла жара и когда, приехав к тёте Фае, я достал курицу из чемодана, то выяснилось, что внутри она покрылась пушком плесени. С тех пор в дороге скоропортящиеся продукты я съедал в первую очередь.

Спал я на третьей полке. Впрочем, и в дальнейших путешествиях третья полка меня частенько выручала. Приходилось экономить на всём.

С Лейхнерами в поезде я практически не контактировал. Они сидели на боковых местах и безропотно терпели тяготы пути. Только один раз Лейхнер попросил у меня «ложик». Я вытащил из чемодана ложку и дал ему. Но оказалось, что это не то. С большим трудом я догадался, что у меня просили ножик.

Лейхнеры плохо говорили по-русски. Да и на немецком с ними общаться было сложновато. У казахстанских немцев был свой диалект немецкого языка, который сильно отличается от литературного.

Прямого железнодорожного сообщения от станции Чу до Фрунзе не было. Нужно было делать дополнительную пересадку на станции Луговой. К тому же расписание движения поездов было очень неудобное.

Поэтому желающие попасть во Фрунзе ехали до станции Отар, а оттуда до места назначения добирались автобусом. Лейхнеры остановились у знакомых, проживавших недалеко от Симоновых. Так что они довели меня до самых ворот дома тёти Фаи.

Фрунзе

У Симоновых я прожил почти три недели. Я и Борис ночевали на раскладушках в саду. Комаров не было, и мы чувствовали себя в ночной прохладе очень комфортно.

Приехал я во Фрунзе в самый разгар созревания абрикосов. Своих абрикосов у тёти Фаи не было, поэтому она покупала их на рынке и сушила на крыше сарая.

С соседнего участка через забор на участок Симоновых свешивались абрикосовые ветки, усыпанные плодами. Но тётя Фая предупредила меня, чтобы я их не трогал. Во-первых, с соседями надо жить мирно. А во-вторых, соседом был чеченец, с которым Симоновы практически не общались.

Но меня не надо было предупреждать, абрикосы мне вначале почему-то не понравились, и я не обращал на них внимания. Зато я отъедался помидорами. Но когда я наконец-то раскушал абрикосы, на рынке их уже не стало. Оставалось только сожалеть о своей промашке.

В конце приусадебного участка Симоновых росла груша. Я сорвал два крупных плода. Но груши были ещё зелёными. Надкушенную грушу я выбросил, а вторую положил в чемодан, чтобы дома показать её сёстрам.

Вода для полива приусадебного участка подавалась по арыку. Подача воды осуществлялась по очереди. То есть, сегодня она подавалась по одной улице, завтра по другой и так далее. Поэтому в день полива всегда кто-нибудь из взрослых был дома. Нужно было вовремя поднять затвор, пустить воду на участок и после полива затвор опустить.

Я быстро познакомился с соседскими ребятишками, но в основном играл только с Борисом. Турлаковы к этому времени тоже переехали из Кокчетава во Фрунзе, а их сын Анатолий был с нами примерно одного возраста. Мы с Борисом иногда забегали к нему и вместе проводили время.

С Борисом я также ездил на Комсомольское озеро. Причём дорога нам обходилась бесплатно. Кондуктора, увидев мою сторублёвую бумажку, молча отходили.

На Комсомольском озере со мной произошло небольшое происшествие. Я плыл на спине, закрыв от солнца глаза. Почувствовав удар в подбородок, я крикнул «Эй» и ушёл под воду.

Открыв глаза, я увидел над собой днище лодки и, быстро сориентировавшись, отнырнул от него как можно дальше. Когда я вынырнул, парень, сидевший в лодке, уже приготовился прыгнуть мне на помощь. «Помощь нужна?», — поинтересовался он. « Нет», — ответил я. «Будь осторожней! Здесь лодки плавают, могут и утопить», — посоветовал парень.

По Фрунзе я бродил и в одиночку. Однажды в парке культуры я оказался около шахматного клуба, в котором ребята играли в шахматы и шашки. В шахматы я играть не умел, шашки меня тоже особо не интересовали. Ко мне подошёл мой ровесник, судя по физиономии — грек. Он предложил мне сыграть с ним в шашки. Я согласился.

До этого я в основном играл только в «чапаева». А тут серьёзная игра. Разумеется, грек с удовольствием разделал меня несколько раз, как младенца. Мне это не понравилось. Поняв, что шашки достаточно сложная и комбинационная игра, я с большим трудом отвязался от настырного партнёра.

Впоследствии, купив самоучитель по игре в русские шашки, я добился неплохих результатов.

У тёти Фаи я увидел фотографию родного брата моей бабушки по матери. К сожалению, я не знаю его фамилии, знаю только то, что его звали Демид Семёнович, и то, что у него была дочь Люба, которая вышла замуж за поляка по имени Феликс. Во время войны семья Демида и он сам пропали без вести. Поиски Демида после войны ничего не дали.

Мне очень хотелось побывать в горах, но, увы, не довелось. Хотя исполнение этого желания было вполне реальным. Анатолий Симонов намеревался с кем-то съездить в пионерский лагерь. Он пообещал заехать за мной в воскресенье рано утром, но не заехал. В своё оправдание он сказал, что ему жалко было будить меня в пять утра. Но я понял, что, по-видимому, была какая-то другая причина.

Во Фрунзе я бывал ещё несколько раз, но только в мой последний приезд мне удалось выбраться за пределы города.

