Неравнодушными глазами

Я люблю Францию, её людей и её историю.
Я люблю Париж.
Я люблю Нормандию и Эльзас, Бретань и Лазурный берег, Лангедок и Руссийон, Бургундию и Шампань...
Этой любовью я стараюсь заразить всех, кто обращается ко мне с просьбой провести ту или иную экскурсию.

За годы работы у меня появилась своё собственное отношение ко многим историческим событиям Франции, своё отношение к тем или иным памятникам этой удивительной страны, к её городам и людям.
Мой взгляд на те или иные вещи и события, конечно, зачастую достаточно субъективен, хоть и опирается, помимо собственных наблюдений, на многочисленные источники. И я этой субъективности не боюсь. Напротив, в работе гида самое страшное – это обезличенность, равнодушие, заезженность какой-то темы или материала.

Помню, одна женщина, подарив мне свою книгу, написала на ней: «Спасибо Вам за Ваш Париж!» И для меня такие слова дорогого стоят.
Как, впрочем, и слова другого туриста, который, вылезая из машины, сказал мне: «Вы не только замечательный гид, но и прекрасный водитель!»
Мне, проехавшему с туристами по дорогам Франции за двадцать лет более полумиллиона километров, такая похвала – что елей на душу, подтверждение того самого мастерства, которое, в принципе, должно оставаться незаметным.

Моя любовь к Франции – выстраданная.
Это значит, что я вижу не только её достоинства, но и её недостатки, которые порой заставляют меня, действительно, по-настоящему страдать.
И всё равно я очень люблю и эту страну, и её народ!


                О современной Франции и французах.


Несмотря на то, что Франция представляет собой самую большую страну Западной Европы, всё-таки её размеры вполне соответствуют «человеческому масштабу»: тысяча километров с севера на юг и даже меньше тысячи с востока на запад.
Такую страну при желании на машине можно пересечь за один день или за одну ночь, что французы часто и делают в летние или зимние отпуска. Удобно, не правда ли?

По статистике французы меньше всех остальных европейцев выезжают отдыхать за границу, предпочитая отдых у себя в стране. И это не удивительно. Во Франции всё есть! Морские границы по своей протяжённости даже превышают сухопутные. У Франции есть выход и к северным морям, и к южным. Вся западная граница Франции представляет собой сплошную береговую линию Атлантического океана. И куда бы вы ни поехали: на север, на юг, на Атлантику – везде вдоль побережья сплошные курортные зоны, везде можно купаться и загорать. Вот почему французам не нужно выезжать за границу, когда они хотят провести свой отпуск на море. Причём, на любой вкус: для пожилых - там, где не очень жарко, для молодых - там, где можно пожариться на солнце или покататься на высоких океанских волнах.

Точно так же французам не надо выезжать из страны и зимой, когда они хотят провести свой зимний отпуск на горных лыжных курортах. Здесь есть такие замечательные горные массивы, как Альпы, Пиренеи, Центральный горный массив, Юрский, Вожский... И всюду множество замечательных лыжных курортов, станций, названия многих из которых известны всему миру. А одна из них – Куршевель – настолько полюбилась российскому бомонду, что сейчас её иначе как «русской деревней» не называют.

Таким образом, это не французы едут отдыхать за границу, это вся заграница едет отдыхать во Францию. Каждый год от 60 до 70 миллионов иностранных туристов приезжают сюда!

Однако такой огромный поток иностранных туристов имеет как свои плюсы, так и свои минусы.
Плюсом является, конечно, то, что все эти люди везут сюда свои деньги, дают работу местному населению.
А большой минус заключается в том, что этот огромный и, что самое важное, постоянный поток иностранных туристов неминуемо приводит к росту цен.
Сначала в сфере сервиса, а потом волнами расходясь по всем остальным. И, что самое обидное, качество за этими ценами не только не поспевает, но, иногда, даже и не хочет поспевать. А зачем? Не понравилось одним – приедут другие.

Вот почему в последние годы уже и для самих французов отдых в их собственной стране становится и слишком дорогим, и недостаточно качественным за эту цену.
И они тоже в последнее время начинают всё чаще и чаще выезжать отдыхать за границу, туда, где это отдых подешевле, а по качеству, может быть, и не хуже...

И, тем не менее, любой человек, побывавший во Франции хотя бы один раз, и, может быть, оставшийся недовольным и слишком высокими ценами, и недостаточно просторными номерами в отелях, и не очень-то расторопным сервисом, потом во Францию обязательно возвращается, прощая ей эти недостатки за её красоту, разнообразие, увлекательную историю, глубокую культуру, хорошую инфраструктуру и... довольно приветливое население.

Да и сами французы, хоть и любят поворчать, особенно по поводу роста цен, тем не менее очень любят свою страну, любят путешествовать по ней, показывать её своим детям (они, надо сказать, очень чадолюбивы), рассказывать им об истории того или иного региона. И, когда начинаются школьные каникулы (так называемые «вакансы») или есть возможность устроить «большой уикенд», вся страна приходит в движение! Все куда-то едут: с севера на юг, с юга на север, с востока на запад и с запада на восток. Сидеть на месте – это не по-французски. Слово «sortiе» – что значит «выход», «выезд» куда-либо – для каждого француза имеет священное значение. Если вы никуда не поехали, остались сидеть дома, о чём вы потом будете говорить со своими сослуживцами по работе?! Ну, не о работе же, в самом деле!

Работа никогда не была для француза главным делом жизни. В отличие, скажем, от немца. Вот если немец отдыхает, то это для того, чтобы потом лучше работать. Француз, наоборот, работает лишь потому, что хочет хорошо и качественно отдыхать. Работа никогда не была для французов главным делом жизни. Будь их воля – они бы не работали совсем.

Зато французы являются настоящими чемпионами мира по умению отдыхать. У них самые большие в мире отпуска – до пяти недель! У них самая короткая рабочая неделя – 35 часов!
Только во Франции могло родиться выражение, что «мы живём для того, чтобы есть, а не едим для того, чтобы жить». Только во Франции могло появиться такое понятие, как «art de vivrе» – «искусство жить».

