Человек, которому нравилось быть грустным 18

- Ты его знаешь? – спросил в лоб книжник, когда Маша успокоилась и вышла из ванной.
- Нет – упавшим голосом сказала она.
- Видела его до этого? Он тебя обидел? – женщина не отвечала. – Это очень важно, не молчи. Он украл у тебя что? Сумку вырвал?
- Нет…
И тут книжник вспомнил детские невинные строчки из тетрадки, вскользь упоминающие о страшном событии из жизни.
- Он… Он отец Люси, да? Это тот человек, который тебя обидел давно?
Она продолжала молчать, опустив глаза, но уголки губ заметно задрожали. Ответ был очевиден для любого стороннего человека, но не для Валентина, который на эмоциях не чувствовал всю тяжесть своих слов.      
- Нина Ивановна сказала, что похожа…
- Да – внезапно сорвалось с губ Маши, и она тут же ушла в комнату к рисующей дочке, оставив книжника осмысливать ответ в одиночестве. «Да» - болью отдалось в его сознании, ввергнув мужчину в состояние временного бессилия.
- Я найду его – сам себе сказал Валентин, облокотившись на подоконник. – Он за всё ответит. Я этого так не оставлю. Да как у него рука поднялась…
На эмоциях он подбежал к кухонному окну, и не смотря на накрапывающий мелкий дождь растворил его настежь, высматривая, сидит ли ещё старуха на лавке. Разумеется, её там не было, потому что небо уже вовсю заволокло водянистыми тучами, обещая грандиозный ливень. Не успевший растаять снег выглядел лёгким парадоксом среди падающих капель, как нерастаявший книжник среди течения современной жизни.
Застыв в окне, высматривая соседку, Валентин успел намокнуть, но в запале не заметил этого. Слипшиеся от воды волосы выглядели неприглядно, как будто из-под долго не снимавшейся шапки, придавая несколько устрашающий вид мужчине. Такого бы точно испугались неподготовленные люди, увидев, как он свирепо глядит из окна. Но всем было не до него, прохожие спешили укрыться от дождя.
Тогда книжник спешно нацепил старые летние кроссовки и завозился с как назло заевшим замком входной двери, единственным в доме, кто попытался хоть как-то задержать его. Ни Маша, не проронившая ни слова после душещипательного диалога, даже не смотревшая ему вслед, ни Люся, увлечённая очередным рисунком, не проявили никакого внешнего интереса к происходящему. И даже хлопнувшая дверь не вывела мать с дочкой из состояния меланхолического забытья.
Валентин спешил к старухе, ни на секунду не задумываясь, что он ей скажет и как поведёт разговор. И когда после первого же длинного звонка отворилась дверь, и Нина Ивановна слегка растерянно посмотрела на внезапного гостя, книжник не сразу смог совладать с собой и начать связно говорить.
- Ты чего такой? Умер кто? – спросила пенсионерка, чем ещё больше смутила его.
- Нет… Нам… надо обсудить один… одну вещь.
- Ругаться пришёл со мной?
- Нет, говорить. Не о вас даже, а о вашем сыне.
- Ты на моего сына не смей ничего говорить! Его жизнью не жил, ничего не знаешь о нём.
- Можно я войду? – спокойно, даже слишком спокойно для данной ситуации сказал книжник. Соседка заколебалась, и Валентин легко-легко стал отворять дверь дальше, деликатно оттесняя хозяйку с порога и заходя внутрь. Как ни странно, при таком обращении Нина Ивановна становилась податливой, уступчивой. Буйства изверга-сына её сделали такой, или жизнь до этого – сказать трудно, но мужчина уже оказался в квартире и закрыл дверь.
- Где сейчас ваш сын? – всё так же невозмутимо расспрашивал Валентин. – Когда будет здесь?
- Не знаю, он уже большой, мне не докладывает. Сыскать его хочешь? Зачем?
- Разговор у меня к нему.
- Какой? Нечего тебе с ним разговаривать. На грех напрашиваешься? Ему же что не понравится – он тебя ножом ударит, а потом опять в тюрьму. Не надо мне такого, я ещё на сына не нагляделась как следует.
- Я всё равно с ним поговорю. В подъезде подкараулю, из окна увижу – не важно, главное, что отыщу.
- Да на что он тебе сдался?
- Женщину одну он очень обидел.
- Когда?! – старуха стала бледнеть, дыхание у неё перехватывало. – Что он сотворил?
- Изнасиловал… Но давно, лет семь назад. Юродивую…
- Ииихххх….
- Ребёнок остался. Девочка.
