Реальное нечто

ф а н т а с т и ч е с к и е   р а с с к а з ы

                ВМЕСТО  ПРЕДИСЛОВИЯ
   Мы родились - мы прибыли на станцию «Земля». В первый ли раз? Мы не знаем, и нам страшно. Ведь, кроме этой станции, мы не помним других... И все мы когда-нибудь уедем, все, все, все... Хотим мы или нет, а когда-нибудь окажемся в вагоне поезда «Земля - Никуда».
   Иные из нас сами ищут этот поезд, считая жизнь на станции «Земля» невыносимой. Другие упираются, вымаливают у Бога продления срока пребы¬вания. Третьи, глупые, верят, что никогда не настанет «Никуда».
   Но ехать придётся. Кому - легко и быстро, кому - долго и мучительно. Как прибывали по-разному, так по-разному и отбудем.
   Кого-то здесь очень ждали, и приготовили всё. Ну всё! Тут и любовь, и... А впрочем, если есть любовь, то этого уже достаточно. И тогда - ах, Земля, распрекрасный полустанок, дивный сон, розы-грёзы, клятвы о вечном и тихие слезы. А если не ждали?
   А я вот приехала! Правда, не помню, хотела ли этого я сама?
   Вот уезжать - не хочу...
   Есть ли ещё, Господи, у тебя другие станции? Или, Великий Боже, верни меня на эту! Хоть когда-нибудь!..
   Потому что, - мучаясь, проклиная, скрипя зубами, - я очень. Господи, люблю этот вокзал и этот город, раскинувшийся за ним. Ведь Земля, Всевыш¬ний, это то место в твоих владениях, Где Я Жила. Во всех остальных измерени¬ях я буду, наверное, употреблять другой глагол. Если буду, конечно.
   Спасибо тебе за этот полустанок. Моим вагоном была мама, и спасибо ей, что она жила и меня привезла. Дала посмотреть и мне! Дала подышать и мне! Дала полюбить и мне!
   И теперь я тоже стала вагоном и привезла своих двоих пассажиров: по-смотрите, какие есть станции! ТАКОЙ больше нет!
   И уезжаем по очереди. До свидания, мама, - другие вагоны увозят нас. Дети, я подожду вас там, в степи, где-то далеко за космическим лесом, и мы вместе помчимся куда-то в бесконечность, вспоминая, если сможем, тот самый любимый край, где мы побывали.
   А может быть, боже, мы были в Раю?..

                *   *   *
В благодарность за чудо жизни –создание цикла этих рассказов.Жизнь сама по себе - невероятно прекрасное,загадочное, реальное НЕЧТО.


               


                КУСОК  ДЫМЯЩЕЙСЯ  СОВЕСТИ
   Наталья Алексеевна снова проснулась. Было два часа ночи. Температура, кажется, упала, но тело всё ломило. Она с трудом села на постели, взяла кружку с остывшей водой, протолкнула в себя два глотка, снова взглянула на часы. Стрелка, казалось, издевалась над ней: прошло всего несколько минут.
   Уже третья ночь была такая: взлёт и падение температуры, обливание потом и дикий озноб, и тягучее, однообразное ночное время, которое нельзя ничем скрасить. Наталья Алексеевна лежала с открытыми глазами и чувствова¬ла, как опять начинается знакомый приступ головной боли, когда череп кажется треснувшим, и сквозь эту трещину пульсирует противная вяжущаяся слабость.
   - Теперь, конечно, не засну, - вяло подумала женщина. Она закрыла гла-за и попробовала усилием воли заставить себя забыться: «Я сплю. Сон обвола¬кивает меня. Я вижу себя в детстве», - начала она произносить, как заклинание, старое упражнение. Но тут же, параллельно этой мысли, озорно возникла дру¬гая: «Не заснёшь. Так и будешь пялиться в темноту, подводя «итоги». Ну да¬вай, что там тебе жизнь не додала?»
   «Сдаюсь», - вздохнула Наталья Алексеевна.
   ...Миловидная, не глупая, когда-то «подающая надежды» своим учите-лям, Наташа ждала от будущего исполнения всех желаний. Нет, она, конечно, понимала, что жизнь - это борьба, и прожить её нужно так, чтобы... Словом, что даётся она действительно один раз. Но Наташа самоуверенно считала, что она из «везунчиков»: родители были преуспевающими «ответственными работ¬никами», их единственная дочь ни в чём не знала отказа. Правда, иногда, когда Наташа, стройная, ладная, одетая, как супермодель, выходила «на люди» с отцом и матерью, её покалывала неприятная мысль: «Выгуливают, как породистую собаку. Не хватает только медалей». Но у неприятных мыслей есть свойство быстро заменяться приятными.
   ...И вот Наташа - уже студентка химфака, и снова подаёт надежды, и её всерьёз подумывают оставить на кафедре. Не привыкшая ударяться об острые углы жизни, Наташа попалась на древнюю, как Галактика, приманку: любов¬ный обман. С той поры у неё остался девиз: «Если красиво ухаживает - значит, хочет затащить в постель» и ... дочь. Наташа из гордости, когда «кавалер» трусливо предложил «денег, сколько надо, и фруктов на весь период» решила поступить наперекор логике, наперекор всем ахам и охам, подытожив со свой¬ственной ей твёрдостью, что любви вообще нет, а значит, и ждать дальше бес¬смысленно. Она довела до театрального обморока маму, папа же со стальны¬ми нотками в голосе резюмировал: «Мы покупаем тебе небольшую, - я подчёр¬киваю! - небольшую квартиру, даём средства до пяти лет («Интересно, - дума¬ла Наташа, - почему именно до пяти? Привык, бедный, всё на пятилетки ме-рить...»), и всё! Ты поняла? И всё!!! Ты - сама кузнец своей судьбы!».
     Дальше шёл привычный текст, всё, что обычно говорится в таких случаях: о подрезан¬ных крыльях, о крушении надежд, о влачении жалкого существования. Наташа вежливо поблагодарила за квартиру, но от денег «до пяти лет» отказалась, гор¬до и спокойно заявила, что сама прокормит себя и своего ребёнка. «Ну-ну, баба с возу...» - усталым голосом подвёл черту отец.
   Закончить институт Наташе так и не удалось. Сначала академотпуск длиною в год, потом перевод на заочное, потом дочка начала болеть, Наташа пропустила сессию, многочисленные вызовы не пробуждали у неё энтузиазма - Юленька была ещё такой маленькой, и перспектива «молодого специалиста при ребёнке с нянькой» Наташу приводила в ужас: не оказалось бы денег и на няньку. Так, как-то само собой, Наташа оказалась в должности лаборанта химлаборатории того же института. «Самого главного лаборанта», - это так шутил молоденький аспирант, а на самом деле Наталья Алексеевна просто мыла спецпосуду, подметала пол, отмывала столы, и получала за всё это, конечно, немного. Но главное - Юленька целый день была при ней.
     Наташа поднималась чуть свет, готовила «с собой» термос с супом, кое-что к супу, будила дочь и с шутками-прибаутками, с лаской (у неё  хватало ума и такта) собирала дочь с собой, приговаривая: «Сейчас поедем к маме на работу, а там колбочки, бутылочки - полная красота! И на трамвайчике поедем, и на деревце наше посмотрим...»
   Вот так, до самой школы, и ездили. А потом время понеслось быстрее: первый-пятый-восьмой класс; и Юленька, сначала ходившая в «продлёнку», постепенно перешла на положение ребёнка «с ключом на шее», научилась быть самостоятельной и теперь уже встречала мать всё с той же самой работы по-деловому, покровительственно: дескать, картошка там тебе осталась (сегодня я немного пережарила, извини), посуду оставь в раковине, доучу литературу - помою. Наташа гордилась самостоятельностью дочери, вспоминала себя в её годы, - нет, не умела она такой быть, а может, не давали? С родителями давно установились ровные деловые отношения: раз в неделю созванивались, кратко докладывали нехитрые новости, вежливо интересовались здоровьем, иногда приглашали друг друга в гости, но старались видеться пореже. Наташа надеялась, что родители полюбят внучку, и всё будет не так, но годы шли, и постепенно стало ясно, что ничего не изменится. На том и успокоилась.
   И вроде всё шло хорошо, но чувство обиды на жизнь, которая так много обещала, а свела всё к такому простому знаменателю, не проходило. Любви так больше и не было (ведь как чувствовала!), денег всегда не хватало, - научилась из экономии шить и вязать; профессия? - какая, Господи, профессия?? И, вдобавок, старею...
   «Интересно, - подумала Наталья Алексеевна, - сколько же это заняло минут? Шутка сказать, всю жизнь вспомнила». Она напряглась, всмотрелась в циферблат. «Надо же, только полтретьего! Да кончится эта ночь или нет!» В отчаянии стала считать щелчки секундной стрелки. Температура, кажется, опять поднималась, привычно повеяло горячей знобкой тоской, и Наталья Алексеевна заставила себя подняться, подошла к окну и ткнулась пылающим лбом в холодную поверхность, - говорят, помогает. На несколько секунд действительно стало легче, но стекло тут же нагрелось, и уже не охлаждало, а согревало. Женщина устало передвинулась, тоскливо поднесла руки к вискам, нажала пальцами на «точки» и протяжно застонала. Но тут же испуганно прислушалась, не разбудила ли Юльку. Девочка и так с ней измучилась за эти дни, пусть поспит.
   Наталья Алексеевна, продолжая массировать виски, остановила взгляд на книжной полке. «А вон книжка почему-то светится», - проплыла  полумысль-полуощущение, и тут же вернулась и зафиксировалась. «Точно, светится!». Наталья Алексеевна, стараясь не шуметь, отодвинула стекло и взяла книгу – это был «Доктор Живаго» Пастернака.
   «Вот нехорошо, - подумала Наталья Алексеевна,- взяла под честное слово на два дня, заболела, забыла, надо завтра отправить Юльку, пусть отдаст. Жалко, что не успела прочитать».
   А книга между тем действительно светилась. Обложка была матовая, шершавая на ощупь, и, несмотря на полную луну, достаточно освещавшую комнату, отражать свет не могла. Заинтересованная женщина вышла в тёмный коридор, положила книгу на пол в дальний угол и, отойдя, стала вглядываться. Книга светилась, причём была хорошо видна.
   «Фосфор, наверное, - подумала Наталья Алексеевна, привыкшая ничему не удивляться. Она подняла книгу, вернулась, поставила её на прежнее место, полюбовалась свечением, зачем-то погладила корешок. «Тёплая!» - отметила рука.
   Рядом с «Живаго» стояла серия «Супер-роман». Эти пятнадцать томов были последним визгом литературной моды, название - одно хлеще другого: «Убийство из ревности», «Любовница-вампир», «Ночная прохлада усиливает чувства» и прочая кроваво-слащавая дребедень. Наталья Алексеевна, поддавшись рекламе, три года назад оформила подписку на это недорогое издание, и теперь очень жалела. Предстояло получить ещё две книги, которые обещали быть таким же коммерческим мусором, как и предыдущие. Наталья Алексеевна дотронулась до изящных корешков, пальцы отметили температуру обычной бумаги. А роман Пастернака был тёплым!
   Наталья Алексеевна открыла книгу. Вступительная статья была какая-то куцая, но в глаза бросилась выделенная курсивом цитата: «Книга есть кубический кусок горячей, дымящейся совести - и больше ничего». (Борис Пастернак).