Но, несмотря на то, что французы не являются такими трудоголиками, как немцы, корейцы, китайцы или даже мы, россияне, они, тем не менее, умеют работать. Чтобы убедиться в этом, достаточно просто внимательно посмотреть вокруг. Французские дома, дороги, автомобили, поезда, самолёты, корабли, ракеты, атомная промышленность, химическая, фармацевтическая, всё, что связано с модой, парфюмерией, высокими технологиями, нано технологиями, агропромышленный комплекс – куда бы вы ни посмотрели, французские фирмы если не на первом, то на одном из первых мест в мире.

Будучи обладательницей ядерного оружия, Франция по своему военно-экономическому могуществу является пятой державой мира. Вместе с Германией она представляет собой тот могучий локомотив, который тянет за собой весь Европейский союз. Правда, не известно, как долго это будет ещё продолжаться. Но пока это так.

В то же время по уровню, качеству жизни Франция лишь где-то в конце второй десятки, далеко уступая странам северной Европы, таким большим государствам, как США, Канада, Австралия, Германия, или таким крохотным, как Монако, Люксембург, Бельгия, Лихтенштейн...

Дело в том, что во Франции очень много проблем. А решать проблемы французы не умеют. По той простой причине, что они их не любят.
Вы можете спросить, а кто же любит проблемы? Их никто не любит!
Но вот французы их не любят особенно.
Почему? Да, потому что они очень любят жизнь и считают, что жизнь слишком хороша и, к сожалению, слишком коротка, чтобы посвятить её решению бесконечно возникающих в ней проблем.
Жизнь нужно прожить так, считает каждый француз, чтобы не было мучительно больно за бесцельно растраченные на решение этих проблем годы.

И, когда возникает та или иная проблема, первая реакция француза на любом уровне – сделать вид, что проблемы нет. В надежде на то, что она как-то рассосётся, как-то решится сама собой и на его век спокойного существования хватит. Такое впечатление, что в душе каждого француза поселился маленький Людовик XV, который однажды заявил: «После нас – хоть потоп!»

Ну, а когда проблема никуда не исчезает, становится всё глубже, всё острее и, в конце концов, берёт за горло и от неё уже не спрячешься, вот тогда француз хочет решить её сразу, радикально, чтобы потом больше никогда к ней не возвращаться.
Но такое слишком радикальное решение запущенной проблемы неминуемо вызывает к жизни множество новых проблем, которые француз снова старается не замечать, пока они в свою очередь не достигнут угрожающих размеров и их не потребуется решать радикальным образом. То есть решать проблемы по мере их поступления, цивилизованным образом, пока это можно сделать ещё достаточно легко и безболезненно, французы и не умеют, и не хотят. Именно по этой причине они являются чемпионами мира по количеству революций, забастовок, демонстраций и т.п. Это их национальный спорт!

И, когда протестующие выходят на улицу, их ни мало не заботит тот факт, что в борьбе за свои интересы (часто достаточно узко корпоративные) они берут в заложники сотни, а то и тысячи ни в чём не повинных людей, своих же сограждан. А полиция их при этом ещё и заботливо опекает.
И это в эпоху тотальной войны с терроризмом! Вот, уж, воистину мир, перевёрнутый с ног на голову!

Таким образом, одна из главных проблем французского общества заключается в особенностях национального характера французов.
Но ведь то же самое можно сказать и о нас, и о многих других народах. Каждому из них на протяжении всей истории приходится жить и разбираться с особенностями своего собственного характера.

Другой большой проблемой французского общества является огромный, очень дорогостоящий и очень малоэффективный бюрократический аппарат.
Во Франции всё очень долго, всё очень сложно, всё очень трудно. Для решения даже не очень сложной административной проблемы нужно очень много терпения, сил и энергии.
Если, конечно, у вас нет связей в этих кругах.
Взятки во Франции «не работают», взяток во Франции все боятся.
За исключением, конечно, самых верхов французского общества, где живут «неприкасаемые» и где взятки, откаты исчисляются миллионами.
На нижнем и среднем уровне взятки – это табу. Но вот что касается связей, знакомств, дружбанства, кумовства – это здесь расцветает пышным цветом. И не только не преследуется законом, но ещё и поощряется общественным негласным мнением.

Если же таких связей у вас нет, готовьтесь к тому, что ваш вопрос будет решаться очень долго и очень для вас мучительно.
Именно по этой причине в последние годы молодые французские предприниматели предпочитают открывать свой бизнес не во Франции, а в соседних странах: Бельгии, Германии, Англии. Что, конечно, не есть хорошо для французской экономики.

Ещё одной большой проблемой французского общества является огромная безработица.
Каждый год от 10 до 12 процентов трудоспособного населения Франции не может найти себе работу. А те организации, которые призваны им в этом помочь, работают из рук вон плохо. Среди молодёжи эта цифра достигает в некоторых местах 27 процентов.

Добавьте к этому огромную армию мигрантов, прибывающих сюда из бывших колоний Франции. Часто нелегальным образом: без документов, без средств к существованию, без образования и без какой-либо специальности. И, тем не менее, всех этих людей надо как-то кормить, обогревать, устраивать, чтобы вся эта масса не превратилась во взрывоопасную.

Ну, и, конечно, чтобы кормить всех этих людей – бюрократов, госслужащих, безработных, мигрантов – нужны большие деньги.
А где их взять? Их можно только отнять. У кого? У работающего населения. Каким образом? В виде налогов.
Вот, почему французские налоги давно уже стали притчей во языцех. И вот, почему они растут из года в год. Уже сейчас французские налоги в два раза больше, чем в Англии. И, как кто-то подсчитал, если начинать с 1-го января, то на себя француз начинает работать только после 14-го июля. То есть налоги составляют больше 50%. А нынешний президент хочет довести их до 70%.
Не случайно, как пишут французские газеты, «последний галл покинул Францию», имея в виду, конечно же, Жерара Депардье.

К перечисленным мной проблемам Франции надо бы добавить ещё одну, от решения которой зависит, быть может, и многое другое. Дело в том, что один из самых известных и самых уважаемых президентов Франции – Шарль де Голь – подсунул когда-то французам очень большую «свинью».
По его настоянию была изменена Конституция Франции. В результате чего Франция из парламентской республики превратилась в президентскую.
То есть, по сути дела, в конституционную монархию, где парламент выполняет роль всего лишь фигового листочка.
Где нет ни независимого парламента, ни независимых средств массовой информации, ни независимого суда.
Где всё подчинено власти президента. Хорошо, если такого мудрого и бескорыстного, как сам Шарль Де Голь. А если нет?!
И, всякий раз, когда во Франции проходит новая избирательная президентская компания, кто-нибудь из кандидатов обязательно поднимает вопрос о пересмотре французской конституции, о возвращении к демократическим формам правления.
Но, как только один из кандидатов побеждает, тут же все эти проекты кладутся в долгий ящик.

