Конец февраля - начало марта 2016

Окончательно увяз в ежедневной работе по обслуживанию трёх поэтических сайтов, отложив события, происходившие несколько десятилетий тому назад. Всё дело в том, как нынче раскручиваются события, начавшиеся два года тому сразу после зимней Олимпиады 2014, когда начало сбываться наяву моё «всё может быть, чего не может быть»! Россия «внезапно встала с колен», решительно вернула свои исконные Крым и Севастополь у братьев-украинцев, нарушив незыблемые до того договоры, наплевав на мировые и европейские законы. А также взбудоражила весь Юго-Восток Украины, назвав территории сопредельного независимого государства «Новороссией». Короче, развязали бесконечную гражданскую войну и тут же получили санкции и стали изгоями для подавляющего числа стран. Теперь о «Новороссии» забыто, зато есть Сирия и очередной страшный враг в лице Турции, которая почти четверть века числилась в лучших друзьях! Экономика страны упала ниже плинтуса, доходы населения уменьшились в два-три раза, но зато Крым наш и с нами Путин! Наша война с «укрофашистами» и террористами всех мастей на сопредельных и отдалённых территориях – это теперь главное. А квасной патриотизм естественно становится общенациональной идеей! И другого не дано. Пишу всю эту ересь и себе самому удивляюсь. Но сколько мозгов уже испорчено, не говоря уже о пролитой крови во времена непрекращающихся народных бедствий! А ведь «шоу только начинается»!

Язык, история и вечность,
пространство-время, лучший Бог,
фрагменты жертвенной предтечи,
предшум молвы до внятной речи,
недолговечный данный срок,
неисчерпаемый пролог:
от символа и вести к вещи, –
я продолжаю, путь далёк!

Как в мире быть, но не казаться,
так на войне как на войне
лист – контур смерти, форма сжатья
и грань тридцатилетья сжато:
Ребёнок-бог и бог-творец
в единстве цели, но без средств
преодолеть барьер разлада,
как связь разрыва сын – отец!

Контакт. Связующее слово
историей рассечено….
Мне удалось вернуться снова
в центральный узел и ab ovo
развязывать язык без слов:
на лямках каменный мешок
Калининским проспектом новым
висит как долговой оброк!

Кривой виток от умиранья
в итогах календарных лет,
попытках возродить желанье,
фонд обновить надежд и знаний,
быть может, прободать запрет,
уйти от вздора, как от бед,
пройдя соблазны и страданья,
извлечь сложившийся букет!

И понимающий без знаний,
и совершающий без средств
несовершенные терзанья
от знанья либо от незнанья
я принял как фатальный крест:
был у Геракла интерес
на время подменить Атланта
под сводом давящих небес!

Гнёт отражённой силы слабых
в реальности, которой нет
без иллюзорной общей славы
и «правоты своей отравы»
в оплётке мифов и легенд
былого счастья и надежд,
ведь время – это состоянье,
что нынче сведено на нет!

Центр излучения утрачен
артезианских высших сил,
и «коготок увяз» в задачах
глухой нужды, тщеты незрячей
технологической поры:
пусть в микро-макро есть прорыв,
но настоящее лишь дальше
без перспектив, альтернатив!

Инерцией тотальной тащит
веками к спайкам «чёрных дыр»,
витками к проруби манящей,
а выход только через «ящик»
нулём-пространством перекрыт:
«звезда с звездою говорит»,
причём, в отсутствии блестящем,
пока стихия мирно спит!

Когда внутри эпоха рухнет,
все лучшие покинут дом….
Опора в круговой поруке:
так легче привыкают к трупам,
извечным сноскам на потом,
живя насущною нуждой
не хлеба если, значит чуда
мечты с каёмкой голубой!

По проблескам, заветным вехам
стремятся к свету, широте,
кайму зонального запрета,
как маскировочную сетку
и здравомыслящую сень
под страхом смерти каждый день
таская временем и местом
укрытьем внутреннем в себе.