   ... Наталья Алексеевна и не заметила, как пролетела ночь. Уже утро вовсю разгоралось, когда она оторвалась от романа. Она даже не обратила внимание, что ей не пришлось включать свет...
   Наконец усталость взяла своё, она с удовольствием подумала, что впереди воскресенье, и дочери не в школу - пусть поспит, - и ей не на работу - болей на здоровье, - и, ощущая приятную истому, за какие-то секунды провалилась в мягкий сон.
   Проснулась она поздно, услышала знакомую возню на кухне, - ну дочка, золото! Наталья Алексеевна бодро встала, потянулась, до самых кончиков пальцев почувствовала себя здоровой. «Доктор Живаго» лежал на столе. «Сегодня дочитаю, - с радостью, как о празднике, подумала она. - Вот это да! Ну и книжечка! Чудо-романище!» »
   Домашняя библиотека у них была небольшая, хотя обе любили читать.
   Книжный (или, как говорила Юлька, духовный) голод утоляла библиотека городская. С собой там давали только пять книг, значит, на двоих - десять, и это было очень мало, потому что Наталья Алексеевна давно сделала вывод: во всём книжном мире - «настоящего» от силы пять-шесть процентов, всё остальное - или среднее, или очень среднее, или совсем плохое. Вот и сейчас на полке после относительно недавнего похода в библиотеку стояли книги, четыре из них Наталья Алексеевна уже просмотрела и забраковала: она не любила тратить время на то, что заведомо не интересно (хотя плохих тем нет, есть плохие авторы), а из шести других если и попадутся три стоящих, то это будет большая удача. «Но роман-то, роман!» - опять радостно отметила женщина. Ей уже сейчас было жаль, что «Доктора» она дочитает быстро.
   «Что-то ещё такое было», - удивлённо подумала она, но не вспомнила. Прошла на кухню, позавтракала и принялась, весело отмахиваясь от дочери, убирать сама... День пробежал в обычных домашних хлопотах, которые показались Наталье Алексеевне просто чудесными. Она давно уже так не работала: всё, что можно было вымыть - вымыла; что требовало стирки - постирала, а на плите в разноростых кастрюльках жарко дышал обед на три дня. День прошёл легко и быстро, и Наталья Алексеевна, заканчивая наводить полный «марафет», с радостью предвкушала вечер с книгой.
   Наконец день отступил, отсуетилась и Юлька, побрела спать («Мам, завтра пораньше подними, не забудь!»), и Наталья Алексеевна наконец взяла в руки заветный роман. «Тёплый»,- опять подумала она и... вспомнила. Волнуясь, вышла с книгой, на это раз в совсем тёмную ванную и даже зачем-то заперлась изнутри на крючок. Книга светилась...
   Наталья Алексеевна подошла к дочери («Юленька! Детка! Проснись на секунду!»). В её тоне было что-то такое, что дочь тут же бессонно приподнялась.
   «Юля, посмотри! Книга светится. И тёплая!». Девочка послушно последовала за матерью в ванную, честно постояла с ней рядом, пощупала книгу и сказала: «Мам, ты бы померяла температуру. Говорила тебе, чтоб сегодня ещё полежала». Дочь не видела, как светится книга! Наталья Алексеевна подумала, что Юленька, может быть, права, со вздохом отпустила дочь и пошла дочитывать роман. Через десять минут она поражённо подумала: «Свет-то я не включила! И так видно! Светится!!!» Но Юльку будить уже не стала, отложила книгу и задумалась... Как там у Пастернака? «Кусок горячей, дымящейся совести»? Но не в буквальном же смысле! Наталья Алексеевна нечаянно подняла глаза на полку. Среди библиотечных книг корешок одной светился. Она вскочила, чуть не опрокинув стул, и дрожащими пальцами вынула книгу. Это был сборник стихов молодого неизвестного автора, какого-то Дениса Григорьева, «Солёные дорожки». Она раскрыла наугад, и строчки, простые и щемящие, сразу заговорили доверчиво, и в ответ им распахнулась и тревожно задрожала душа. Это было то самое, редкое, настоящее...
   Потом Наталья Алексеевна долго и внимательно разглядывала три десятка «домашних книг». Некоторые светились...
   С тех пор прошло пять лет. Наталья Алексеевна никому не рассказывает о своём чудесном даре. Да и зачем? Кто поверит? А если и поверят - начнут исследовать, время отнимать. Времени ей теперь катастрофически не хватает: столько хочется книг прочитать, из тех, что светятся. И Юленька всегда говорит: «Мама, у тебя просто нюх какой-то! Что ни возьмёшь - просто класс!» Наталья Алексеевна улыбается и думает, что вот это и есть счастье: зайти в библиотеку и набрать книг с тёплыми корешками. А дома, ночью, они ещё и светиться будут.



                ПОСЛЕДНЯЯ  РЕАКЦИЯ  МОЗГА
   Итак, я умираю. Я, биолог с «именем». Ну что ж, все там будем...
   Сколько раз я примерял на язык слово «смерть»? Ведь это было частью моей работы - лекции, диссертация. А теперь и практика. Очень интересно.
   Многие говорили: туннель какой-то есть. Летишь, летишь... Правда, потом они выбирались из клинической смерти, но рассказывали почему-то одинаково. Я всегда думал: «Какой туннель? Просто это последняя реакция мозга».
   Стоп. Вот он. И быстро лечу, да, правильно. Но это уже после боли. Агония прошла. Все думают: «Умер». Знаю, умер. Но для вас. Для себя - я ещё умираю. Я же биолог, я же знаю, - потом, после - ничего не может быть. «Я мыслю, значит, существую». Телу уже всё равно. А душа? Я, конечно, атеист, но душа к религии не имеет отношения. Душа - это душа. Жаль, не успел понять, что она такое. Частенько она у меня болела, эта душа. А сейчас? Сейчас она умирает. Или освобождается? Итак, туннель. Лечу. Лечу и думаю? И спокоен? Ну правильно, я уже умер. Мёртвые не волнуются. Но думают... (?). Бред. Надо наблюдать. Пригодится. (?).
   Так. Туннель кончился. Довольно быстро. Это что? Люди какие-то. Идут, говорят. Слышу их, вижу, понимаю, что они меня не видят и не слышат.
   Что-то знакомое в их разговорах. А вон и я иду. Да, да, Я. Очень маленький, держусь за мамину руку. Только ходить научился. Такая фотография есть в старом альбоме, я помню маму с такой причёской и в этом платье... Она потом его в войну на хлеб поменяла. Что это?! Я как будто попал в центр смерча? Не больно, не страшно. Странно, но интересно, может, как-то замедлить? Замедляется! Это так быстро мелькает моя прожитая жизнь, вся - вся. Помню, читал: человек перед смертью вспоминает всю свою жизнь. Скорость смерча не мешает мне вспоминать, быстро или медленно - не важно. Но хочу посмотреть кадры. Медленнее, медленнее... Похоже, этим можно управлять? Запомним на всякий случай.
   Вот он я. Семнадцать лет. «Нет, нет, не ходи! - это я себе кричу. - Остановись! Сейчас из-за угла выскочит велосипедист, собьёт тебя, ты сломаешь нос, и Нина будет смеяться». А если бы не нос, кто знает? Вдруг она ответила бы мне взаимностью? Нет, не останавливается. Это как в кино: смотри, переживай, можешь всплакнуть и предположить, что дальше. Но изменить ничего нельзя, всё уже отснято. Ну, вот, сбили. Упал. Сломал. Так и знал. (Стихи? При жизни- не умел).
   А может, всё-таки попробовать повлиять? Дальше, дальше, быстрее!
   Теперь замедляйся, что тут у нас? Рано. Ещё пару лет вперёд. Где-то здесь. Вот-вот-вот... Вот он, этот день, утро. Сегодня надо предупредить, помочь. Завтра уже будет поздно. Как?? Попробую внушить. Ведь я же верю (верил!) в телепатию. Смотрю ему (себе) на голову. Смотрю. Не отвлекаюсь. Не моргаю. О, это элементарно! «Не звони - не звони - не звони - не звони...» Надо, чтоб не позвонил. Здесь точка отсчёта, всё пойдёт наперекосяк. Если бы не это, я бы умер гораздо позже. «Не звони... Не звони...» Вечером он должен позвонить. Так, уже беспокоится. Не поймёт: что? «Не звони, не звони...» Уже вечер. Сидит у телефона. «Не звони...» Нет. Берёт трубку, идиот. А впрочем, не всё ли равно? Он уже умер. Ладно, что там у него? Досмотрим. Ну да, помню: «Сергей Иванович, я как честный человек, считаю своим долгом... Вы просили, если что не так, сразу сообщить...»
   Да-да. Завтра его возьмут. Я искренен. Он заблуждается, сам же будет благодарить. Потом. Может быть. А что со мной (с ним) дальше? ТОГО возьмут, а он - сердечник, через час умрёт, ещё до допроса. Глупый. Расспросили бы да отпустили. Сергей Иванович всегда говорит, что невиновных отпускают.
   А я потом таблеток всяких наглотался, после - страшная рвота. Всю жизнь - большие проблемы с желудком. Если бы не это - прожил бы ещё, наверное, долго.
   Стоп!!! Вспомнил! Ведь у меня ТОГДА было предчувствие! Было! «Не звони. Не звони. Не звони». Я даже напевал это «Не звони» на какой-то популярный мотив. А кто мне тогда внушал? Я?? Испугался бы сейчас, если бы был жив...



                ИСПОЛНИТЕЛЬ  ЖЕЛАНИЙ
   Это был странный день. Старичок-сосед, ехидный, сварливый, встретившись с нею в лифте, вместо обычного змееподобного «здрас-с-с..», елейно улыбнулся и предложил: «Вот хотел вам одну вещицу уступить. Дёшево, дёшево! Зайдите вечерком, прошу Вас!»
   Старичок распродавал всё подряд, собираясь куда-то выезжать; поговаривали, вроде бы к сыну. Но представить себе, что у такого человека есть сын и что он его ждёт, зовёт к себе, было сложно. Тем не менее, быстрая распродажа была фактом, и дело это подвигалось успешно: все вещи у старика были добротные, хорошие. За одни - брал крепко, а другие неожиданно отдавал за бесценок.
   Целый день Маша всё думала: зайти - не зайти? Что особенное он мог ей предложить? Машиной страстью была хорошая одежда, и весь дом знал об этом. Отличная фигура сама по себе требовала вещей высшего класса, и Маша не скупилась. Она постоянно то шила что-нибудь на заказ, то искала.
   Утомившись от загадки, Маша всё-таки решила пойти к соседу.
   - А - а, заходите, заходите. Жду - с-с...
   ...Маша рассматривала с недоумением деревянную коробочку без щелей, размером не более куска мыла. Идиотская шутка! «Не любит меня старый хрыч, - но зачем так??» Старик же приговаривал: «Только для Вас, голубушка. Запросы у Вас большие. Вы за ними не поспеваете - с-с... Это – исполнитель желаний. Бог с Вами, не обижайтесь. Вы попробуйте, денег не надо, я по-соседски. Всё думал: кому отдать? Потом понял, что Вам больше всего подойдёт... Нужно только пожелать, и всё. Никаких заклинаний. Просто в обращении. Пока вещь ВАША - все ВАШИ желания будут исполняться. Вы даже потерять её не сможете, подарить - тоже. Она ВАША, ВАША, ВАША! Идите и желайте!»