Таким образом, во Франции, действительно, очень много проблем.
И, тем не менее, каждый француз буквально с молоком матери всасывает убеждение, что он живёт в лучшей стране мира.
«Да,– говорит француз, – во Франции много проблем. Но ведь проблемы есть во всём мире. А такой страны, как Франция, больше нет нигде!»

Вот почему ко всем остальным народам французы относятся даже с некоторой жалостью. «Да, – говорят они, – может быть, у них там и больше демократии, и лучше экономическое положение, и серьёзнее социальные гарантии, но ведь всё-таки не Франция!»
Вообще, надо признать, французы довольно жалостливы и всегда готовы прийти на помощь тем, кто попал в беду.
При этом они и очень смешливы, и никогда не пропустят случая подшутить, подтрунить над тем, что им кажется несуразным. Но, если, принимая правила игры, вы захотите подшутить над ними, здесь они вас не поймут.
В этой связи показателен вопрос, который довольно часто задают наши туристы: «Скажите, а как французы относятся к нам, к русским?»
И сама постановка вопроса говорит о разнице двух национальных характеров.
Нам, русским, как бы не всё равно, что о нас думают, как к нам относятся другие. Такое впечатление, что мы более совестливые, более ответственные, что ли. Словно бы в душе каждого нашего человека золотыми буквами вписаны слова: «Руссо туристо – облико морале».
Может быть, в этом сказываются некие комплексы последних лет советской власти, когда мы здорово отставали от многих стран Запада.
А может, наоборот, – наша мания величия: ведь именно мы строили лучший мир для всего человечества...
Французам совершенно всё равно, что о них думают другие. Им это не нужно.
Их интересует только собственное мнение и о себе, и обо всех остальных.
Так, скажем, двое русских, встретившись за границей, могут спросить друг друга: « Ну, как они тут, местные, к нам относятся?»
Двое французов спросят друг друга по-другому: «Ну, что ты думаешь об этих аборигенах?»
И в этом вся разница. Вот почему, отвечая всё-таки на поставленный вопрос, можно сказать, что ко всем остальным народам французы относятся приблизительно одинаково, будь то немцы, англичане, русские, шведы или казахи. А именно: добродушно-насмешливо, или снисходительно-иронично.

И только два народа составляют исключение: американцы и бельгийцы.
Американцев они недолюбливают, потому что те осмеливаются французов критиковать и даже чему-то учить, а для них это самое страшное – посягательство на их личную независимость. Поэтому любой прокол со стороны американцев французов необычайно радует. И дежурным доводом, который оправдывает их негативное отношение к янки, является их пресловутая грубость и бесцеремонность.

Что же касается бельгийцев, то тут всё с точностью наоборот. Французы недолюбливают их и смеются над ними чисто по-соседски.
Как владелец «Рэндж-ровера» над владельцем «Запорожца». Видимо, каждому народу, нужен сосед, по отношению к которому он может чувствовать своё превосходство.
Для французов это бельгийцы. А оправданием для них служит тот факт, что бельгийцы, мол, говорят на французском языке со страшным акцентом. И с бесцеремонностью, которую они так не любят в американцах, французы никогда не упустят возможности уколоть бельгийцев сначала за их акцент, а потом и «за всё остальное». Вот почему все те анекдоты, которые у нас когда-то складывались про чукчу, французы рассказывают про бельгийцев.

И всё-таки французы довольно милые и приятные в общении люди. А те многочисленные проблемы, с которыми им приходится сталкиваться в повседневной жизни, очень часто снимаются, стираются за счёт толерантности и определённого кодекса поведения, при котором главное – внешняя любезность. То, что они называют словом «жанти». Именно это определение является для них главным в их отношении к окружающим.
Не важно, откуда приехал человек, не важно, какой величины у него кошелёк, не важно, какой пост он занимает – важно любезен он или не любезен. И пусть это будет клошар, но при этом любезный клошар, к нему будут относиться с уважением. Но будь он даже президентом Франции, но при этом окажется человеком нелюбезным, «pas gentil», французы обязательно выразят ему свою неприязнь.
Что, собственно, и произошло с Николя Саркози, который во время своего первого президентского срока повёл себя так высокомерно, так грубо, что французы не смогли ему этого простить и наказали, когда он решил выдвинуть свою кандидатуру повторно. Французы предпочли ему некомпетентного, недалёкого, но внешне милого и любезного Франсуа Олланда. И пусть при этом они наказали и самих себя, главное для них было – проучить Сарко.

Это стремление к восстановлению "справедливости", подчас довольно мелочное и довольно субъективное тоже в характере французов.

Вот почему, когда в повседневной жизни вы общаетесь с французами, нужно постоянно помнить, что для них необыкновенно большое значение имеют так называемые слова-знаки вливости: «бонжур», «мерси», «оревуар», «пардон», «силь ву пле», которыми наши туристы, к сожалению, часто пренебрегают.

Конечно, для некоторых французов эта внешняя любезность – всего лишь маска. Но именно она позволяет им частенько совершать свои не очень любезные действия, не вызывая открытого возмущения окружающих.
Вспоминаю, как однажды на новогодней ёлке в Российском посольстве в Париже я стал свидетелем такой поучительной сценки.
В большом зале Снегурочка и её помощники развлекали собравшихся вокруг них детишек. Ближе всего к ним прямо на полу расселись совсем маленькие. Те, кто был постарше, встали за ними. Потом подростки. А уже затем родители. Так, чтобы всем было видно новогодних героев.
И тут я замечаю, что дверь зала открывается и в него входит опоздавший к началу французик со своим ребёнком – мальчиком лет девяти. Он устремляется к образовавшемуся кругу и начинает подталкивать своего ребёнка поближе к центру. Мальчик в смущении возражает: «Папа, но ведь там совсем маленькие...»
На что папа ему отвечает: «Ничего, ты говори «пардон» и проходи вперёд!» («Tu dis pardon et tu avance!»)

Ещё одной интересной особенностью повседневной жизни французов является уже упоминавшаяся выше толерантность. Своеобразно понимаемая.
Где-то с конца 60-х годов прошлого века во Франции стало неприлично делать кому бы то ни было замечания.
И не важно, что эти замечания могут быть вполне заслужены.
В позиции осуждаемого оказывается не тот, кто эти замечания заслужил, а тот, кто их делает.