В этот момент пенсионерка просияла, будто и позабыв, о чём до этого шёл разговор.
- Девочка… Ох, девочка. А где она? Так это же та, кого я сегодня видела, да? Такая хорошенькая? Ух, услышал господь мои молитвы. Внученька…
- Слушай – взорвался книжник. – Твой придурок изнасиловал женщину, хладнокровно и жестоко. Какая внученька? Чего ты вообще несёшь?! Плевать он хотел на всё это, а ты обрадовалась. Ещё раз спрашиваю, где он? Не скажешь – в милицию пойдём, заявление напишем.
- Внученька… - старуха его не слышала. – У меня и на гостинцы то нет ничего, как же так! 
Его гневу не на что было выплеснуться, потому что диалога не было. То ли бабка совсем выжила из ума, страдает старческим слабоумием, либо так хитроумно пытается вывернуться из неприятного разговора.
- Я так понял, вам всё равно? Женщину не жалко?
- Мне всех жалко – достаточно живо ответила пенсионерка. – Только что же, я всех обогреть и накормить не могу. Мне бы увидеть…
Глупость, глупость… Ясно было с самого начала, чем обернётся такой визит, что мать никогда не выдаст своего Фрола, а узнав про девочку, тут же будет напрашиваться на встречу. Валентин, человек в целом сдержанный, на эмоциях повёл себя как ребёнок, импульсивно и необдуманно. И выкручиваться теперь надо не пенсионерке, а ему.
- … Так видела же, с тобой сегодня шла, точно! Господи, вспомнила. Одно же лицо! И нос точь-в-точь. – она плакала. – Я сколько ждала, чтобы отдушина у меня в жизни появилась, чтобы светлое было в ней. Хочешь, на колени встану?
- Не дури!
- Встану, если не отведёшь к ней! Меня жизнь уже растоптала, ни капли гордости нету. Я и спляшу, и станцую, и спасибо скажу. Отведи к ней, прошу!
- Вы не понимаете…
- Ради Христа! Всё что угодно!
И тут Валентин дал слабину. Не сдался, не переменил своего мнения, а просто почувствовал лёгкую жалость к этому несчастному существу. Прожить жизнь с таким сыном, в таких условиях, как у неё. Конечно, ничто не способно оправдать старухино поведение, особенно приставание к прохожим, бесконечные конфликты с соседями. Он один из всего дома мог разговаривать с ней конструктивно, не срываясь на крик и ругань, потому что с остальными пенсионерка ни в какую не шла на контакт. Люди просто привыкли не замечать её, игнорировать с небольшой долей опасения, а то мало ли, учудит очередное представление.
И всё равно было жалко старуху. Но и удовлетворить её просьбу было своего рода кощунство. Женщина, над которой надругались, вступает в отношения с семьёй насильника. Немыслимо! Книжник начинал жалеть о своём решении. Ведь можно было просто переехать в другой дом, он вольная птица, его ничто не держит. И Люсю с Машей тоже. Другой район, другой город, в конце концов?
- Давайте я спрошу сначала у неё. Так будет честнее.
Соседка тут же затихла, пустым взглядом посмотрев на гостя, а потом молча ушла вглубь своей не самой опрятной квартиры, и чем-то зашуршала. Валентин почему-то не собирался уходить без прощания, и ему пришлось прождать несколько минут, прежде чем хозяйка вернулась. В руке у неё был запечатанный конверт, который она издалека протянула мужчине, немного неуверенно к нему приближаясь.
- Передайте ей от меня. Она всё поймёт.
Книжник заколебался, но старуха сунула конверт не ему в руку, а в наружный карман куртки, как дают деньги уличным музыкантам.
- Приходи потом ко мне – сказала пенсионерка напоследок, и на этот раз скрылась в недрах своей квартиры окончательно. Валентину здесь больше нечего было делать, и он вышел на лестничную клетку, плотно и аккуратно затворив за собой дверь.
Конверт был плотный, на ощупь угадывались пару листков бумаги и что-то мягкое. Мужчина щупал его через карман, думая, как поступить. Вскрыть его? Это казалось ему бесчестным, варварским поступком. Отдать Люсе и Маше? Последствия могут быть самыми непредсказуемыми, и притом почти наверняка негативными.
«Что же я наделал», - думал про себя книжник. – «Зачем, зачем пошёл к ней?».
Разорвать конверт и выбросить? И в ближайшие дни съехать из удобного и комфортного дома? Запросто. Но стоит ли? «Распечатаю дома и посмотрю, что там», - не без колебания решил мужчина, сомневаясь, хватит ли на такой поступок решимости. 