   Возмущённая, красная, Маша, онемев от конфуза, выскочила на площадку с бруском в руке и уже через минуту сидела в своей кухне, вслух «крыла» старика, воображая, что он завтра будет рассказывать, - дедуля был редкий сплетник.
   «А чтоб его «скорая» забрала!» - от души пожелала она, К соседу часто наезжала дежурная бригада, у деда были серьёзные болячки.
   Выглянув в окно. Маша увидела, как к подъезду, взвизгнув тормозами, подскочила дежурка «скорой помощи». «К кому?» - машинально подумала Маша. Через минуту она услышала возню на площадке и в глазок усмотрела, что из соседней квартиры молодой доктор и шофёр «скорой» под руки выводят соседа.
   «Слава Богу!» Она прошла на кухню, чтобы заварить кофе, и снова наткнулась на «исполнитель желаний», который лежал на столе: «Нет, не может быть, чтобы это Я. Смешно даже».
   Маша не спеша выпила кофе, уже спокойно обдумала, как поступить дальше. «В мусоропровод, конечно».
   Брусочек тяжело ушёл вниз, а Маша вернулась в квартиру и занялась уборкой. Она жила одна, совершенно искренне полагая, что свобода дороже всего, и очень удивлялась, когда слышала нотки сочувствия: «Ну что, замуж так и не вышла?» Какой замуж, думала? - борщи, носки, ревность. Дети? - лишнее. Насмотрелась на свою маму, царство ей небесное.
   Убирала легко, с удовольствием. Всё новое, престижное. Сегодня Маша решила переставить кресло, - ей мечталось сделать так, как в журнале. Отодвинув кресло, она сначала отпрянула в ужасе, потом долго стояла, слушая сердце, потом протянула руку к находке - не мираж ли? Нет. Исполнитель желаний.
   - Так, так. С ума я сойти не могла. Я его точно выбросила,
   Самое разумное было попробовать выбросить «исполнитель» ещё раз.
   Маша резко рванулась к мусоропроводу, кусок снова полетел вниз.
   ...Через полчаса успокоившаяся было Маша нашла его в хлебнице...
   То, что произошло чудо, сомнений больше не вызывало, и реалистка Маша решила извлечь из этого как можно больше пользы. Но сначала надо было узнать, что с соседом? Ведь это она его отправила... Однако то, что ей сказали по телефону, было ужасно: старик скончался ещё в машине «скорой», и теперь дежурная, обрадованная тем, что дедом кто-то интересуется, настойчиво просила «зайти решить все вопросы». Маша обошла соседей, и через три дня «все вопросы» были решены, вплоть до могильного холма. Адрес сына старика никто не знал, решили: приедет, узнает, сообщить не можем.
   Все эти дни Машу не покидало чувство вины за причастность к смерти старика, потом это прошло, потому что «исполнитель» работал, а злоба на мертвеца росла. Теперь Маша уже не жалела его, а думала, что надо было пожелать ему кончины потяжелее. Она теперь поняла, до какой степени старик не любил её, если сделал такой подарок. «Исполнитель» всё выполнял, но тут же следовало такое, что невольно думалось: «За всё в жизни надо платить. Причём с процентами». Не желать Маша не могла, потому что вся наша жизнь состоит из желаний, пусть иногда неосознанных. Маша даже и думать уже боялась, но это тоже получиться не могло.
   «А хорошо бы найти побольше денег», - и нашла на другой день солидное портмоне, прямо на асфальте лежало, в нём - толстая пачка крупных «зелёных». Сунулась с деньгами в банк - её задержали и вызвали милицию: купюры все до одной оказались фальшивыми. Еле отговорилась, всё равно данные записали. Ещё впереди выяснения, объяснения. Спасибо, хоть дома ночует, а не в КПЗ.
   «Вот бы кто-нибудь красивый, богатый влюбился в меня, поухаживал, поублажал! Но без замужа, конечно!» - И влюбился. И звонит, и просит, и угрожает. Оказалось, криминала у него больше, чем денег.
   Маша боялась жить. «Исполнитель» вошёл в роль, и теперь исполнялась любая мелочь. Но - за плату. («Хочу, чтоб уступили место», - уступили. Зацепилось платье за сиденье, порвалось. «Хочу, чтоб меня повысили», - повысили, но при этом перевели в другой отдел под начало сексуально озабоченного дурака). Лучше б ничего не исполнялось! «Похудеть бы на пару килограммов», - похудела. Четыре дня выла от рези в желудке, ничего не могла есть, а врачи сказали - симуляция...
   Через три месяца Машу нельзя было узнать. Проклятый «исполнитель», казалось, исполнял последнюю волю дарителя: сжить Машу со свету.
   И вот, наконец, лучик надежды, - счастливая мысль.
   «Хочу, чтобы «исполнитель» сам себя уничтожил и чтоб я навсегда забыла о нём!!!»
   ... Сознание Маши было ещё ясным, когда она поняла: это желание тоже платное. «Исполнитель» сам легко загорался, яркое светлое пламя радостно переметнулось на скатерть и через миг уже полыхало всё, что видели глаза...
   ...Из вечерней сводки местных новостей: «Сегодня на Магистральной улице в новом доме произошёл большой пожар. Хозяйка квартиры, в которой началось возгорание, чудом осталась жива, но объяснить ничего не может, поскольку признана невменяемой. Молодая женщина отправлена в стационар. Доктора утверждают, что её психическое здоровье восстановлению не подлежит».



                ВРЕМЯ,  ВПЕРЁД!
   Петров всё-таки сделал ЭТО, самому не верилось. «Вот вам и дилетант, мои милые!» Оставалось придумать название. «Времясжиматель» - громоздко, некрасиво. «Ускоритель» - хоть и отражает суть, но избито. Решил назвать поэтично, цветисто (любил, грешный, всё красивое): «Регулятор бытия». Ведь название должно войти в историю, для начала - Нобелевская Премия, а там, а там... Петров ещё немного подумал, поприкидывал, попробовал сочинить сокращение от «Регулятор Бытия Петрова». После перестановки вышло - «ПеРеБыт». Мило. И в точку. Вроде как «перелёт», «переход», «переброс». Однако как иногда пригождается филологическое образование!
   ... Идея возникла давно, когда Серёжка Петров был ещё студентом филфака и увлекся почему-то Теорией Относительности. Он не всё в ней понял, но был восхищён. И однажды, сдавая коварный зачёт весьма противному преподавателю, подумал: «У Эйнштейна всё относительно. Вот бы сделать так, чтобы для экзаменатора время моего ответа было обычным, а для меня - сжалось до милисекунд. Но, конечно, чтобы я помнил, как всё было. Просто чтоб эта тягомотина проскочила побыстрее».
   Второй раз эта же мысль, но в более настойчивой форме, явилась к нему во время пребывания в больнице (аппендицит). Да, хорошо бы: привезли - через секунду выходишь с вещами выздоровевший. И помнишь всё, что было между. Но без переживания этого неприятного отрезка жизни.
   И Петров, закончив филфак, решил получить второе образование: физика манила его как любимая женщина. Специалист из Сергея получился неплохой, но не «высокого полёта», как считали, а просто хорошая рабочая лошадка. Петров и сам знал, что звёзд с неба не хватает, успокоился, женился, родились двое сыновей. Ну, как у всех: работа - дом - остальное.
   Но всё-таки давнишняя мысль нет-нет, да и посещала Сергея Ивановича: много в нашей жизни рутины и боли. И он начал кое-что почитывать, искать, даже разок «сбился» на «вечный двигатель». Смешно, конечно. Но ведь все великие идеи когда-то считались бредовыми. И вот - «ПеРеБыт». И всего - сорок три года. Для физики - младенческий возраст.
   Идея была проста и красива, как всё гениальное, исполнение – довольно компактное. Просто в виде большого медальона. (Не очень привлекает внимание. Можно сказать, что амулет).
   Конечно, это первый образец, но со временем, наверное, это будет что-то более изящное. Техника идёт вперёд! Пройдут века, а название останется. И в учебниках прапраправнуки... Да, Петров был тщеславен, но ведь по заслугам!
   Единственное, что смущало — этическая сторона вопроса. Если, например, он, Петров, при помощи «ПеРеБыта» проскочит через несколько дней (ну, скажем, болезнь), как он будет выглядеть всё ТО время в глазах остальных?
   Ведь они-то перескакивать не будут, и значит, Петров для них останется и на ТОТ период таким же Петровым? Ну правильно, он потом всё будет помнить и знать о себе, выключение сознания нет, есть только уплотнение, ускорение. Но каким он будет ТОГДА? - вспыльчивым? равнодушным? обидчивым?   КАКИМ?
   Это надо было проверить. На себе, только на себе. («Как делали истинно великие учёные», - не без удовольствия подумал Петров). Через неделю они с женой собирались начать капитальный ремонт в квартире. Сергей Иванович решил, что этот рутинный отрезок времени как раз и можно будет уплотнить, - ничего приятного он не сулил.
   ...И вот через семь дней, в воскресенье вечером, Петров решился: настроил «ПеРеБыт» на установку «Окончание ремонта» (одно из свойств прибора, которым больше всего гордился Сергей Иванович, было то, что не существовало конкретно обозначенного переноса во времени. «ПеРБыт» сам определял момент выхода. Надо было просто указать факт: выздоровление, конец скандала и т.д.), надел медальон и нажатием пальца послал нужный импульс.
   ...Клалось, он ещё ощущал напряжение пальца, запускающего «ПеРеБыт», а уже видел себя стоящим в большой комнате, и жена радостно приговаривала: «Ну вот и закончили Серёжка! Даже не верится! Полгода провозились!» Сергей Иванович увидел, что в зале накрыт стол, сыновья расставляют стулья, и тут же получил этому объяснение: жена выскочила в коридор на звонок, и через минуту тёща с тестем, радостно улыбаясь, обнимали внуков, поздравляли Сергея Ивановича, усаживались за стол.
   «Здорово, - опустошённо подумал Петров, опускаясь рядом. Первый тост произнёс тесть: «Пью за обновление! Молодцы!» Сергей выпил, машинально закусил и под незначительным предлогом вышел из-за стола, хотелось посмотреть, что всё-таки стало с квартирой. То, что он увидел, понравилось и успокоило: «ПеРеБыт» оправдал себя. Кроме того, через час Сергей Иванович вспомнил всё до мельчайших подробностей, вплоть до того, как он порезался ножом, когда прирезал линолеум на кухне. Всё шло, как надо.
   Единственное, что было неприятно, - это выпадение эмоций. Сергей Иванович всё знал, но не помнил ни одного своего чувства, они возвращались только сейчас; радость окончания трудного дела, гордость за то, что справились с ним.
   Когда гости ушли и дети улеглись, жена, приобняв Петрова, с отчаяньем произнесла: «Ну, Серёжа, оттай наконец! Закричи хотя бы, что ли, или запой! Тяжело же с мумией жить, пойми! Конечно, ремонт тебя выбил из колеи, но я не могу так больше! И сними эту дурацкую бляху! Ни днём, ни ночью не расстаешься ! Хотя бы сегодня!!»