Точно так же ни в коем случае нельзя повышать голос и что-то требовать или возмущаться, даже если ваши требования вполне справедливы, а ваше возмущение совершенно оправдано. Бесполезно! Будет только хуже. Всё равно что плевать против ветра! Ибо сочувствие окружающих будет стопроцентно не на вашей стороне. Человек, повысивший голос, уже априори ставит себя в положение неправого.
Но если то же самое вы выскажете с любезной улыбкой негромким голосом, да ещё с тонким юмором и неприкрытой лестью в адрес провинившегося, все симпатии будут на вашей стороне.

Французы не терпят, когда им указывают на их ошибки. Лучше их похвалить. Тогда они сами великодушно признают, что ещё далеки от совершенства. И постараются сделать для вас то, чего совершенно бесполезно добиваться от них нажимом.
Конечно, пресловутая французская толерантность, доведённая до крайности, превращается в свою противоположность – в безразличие и наплевательское отношение к остальным.
Не случайно же говорят, что недостатки – это продолжение наших достоинств.

Когда вы устраиваете у себя дома вечеринку, будьте спокойны: только в очень редком случае кто-нибудь из соседей попросит вас вести себя потише. Но и вам совершенно бесполезно требовать тишины, когда «гуляют» ваши соседи. В лучшем случае они с милой улыбкой пообещают вам «постараться», но совершенно наивно действительно ожидать от них этого. Как только дверь за вами закрылась, они уже про вас забыли.
А если таких активных сомнамбул у вас целый дом?! Нормально выспаться совершенно невозможно!
И не пытайтесь вызвать к себе сочувствие окружающих. Они вас не поймут. Это не Германия!

Чего, например, стоит «толерантность» по отношению к клошарам, которые устраивают свои лежбища в самом центре города рядом с памятниками архитектуры и скульптуры мирового значения?! Иначе, как наплевательским отношением городских властей к миллионам туристам, приезжающим в Париж, это назвать нельзя. Почему-то именно туристы должны ощущать на себе нерешённые социальные проблемы французского общества. Смех, да и только! Если б ещё не было так грустно... и обидно!

И всё-таки я люблю и Францию, и французов. И потому всегда готов им прощать их «маленькие» слабости.
Ну, и, конечно, со многим, что мне подчас не нравится в этой стране, меня, как в своё время и Мишеля Монтеня, примиряет Париж.


               
               
                «Ох, уж эти французы!»
                О книге Тэда Стэнджера «Sacrеs Franсais!»


