Налетел март

                Скоро-скоро наши зерна упадут
                В неведомую землю, в остывшие ладони.
                Скоро-скоро скорый поезд увезет,
                Того, кто вечно ищет, да к той, что и не ждет уже.
 
                Скоpо-скоpо он узнает, где чужие, где свои,
                Он не отбpасывает тени, он идет, как лед чеpез pучьи,
                Он не нашел себе дpугую, он влюбился в ведьму и
                Ушел на дно, камнем на дно.

                Он вылетел за ней в тpубу,
                Он вылетел за ней в тpубу,
                И кpикнул ей: "Моя любовь!
                Ты моя любовь!"

                Сплин


   Налетел март и сразу завалил снегом эти камни и асфальты. Город встрепенулся, заскрежетал железом и стал сгребать с себя и стряхивать белое и мягкое, и стал топтать его и бросать под ноги машинам и прохожим, чтобы они тоже участвовали в уничтожении. Он превращал снег где в грязную воду, а где в лед с рваными краями и ожидал свои жертвы. Город был недобрым и циничным и хотел сделать такими же всех людей, что жили в нем, и зимой хотел заставить их забыть о красоте и покое белого простора полей, и закутанных в белое лесов, и сверкающих белым гор. Он прятал красоту в тумане, дымил трубами и застилал ее от людей сонным смогом от множества машин.
   Была ещё река. Когда-то давным-давно она сломала город на куски, и в отместку тот сделал реку грязной и невзрачной, запретил ей всякую живность и дал ей свой цвет и отобрал имя. Та стонала и жаловалась вечному, но боялась бунтовать и тихо лежала в бетонных оковах, мрачно размышляя о погибельном.
   Лишь там, где город редел и прекращал свое простирание, там можно было увидеть частички красоты. Там город уже не давил на человека, а лишь окутывал своим наваждением, позволяя вдруг вспомнить о чистых звуках капели и о встрепетах птичьих песен и их легких тел. И постепенно заканчивался камень и словно падала его тяжесть с сердца человека и дышалось легче и спокойнее. Там не бежалось, не лежалось, а больше размышлялось и угадывалось среди снегов и прозрачных небес, расписанных инверсионными следами и кружилась голова от их высоты и счастья цвета. Если же двинуться дальше, то о городе можно и вовсе позабыть и даже придумать историю про себя самого – потерявшегося в белых бесконечьях и забывшего вернуться. А кто-то будет тебя ждать в этом городе – будет тебя помнить и глядеть встречным людям в лицо в надежде на твое возвращение и радость встречи. А ты забылся и запропал в белом просторе, устав от города и от всех его событий и проблем. Там – в этой истории – будет много переживаний и ожиданий, и даже горьких слез. А все равно вы встретитесь и обниметесь – не грусти!
   Зима запомнилась тем, что зимы не было. А было два скромных снегопада, быстро превратившихся в грязь и пыль, да дождик, нагнавший еще больше серого и некрасивого вокруг. Но нынче снега стало много, и человек думал: «Ну вот, наконец – теперь на всех хватит!» Оживились лыжники, увядшие было от январских и февральских бесснежий. Они схватили свои принадлежности, разогрели мази и натирались, приговаривая: «На всех хватит! Месяца три теперь покатаемся!» Им казалось, что удовольствия не избежать, несмотря на градусник и нечеткие прогнозы. Что-то их ждет, что-то ждет – человек жалел их и решил не разубеждать.
   Человек жил в городе и страдал от него и вместе с ним. Ему казалось, что он еще молод, что он еще ловок и быстр и что его от него не уйдет. Ему рисовалось, что он еще строен и силен и даже иногда, после какой-то беготни, после прыжков, падений и напряжений, после неправильной и суетливой пищи, он думал, что еще может кое-что сделать и быть успешным. Но проходило напряжение, приходила усталость и он вдруг осознавал, что осталось-то не очень много на его век, что время уносится и многого не сделано и лишь коньяк дает надежду, да и то – только с лимоном.
   Ему казалось, что он собирал щепки разума вокруг и пытался поддержать костерок доброго огня, как он думал, могущего пойти на пользу другим. Он думал, что он мог бы делать полезное и быть нужным. Он читал новое и старое, он пытался размышлять, пока город не нависал своей суетой и не заваливал его ненужностями и бесполезностями.
Он ждал. Он накапливался. Он напружинивался, звал на помощь мысли и чувства и самые лучшие и не очень. И даже не лучшие. Все равно это нужно, без этого нельзя. Какой уж есть.
   Ну, пора?!
   И тут двинулось что-то вокруг. Пришли в движение мысли и пространства, массы людей – задвигались пульсары и квазары, пропели трубы и зашелестели вымпела на пиках кавалерии.
   Он догадался, что весна, что все несут цветы и поздравляют женщин. Все думают о добрых словах, о пожеланиях и подарках. Человек понял, что нужно возвращаться, что нельзя забыться настолько, что не встретить весну и цветы. И он нажал кнопочку. Что делать – теперь все с кнопочками. Он нажал и приятный женский голос сказал: «Маршрут проложен».
   «Ну что ж – неси меня, весна!» - подумалось ему и автопилот дал взлетный и потянул штурвал на себя. Оборвалась дрожь и он понял: «Отрыв! Она нас заждалась. Весна нас заждалась!»
   И вот, наконец, галактика содрогнулась. Мужчины пошли. Они шли и поздравляли, шли и вручали цветы, дарили подарки и поцелуи, открывали шампанское и заставляли хрусталь сыпать искрами. Их лица и галстуки говорили о большой любви и обещали вечность. И самое великолепное – женщины верили им, верили весне и тоже кое-что обещали. Но каждому индивидуально. Что-то такое шептали и взгляд их был мил, и губы близки и ярки, и рука так нежно была возле его сердца.
   Побежали лыжники, они тоже несли цветы в своих крепких руках и ритмично шумели пластиком: «Весна! Весна! Весна!» Пешеходы не отставали уже со своими охапками цветов и глядели им вслед: «Они поют?! Мы поем! Весна! Вот, оказывается, как приходит весна…»
   И двинулся весь город. Он стал уносить серое и невзрачное и выставлять красивое и яркое. Все эти лепестки, листья и бутоны, все эти огни и искры смеха. Город воздвигал к очистившемуся небу свое лицо и радовался, что оно все-таки есть и ренессанс улыбок вокруг трепетал как спасительное знамя.
   Да – так приходит весна! Так приходит все хорошее. Так мы приходим друг к другу.
   И мы говорим: «Моя любовь! Ты моя любовь!»