   Сергей Иванович с чувством обнял жену, осыпал поцелуями её лицо, и она вдруг разрыдалась, истерически вскрикивая. Когда припадок прошёл, Сергей Иванович, осторожно извиняясь - выспрашивая, выяснил, что эти полгода он был «Как робот. Вежливый, работящий, исполнительный. Но страшный». Когда жена забеременела три месяца назад, Петров отреагировал так: «В нашем возрасте это явление неадекватное, тем более, что в наличие имеется двое сыновей. Необходима ликвидация». И потом даже не спросил, как прошла операция, а упрёки жены его не смутили, просто сказал: «Я заявляю, что имею сочувствие».
   Короче, было над чем задуматься. Петров полночи обмозговывал это, потом решил: «ПеРеБыт» надо использовать только на очень короткий срок, не более двух-трёх дней, да и то - смотря где. В командировке, например. Что подумают случайные попутчики или временные коллеги, значения практически не имеет. Петров почти успокоился.
   Однако большой сюрприз ждал его и на следующий день на работе.
   Сергей Иванович понял, что его за ЭТО время невзлюбили. Когда перед обеденным перерывом он, как раньше, подошёл к Ивану Романько («Ванька! А не хлопнуть ли нам по бутылочке пивка?), Иван Михайлович сухо ответил: «Мы с тобой своё давно уже отхлопали». И отвернулся брезгливо. Почти так же вели себя и другие. Кроме того, Сергей Иванович вспомнил, что недавно получил кличку - «МУдальон». ТОГДА это не взволновало...
   Через три дня Петров решил, что надо сменить работу: отношения с коллегами портились всё больше и больше. Чем больше усилий он прилагал, чтобы это исправить, тем хуже выходило. Видно, ничего уже нельзя было изменить. «Ну ничего, - злобно думал Сергей Иванович,- скоро будете локти кусать! Стану известным - сами в друзья полезете!»
   «ПеРеБыт» лежал в дальнем ящике домашнего письменного стола (спрятал, чтоб жена не выбросила) и настойчиво лез в мысли. Сергей Иванович устроился на другое место (Даже лучше! Ближе к дому, и вообще...), втянулся в работу, наладил новые связи. Жил, мечтал и... боялся. Но «ПеРеБыт» был выстраданным детищем и реальностью, от которой нельзя отмахнуться.
   Следующие испытания Петров назначил на очень маленький срок: визит к зубному врачу. Теперь дело удалось блестяще, и Сергей Иванович воспрянул духом. Это было чудесно - зашёл - вышел, и уже всё позади. Ну что ж, по крайней мере, прояснилась сфера использования прибора. «Благородная миссия «ПеРеБыта» в медицине»(!). Да, прибор ещё скажет своё слово! Миллионы благодарных больных! Не боль, а только воспоминания о ней! Даже если болезнь затяжная - пусть «робот», пусть «мумия», но зато сразу всё позади!
   Сергей Иванович решил больше не тянуть, ещё несколько маленьких проверок - и пора выходить «на сцену». Следующий случай не заставил себя ждать: приехала сестра жены. Она обычно возникала из своей провинции на один-два дня (это называлось «хоть увидеться, поговорить»), вконец изводила Петрова своей неуёмной болтовнёй и бестактностью: «Что, Серёга, опять раскабанел?» И на это раз Петров,    как только Олечка появилась на пороге, тут же прошёл к себе, решительно настроил «ПеРеБыт»: «Пока не уедет Ольга», и через четверть секунды уже прощался с ней в коридоре. («Пока, зануда! Худей! А бляха твоя - от какой-то бабы, что ли?»)
   ...Четыре мелких повода, почти один за другим, тоже заставляли Сергея Ивановича включать «ПеРеБыт».
   Жена невольно подметила: как только Сергей надевал медальон – его как будто подменяли. Да тут ещё Олечка со своей тупой прямотой. Может, и впрямь, эта вещь - дорогой сердцу подарок, и мужа терзает тайная страсть?
   Она пыталась поговорить об этом с Сергеем, но он так искренне удивился, что сомнения отпали. Тогда что, что?? Женщину мучила загадка.
   А Петров решил между тем не спешить, ещё опробовать своё изобретение. Теперь он практически не снимал медальон, меняя установки: «когда кончится совещание», «когда подойдёт автобус», «когда доеду до своей остановки», «когда начнётся фильм», и день его сначала сократился до нескольких часов (оставил завтрак, обед, ужин, пару рабочих периодов, немного вечернего отдыха, в меру - объятий перед сном), потом до нескольких минут, только время сна не тронул. Петров чувствовал, что «подсел» на «ПеРеБыт» как на наркотик. Он понимал, что чем дальше, тем хуже, он уже был не в силах с этим справиться. Мозг, сначала избавленный от тяжёлых отрицательных эмоций, теперь требовал отторжения и лёгких неприятностей, и совсем маленьких, а потом даже намёка на них («когда дождь пройдёт», «когда перестанет глаз чесаться»). Дошло до того, что Сергей Иванович спускался и поднимался по лестнице (5 этаж, квартира в старом доме без лифта) только через работу «ПеРе-
Быта», - мешала полнота, а это было неприятно.
   Он даже с удивлением отмечал, что не думает больше о своих тщеславных планах: надо было бы волноваться, доказывать. А если делать это «отключившись» - не докажешь: уже стало ясно, что ТОТ Петров - личность бескрылая, равнодушная, нет - так нет.
   Жена всё чаще принималась «пилить» его, это тоже надо было исключать. В конце концов она ушла, забрав сыновей: «Деревяшка ходячая, хоть бы расстроился!» Зачем?! Включил «Пока они уедут» - и порядок.
   По ночам начались кошмарные сны - «ПеРеБыт» усиленно заработал на установках «Когда наступит утро».
   Вскорости Петров как бы переключился на режим «Доброе утро - с Новым годом!», как у Жванецкого, но не смешно.
   ... Через сорок лет по обычному счёту, и через три месяца по счёту Сергея Ивановича, если учесть только «живое» время, Петров стал глубоким стариком, опущенным и ленивым. Его иногда видели соседи, когда он, двигаясь как робот, отправлялся за продуктами.
   ...Последний импульс, который получил «ПеРеБыт», был такой: «Когда закончится агония».



                ЛИФТ
   Ещё в поезде, за три часа до родного вокзала, Анатолий разнервничался, то и дело выходил покурить в тамбур. Заканчивалось время трёхдневной командировки, и уже сегодня, очень скоро, он будет дома и увидит жену.
   Они поженились относительно недавно, всего только год назад, и всё ещё притирались друг к другу, приглядывались, привыкали. Чувствовалось, что этот болезненный для обоих процесс будет ещё очень, очень долгим. Нет, Верочка (так звали жену) была милая, покладистая, чрезвычайно добрая. Но - красивая. Даже не то что красивая, а было в ней эдакое «чёрт возьми». Она совершенно особенно улыбалась, склоняя голову чуть набок, имела такую походку, волосы... Словом, не могла она не нравиться, не могла, не могла!
   Сейчас Толя выяснит, кому она опять понравилась, пока его не было. Чтоб не расслаблялась. А то им, бабам, дай только волю! Бей бабу молотом - будет баба золотом: Народ сказал - значит, проверено.
   ... Двадцатипятилетний Толик (или, как называли его на роботе; Анатолий Денисович) вырос без отца, который оставил его мать ещё до рождения сына. Толику пришлось в жизни нелегко: в восемнадцать лет он остался сиротой, похоронил маму и ушёл в армию. Вернулся - один, один...
   И Ленка не дождалась. Ну правильно, Толик - кто? Нищеброд, живёт скудно, всего только и богатства, что бушлат да «дипломат» (таким пришёл с флотской службы). Ну ещё квартира однокомнатная, крошечная. Вот у Славика - обеспеченные родители, машина, дом, дача. А что любовь? Как говорится, долги придут - любовь исчезнет. Он Ленку не осуждал, нет. Сам бы, наверное, так поступил. Просто иногда так хотел её увидеть, кажется, умер бы! Но - ни к чему, да.
   Что ж, жизнь надо было налаживать, и Толя довольно легко (демобилизованный - это ценилось!) поступил в институт, неплохо его закончил, заодно на танцах присмотрел девчушку, вот эту самую Веру. Она сразу влюбилась – ну и ладно, женился.
   Теперь Вера была не просто Вера, а жена, «МОЯ жена». Пусть ценит, что взял. У него хоть квартира, а у неё - «общага». Да и вообще, кто кому голова? Покорная? - Ну и дура, значит, хотя, с другой стороны, удобно. Ленка - то, сердце с перцем, давно бы ему вмазала за подобные штуки, за то и любил. А эта - тютя тютей, всё «Толенька, не надо! Толенька, перестань!» Только распаляет!
   И Анатолий тогда себя показывал! «Знаешь, как на флоте «духов» строят? В три шеренги каждого! Я там нервы испортил... Э-эх!!!» Верочка жалела мужа и за тяжёлое детство, и за неласковую юность, и за трудную любовь, о которой тоже знала. Но она ведь тоже любила; любить - прощать!
   «Ничего, пройдёт время. Ничего. Лаской надо, только лаской». Если б не ревность проклятая только! Ну, там хлеб несвежий купила - муж шваркнет буханкой об пол, покричит: «Деньгам только горе, тупица! Если платишь - бери хорошее!», ну, поплачет Верочка, сбегает и купит другой, муж и успокоится.
   Это всё нервы, нервы... Только бы не ревновал, глупости ведь всё! Вера удивлялась: умный вроде парень, а как придумает что-то, только руками разведёшь, да ещё приговаривает: «Не думай, я не дурак! Я всё вижу!» Вот как раз только дурак и может такое сфантазировать...
   Верочка сейчас была беременна на пятом месяце, и у Толика недавно появилась новая «идея»: «Смотри, Верка, не дай бог ребёнок будет не похож на меня! Я не дурак!» Это очень обижало и пугало, но Вера надеялась: родится дитя, Толик будет любить, похож или не похож. Ведь родненький, ведь ЕГО же!
   ...Состав уже подъезжал к станции, и Толик нетерпеливо переминался у окна. Она сегодня не ждёт, думает - завтра, это он нарочно так сделал. «Поймаю, поймаю! Не может быть! Сейчас на такси, потом подожду возле дома (нет, лучше в дворовой беседке, оттуда видно всё, а меня не видно), а как стемнеет - я в квартиру! Или лучше ночью, ха! Часа в два! Чтоб наверняка!»
   Толик домчался до дома, юркнул в беседку и часа три высидел, больше не смог. Свет в окне его квартиры то включался, то гаснул, и чересчур богатое воображение уже рисовало такое, что ждать не было сил. Толик решительно вошёл в подъезд, дождался лифта и по дороге придумал первую фразу: «Рассказывай всё сама. Может, прощу». Эффектно, должно сработать. Неожиданность - почти всегда победа! Поняла, салага?!
   Лифт дрогнул и распахнулся. Толик вышел на площадку и на цыпочках подкрался к своей двери (хорошо, что здесь лампочка разбита, в глазок его не увидеть) и наощупь, но быстро и привычно открыл дверь своим ключом. И тут же у слышал :Анатолий, это ты? Ну наконец-то! Где ты шлялся?!»
   Толик от удивления раскрыл рот, не в силах не то что ответить, - даже понять! В коридор, тяжело ступая, вышла грузная неопрятная женщина лет пятидесяти, в перекошенном халате и в бигуди. «Вы кто?» - ошарашено прошептал Толик, но женщина даже не взглянула на него, она прильнула к дверному глазку, ожесточённо почесала щеку и сказала зло: «Показалось, что ли? Ну придёшь, недоумок, попляшешь!»