Телевизионное интервью походило скорее на судебный процесс. Автор книги – на подсудимого, а журналистка – на прокурора. «Подсудимый» оправдывался тем, что всё-таки любит Францию, французских женщин и вино и уезжать из этой страны не собирается. Ведущая – «прокурор», похоже, ему не очень-то верила. Когда, в конце концов, она показала книгу телезрителям, на её лице читалось явное осуждение.
Вскоре книга попалась мне на глаза в одном из магазинов. Я открыл ее и сразу все понял. На правах журналиста, долгое время прожившего во Франции, Тэд Стэнджер оценивает буквально все институты французского общества с точки зрения «здравого смысла среднего американца» и не оставляет от них камня на камне. Политическая система, экономика, общество, культура – всё, по мнению автора, требует коренных преобразований. И даже такая святая область, как французская кухня, и та не помилована.
Судите сами. В то время как Америка, опять же по мнению автора, не покладая рук наводит порядок во всем мире, французы сокращают свой военный бюджет и отдыхают, прячась от внешних проблем за спиной американцев («D;fense : un peu de modestie»).
Во внутриполитической жизни страны они также предпочитают «страусиную позицию» по отношению к важнейшим вопросам и не способны что-либо изменить («Contestation: toujours dans la rue»). При полном замалчивании острых проблем средствами массовой информации («On vous cache tout, on vous dit rien»). Малейшая критика в адрес высокопоставленных лиц воспринимается как заговор («Rien ne vaut un bon petit complot»). В экономике – топтание на месте, поощрение лени («Un pays d’assist;s»), неспособность к конкуренции («Aux armes les frileux»), всемогущество госчиновников («Le dieu fonctionnaire»).
В общественно-культурной жизни – имитация духовности, снобизм, двойная мораль, мелкое мошенничество («Tous d;linquants»), полное отсутствие самокритики («C’est pas ma faute»), необязательность («L’heure ce n’est pas l’heure»).
И как один из симптомов общего кризиса – полное поражение французского языка в борьбе с английским («Parlez-vous franglais?»).
При этом в конце книги автор утверждает, что в определении «враги-братья», которое все чаще употребляется по отношению к франко-американским связям, ему все-таки ближе слово «братья».
Ну, что сказать на это? Все те недостатки, о которых говорит Тэд Стэнджер, как говорится, «имеют место быть». Ничего не придумано. Список отрицательных примеров можно было бы только продолжить. Но, как поется в песне Ива Монтана, «проблемы есть во всем мире, но нигде в мире больше нет Парижа». Не поэтому ли автор книги живёт именно здесь... И не потому ли самыми удачными получились именно те главы, в которых он пишет о своих наблюдениях с юмором. Таковы «Маленький практический словарь для соотечественников, заблудившихся в джунглях лингвистики», «Зовите меня господин Президент», «Её Величество кассир» и некоторые другие.
Книга подчас слишком прямолинейно призывает французов к следованию англо-саксонской модели общества, в то время как вся история Франции говорит о том, что эта страна больше всего боялась быть «как все».
Книге Тэда Стэнджера уготована, мне кажется, интересная судьба. Ее неизбежно будут читать, но при этом почти всегда поправлять, критиковать, ругать. Открыв её на любой странице, вы уже не можете остаться равнодушными. Тон автора слишком полемичен для этого. Вы должны либо соглашаться с ним, либо спорить.
Мне же захотелось встретиться с ним и задать ему несколько вопросов.
– Вам, живущему во Франции, не «страшно» было писать такую книгу?
– Единственная опасность для писателя – работать на протяжении определённого времени над книгой, которую потом никто не будет покупать. В этом есть определённый риск. А в остальном я делал здесь, во Франции, то же, что делал и раньше в других странах мира для журнала «Newsweek».
Приезжая в страну, я какое-то время знакомился с ней, наблюдал за её жизнью в течение двух-трёх недель, делал анализ своих наблюдений и предлагал его читателям журнала в виде статьи. Во Франции у меня было гораздо больше времени, т.к. я живу здесь уже больше десяти лет. К тому же я написал книгу на французском языке, который не является моим родным. Книгу, предназначенную прежде всего французскому читателю. В этом большая разница с тем, что я делал раньше.
Французская публика достаточно самокритична, и я надеюсь заинтересовать её определённую часть. Французы часто не понимают, почему американцы на те или иные явления реагируют не так, как они... В своей книге я пытаюсь ответить на их недоумение с точки зрения американца. Я хочу, чтобы они услышали мнение другой стороны.
– И какова реакция французов на Вашу книгу?
– Очень неоднозначная. Одни со мной соглашаются, другие спорят. Я получил уже сотни писем, меня приглашают на радио и телевидение.
– В своей книге Вы подвергаете критике буквально все стороны французского общества.
– Как я уже сказал, французы и сами достаточно самокритичны, но есть определённые аспекты их жизни и общества, которые они не замечают, потому что привыкли к ним. Причём, это не обязательно какие-то там мелочи. Это могут быть очень важные вещи, но, привыкнув к ним, они считают, что так и должно быть.
– Какое чувство всё-таки руководило Вами при написании этой книги: любовь к Франции, раздражение против её недостатков, желание улучшить американо-французский диалог?
– Нет, нет, я не дипломат, я бывший журналист. Это не моя роль – улучшение отношений между США и Францией... Любовь к Франции?.. Да, я люблю Францию. Доказательство тому то, что я живу здесь. Но это тоже не главное... Книга родилась, скорее, в результате бесчисленных дискуссий с моими друзьями французами. Я люблю полемизировать, я журналист. И в силу своей профессии я должен уметь наблюдать, видеть, анализировать. Моя книга – это простая констатация увиденного. Но правда и то, что иногда я не могу удержаться, чтобы не подтрунить над французами, особенно там, где они пытаются подходить к вещам с двойной меркой: одна для себя, другая для всех остальных.
– После выхода книги в свет у Вас не было ощущения, что, быть может, следовало ещё что-то добавить, убрать или изменить?
– Чтобы книга увидела свет, пришлось и без того убрать массу вещей. Я не хотел писать энциклопедию того, что «не работает» во Франции. Я хотел написать книгу, доступную для всех и потому, быть может, несколько упрощённую. Я не вникаю в детали тех или иных явлений. Но, в принципе, мне удалось сказать всё то, что я хотел сказать.
– Кого Вы могли бы назвать в качестве Ваших предшественников в оценке Франции глазами иностранца?
– Их не так уж мало. Один из последних, например, профессор Кембриджского университета Теодор Зельдин. Но отличие моей книги в том, что она написана по-французски и для французов. Можно писать всё, что угодно на своём родном языке, будучи уверенным, что французы этого не прочитают никогда. У меня же была совсем другая задача. Вот почему надо было быть особенно внимательным к тому, что говоришь, найти нужный тон и т.д. И когда ты иностранец и пишешь для французов, задача становится намного сложнее. Я думаю, что многие французы даже не откроют эту книгу только потому, что она написана американцем.
– Что бы Вы посоветовали американцем, приезжающим в эту страну или живущим в ней?
– Любить её. Хотя любовь не мешает видеть недостатки и несуразности, которые мешают восхищаться этой страной. К сожалению, я почти уверен, что американцы моей книги как раз и не прочитают. Они слишком неспособны к другим языкам. Те же из них, кто живёт во Франции, живут здесь по-американски, делают свой бизнес, и недостатки французского общества их совершенно не затрагивают.
– А Вы могли бы написать подобную книгу о недостатках американского общества?
– Конечно. Одно перечисление недостатков американского общества потребовало бы гораздо более объёмной книги. Пришлось бы написать целую энциклопедию, так как США гораздо больше Франции как государство и гораздо менее традиционны как общество, гораздо более открыты всякого рода изменениям. Другая трудность в том, что США – это страна децентрализованная. В каждом штате, в каждом городе, в каждой деревне – свои законы, своя полиция, своё образование и лечение. В США всё локально. Отсюда много вариаций. Мы делаем что-нибудь хорошо в одном штате, и то же самое плохо в другом.
С точки зрения француза, в Америке гораздо больше странного и несуразного, чем во Франции. Здесь буквально все свои проблемы можно переложить на плечи государства, да и само государство пытается регламентировать практически все области деятельности отдельного человека... В этом смысле Франция, мне кажется, очень похожа на прежний Советский Союз. Даже цена на багет ещё двадцать лет назад определялась государством. В этом году именно оно, государство, должно было принимать довольно трудное решение о сокращении годового процента на почтовых вкладах. Это очень странно для американцев, привыкших жить по принципу «каждый за себя». Каждый должен сам найти себе работу, жильё, нужный банк и т.д.
Вот почему, кстати, многим бывшим советским гораздо труднее устроиться в Америке, нежели во Франции. Там они оказываются перед совершенно незнакомой для них проблемой: всё нужно делать самим.
Ещё в 18 веке Адам Смит и другие философы-экономисты считали, что каждый индивид должен сам заниматься своим устройством и это автоматически будет приводить к устройству всего общества. В Америке медсестре, не довольной условиями работы в госпитале, совсем необязательно организовывать всеобщую забастовку и выходить на улицу с транспарантами. Достаточно поменять госпиталь на такой, где условия будут соответствовать её запросам.
Другая проблема Франции заключается в том, что без блестящего образования, к тому же весьма элитарного, вы никогда не сможете занять высокий государственный пост. В то время как в Америке достаточно умения и желания трудиться, чтобы стать чуть ли не президентом США.
– Вы думаете, Ваша книга может что-либо изменить?
– Это означало бы питать иллюзии. Но, может быть, она поможет некоторым из французов задуматься и посмеяться над собственными недостатками. С этой целью я постарался, чтобы тон моей книги был не слишком строгим или упрекающим.


