Святочное гадание

Зинаида долго не могла уснуть. Переворачиваясь с боку на бок, она до самого утра невольно прислушивалась, к ветру, завывавшему  в печной трубе. Тянул он свою долгую заунывную песню, словно пес, брошенный средь заснеженной степи, бездушным хозяином. От этого звука сердце сжималось. Было до смерти жаль себя. «Вот дура, и зачем  только гадать стала», - злилась Зинка, аккуратно переворачиваясь на другой бок, боясь сдвинуть лежащую под подушкой «колодец».

По давно заведенной традиции, еще за пару дней до наступления старого нового года, старуха-мать опять рассказывала историю о том, как она, будучи молодой еще дивчиной, по научению  одной деревенской ведьмы гадала, аккурат под 14 января.
- Узяла несколько спичинок, выложила из них колодезь, и кажу немудреное заклятье: «Суженый, мой, ряженый, приди до криницы, напиться водицы». Опосля легла спать. А ночью пришел суженый. Весь, як есть пришел. Красивый, глаз не отвесть. Сел рядом, узял меня за руку, и долго шось мене казал. И все в лицо мене дивился. 

 Проснувшись поутру, сон свой Мария вспомнила. Не смогла только, как ни силилась, вспомнить, о чем же ей говорил явившийся во сне красавец. Зато лицо его, глаза его и даже одежду его, запомнила Маша в деталях.

- У той одёже, что во сне мене привидевся, у той и до мене пришел наяву, через месяцок, - любила рассказывать старуха своей единственной, поздно рожденной дочери. – Я, як тольки глянула на нёго, так и ахнула. Думаю, ну, и ну! Он и есть! Не иначе! Сон в руку. Гадание-то верное, дочка, проверенное. Я опосля усе думала, може вин мене казал тоды во сни, шоб я от него швидче тикала, а ёго не разумила.  Я усе на красоту ёго любовалась. Непутевый, конечно, батька твий оказался, гулящый. Уси бабы его кохалы без памяти. Но, зато таки красивый, ну, ни чёго не скажу. Поминай, бог, его душу. Ты, дочка, уся у батьку, красавица писаная.
Зина и правда, была необычайно хороша собой. Хоть и перевалило ей за сорок, да только лет ей ее никто не давал. Всегда статная, ухоженная, веселая, не смотри, что работа тяжелая. Ну-ка побегай на ферму каждый божий день, ни свет, ни заря, покрути-ка коровам хвосты, да подои-ка их. Тут любой сдастся и увянет раньше сроку, но только не Зинка. Сдаваться было нельзя, замуж еще выйти хотелось и счастья бабьего, пригубить, хоть чуток.

Когда-то, давным-давно, она была женой, да совсем не долго. Не успела и понять, горемычная, что это значит за мужем то быть…. Мужик ее работал шофером, поехал как-то в город, да и сгинул. Кому-то машина его понадобилась, для темных дел. Убили Ванечку, а нашли его только полгода спустя, по весне. А иродов тех, что убийство сотворили,  и до сей поры не нашли. Осталась Зинка молодой вдовой, с грудным сыном на руках и с престарелой матерью в своем доме, век вдовий доживать.
А теперь-то сыну, Алексей Иванычу,  уж семнадцать годков. Такой парняга вымахал. Красивый, высокий, сажень в плечах, глаза, словно майское небо, а волосы чудного льняного цвета и завиваются, точь-в-точь, как у отца. Того гляди из дому упорхнет, оставив мать с бабкой одних. От этих мыслей становилось Зинке так тошно, что жить не хотелось. Хоть бери, завязывай глаза и уходи куда хочешь. А куда уйдешь, куда сама от себя убежишь? Сколько не ждала она потом, сколько не искала, не зазывала его, счастья бабьего,  оно ее сторонилось. Видать испила она его еще в юности до дна, с Иваном, сама того не ведая.