А в квартире, куда вернулся хозяин, ничего будто и не менялось – дочка рисовала, мама сидела на кухне. И он со своим конвертом был просто чужаком посреди устоявшегося порядка, тем опасным элементом, способным разрушить систему. Как отреагирует Люся, узнав, что может встретиться со своим отцом? Что скажет на это Маша, вспомнив пережитое? «Да как я вообще мог так поспешно побежать к старухе? Зачем взял конверт?», - думал книжник.
Наконец Валентин неспешно проследовал в ванную, сжимая через карман свёрток, который уже конвертом назвать было трудно, настолько он деформировался от цепких рук мужчины, сдавливающих его. Содержимое шелестело, мялось с глухим звуком. Может быть, там лежат деньги?
- Ладно – сказал вслух сам себе хозяин квартиры, и, вытащив конверт из кармана, быстро разорвал краешек, а затем вывалил содержимое на стиральную машину. Да, действительно, там было много купюр, притом крупных, и свёрнутый кусок бумаги, исписанный размашистым почерком. Если не знать, кто писал эти строки, вполне можно предположить, что писал ребёнок. Книжник бережно взял листок, и напряженно вчитывался, пытаясь разобрать отдельные слова.
«Доченька, эти деньги передал тебе твой папа, и передаст ещё столько же. Он не такой плохой, как ты думаешь. Нам нужно встретиться, пообщаться. Только ему ничего об этих деньгах не говори. И с мамой твоей я бы хотела поговорить. Живу в 31 квартире, заходите в любое время. Ваша бабушка».
Когда книжник читал строчку «не говори Фролу про деньги», он сразу же вспомнил сцену жестокого избиения, и смутно о том, что кричал изверг, якобы о каких-то деньгах. Уж не они ли лежат перед ним? Мужчина взял их в руки и стал считать. Сумма набралась действительно приличная, а если вспомнить, что в письме говорилось о ещё такой же пачке, то вообще выходило что-то около миллиона рублей. Для пенсионерки, живущей в бедной неопрятной квартире, это было целое состояние, которое она так легко отдала малознакомому мужчине.
«Пусть сами решают», - вдруг пронеслось в голове Валентина. – «И деньги пусть забирают себе, они принадлежат им по праву. Только если решатся на встречу, я пойду с ними».
И после он позвал маму с дочкой на кухню.
- Нам нужно очень серьёзно поговорить. Для начала вы должны прочитать это. – обратился книжник к изумлённым маме с дочкой, положив на стол письмо. - Это пишет мать того человека, который сильно обидел твою маму. И вместе с этим она передаёт вам деньги. – мужчина выложил пачку купюр. – Когда вы всё прочтёте, мы с вами будем решать, как поступить дальше.
Повисла напряжённая тишина. Маша не двигалась, а Люся будто вообще не понимала, о чём идёт речь.
- Хорошо, я сам его прочитаю – после долгой паузы не выдержал Валентин, и медленно и с расстановкой воспроизвёл содержимое листка.
- Вы можете забрать деньги и никуда не ходить. – они продолжали молчать, безучастно прослушав письмо. – А за день-два я подыщу новую квартиру в другом районе, где никто нас не сможет найти.
- Давайте лучше встретимся – подала голос Люся, но блекло, неубедительно. Так говорят, когда ждут, что кто-то со стороны даст нужную инерцию для действия, подбодрит, поддержит. – А деньги возьмёт мама, ей их всегда не хватает.
- Ты уверена? – чуя слабину, начал давить книжник. – Она не такая, какой ты её себе представляешь. Неприятная, злая. – он сознательно стал рисовать неприглядный образ старухи, практически ни в чём не покривив душой. – Она ругается с соседями, ни с кем не дружит, дома у неё беспорядок.
- А может, с ней не хотели дружить? Обзывали, вот она такой и стала. Если собачку не гладить, то она кусаться начинает, мне так в садике говорили.
- Вот и укусит тебя, если пойдёшь – недобро улыбаясь, съязвил Валентин.
- Она же не собачка.
- Ну да, сорвётся и накричит.
- Я хочу посмотреть им в глаза – включилась в разговор Маша. Мужчина невольно вздрогнул.
- Зачем? Что ты там хочешь увидеть? Раскаяние? Это очень плохая идея.
- Отведи нас к ней. Мы хотим поговорить.
Безапелляционный тон нервировал, книжник никогда не слышал, чтобы она так говорила. Даже её дефект речи будто отступал, потому что сказано было всё отчётливо, внятно.
- Хорошо… хорошо.
- Прямо сейчас.
-Да.