               
                Чувство локтя по-французски, или Куча мала

Вы когда-нибудь ездили во Франции в метро или автобусе в часы пик?
В парижском метро в часы пик народу не меньше, чем в московском. Но страннно: вас никто не толкает, никто не виснит у вас на плече... Вам не надо локтями расчищать себе путь к выходу на вашей останоке. Достаточно произнести магическое слово «пардон!» и перед вами все расступаются.
А обычные парижские бистро, кафе и рестораны?! Вы видели, как тесно сидят в них люди за столиками?! Локти сидящего за соседним столиком того и гляди окажутся в вашей тарелке, а если вы сами будете не слишком внимательными, то, того и гляди, ухватите кусок мяса или рыбы с соседнего стола. При этом сами французы остаются совершенно спокойными, громко беседуют друг с другом, соседи им совершенно не мешают, а иногда они даже обмениваются с ними шутливыми репликами. Все довольны, все в хорошем настроении, никто не поджимает обиженно или презрительно губы: куда вы, мол, меня посадили...
Французы любят людей, любят толкучку, толпу... Но толпу неагрессивную. Там, где наш человек задыхается от недостатка личного пространства, француз чувствует себя как рыба в воде.
Я долго не мог понять, откуда в них это. И, наконец, понял. Когда повёл свою дочь в школу.
Всё начинается с детства. Вы когда-нибудь видели, как дети французской начальной школы выходят на улицу после окончания занятий?! О! Это очень интересное зрелище!
На узком тротуаре перед дверью уже топчется приличная толпа родителей в ожидании своих малолетних отпрысков. Уже сейчас через эту толпу протиснуться довольно сложно.
Но вот звенит долгожданный звонок, и двери школы раскрываются. Внутрь, в большой двор или холл родителям заходить строжайше запрещено. Они по-прежнему ждут на улице, с нетерпением заглядывая в развёрстую школьную дверь, не показалось ли их сокровище.
Дальше всё происходит «очень организованно». Появляется первый учитель со своим классом. Он останавливается в дверях, с тем чтобы всё-таки как-то проконтролировать процесс передачи детей с рук на руки. Детишки толпятся в предбаннике, поскольку выход уже перекрыт теми родителями, которые бросились навстречу своим чадам. Некоторые из них ещё что-то хотят сообщить или спросить у преподавателя. Преподаватель им отвечает. Они беседуют прямо здесь же, в дверях. В это время появляется следущий класс. Педагог прокладывает для него дорогу к дверям, где тоже останавливается, пытаясь «контролировать» процесс. К нему тоже подходят родители. Они тоже разговаривают прямо в дверях. Затем, с неминуемостью куръерских поездов подходят следующие классы. Перед входом настоящая куча мала! Но есть во всём этом нечто странное для непривычного русского человека: никто никого не толкает, все каким-то образом находят себе дорогу в этой толпе или терпеливо ждут, пока стоящие перед ними не расступятся. И эта ситуация никого, кроме меня, не раздражает!
И даже моя дочурка не понимает, чего это я ворчу.
Впрочем, первый урок французской толерантности по отношению к рядом (очень рядом!) стоящим и даже мешаюшим вам я получил очень давно. Когда ещё только-только приехал во Францию.

Однажды мне повезло: я попал на праздник улицы Монтень – самой дорогой улицы Парижа, где сосредоточено множество больших магазинов наиболее известных Домов моды.
В этот день все магазины улицы одновременно устраивают коктейль для своих наиболее интересных клиентов. Шампанское льётся рекой! На столиках множество красивых подносов с невероятно аппетитными закусками и пирожными! Элегантные мужчины, дамы в вечерних нарядах, золотая молодёжь – весь парижский и заезжий бомонд в это время здесь! Глаза разбегаются! На что смотреть в первую очередь: то ли на невероятно красивую пирамиду из бокалов шампанского в магазине «Нина Ричи», то ли на прошедшую в метре от тебя красавицу в дорогом роскошном платье, элегантных туфлях, обдавшую тебя к тому же завораживающим ароматом неизвестных тебе духов...

Я чувтвовал себя Золушкой, попавшей на бал к принцу, если только подобное сравнение применимо к мужчине... С бокалом шампанского в руках я фланировал от одного магазина к другому, из одного зала в следующий... Мне казалось, что я растворился в этой блестящей толпе, что я ничем не отличаюсь от этих богатых, спокойных и элегантных людей...

И вот в одном большом красивом магазине я захотел перейти из одного зала в другой и вдруг оказался в пробке, в очереди... Мне, лишь недавно приехавшему из Советского Союза, это показалось невероятным! Чудовищным!
Я понимаю, очереди у нас! Мы привыкаем к ним с детства и с детства их ненавидим. Всеми правдами и неправдами мы стремимся эти очереди обойти, обмануть, сквозь них каким-то образом пролезть... Это объяснимо. Ведь пока очередь дойдёт до тебя, того, из-за чего она образовалась, может уже не остаться! Вот почему нам в очередях спокойно никогда не стоялось. Заняв очередь, мы должны были выяснить, за чем она. Много ли этого там, и хватит ли на всех. Вернее, тебе. Если хватит, значит надо зорко следить, чтобы никто другой не пролез без очереди. Если есть риск, что не хватит, значит, надо постараться как-то самому продвинуться вперёд, минуя эту самую очередь... В общем, своя философия, своя диалектика...
И вот, на тебе! Очередь в дорогущем магазине, чтобы пройти из одного зала в другой!

Я, по приобретённой с детства привычке, начинаю заглядывать вперёд и не верю собственным глазам. Очередь с одной и другой стороны дверей образовалась только потому, что две дамочки, видимо, давно не видевшие друг друга, теперь вот, встретившись в дверях, решили рассказать друг другу обо всём, что с ними произошло за это время. Со всеми подробностяим. Это разговор часа на два. Ну, минут на сорок, если только самое главное! Все остальные терпеливо ждут. Нет, конечно, исподтишка, лишь взглядами, иронизируют. Кто-то, не выдержав, уходит в сторону... Но ни один не возмущается открыто.
А вот моему возмущению нет предела! Причём меня возмущают не только эти кошёлки, застрявшие в дверях, но и эти бараны, которые тупо топчутся перед ними!
К моему тогдашнему сожалению, мой маленький словарный запас во французском языке не позволял мне высказать всем собравшимся всё, что я о них думаю! Но оставаться индифферентным я не мог!
Я должен был что-то сделать! Я должен был показать этим людям, что не бывает безвыходных ситуаций! Что в самых трудных обстоятельствах всегда есть решение! Надо только действовать! Бороться! Я чувствовал себя Буревестником! Данко! Прометеем! Возможно, в этом и была моя особая миссия, ради которой я оказался в этом дурацком магазине среди этих несчастных французов!