   - Подождите, Вы кто?! - уже разозлясь, Анатолий попытался схватить женщину за руку. Но она, совершенно не обращая на хозяина квартиры никакого внимания, быстро прошла на кухню. «Стой!» - кинулся за ней Толик, даже забыв снять обувь. Он вбежал на кухню и обомлел: ЭТО БЫЛА НЕ ЕГО КВАРТИРА! Другой стол, не такие табуретки... Сейчас тётка развернётся и в ухо! И правильно.
   «И-зв-в-в...» Но женщина вышла из кухни, чуть не задев его плечом, абсолютно молча и равнодушно. Толик пошёл за ней, желая всё-таки объясниться, не мебель же он! Что эта корова старая себе позволяет?
   Женщина уже уселась в кресло и взяла в руки журнал. «Я хотел бы объяснить», - с достоинством начал Толик. Женщина громко зевнула, посмотрела на огромные стенные часы и с ненавистью сказала:
   - Если через пять минут не появится, будет спать под дверью, скот.
   «Кто?!» - изумился Толик. И вдруг понял: женщина не видит его и не слышит. Это было невероятно, необъяснимо! «Сплю???» Ущипнул себя - больно. Значит, явь. Сошёл с ума??
   Из столбняка его вывел резкий звонок в дверь. Женщина поднялась и пошла открывать. В квартиру ввалился такой же высокий, как Толик, мужик с хронически сизым носом. «Л-а-почка, Ленусик! Ты понимаешь... Не сердись, конфеточка моя, злючечка-колючечка! Дай в носик поцелую, деточка!»
   «Деточка» развернулась всем своим мощным корпусом и залепила мужику справа такую затрещину, что тот отлетел к двери туалета и упал. «Вот там и спать будешь, Толянчик! Лежать!!!» - прикрикнула она как на собаку, видя, что «Толянчик» пытается встать.
   Ленусик?! Толянчик?! Точно сошёл с ума. Это ведь и правда Ленка. Он сто лет её не видел, но КАК она постарела! А ТОЛЯНЧИК?? И тут Толик понял ВСЁ. Понял, что это ОН.
   Как? Почему? Объяснения не было, а только голый свершившийся факт, нелепый, страшный и невозможный...
   Толик повернул голову и увидел большой настенный календарь у входной двери. Значит, значит... Великий Боже! Это Я через тридцать лет!!! Не может быть! Не хочу! Нет! Нет! Нет!
   Толик прислонился к стенке, тяжело дыша. Его «будущее» тело уже храпело на полу, причмокивая слюнявыми губами. Толик, держась за стену, потихоньку прошёл в комнату: Ленка (Елена Григорьевна?) уже стелила постель, собираясь лечь. Её жирное лицо было злым и страшным. Потом она села на кровать, бросила в рот какую-то пилюлю, легла, укрылась и моментально заснула, даже не выключив торшер.
   Толик опустился прямо на ковёр, пытаясь унять дрожь в руках и ногах.
   Он, не двигаясь, просидел часа два, а потом вдруг понял, что надо сделать: он может попытаться узнать, почему так получилось!
   Толик встал, прошёлся по комнате. Он почти сразу нашёл в секретере пакет с какими-то бумагами, письмами, фотографиями. До утра читал, рассматривал, сопоставлял... Более или менее всё становилось ясно: Верочка родила мальчика (вот записка из роддома: «Толенька, родной, у нас сын! Он красивый, очень похож на тебя!»). Потом - вот, свидетельство о смерти: «Воронцова Вера Васильевна (жена???) ... Смерть наступила в результате удушения... Типичный случай самоубийства...» Боже, сколько же ей было! Двадцать семь; Верочка, почему??
   А вот и письмо какой-то Наташи: «Анатолий, Вы - подлец. Все думают, что нет причины, она даже ТОГДА Вас пожалела: «Прошу никого не винить»; её почерк! Но я - то знаю, как ОНА жила. Вы - негодяй и подонок. И Бог Вас накажет».
   Что же он сделал Верочке? Ревность? Скандалы? - ну и что, так многие живут, и не вешаются.
   А Ленка почему тут? Вот! - это рука самого Толика: «Леночка, любимая! Все эти годы... (так, так, помню, я всегда Вере повторял: ты - не ОНА, запомни.- Если бы ты была ОНА, то я бы, я бы! ...)... Судьба даёт нам шанс, мы оба овдовели. Мальчика по твоей просьбе я уже отвёз к тёще. Конечно, понимаю, он помешает нашему счастью, у нас будут свои дети. Жду! Целую! Люблю! («люблю» написано раз десять).
   Да. Люблю. Вот такие пироги. Интересно, есть ли дети у этой счастливой пары? А впрочем, какая разница...
   Анатолий выбрался из страшной квартиры, осторожно прикрыв за собой дверь. Что теперь?? Куда?? К кому?? Машинально зашёл в лифт и съехал вниз.
   Когда он вышел на первом этаже и беспомощно замер на площадке, то через десять минут очнулся от того, что его дёргала за рукав бойкая соседская девчонка: «Дядя Толя, ну вы едете или нет? Заходите скорей, сейчас ведь лифт захлопнется!» Он автоматически последовал за ней в кабину и нажал кнопку своего этажа. Старый скрипучий механизм снова потянул его наверх. Но... Как же это?? Не может быть!! Ведь этой девочке, Люське, должно быть сейчас лет сорок?.. Неужели?.. О, какое счастье!!!
   Толик вылетел из лифта пулей, - к звонку! Верочка, открой! Родная, любимая, единственная! Прости, если можешь! Прости, прости, прости!
   Последнее слово он произнёс, казалось, тысячу раз, крепко обнимая свою маленькую женщину.



                ЭЙ,  ТАМ,  В  ЗЕРКАЛЕ!!
   Я заметила: она существует отдельно. Раньше мне это в голову не приходило. Она просто была моим отражением, послушно копируя даже настроение. Но ей меня больше не обмануть. Я поймала это выражение глаз. Она просит меня о помощи. А что я могу?! Мне бы самой кто помог. Некому, некому...
   Но за последнее время в её лице появилось что-то такое, я не могу объяснить. Сегодня утром я долго на неё смотрела; нет, я не ошиблась. Конечно, ей деваться некуда: поворачивает голову так же, как и я, причёсывается так же... Она, бедная, целиком и полностью зависит от меня. Что я захочу, то она и наденет, например. Ну что же ей сейчас так нужно? Впрочем, знаю. Ведь мне нужно то же самое. Она - ТАКАЯ же. Нет, неправда. ВСЕ НЕ СОВСЕМ. Может быть, в этом «не совсем» и кроется разгадка? То, что у меня - слева направо, у неё - справа налево. А может, это у неё всё правильно, а у меня - наоборот? А может, это она сейчас думает: «бедная, бедная...»?
   Ей очень нужен совет, она - на грани. И Я! Если бы хоть малюсенький, совсем крохотный лучик надежды!
   Эй, отражение! Помоги мне - я помогу тебе, понимаешь? Понимаешь. Но как, как? Ведь мы привязаны друг к другу навечно, и не можем ни одного шага ступить, не скопировав одна другую...
   Впрочем, знаешь, есть интересное предложение: давай я приготовлю листок бумаги и карандаш, положу на столе (ты, конечно, сделаешь то же самое), а потом я сяду напротив зеркала, закрою глаза и досчитаю, например, до тысячи. Клянусь, я не буду подглядывать! Хотя, знаю, мне очень будет этого хотеться. А ты у себя там помоги мне, напиши, чем всё это кончится! Ведь, в конце концов, этим ты поможешь и себе! Я чувствую, знаю, ты - сможешь. Я зависима от тебя немножко больше, чем ты от меня...
   Я видела однажды: там, в Зазеркалье, за твоей спиной прыгал солнечный зайчик; обернулась - здесь его не было. Помню, читала в детстве сказку «В стране СОЛНЕЧНЫХ ЗАЙЧИКОВ», - там возможны чудеса.
   Клянусь, я никому не скажу! Будем знать только мы вдвоём!
   Я вижу, ты согласна. Очень уж тебе нужна помощь, и это единственный выход.
   Итак, приступим. Вот бумага, карандаш. Я сажусь, долго смотрю тебе в глаза... Не бойся. Я досчитаю. Времени тебе хватит. Только два - три слова: чем всё это кончится? Мне надо знать, надо. Надо знать, есть ли надежда. Если нет - я приму это мужественно. Самое страшное - это неизвестность. Ну же, иди, иди!
   Я закрываю глаза, считаю вслух. Как это трудно!!! Я догадывалась, что будет трудно, но не думала, что ТАК!!! Мне больно, мне так страшно, вся Вселенная давит на плечи и миллионы дьяволов за спиной уже уверены, что я не выдержу!!!      
   Но я досчитаю! Досчитаю! Я путаюсь в цифрах, обильный пот заливает воспалённые веки, но я знаю, что почти сделала это. Ещё немножко: 998, 999...1000!!!
   Так! Спокойно. Всё уже случилось. Надо только открыть глаза. Ну что, двойник, всё в порядке? Мы улыбаемся друг другу, мы выдержали. Пойдём, прочтём.
   Иду в комнату. Вот она, эта записка. Но что это?! ЗОНГАИД   ОШОРОХ ТЕДУБ ЁСВ, ЙЫНЧОБИШО
   Хватаю этот бред, мчусь к зеркалу. Эй, ты что написала?! Здесь же ничего не понять! (тычем записку друг другу в лицо).
   Боже, какие же мы дуры! - в зеркале ясно обозначается перевёрнутая надпись: «Диагноз ошибочный, всё будет хорошо».
   Спасибо, отражение, ты мне говоришь то же самое, улыбаешься и киваешь? Продолжаешь ту же игру? Но ведь мы - то обе знаем, КТО КОМУ помог, да?



                ЕСЛИ  ПОПОЛАМ
   «Это что же получается? - полушутя - полусерьёзно возмущалась Светлана, - Наш ребёнок берёт всё только от меня??»
   - Ну почему же, - резонно возражали соседки по палате. - Муж тоже принимает участие!
   - Какое там участие?! - не унималась Света. - Пять минут, от силы - десять, а я расхлёбывай!
   Она нежно погладила свой огромный живот последних дней беременности:
   - Нет, девчата, я серьёзно! У нас и зубы крошатся (ребёнку кальций нужен!), и кожа растягивается... да и вообще! Ведь ровно девять месяцев ребёнок пьёт из меня все соки! Только из меня, а не из него! Значит, он - мой!
   Женщины посмеивались, но, в общем-то, соглашались. Всех их судьба свела в этой палате, и у всех была одна цель - сохранение беременности.
   - Правильно, Светка, - подвела итог многострадальная Тамара. - Я вот про себя скажу: последние недели дохаживаю, а только здесь по – настоящему отдыхаю. Мой-то зудит вечно: «Что, опять лежишь? Прохлаждаешься?» А не понимает, дурень, ничего! Разве им докажешь? Говорю: тебя б на моё место!
   - А что, и верно, - поддержали женщины,- хоть бы одного на наше место!
   ...Вечером к Светланке пришёл муж, как всегда, принёс молочное и фрукты.
   - Ну как ты, всё лежишь, бездельничаешь? - пошутил он.
   И тут Светлану прорвало. Она намаялась за целый день в жаркой палате (капельница, уколы), ребёнок активно бился и больно напирал то на желудок, то на мочевой пузырь.