Рачки-отшельники, улитки…
гиппопотамы и бобры….
В любой среде есть свой строитель,
и врачеватель, и воитель…
столп и толпа, зверьё и дичь,
невинный бред, полезный бич
предельных прав самозащиты,
с задором не на речь, так спич!

Когда безверье просто норма, –
всё небо суеверий свод
вмещается в глобальной догме
церковной о Господнем доме.
Ну, да в природе нет пустот,
за всех и вся ответит тот,
кто обещал, но не исполнил
и «льготой усугубил гнёт»!

Неоценим в святом народе
не разум, но предельный страх,
внушённый жесточайшим гнётом:
в хозяине раба свобода!
Силён хозяин, значит, прав,
бьёт сильно, знать, горячий нрав,
но он порядок и платформа
во всех известных степенях!

Пусть он, как медный таз сияет
завхозом храма и тюрьмы:
инстинкт спасенья – созиданье,
повиновение – сознанье,
тепло желудка, страх спины….
На генном уровне среды
заложен опыт выживанья
самим инстинктом основным!

Возврат к «эзопам» и фольклору,
тюрьма и храм расчленены,
от перемены мест платформа
не вздрогнет даже бестолково,
но либо слово, либо взрыв…
факт не прибьёт, покуда миф
нейтрализует шнур бикфордов:
иллюзии спасают мир!

Всё поразительно не ново:
канва трагедий, фон молвы,
и если бы живое слово
на возрождающей основе
дарилось всем, входящим в мир,
как покидающим сей мир,
то в прорубь, что «метроворонку»
не затянуло бы, поди!

Но смысл и цель в самом движенье
от предваряющих начал,
поскольку вечное творенье
не устаёт от повторений,
Бог помогать не перестал
тем, кто ещё собой не стал,
но бит уже настенной тенью:
«преджизнь посмертна», - я сказал!
           _____________

Многообразие рисунков
и неумолчный шум молвы:
имеют, но не имут в сумме…
сверхозабочено бездумны….
Невероятный лабиринт
как чудо света знаменит, –
мозг с Минотавром от рассудка
в безвыходности жертвой сыт!

Тиран, производящий Минос,
потом творящий суд арбитр
в подземном царстве без запинок…
Дедал, что, наконец, покинул
живым и невредимым Крит
как мэтр, известный всем кумир,
мечты чьи сына погубили –
Икара, взмывшего в зенит!

На середине всё сначала!
Начала и концы пути
утрачены в большом и малом:
от первых впечатлений праздных
до заключительных картин,
где угрожает катаклизм
всем на Земле погибнуть разом,
либо в одном  умрёт весь мир!

Для повторенья это важно.
Прошу прочувствовать момент
«непреступимой первой фразой»:
ab ovo и memento… разом
венчают срок или фрагмент,
и жизни нет, и смерти нет,
насколько выжил чувством разум,
настолько высох сам поэт!

В познаньях более чем скромных
богатый общий опыт есть:
самопрезренья неудобства,
отбросы трусости геройства.
Необеспеченную честь
пытались сбыть, чтоб пить и есть…
да, мало ли, чего по-свойски
не промычать и не пропеть!
          _______________

Этап под двойственным конвоем:
растленный худшим языком
и им же битый, безусловно,
как место мёртвое пустое
в канве счастливых смертных форм!
То и другое метит злом, –
поговори с самим собою,
отверженный самим листом!

Речь – обуздание соблазнов,
но говорить – вкусить соблазн
свободы призраком безгласным,
провозглашая: жизнь прекрасна!
Ночь обречённому на казнь
свобода здесь уже сейчас!
Сиротство, либо соучастье –
стихии безнадёжный спазм!

Так надо или же не надо
стремится молча говорить,
всё помнить, что забыть бы надо,
ради чарующей отрады:
и дух подъёма сохранить,
и расстоянье сократить
меж всеми «надо» и «не надо»,
чтоб легче было жить и быть?!

Неразрешимые задачи
и бесконечные узлы:
не скажешь, и ни шагу дальше,
а скажешь – не видать удачи!
Бессилье от избытка сил
и памяти, что не убил
как долговую незадачу,
зачем корпел, на что копил?!