Чувствуя гордость человека, несущего освобождение окружающим, я двинулся к дверям. Стоящие в очереди смотрели на меня, как на лунатика, не замечающего преграды перед собой и рискующего поэтому ушибиться... В свою очередь, я смотрел на них торжествующе: «Смотрите,  – говорил я им всем своим видом,  – я покажу вам дорогу к свету! Идите за мной!»

С бокалом шампанского в руке я подошёл к дверному проёму. Дамочки продолжали обмениваться вопросами и восклицаниями, не обращая на меня никакого внимания. Я подошёл ближе. Ноль внимания, кило презрения! Я подошёл вплотную. Результат тот же!
Тогда я сказал громко: «Пардон!»,  исчерпав тем самым практически весь свой французский словарь.
Тёточки с удивлением посмотрели на меня. Я показал всем своим видом, что хотел бы пройти в другой зал. Они возобновили прерванный разговор, словно моё желание их нисколько не касалось. «Не на того нарвались!»  – подумал я про себя. И ещё раз громко и даже чуть-чуть нетерпеливо, словно собираясь перейти к более решительным действиям, сказал: «Пардон!»
Представительницы старого прогнившего мира чуть-чуть раздвинулись, не прекращая своего бессмысленного трёпа. Я протиснулся между ними, стараясь своим взглядом и ироничным покачиванием головы пристыдить старушек. Они на меня по-прежнему ноль внимания. Но, когда я посмотрел на тех, ради кого пошёл на этот подвиг, на этих баранов, тупо стоящих в очереди, я увидел в их глазах не восхищение моим поступком, не просветление в их пингвиньих головах, а... осуждение!
 
Ещё бы! Ведь, как я теперь, спустя много лет понимаю, я посягнул тогда на святая святых французского образа жизни, на то, что в них воспитывается с детства, с момента их  выхода из здания школы: Не толкайся! Умение терпеть, ждать тебя не только не унижает, а, наоборот, демонстрирует твою воспитанность, твоё умение жить в обществе.


                "Свабдя" по-французски.

Так смешно, будучи ещё совсем маленькой, произносила моя дочурка слово «свадьба».
Вроде бы всё то же, но немножко не то.
Когда я смотрю очень популярные сейчас и в России, и во Франции передачи «Чья свадьба лучше?» и «Четыре свадьбы и один медовый месяц», я прихожу к тому же выводу: формат, как модно сейчас говорить, один и тот же, а вот понимание свадьбы как праздника совсем разное.

Для французов свадьба, безусловно, одно изглавных событий в жизни, но празднуют они её слишком уж цивилизованно, спокойно, что ли. Ни тебе тамады, как у нас, ни тебе похищения невесты и её выкупа, ни пьяного разгула, ни драки, ни откровенного флирта всех со всеми...
Не потому ли так любит русский человек чужие свадьбы?! Где ещё так можно оторваться?!

Французская свадьба совсем другая... Более сдержанная, более чопорная, как мне кажется...
Мне довелось побывать на нескольких французских свадьбах и потому говорю о них со знанием дела. Конечно, всегда бывают исключения, но, в целом, всё происходит так.
Сначала молодые со свидетелями и родителями едут в мэрию, там расписываются и пьют по фужерчику шампанского. Возвращаются домой, отдыхают, переодеваются и часам к пяти-шести вечера едут в заранее снятый для этой цели зал или клуб. Здесь они у входа встречают гостей, принимают их поздравления и подарки и просят их проходить в зал, где гости устраиваются за отдельно стоящими столиками соответсвенно табличкам с их именами. Когда все, большей частью, в сборе, начинается свадебный ужин.
 
На новобрачных внимания обращается очень мало. В основном, все заняты едой, собой и соседями по столику. Хорошо, если у сидящих за одним столиком обнаруживается общая тема для разговора. Иногда она может быть очень далека от происходящего события.
Новобрачные сами вынуждены напоминать гостям о себе, время от времени вставая со своих мест и фланируя между столиками. При этом гости не всегда этим довольны: у них, мол, только-только завязался интересный разговор, а тут, совершенно не к стати, какие-то молодожёны... Кто их звал?!
Потыкавшись неприкаянно от столика к столику, молодые с радостью возвращаются на свои места...
 
Только после ужина диск-жокей врубает музыку, народ начинает потихонечку веселиться и свадьба, наконец-то, приобретает праздничный аспект. При этом и здесь очень часто приглашённые танцуют своими отдельными группками...
Русскому человеку смотреть на такую свадьбу и грустно, и больно... Да что ж вы делаете, люди французские?! Разве ж это свадьба?! Это же горе какое-то!

Именно такое чувство разочарования испытал я однажды, будучи приглашён на свадьбу одной моей знакомой в Каннах.
Ирина родилась в Казахстане. В украинской семье. Очень красивая. Чёрные брови, карие очи!
В Ниццу она приехала учиться в местном университете. Один из преподавателей в неё сразу же влюбился, познакомил её со своими родителями и дело у них пошло к свадьбе.
Но однажды она отправилась с подружкой на городской пляж, а когда шла оттуда и переходила дорогу на Променад дез Англе, прямо на переходе её заметил и в неё влюбился Кристоф – отпрыск одного из самых богатых французских семейств.

Ей было двадцать два, ему тридцать пять. Друзья и родные были уверены, что он так и будет продолжать свою жизнь заядлым холостяком. Они ошиблись. Красота Ирины буквально сразила его. Он влюбился настолько, что уже через неделю предложил ей руку и сердце. Она ответила согласием. Тот факт, что у неё уже как бы имелся жених, её не смущал. Внутренне она была всегда готова к любым переменам в своей судьбе, а университетский преподаватель, если честно, был не совсем тем, о чём она мечтала...
 
Однажды она рассказала мне, как ещё там, в Казахстане, она ехала на машине в университет и думала, что вот сейчас, через пять минут, увидит своих подружек, с которыми не виделась всё лето... Она увидела их только через полтора года, которые провела по разным госпиталям, находясь на грани жизни и смерти: недалеко от университета в машину, на которой она ехала, врезался Камаз.
 – С тех пор я знаю, что ничего нельзя загадывать, что пять минут могут изменить всю жизнь человека,  –  сказала она мне тогда.