   - Да что ты понимаешь??? Тебе б так! Поотдыхал бы тогда!!!
   (похоже, у неё начиналась истерика).
   - Что ты. Светик мой, я ж понарошку! - испугался муж.
   - Да - а, понарошку! - Светка рыдала уже вголос. - в каждой шутке, знаешь, есть доля шутки, а всё остальное - пра-а-авда!!!
   - Светик, ну что же я могу? Вот если бы можно было поделить пополам всё это - я б с удовольствием... Но это невозможно!
   - Ну да, конечно, вот все вы такие! Невозможно - и довольны!
   Максим (так звали мужа) уже и не рад был этому разговору, он с трудом успокоил жену.
   - Светочка, клянусь, так хотел бы взять всё на себя! Если б мог!..
   Постепенно Света успокоилась. Она ещё повсхлипывала для порядка (пусть чувствует!), и инцидент, как говорится, был исчерпан.
   ... А ночью Максиму приснился странный сон: какой-то бородатый старик, похожий на Деда Мороза, грозил пальцем и приговаривал: «Долю шутки уберу, правду оставлю!» И при этом злобно скалился.
   Максим проснулся с тяжёлым привкусом во рту и дурным настроением, и весь день чувствовал себя разбитым и отяжелевшим. Ныла спина, что-то давило под рёбра, появилась невыразимая тошнота и странное отвращение к запахам.
   Вместо работы Максим поплёлся к участковому. Доктор ничего не обнаружил, но на всякий случай дал больничный на три дня.
   Целый день Максим пролежал, иногда проваливаясь в сон. Даже во сне его мутило. К жене он не пошёл, позвонил тёще и передал, что болен. А на другой день к вечеру...
   Только спустя некоторое время Максим понял, что с ним было: по какому-то странному капризу судьбы сбылось его пожелание («взял бы на себя!»), и он за несколько часов, секунда в секунду, испытал всё то, что пережила и перечувствовала его жена... А у неё начинались роды!
   ...Максиму было так плохо, что он несколько раз вызывал «скорую». В конце концов надоедливого больного (с непонятными симптомами!) увезли в больницу, и только через сутки он, ослабевший, накричавшийся и измученный, вдруг успокоился и затих. В этот момент родился его первенец...
   Сейчас, спустя годы, Максим Степанович - уже отец двоих взрослых детей, скоро станет дедом. Но у него с давних пор, со времени рождения старшего сына, появилась странная привычка, которой уже перестали удивляться: когда он видит беременную женщину, он низко ей кланяется...



               
                СЕРОЕ  ПЯТНЫШКО
    Витьке Сволину сегодня с утра стукнуло двадцать девять. Срок вроде немалый, но, как ни крути, всё ж небольшой. Как говорится, «всё впереди!»
   Сволин жил холостяком (жена ушла три года назад, забрав дочку). Надо сказать, что Витька был этому чрезвычайно рад, и теперь ощущал себя молодым, полным сил и свободным (свободным!), вот что главное! А так – Витька то, Витя сё, иди сюда - стой там, да дочка растёт, садики-шмадики, сопли-бантики. Тьфу! Дурак, конечно, что женился. Ну теперь - то он уже умный, второй раз его не проведёшь, не-е-ет! На беременность больше не купишь. Порядочного из себя вздумал разыгрывать, а ещё неизвестно, кто постарался, он или... Да нет, вроде на жену это не похоже, но кто знает?.. Короче, всё. Сам себе режиссёр. Мать, правда, достала, как позвонит, начинает: «Что там с внученькой, не болеет ли?» «Помирись, сынок, с женой!..» Задолбала!
   Витька сладко потянулся на кровати, хрустнув всеми косточками своего молодого красивого тела и, мурлыча «Стюардесса по имени Жанна», начал собираться на работу. Сегодня пятница, «сокращёнка». Это хорошо. Вечером Милка подрулит. Обогреет, обзаботит. Милка всё купит, накроет, - так над ним трясётся, дура! Думает, скажу «давай поженимся»? Чёрта с два. Кому она нужна? - тёлка гладкая, ни фигуры, ни ума. Но - щедрая. Это удобно.
   Витька позволял себя обхаживать этой некрасивой, на его взгляд, женщине. Она не жалела на него денег, и это было кстати. С другими бабами приходилось всё-таки хоть немного тратиться, что было для Витьки очень болезненно (был жаден), а с Милкой - всё наоборот, лишь бы Витеньке угодить. Сегодня должна, например, пива с рыбкой поднести, да там ещё кой-чего. «Хеппи бёздей», ёлки-палки, пусть поскачет! Витька ей давно намекал, что хочет ко дню рождения плащ импортный. Достанет, притащит! А он померит, ртом криво дёрнет, дескать, не совсем то, да ладно уж... Спасибо, всё-таки старалась; ладно, оставляй.
   ...Витька и сам не знал, почему он такой. Но это ему не мешало, а, скорее, наоборот: не надоедали друзья, которых у него отродясь не бывало («знаю я их, всем лишь бы деньги занимать!»), никогда не мучила так называемая совесть. Поступал всегда как хотел, его даже боялись. Один маменькин сынок сказал однажды про Митьку: убьёт, не поморщится. Ну это зря, конечно, убить не убьет, но не пожалеет, это точно. И правильно. Бери зубами своё, закон природы! - выживает сильнейший! Ещё в школе Витька получил обидную кличку - «Сволочь». Сначала вроде по фамилии прозвали, Сволин,- Своля да Своля, а потом - кто-то припечатал, да так и осталось. Витька сначала злился, но немного погодя понял: это хорошо. «Сволочь» - это сильно. И стал носить кличку как особое отличие, сам даже подыгрывал: «Ты меня лучше не напрягай, сопля жидкая! Я —Витька-сволочь, запомни и передай другому!»
   Закончив школу, Витька сразу решил пойти к какому-нибудь частнику, лучше охранником. Драться умел классно, хоть и не знал ни одного приёма, но в стычках бывал так яростен, что всегда выходил первым. Он сразу, без обиняков, отправился в ближайший офис, нашёл хозяина, в пять минут понравился ему и кличкой (сам гордо назвал), и неукротимой своей злобой, которая из него так и пёрла. Сразу было видно: этот - далеко пойдёт, пара-тройка лет - и его можно будет поставить начальником охраны.
   Работа была непыльная и денежная. За всё время - только три крупных разборки, а остальное так, по мелочам, даже не интересно. Витька действительно «далеко пошёл», стал главной силовой опорой шефа, поднакопил деньжат, купил хорошую квартиру и... - женился, дурак. Но теперь это позади.
   От алиментов удалось избавиться быстро и дёшево: встретил разок дорогую супругу, тряхнул легонько (аж голова качнулась) и честно предупредил:
   - Ни копья не получишь! Если через суд начнёшь тянуть, так уделаю, что не отмоешься. Документик у меня есть, где чёрным по белому написано, что не я - папаша твоей малой. Экспертиза! Дошло?!
   (Про экспертизу - соврал. Дорого. Да и лишнее, дочка-то ведь его. Но помогло, и это главное). С тех пор от них ни писку. Вот так и надо, зубами! Я - Витька-сволочь!               
   ...Сокращённый рабочий день пролетел хорошо и быстро: шеф кинул с барского плеча сотнягу «зелёных», - вспомнил про день рождения. Мелочь, но приятно. Потом попили с мужиками пивка «за здоровье именинника», да и разошлись. Теперь - Милкина очередь. Витька зашагал домой и думал злорадно: «За тобой - праздник, дорогуша!»
   Он неожиданно заметил, что какой-то неказистый мужичонка, похожий на старого алкаша, вот уже минут пять идёт за ним след в след… Витька резко повернулся, и мужичонка наскочил прямо на него. «Ну?!» - злобно выдохнул Витька.
   «Дело у меня к вам, уважаемый Виктор Фёдорович, - неожиданно уверенным и приятным голосом произнёс мужик. - Уделите пять минут, можно неплохо заработать!»
   На слово «заработать» Витька всегда реагировал молниеносно, но с умом:
   - Смотря как, папаша!
   «Алкаш» остро глянул Витьке прямо в глаза (цепкий взгляд буравистых зрачков) и пояснил:
   - Как раз для вас, дорогой. Я ведь всё про вас знаю.
   - Например?! - разозлился Витька.
   - Не кипятитесь, детка, ведь мы с вами некоторым образом даже тёзки, - захихикал мужик. - Впрочем, позвольте представиться (он галантно нагнул нечёсаную голову): Сволочь №1274 - Б-три. Но для вас просто Сволочь, без номеров. Они у нас для отличия, так сказать, потому что имя «Сволочь» - среди наших очень распространённое, занимает второе место после «Мерзавца». Далее по статистике следуют «Негодяй», «Подонок», «Тварь», «Гадина», ну и прочие, прочие, прочие... А вот на Б-три - обратите внимание! - гордо добавил старик. - Это значит, что я имею три персональных благодарности от самого Дьявола. Про Чикатило слыхали? Это был мой подопечный!
   - Подождите, да вы кто?! - испуганно изумился Виктор. Во время этого монолога его охватило какое-то странное предчувствие близкой опасности.
   - Я же сказал вам, милый мой. Я - Сволочь, из шестого отделения. Занимаюсь чёрными душами.
   У Витьки подкосились ноги. Мужик говорил чистую правду, это было ясно. Значит, это Чёрт. Что ему надо?! Неужели...
   - Я вижу, вам немножко не по себе, - ласково подытожил мужик. - В таком случае присядем, сейчас вам станет легче.
   Он подхватил Витьку под руку, довёл до ближайшей скамейки, аккуратно усадил.
   - Ну-с, миленький, продолжим. Я вижу, вы уже поняли, кто я есть. Осталось объяснить, зачем мне нужны именно вы - и дело в шляпе!
   - Но вы ведь сказали, - Виктор явно приходил в себя, - что можно заработать. Значит, вы пришли не для того, чтобы забрать меня в Ад?.. или куда там?..
   - Фи, молодой человек, я никуда не забираю, - брезгливо поморщился черт. - Этим занимается молодняк из восьмого отделения. Да и то не на улице.
   Я же вам уже сказал: моё дело - работа с чёрными душами.
   - Значит, что же, я представляю для вас интерес как чёрная душа?
   - Вот именно, Виктор Фёдорович, вот именно, детка! Вы позволите вас так называть? Всё-таки, знаете, мне шесть тысяч лет, а вам... Кстати, с Днём Рождения! Представьте себе, у меня тоже сегодня такой же день, ровно шесть тысяч и стукнуло. Юбилей! Здорово, правда? Может, пригласите к себе, хлопнем по рюмашке? Там и договорим. Да вы не бойтесь, я угощаю!
   Витька почувствовал, что тихо сходит с ума. Может, это простой алкаш, который ищет, где выпить? Но этот предлагает за свой счёт. Ничего не пони...
   - А вам и не надо понимать. Вы уже и так поняли, только боитесь себе в этом признаться, золотце! Ну пойдёмте, что время зря терять, водочка - закусочка у меня с собой.
   Мужик ловко щёлкнул пальцами, и возле Витькиной правой ноги мгновенно очутился объёмистый цветной пакет, в недрах которого аппетитно возлежали какие-то вкусно пахнущие свёртки, увенчанные лежащей поперёк литровкой «Немирова».
   - Идёмте, - растерянно кивнул Виктор. - Но вот только ...