Неужто только возраст, знанья
от опыта тому виной? –
как недоступно узнаванье
и неприступно пониманье,
так отрешенья не дано,
лишь нежеланное вино
смягчает горечь расставанья,
и среди многих никого!

Что значит, всё уже напрасно:
любовь, поэзия, борьба!
«Прощай» перетянуло «здравствуй»,
пародия убила праздник,
свободу – помыслы раба….
Зло непричастного добра
умножит низменные страсти
в проблемах сноба и жлоба!
          _______________

Глаза зеркал и уши стенок,
пожалуй, только это, что ж,
и это неплохая сцена…
уют минуты драгоценный
совьёт… паническая дрожь!
Итожь себе, а нас не трожь,
у каждого свои проблемы,
но ими каждый с каждым схож!

И подтверждаюсь отрицаний
неумолимой правотой,
неисполнимостью желаний,
хотя «величием страданий»
герой в толпе – толпа вся в нём!
Снаружи образ: стиль с финтом,
внутри же «масса чуждой расы» –
все как один – ничто, не то!
          _______________

Обрывки фраз, фрагмента лента
из-под могильных как бы плит:
«Ты слышишь, он тревожит чем-то…
но красота, ведь это, это…
живут лишь для себя… не спишь?
У всякого свой кайф, каприз…
мы знаем столько, что нелепо…
какая пустота внутри!

Оригинал, первоисточник,
язык утраченный, где ключ?
Труд безнадёжный… что-то очень…
взгляните-ка на этот почерк!
Вы слышали, смотрели? Чушь!
Мне очень хочется, кручусь…
живу я чувством, между прочим….
А дальше что? Не надо! Пусть!

Ах, этот хрыч, со всем почтеньем…
сверхновая звезда… вот вздор!
Читали, были, пили-ели….
Как лучше… никаких сомнений…
не придавать значенья! Ор….
Ни слова больше… сторож, вор….
Без никаких… изгнали… гений,
кто умер? Вот как! Ну и что….»

Так, где и с кем, вернее, в ком мы?
Чтоб удовольствие продлить,
в любого превратиться склонны
самопародией законной;
и прочих нечем убедить,
собравшихся нам тут же мстить!
Себя не любим, так кого же
понять способны, оценить?!

Собою как распорядиться,
когда внутри то никого,
то давка, чтоб войти и выйти,
производитель – потребитель:
как сами делаем не то,
так с нами делают не то!
Что с этим делать, всё ведь снится,
до пробужденья далеко!

Всегда лишь вечность современна,
жизнь, как расторгнутый контракт!
Прозрел и жди, когда созреют,
когда кривой покрасивеет,
а новый перспективный факт –
нуждой навязанный контакт:
вот мерки сферы потребленья,
к чему каноны, есть Устав!

Есть правила, дерзай и действуй,
есть также внутренний устав:
чем уже сфера приложенья,
тем слаще грёза совершенства,
приятней доля мастерства.
Примеры – тени образца,
где безответственная честность –
необщий стиль, но без лица!

Но кто же может, кто же должен,
да так ли нужно, для кого?
В себе, я повторю, ничтожность –
есть коренная невозможность
познать и ощутить простор…
Но через слёзы, кровь и пот
всегда нуждающийся больше
добудет больше прав и льгот!

Ушедшие уже не имут
вины на разных полюсах
одноимённой прошлой жизни,
всегда полезной и не лишней
во временах и именах.
Живые – в душах и сердцах
непреходящей вечной жизни:
словах, поступках, образцах!

Всяк на свой лад бессмертью служит:
злом, кровожадной слепотой,
не замечающей могущих,
добром – избыточным удушьем,
«своё не пахнет», самой гущей –
тлетворно тёплою средой,
где не способен жить живой,
что не надеется на случай,
чтоб выжить, став самим собой!

Зло и добро в извечной спайке,
как преступление и прок,
непредсказуемо-фатальный
случайных жизней неслучайный
завязан мёртвый узелок,
и это, так сказать, не слог,
которым можно обольщаться,
но самый бестолковый долг!