Но, какие бы свинцовые тучи не затягивали небо, какие бы ледяные дожди не хлестали натруженную спину,  пригибая к земле, а не из такого теста Зина была сотворена, чтоб сдаваться и руки опускать. Бывало проплачет всю ночь до утра в подушку, жалея себя, а наступит утро, взойдет ясно солнышко, и вроде бы ничего. Встанет, посмотрится в зеркало и подумает: «А ведь хороша! Ну, хороша же, чертовка! До сих пор хорошо. Неужели для меня, для такой красавицы, счастья не сыщется? Сыщется, конечно, обязательно сыщется. Нужно только верить, и чуток подождать».  Так и ждала. Уж шестнадцать годков, как.

Были, конечно, у нее ухажеры, на любой вкус. И из своей деревни, и из других, да только не больно-то они сердце ее трогали. «Женатый мужик - чужой мужик», - говаривала ее мать, и Зина выучила эту истину наизусть, потому, никого к себе из женатиков и близко не подпускала. Подбирать же с дороги всякий хлам, и тащить его в избу, чтобы отмывать, да отпаривать, а потом в койку укладывать, тоже не хотела. «Пусть все лодыри, гуляки, да пропойцы катятся куда подальше. Нет мужика, но и это не мужик», - рассуждала суровая красавица.

Высокого мнения о себе Зинка была, ничего не скажешь. Любить хотела, и чтоб ее, тоже, значит, любили. И чтоб непременно, книжки он читал, и чтоб с ним потом обсудить можно было все прочтенное. А еще важно было, чтоб не обижал новый муж ее домочадцев, чтоб был добрым и работящим. Но, почему-то, все не посылал ей бог такого человека, как она себе сама загадывала.

Ждала она каждый год, ночь на 14 января, складывала под подушкой «клодец» из спичек и зазывал своего суженого придти до ее криницы, напиться водицы, а он все не шел. Знать жажда его не мучила, не сушила его сильного тела, не ломила его белых костей. Сны Зинке, надо сказать честно, всегда снились яркие, необычные, запоминающиеся. И с запахом, и с привкусом, и со звуками всякими,  и цветные.  А иной раз, что такого увидит во сне, так потом уж наперед знает, что и как произойдет. Вроде, как вещие.

А в ночь с 13 на 14 января, как назло, будь оно не ладно, пролежит Зина всю ночь, как чурка с глазами, промается, а все без толку. Сон бежит прочь, хоть плачь, хоть убейся, а ничего не снится. И так ляжет и этак, и накроется, и раскроется, и повернется, и развернется, и воды встанет попьет, и до ветру пять раз за ночь сбегает, а сна все нету и нету. Утром встанет вся помятая и злая на себя за то, что опять материной чепухе поверила, как дура малолетняя, и даст себе зарок впредь не гадать на суженого-ряженого. Да только что же? Не сама ли она хозяйка своему слову? Конечно сама. Сама дала, сама через год и назад заберет. Опять, под подушкой колодец  из спичек выложит, и опять ряженого  всю ночь станет ждать.
Правда, было такое, что Зинка один раз так отчаялась, что сказала сама себе: «Все, милая, довольно, выросла уже. Хватит в сказки-байки верить, про белого бычка. Ну, ладно, мать, она не ученая, что с нее возьмешь? Четыре класса образования. Ну, ты то, Зина, десять классов закончила, на одни пятерки училась. Чай поумнее мамаши-то будешь, так чего ж в предрассудки древние веришь? Хватит»!
И, правда, было, наверное, лет пять затишья. Зина не гадала на Святки.  Втайне от всех, даже от себя самой, думала она, что может этими дурными гаданиями счастья-то свое она со двора и гонит? А ну, как если не гадать, ну, как если сделать вид, что счастье ей вроде бы, как и не очень нужно, может, тогда оно обидится и само к ней в дверь постучится? А она еще подумает, покачевряжется малость, для дела, чтоб цены себе набить. А потом, ясное дело, широко распахнет дверь этому долго и непонятно где плутавшему счастью, и заживет, она с ним, как ей давно мечталось.
Будут они по вечерам читать книги с суженым, каждый свою. А потом, громко швыркая, горячий чай до ночи пить, сидя все вместе за круглым кухонным столом: он, и она, и сын ее, Алексей Иваныч, и мать-старушка.  И так пройдет зима. В хате будет натоплено, будет пахнуть пирожками и мятой, трехмастная кошка будет спать рядом с печкой, не боясь случайно выпавшего уголька.  А по весне, купят они себе коровку, а может и двух, и поросяток заведут, и птицы всякой. И коня гнедого они тоже непременно купят. Ох, как Зинка на нем промчится! Словно ветер, ломая деревья. Двор оживет, заголосит, замычит и запоет на все лады. Суженый скажет Зинке бросать ее тяжелую работу, а она и перечить ему не станет. Бросит. И с удовольствием бросит. И будут они вести свое хозяйство, и забор поправят, и погреб переделают, и баньку подновят. А потом и сынок, того гляди, приведет в дом невестушку, хорошую, славную девушку, а там и внуки не за горами. И бабка Мария детишек успеет еще понянчить. Вот жизнь-то начнется, вот счастье-то будет! Ее, Зинкино счастье, собственное, не у кого-то сворованное, а лично по ее душу пришедшее, выстраданное за столько лет доли одинокой вдовьей.