   - Мила сегодня не придёт, заболела. Но плащ уже купила, не переживайте. Завтра принесёт.
   Потрясённый Виктор тупо зашагал рядом со стариком, который легко нёс свои подарки.
   В квартире у Виктора он ловко и умело накрыл стол («в мгновение ока!»), профессионально обслужил и себя, и хозяина, веером разложив на тарелке какие-то невероятные вкусности.
   - Быстро это у вас, - отметил Виктор.
   - Да-с - самодовольно откликнулся Чёрт, - пару тысяч лет назад довелось мне постажироваться. Обслуживал банкеты САМОГО! За что и получил повышение, кстати. Но, впрочем, это неважно. Итак, о деле, дорогой.
   Чёрт молниеносно наполнил две рюмки:
   - Выпьем за наше плодотворное сотрудничество! Слушайте, а давайте на брудершафт, а?! Да и перейдём на «ты», что мы как не родные?
   После ста граммов Виктор осмелел и повеселел, и беседа потекла без рывков, по-деловому. Дело действительно было выгодное, денежное, а что Виктор - чёрная душа, так это даже сильно. А что?! - чёрт авторитетно заявил, что такое «абсолютно чёрное нутро» - бо-о-ольшая редкость, раритет, так сказать. Ценится особо.
   Виктор довольно гоготнул: «Ну прям! А посмотреть можно?!
   Чёрт неожиданно согласился:
   - Можно, друг. Пойди-ка, глянь в большое зеркало.
   И Виктор действительно, всмотревшись хорошенько («в области сердца наблюдай, милый!»), увидел, как что-то плотное и чёрное, размером с хороший кулак, просвечивает сквозь кожу и тонкую ткань белой рубашки...
   - Так, значит, есть душа, а?..
   - Есть, Витенька, а как же? Ведь когда сердце в пятки уходит - чем жив человек, подумай? Душой, милый, душой!               
   Виктор немало удивился: так ведь «сердце в пятки» - это только так говорится?..
   - Ой, Витенька, - раздражился чёрт, - ну не могу я тебе раскрывать секреты нашей конторы, не обижайся. Сказано - в пятки, значит в пятки! Наливай.
   ... Через два часа дело сладилось. Виктор подписал (не кровью, конечно, это экзотика! Ручкой.) договор в трёх экземплярах, по которому он обязался «содействовать работе отдела чёрных душ». Это значило сущие пустяки: надо было как можно чаще заставлять людей злиться. («Особенно хорошо, Витек, если драться полезут или начнут матом крыть! Драться - отобьёшься, ты же парень ого-го!» А матом - так Витьку не привыкать, его-то всё равно никто не переплюнет!)
   - А зачем тебе. Сволочь Б-три, это надо? - поинтересовался Виктор.
   - Тебе, так и быть, скажу, уж очень ты мне нравишься. Чернее души я не встречал! Значит, техника этого дела простая: когда человек злится, начинается накопление злобы в душе. Души-то чаще всего серые, потому что в каждой добра и зла - одинаково, они перемешаны. Ну вот, новое зло добавляет черноты, и душа постепенно приближается к такой, как у тебя. Чем больше, тем лучше! Да и не один ты у меня в помощниках, дело продвигается быстро. Но ты – далеко пойдёшь, сразу видно!
   - И что же мне за это будет? - вернулся Витек к сути, о которой он ни на минуту не забывал.
   - А, ну да! - кивнул чёрт. - Чуть не забыл. Старею, что ли? Значит, награда такая: чем больше зла добавишь, тем больше для себя найдёшь.
   - Что найдёшь, где? - Виктор любил конкретность.
   - Да под ногами, золотце. Фирма гарантирует, как у вас говорят. Смотри под ноги! Всё, детка, мне пора, время моё на исходе. Потом сам всё поймёшь. Давай напоследок за удачу ещё по одной, а?! - махнул рукой гость. - Чтоб всем чертям тошно стало! Редкий у меня сегодня день. Когда ещё так посидеть придётся? Вы, люди, такие упрямые, сто потов сойдёт, пока договор подпишешь. А ты - Сволочь настоящая!
   На прощание Чёрт радостно облобызал Витька и предупредил: «Больше, дорогой, не увидимся. Эх, жаль! Ну разве только что-нибудь НЕ ТО случится. Но с тобой ЭТОГО не может быть!
   - Стой! - Виктор вспомнил, что ещё не всё выяснил. - А на какой срок у нас договор?
   - Навечно, милый, навечно. ТО есть пожизненно (извини, спьяну термины перепутал). Всегда будешь с наваром!
   Но у Витька был ещё последний вопрос:
   - Слушай, ты говоришь, души в основном - серые, некоторые чёрные, а белые есть?      
   - Время кончается, говорю ж тебе! - отшатнулся чёрт. - Надо же, какую гадость напоследок спросил! Есть, есть и белые, не к ночи будь сказано! Только редко-редко, намного реже, чем чёрные. Вот светло-серых - уйма, да ещё есть чёрные в серых пятнах. Эти со временем тоже светлеют, тьфу на них. Всё, прощай!
   И чёрт, звучно щёлкнув в воздухе пальцами, мгновенно исчез. На столе остался лежать договор - единственное доказательство, что Виктору ничего не приснилось; никаких других следов пребывания гостя больше не было. «А жаль, - подумал Витек, - там ещё жратвы столько осталось!..»
   На другой день, прямо с утра, Виктор приступил к выполнению обязательств («Без отрыва от основной работы, - обещал чёрт, - по совместительству»). Да и то, Витек был отменным хамом и всегда делал то же самое, что должен был по договору. («Но теперь я на ставке!» - хохотнул он, чистя зубы).
   Выходные Витек провёл плодотворно: в субботу подробно объяснил Милке, какая она «рыхлая лохматая корова», к тому же невежливая, с днём рождения вовремя не поздравила. В наказание хотел не брать плащ, но потом великодушно взял, когда Милка начала рыдать. Да и воскресенье даром не прошло: Витек целый день гулял по городу, хамя направо и налево, даже дал два раза в морду (ему тоже хотели дать, но сдрейфили). Заодно и понял, как чёрт оплачивает его труды: после каждого «захода на зло» Витек находил в течение десяти минут то деньги, то какую-нибудь хорошую вещь, например, один раз - классный мужской зонтик. Всё ждало его прямо на дороге, а однажды он даже видел, как «его» крупная денежная купюра выпала из рваного карманчика какой-то прыщавой соплюшки.
   Так прошло месяца три. Витек был в наилучшей «хамской форме», это угадывалось даже по тому, что «наградные» он теперь находил солидные.
   Витька - сволочь пребывал в хорошем расположении духа и недавно получил прибавку к зарплате: шефу понравилась его новая манера «держать на коротком поводке» подчинённых, одним только тоном вгоняя их в дрожь. Виктор удерживался от хамства только в разговоре с начальством.
   Но чего-то всё-таки, чёрт возьми, не хватало. И всё чаще он чувствовал какую-то сосущую бездонную пустоту глубоко под сердцем. Это было новое чувство. «Тоска», - так определил его Витек. «От чего? - сопротивлялся мысленно. - Чего не хватает?!» Милка больше не приходит - так тоже не потеря. Чёрт с ней! Так отчего, отчего?!
   И вот однажды в трамвае, очень удачно обхамив одного очкарика, Виктор вдруг обратил внимание на пожилую женщину, стоящую на задней площадке. Она чем-то неуловимо напоминала мать, с которой Виктор уже давно и не перезванивался (он хорошо «заработал» на ней, доведя её до сердечного приступа, и она больше его не беспокоила). Женщина держала в руках старенькую сумочку, из которой трогательно торчал батон. Виктор поначалу не мог понять, почему она его интересует, но потом догадался: женщина вела себя необычно. Время от времени она подносила к лицу ладонь правой руки и вытирала глаза. «Что, больная?! - подумал Виктор.
   Он передвинулся поближе, автоматически настроившись на интересный эпизод (он старался разнообразить). Ну, например: «Чего, корова старая, со своей заразной болячкой в трамваях ездишь?! Такси нанимай!!!» Найдутся такие, которые поддержат, - Виктор заметил, что в транспорте зло возникало самое качественное, многолюдное.
   Однако, придвинувшись ближе, он увидел, что женщина ПЛАЧЕТ. Да-да, просто плачет. И это молчаливое горе его потрясло! Он почему-то представил себе: одинокая, больная, живёт бедно, да ещё дети (или нет, - сын, взрослый сын) не приходит, не звонит, а недавно кричал ей: «Отвяжись, старая дура! Когда ты уже сдохнешь?! Хватит меня учить!» («Вот как я тогда. А может, и её сын - тоже активный помощник Сволочи Б-три?...»)
   Женщина, заметив заинтересованный взгляд Виктора, быстро вытерла лицо и отвернулась к окну. Его кольнуло в сердце: заметил, какие у неё старые натруженные руки, а на левой - потёртое копеечное колечко...
   Он рассматривал её теперь в упор, со спины: стоптанные туфли, штопаные чулки, столетней давности пальтишко... Но вот женщина повернулась, пошла к выходу, и Виктор увидел, как из кармана, вместе с носовым платком, который она вытащила на ходу, показался старенький крохотный кошелёк и мягко упал на пол.
   - Мой гонорар, - подумал Виктор. - За очкарика.
   Но почему-то он, схватив кошелёк, кинулся к выходу прямо за женщиной, еле успев проскочить наезжавшую дверь.
   - Эй, подождите! - крикнул он каким-то новым голосом. - Эй, я вам кричу! (он чувствовал, что не умеет, как НАДО, а как обычно - уже НЕ МОГ).
   - Да стойте же, куда вас несёт! Возьмите вот, ослепли, что ли... Под ноги смотреть надо! У вас что - деньги лишние?! - и совал ей в руки потерю.
   Женщина остановилась, посмотрела ему прямо в глаза, вдруг светло улыбнулась и сказала мягко: «Спасибо, сынок. Что б я и делала, не знаю, - завтра хлеба было бы не на что купить. Храни тебя господь, добрая душа. Сейчас такое - редкость, к сожалению...»
   И ушла.
   Витек долго стоял не двигаясь, ослеплённый, оглушённый. Внутри было больно-больно... сладко.
   - Что ты наделал, сволочь?! - вдруг услышал он знакомый голос. Перед ним стоял приятель - чёрт.
   - Ну подвёл так подвёл! Белой душе помог! Чёрт тебя возьми, что я скажу своим?! Ты же получил серое пятно на душу, дурак!..
   Ласкового чёрта нельзя было узнать: это был разъярённый урод с перекошенным от злобы лицом и пеной у рта.
   - Да иди ты к чёрту, - вдруг спокойно и смело произнёс Виктор. И зашагал, не оглядываясь. Он теперь знал, чего ему не хватало, он НАШЁЛ! И сам чёрт был ему не страшен.
   Сволочь Б-три погрозил ему в спину кулаком и горестно вздохнул:
   - Жаль. Серое пятнышко на душе - штука заразная. Потерял я его. А ведь какой чёрный был - не душа, а конфетка!..
               



                ЧТО  ВАМ  ПОКАЗАТЬ?
   Это случилось в понедельник, - тяжёлый день. Сначала был пугающий выстрел, как будто кто-то смачно хлопнул в ладоши, потом – едкий запах горелой пластмассы.
   - Замыкание, что ли?.. - испугалась Настя. Она заглянула за телевизор и потянула носом: запах шёл именно оттуда. «Ну вот, теперь мастеру платить, - огорчилась женщина, - хоть бы до выходных починить!»