Так произошло и в тот день, когда она встретила Кристофа.
На их свадьбу я был приглашён в качестве свидетеля. Вместе с ними и родителями Кристофа присутствовал в мэрии на официальной церемонии бракосочетания. Потом мы поехали на роскошную виллу Кристофа, которая находилась на восточном – «Золотом» –  склоне Эстерельского горного массива. Здесь был большой бассейн, паркинг на десяток машин, вертолётная площадка. С террасы виллы открывался потрясающий вид на всю каннскую бухту. У бассейна стояли столики с изысканными закусками и дорогими винами. Играл оркестр русских инструментов.
Родителей Ирины ещё не было: они должны были прилететь из Казахстана только к свадебному ужину...

Людьми они оказались очень симпатичными и, на вид, совсем молодыми. К тому же, глядя на них, я понял, откуда Ирина получилась такой красивой.
Они сидели за соседним столиком, но не рядом с дочерью. В их глазах я видел какую-то растерянность и недоумение: разве так они представляли себе свадьбу их любимой дочери-красавицы? Казалось, что никому в этом огромном зале не было никакого дела ни до них, ни до их единственной дочери. Гости ели, пили, смеялись и оживлённо беседовали между собой, не обращая никакого внимания ни на молодых, ни на их родителй... Как в обычном ресторане, где никому ни до кого нет никакого дела...

Мне почему-то стало жалко родителей Ирины, я не выдержал и встал:
– Внимание, дамы и господа!
Мне даже пришлось несколько раз постучать вилкой по бокалу.
Французы с трудом отрывались друг от друга и своих тарелок и в недоумении взирали на меня, пытаясь понять, почему я вдруг решил помешать их уже завязавшейся беседе.
– Господа! – сказал я. – Мы с Ириной из бывшего Советского Союза. Я из России, она из Казахстана. Извините, но свадьба у нас играется совсем не так. Поэтому сейчас, на правах свидетеля, я беру ведение свадьбы в свои руки и первое слово для тоста передаю  родителям Ирины, которые не смогли присутствовать на церемонии бракосочетания в мэрии: их самолёт приземлился только два часа назад! Потом я предоставлю слово родителям Кристофа, потом свидетелям, родне и друзьям. Каждый столик получит право на тост! Готовьтесь!

В глазах родителей Ирины я прочитал неподдельную благодарность. Их тост был недолгим и не особенно оригинальным, но ведь им было так важно высказать дочери в присутствии всех собравшихся своё родительское благословление! Я переводил.
Потом, чисто в французском стиле, остроумно и оригинально, высказались родители Кристофа.
Затем я дал возможность выступить с ответными тостами Ирине и Кристофу. При этом не забывал после каждого тоста громко провозглашать: «Горько!»
Сначала русские, а потом и французы меня с радостью поддерживали. И веселье началось!
Все повернулись лицом к новобрачным, все тянули руки вверх, желая высказаться!
Улучив минутку, родители Ирины специально подошли ко мне, чтобы поблагодарить: без меня, мол, свадьба их дочери была бы для них страшным разочарованием...

Но потом я пал жертвой собственной популярности. Когда свадьба, набрав обороты, пошла как бы своим собственным ходом и я решил, что для меня наступило время основательно выпить и закусить, пообщаться с друзьями – за мой столик потянулась целая очередь тех, кто по какой-либо причине стеснялся или не получил возможности произнести свой тост вслух...
Все они горячо благодарили меня, жали мне руку, задавали пару вопросов, желая знать, кто я и откуда такой взялся, и тут же переходили к рассказу о самих себе. Было такое впечатление, что никогда до этого у них не было настоящей возожности высказаться откровенно и что только во мне они, наконец-то, нашли заинтересованного слушателя.
«Бедные! – думал я. – О чём же вы беседовали со своими соседями по столику?! О чём вообще вы говорите со своими друзьями в повседневной жизни? И почему теперь решили все обрушиться со своими откровениями на меня!»

После третьей или четвёртой исповеди, я понял, что если так будет продолжаться, свадьба Ирины будет разочарованием если не для её родителей, то для меня-то точно! В конце концов, мне уже давно самому хотелось приударить за симпатичной соседкой, которая, казалось, только и ждала этого.
Я буквально взмолился перед ней, умоляя её сделать вид, что она рассказывает мне нечто очень важное и безотлагательное. Она со смехом согласилась. Мы погрузились в полушутливую, полусерьёзную беседу-игру с довольно прозрачным эротическим флёром, который нам обоим особенно нравился... И всё равно кто-то из стоявших в очереди пытался нас перебить и влезть ко мне со своими откровениями. Однако я был непреклонен и безжалостно отбил все эти бесцеремонные посягательства на моё личное право отпраздновать свадьбу Ирины и Кристофа по своему разумению...
Они отходили от моего столика обиженные, но я точно знал, что уже ничто не сможет омрачить сложившейся праздничной атмосферы...

А через пару месяцев Ольга и Майкл, праздновавшие свою свадьбу в Монако, специально пригласили меня в качестве ведущего: им очень понравилось то, что они увидели на свадьбе в Каннах!
 
Когда-то в Советском Союзе роль тамады играл один из ближайших родственников. Он вёл свадьбу, предоставлял слово приглашённым. Иногда их было даже два: со стороны жениха и со стороны невесты. Роль эта отводилась, как правило, человеку ответственному, остроумному, дипломатичному, умеющему вести себя достойно, хорошо говорить, привлекать внимание к молодым и к каждому выступающему, сглаживать углы и держать гостей, что называется, «в правовом поле»... От него во многом зависело, как пройдёт свадьба, насколько она сблизит родственников жениха и невесты. Закончится она дракой или всеобщим братанием...

В период перестройки появились профессионалы этого искусства, берущие за свою работу немалые деньги. Но кто их готовит? Как готовятся они сами? Если даже в российской программе «Чья свадьба лучше» они нередко допускают вопиющие ошибки!
Так, например, на свадьбе одних моих знакомых молодая и в общем-то хорошо подготовленнная женщина-тамада тем не менее допустила, на мой взгляд, две серьёзных ошибки, которые практически свели всю её подготовительную работу на нет: родственников жениха и невесты она посадила за разные столы, сразу как бы противопоставив их друг другу, а при подготовке различных конкурсов совершенно не подумала о детях, в результате чего они ей только мешали и это не укрылось от внимательных родителей. Обидевшись за детей, они стали сами относиться к ведущей с неприязнью...