Последний раз во Фрунзе я побывал в начале сентября 1984 года, и то совершенно случайно. На предприятии из-за соединителей ГРПМ-90 «горела» программа выпуска одного из изделий. Дважды во Фрунзе за этими разъёмами посылали снабженцев, но они возвращались ни с чем. Кто виноват в этой ситуации? Ну конечно, отдел Главного конструктора.

На совещании у директора было принято решение, послать за разъёмами инженера-конструктора. Начались спешные поиски кандидатуры. В итоге на эту поездку согласился я, но при одном условии: срок командировки должен быть не менее двух недель. Руководство отдела за это с радостью ухватилось, козёл отпущения найден.

Конечно, в успех моей командировки никто не верил, но я всё-таки наивно оценил вероятность её благоприятного исхода в 50%. Командировочные и необходимые документы мне оформили очень быстро, и я, закупив для тёти Фаи три упаковки металлических крышек, выехал.

Приехав во Фрунзе, я остановился у тёти Фаи и на следующий день отправился на предприятие. В вестибюле завода около проходной стоял какой-то снабженец из Тамбова, приехавший за трансформаторами. Из отдела снабжения вышла женщина лет тридцати. По характерным чертам её лица я сразу предположил, что она гречанка.

Женщина подошла к снабженцу из Тамбова и сказала, что ему для оформления соответствующих документов и получения трансформаторов необходимо пройти на территорию завода. Но у снабженца не было допуска на режимное предприятие, поэтому я согласился его подменить.

Побегав полдня по заводу, я с тяжёлым ящиком явился в отдел снабжения. Гречанка поинтересовалась: — «А Вам что нужно?». «ГРПМ-90», — ответил я. Женщина тоскливо посмотрела на меня и спросила — «Сколько?». — «Сто вилок и сто розеток». Сотрудница отдела снабжения прикинула что-то в уме, оформила соответствующую бумагу и сказала; — «Идите получать».

Оказалось, что эти разьёмы на весь Советский Союз изготавливались всего лишь на одном станке. Отсюда и дефицит. Только в этот момент я понял, что мне крупно повезло.

С двумя упакованными ящиками я явился в отдел снабжения. Но при оформлении накладной выяснилось, что в моей доверенности подпись Главного бухгалтера не заверена печатью. Пришлось ящики отправить почтой. А оно и к лучшему. Мне не надо было тащить лишний груз.

Отметив командировку, я вернулся к Симоновым. Перебрав чемодан, я отдал упаковки с крышками тёте Фае. «Крышечки, крышечки», — обрадовалась она, и тут же начала прикидывать, кому сколько крышек выделить.

Все дела были завершены, и у меня оставалась почти неделя свободного времени. Я поинтересовался, как можно съездить в горы, но удобного варианта для меня не нашлось. Поэтому я решил посетить посёлок Рыбачье.

Поезд «Фрунзе — Рыбачье» прибывал на конечный пункт в час дня, а обратно отходил в три с хвостиком. То есть на ознакомление с посёлком времени было достаточно.

В Рыбачье я выехал рано утром. Глядя на жёлтые, выжженные солнцем склоны гор, я задумался о ледниках. Ледники для гор это жизнь. Склоны гор, имеющих ледник, покрыты лесами и лугами, заселены живностью. Значение ледников для гор трудно переоценить. Да что для гор, ледники являются основой жизни для всей средней Азии.

Сойдя с поезда, я побродил по посёлку и вышел на берег Иссык-Куля. Искупавшись в водах священного озера, я вернулся на вокзал.

Во Фрунзе поезд прибыл около десяти часов вечера. Солнце зашло, и наступила безлунная южная ночь. Только фонари на автобусных остановках вырывали из кромешной тьмы небольшие участки земли. Тем не менее, до дома Симоновых я добрался вполне благополучно.

В январе 1985 года меня уже в приказном порядке попытались отправить в командировку за разъёмами ГРПМ-90. Но я отказался. Не следует слишком часто посещать своих родственников.

Дорога из Фрунзе

Перед отъездом я выпросил у Бориса самородок. Это был овальный кусок серого цвета с частичным вкраплением жёлтого металла. Размеры его были небольшие: длина около 3 см, ширина около 1 см и высота около 0,5 см. Борис нашёл самородок, разбивая булыжники.

То, что металл оказался внутри булыжника, меня удивило, но проверить слова Бориса было невозможно. Этот самородок долго лежал в моей коробке, вместе со сломанной зажигалкой, кусочком графита и прочими ненужными вещами. Затем года два он пролежал на подоконнике в кладовке, а потом исчез.

В день отъезда Лейхнеры зашли за мной. Чемодан у меня был полупустой. Везти домой было нечего, так как сезон яблок ещё не начался, а груши были зелёными.

В Отаре я попал под удивительный дождь. Если редкие капли дождя до моей головы ещё долетали, то до пышущей жаром земли нет. Температура воздуха была около сорока градусов Цельсия. Люди изнывали от жары, но я чувствовал себя великолепно.

На станции Чу я купил два арбуза, большой для дома и маленький для себя. В поезде я сразу же съел половину арбуза. Организм, почувствовав поступление влаги, мгновенно отреагировал обильным потовыделением. Часа три после этого я приходил в норму.

Дома арбуз съели в один присест. Я достал из чемодана грушу, чтобы показать какие фрукты растут на юге. Груша оказалась удивительно вкусной и сочной. Если бы мне кто-нибудь подсказал, что груши «доходят», то я нарвал бы их побольше. Место-то в чемодане было. Но поезд, как говорится, ушёл.