Так Зинка и жила в своих мыслях-мечтах витая. Но, как не стремилась, она счастья не ждать, а все же ждала его, окаянного, всей душой ждала. Вот и в этом году, решила, что мол ладно, так и быть, еще разок погадаю напоследок, а вдруг… Взялась опять за старое, за спички, значится.

Утром, мать, увидела, что на Зинке лица нету. Знала старая, что к чему. Опять суженый  к ее дочке не явился, не иначе. Вот беда, будь оно все не ладно.
- Зинка, ты чаво с утра сумная? Чаво чашками-то грукаешь? Разбудила. Али не выспалась, - так, на всякий случай, поинтересовалась Мария.

- Ой, мама, а то Вы не знаете? Чаво, чаво. Все того же! Опять, как чурка провалялась без сна всю ночь, дырку в койке чуть не проскребла.
- Гадала чели? – спросила старушка.
- Гадала, - опустив глаза, и чуть покраснев, ответила Зина, – да что толку-то? Уж столько лет гадаю, да все зря. Видать брехня, мама, все это Ваше гадание.
- И ни чаво это не брехня, - встрепенулась старая мать, - ишь, ты яка, Фома не веруща! Да, я скольким людям, про то гадання казала, так и до них хлопцы приходылы. Брехня….Это ж надо такое ляпнуть. А кому я усе время кажу, что батьку твого во сне бачила, як ото свои пять пальцев. Шо ж, я по твоему, ридной дочки врать стану? Своей кровинушке единственной? Али може счастья я тоби не жилаю? Значит, ще время твое не пришло. У этом роки не пришло, в другий рик приде. Или може, шо не так робишь, раз не снится ни чаво. Во скольки спать-то легла учера?
- В-полпервого ночи легла. До того не хотела.
- У полпервого-ночи?- удивилась мать. – Так, конечно, якой же до тебе суженый-ряженый придет, коли ты, дурка, полночь-то прохлопала! Надо ж було спать лягать так, шоб в полночь вин вже до тэбэ пришел. А, коли ты шарахаешься по ночи, то тоби опосля ничёго и не снится. Гадаешь то не по науке.
- Ой, а я и не знала. Вы, мама, раньше не говорили про то.
- Ну, таперяча-то знай, шо спать надо лягать ще задолго до полночи, тоды вин и явится. Не иначе, явится. На той рик зробишь як я тоби кажу, вин и явится.
От материных слов лицо Зинки немного посветлело. «А может и вправду, суженый ночью не пришел к колодцу, потому, что метода испорченная была? Ох, и дура же я набитая, нет, чтобы все в деталях узнать, все у матери подробно выспросить, как и что делать нужно, я, что попало, сколько лет подряд горожу. Может все же есть оно, и моё счастье, просто гадать нужно правильно, - думала Зинка, спеша на ферму. - Ладно, в следующий год, лягу спать пораньше, как мама сказала, глядишь придет-таки он, никуда не денется, обязательно придет. Сколько ж ему можно без водицы еще жить.  А я так и быть, еще трошки подожду».