   Настя была настоящим телеманом; если она находилась дома - телевизор должен был работать, и на хорошей громкости: даже в кухне ей необходимо было слышать свой «ящик». И вот - тишина... У Насти сразу испортилось настроение. Она кое-как позавтракала («Как раз сейчас повторяют «Окна», ну надо же!!!») и, небрежно одевшись, отправилась на работу.
   В течение дня настроение так и не появилось - надо было возвращаться в пустую квартиру... Сорокалетняя Настя жила сейчас одна: муж Костя уехал полгода назад на заработки в Англию, чернорабочим.
   Они прожили вместе уже пятнадцать лет, но детей так и не было, и Настя к этому давно привыкла, перестала расстраиваться. В конце концов, многие так живут, и ничего, в этом тоже есть свои «плюсы».
   ... Рабочий день наконец закончился, и Настя по дороге домой забежала в магазин, подкупила кое-что на вечер. Зайдя в квартиру, она совершенно автоматически, думая о чём-то постороннем, подошла к телевизору и, как всегда, включила. Экран зашипел, пёстро замелькал, и Настя отпрянула в испуге, мгновенно вспомнив утреннее приключение -«Сейчас рванёт !!!»
   Но телевизор не «рванул», а нежно щёлкнул и засветился неровным зелёным светом, на фоне которого в красивой фигурной рамочке возникла крупная надпись: «Что вам показать?»
   «Работает!» - несказанно обрадовалась Настя. «А это - что? Какая программа?»
   Настя пощёлкала пультом, но все каналы упрямо транслировали то же самое. Настя пожала плечами и набрала номер сестры:
   - Слушай, Ирочка, включи-ка на минутку свой «ящик»! Что там по первой программе? Новости?! А по второй? А по третьей?.. Да ничего, спасибо, у меня тут пульт заело, - соврала Настя, сама не зная зачем.
   Она положила трубку и озадаченно уставилась на экран: «Что вам показать?»
   - Ну, индийское кино, допустим, - осторожно сказала она.
   Экран мигнул, и под характерную музыку пошли титры знакомого индийского фильма. У Насти рот открылся сам собой. Она от неожиданности села и два часа тупо глазела на экран, не в силах пошевелиться. Когда фильм закончился, снова возникла уже знакомое: «Что вам показать?»
   - Как это?! - прошептала Настя.
   Она ещё раз «пробежалась» по всем каналам. Как это понимать? Настя на цыпочках подошла к телевизору и, как будто боясь, что укусит, быстро выдернула шнур. Экран погас. Настя прошла на кухню, заварила себе кофе покрепче, потом закурила. Ещё немного помедлила и снова направилась в зал. Уселась.
   ...Щелчок, зелёное свечение, та же надпись. Та-а-ак... Ну ладно. «Покажи мне «Окна», которые утром пропустила». Телевизор послушно заработал.
   «Ну что ж, в конце концов, это даже здорово. Необъяснимо пока, правда. Эксперимент какой-нибудь, что ли?.. Телепатическое устройство?.. Может, опытный образец? - ящик-то японский».
   Да какая разница?.. Ну вот, опять: «Что вам показать?» Настю это уже заводило: «Расскажу на работе - обхохочутся!»
   - Что мне показать, говоришь? Ну валяй, покажи родного мужа Костьку. Слабо? - Она охнула и громко икнула: в телевизоре гулял Костя!!! Да, это был он, в той самой футболке! Вот он остановился, что-то сказал по-английски, и Настя увидела, как он укладывает в пакет пластиковый стаканчик с каким-то йогуртом. В магазине, наверное.
   - Так. Перерыв! - громко сказала Настя, и Костя сразу исчез, а телевизор снова методически выставил своё «Что вам показать?»
   - Ты вообще - КТО? - неуверенно спросила Настя.
   Надпись изменилась: «Я - Яша».
   - Какой Яша?!
   «Ящик, значит - Яша, Костик - Костя, Павлик - Паша, по логике Ящик - Яша».
   - А почему именно мне всё это?
   «Не знаю». И снова: «Что вам показать?»
   - Трудолюбивый ты, Яшенька. Покажи-ка мне...
   ...Настя смотрела телевизор до глубокой ночи. Она была большим любителем «перемывания чужих косточек», и сегодня получила истинное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Яша показал ей всех, кого она захотела, и Настя стала обладателем такой информации! С мест событий, так сказать, из первых рук! Она торжествовала.
   Самое интересное – про Лизкиного мужа. Сюжет - пальчики оближешь! Лизка, курица безмозглая, вечно квохчет: ах, мой Коленька! Верный - любящий- работящий! А Коленька - то:
   - Подожди, лапочка, сейчас своей дуре позвоню, а потом мы с тобой! .. Иди ко мне, моя сладкая девочка!
   А «девочка» - ничего, заметная. Не то что Лизка, пенёк коротконогий!
   ... Только под утро, часов в пять, Настя с сожалением оторвалась от всезнающего Яши, - уж очень хотела спать.
   Но проснулась она на удивление бодрой и сразу вспомнила о вчерашнем наслаждении. «Ну, я ей покажу!»
   Однако за завтраком Настя немножко поостыла и приняла другое решение: узнать как можно больше, да записать кое-что, ну там, числа, имена... А дальше видно будет. Ну и заодно подловить кого-нибудь ещё, например, Тамарку-недотрогу. Корчит из себя правильную, очёчки носит, книжечки почитывает: «Девочки, семья - это святое!» Узнаем, святое ли, подождём. А потом, в один прекрасный день, я их всех умою, все - е-ех! Да, надо подождать. Победа должна быть ошеломляющей!
   Целую неделю Настя «выжимала Яшу». Но зато теперь - можно. Правда, с Томкой пока осечка, но это временно!
   В воскресенье пришёл телемастер, которого Настя вызвала ещё в ТОТ понедельник, но она соврала, что уже всё в порядке и оплатила ложный вызов.
   И вот, наконец, ЕЁ день! Настя собиралась на работу как на праздник. Она была красива, а сегодня ещё и постаралась на славу, и с удовольствием отметила: «Глаз не отвести!» Её появление сотрудницы восприняли удивлённо: что, праздник у тебя?    
   - Может быть, - Насте хотелось выглядеть загадочной.
   Она предвкушала обеденный перерыв, и он, наконец, наступил. Женщины развернули свои пакеты, вскипятили общий чайник, присели перекусить. И тут Настя почувствовала: пора!
   - Ты бы, Лизонька, на хлебушек не налегала. И так толстенькая, платье уже трещит.
   Женщины перестали жевать, уставились на Настю.
   - Да вы ешьте, ешьте. Я это к тому, что у твоего Коленьки – зазноба стройненькая, не то, что ты...
   (И дальше по плану: что, где, когда!)
   Лизонька изменилась в лице:
   - М - м - м - Марья Григорьевна, можно я уйду сегодня пораньше, мне что-то ... нехорошо...
   - Да-да, Лиза, иди. Ничего не понимаю! Настя, ты что?!
   - Да ничего. Поплохело ей?! Сама виновата. Доверчива, как овца нестриженная!
   ... На другое утро Лиза не вышла на работу, а через три дня подала заявление об уходе. Настя знала, почему: Яша показал, как она собрала вещи и сказала мужу, что уезжает к матери, в другой город. Детей забирает.
   Короче, испортила удовольствие. Если бы скандальчик!.. Курица и есть курица. Хоть бы пару слов крепких, так нет: «Прощай. Не хочу тебе мешать». Дура. Хвост надо было ему прищемить! Никуда б не делся! Все они такие - погуляет-погуляет, а к жене под родной бочок, обстиранный - накормленный. А это - не то, не то...
   После этого Яша начал работать с большими помехами, хандрил, шипел. А иногда совершенно пропадал звук.
   Прошло ещё две недели, и вот однажды вечером Яша, вместо привычного «Что вам показать?» вдруг выдал текст: «Стерва ты, оказывается, Настя».
   И отключился.
   ...А телемастер категорически заявил: «Всё, хозяйка. Ремонту не подлежит. Покупай новый».



                ГОЛОС
   Алексей Алексеевич с трудом оторвался от рюмки, прошагал к настырно звонящему телефону и снял трубку:
   - Слушаю.
   - Прошу вас, не пейте больше, - услышал он в ответ. Алексей Алексеевич захлопал глазами?
   - Что?! Кто это??
   - Я - Голос.
   - Какой ещё Голос?? Это что, фамилия такая?!
   - Нет. Я просто Голос. Разве у вашего голоса есть фамилия?
   (Всё ясно. Балуется кто-то. Ну ладно!)
   - В таком случае, чей же вы голос?
   - А ничей. Я сам по себе - Голос.
   Алексей Алексеевич презрительно плюнул и с треском бросил трубку.
   Он снова направился в кухню к желанному питью. Но с полпути его опять вернул телефон. Тот же голос, непонятно, то ли мужской, то ли женский.
   - Слушаю!!
   - Прошу вас, не пейте больше.
   - Слушай, козёл, я сейчас выясню, откуда ты звонишь - и будешь долго чесаться, понял??
   Бедная трубка снова полетела на рычаг.
   Когда через минуту телефон ещё раз зазвонил, Алексей Алексеевич уже раскалился добела:
   - Слушаю!!!
   - Я - Голос. Вам просили передать: «Поднимайся, сынок!»
   Алексею Алексеевичу стало жарко, ладони мгновенно вспотели. Только один человек на свете говорил ему эти слова: мама. Мамочка. Но она недавно умерла.
   - Слушайте, Голос, или как вас там?.. Что происходит? ..
   - Беда происходит. Не пейте больше, это страшный путь. Она очень просила передать вам: «Поднимайся, сынок».
   - Да кто, кто просил?!
   Но трубка уже издавала равнодушные короткие гудки.
   Мамочка... Она даже читать не умела, но была такой мудрой! Алексей всегда удивлялся: «Да за тобой прямо записывать надо, мама!»
   - А и запиши, - легко соглашалась она.
   Мама, Евдокия Степановна, родилась в двадцать третьем году, а в сорок первом её угнали в Германию. Потом был советский фильтрационный лагерь, потом она очень долго болела, чудом выжила. Вышла замуж, родила шестерых. Все дети и муж погибли в одну ночь, угорели от печки. Она была на ночном дежурстве (нянечка - в больнице), беременная Алексеем...
   «Последышек мой, сыночка. Кровинушка...»
   Добрее тебя, мама, никого на свете не было. Мужественно - тихая, терпеливая. С малых лет он помнил её руки: крохотные, как у девочки, лёгкие и шершавые от постоянной работы...
   «У каждого сынок, есть крылья. Только не всякий про это помнит. Тяжело тебе, горько - крылья вынесут. Ветром потреплет - крылья удержат, помни».
   «Эх, мама, такие условия жизни...»
   «Дак ведь условия ЖИЗНИ, родной. У смерти-то вовсе никаких условий нету. Поднимайся, сынок! Лети!»
   ...И вот сегодня - этот Голос. После похорон матери Алексей крепко сдал, всё пошло наперекосяк, жена и дети стали его сторонится; придёт всегда мрачнее тучи, и давай зло сгонять! То на работе не так сказали, то дождь опять пошёл. Да, в общем, найдёт чего пристать. Потом начал выпивать. Пока понемногу. Вот и сегодня - только вторую рюмку. Жену с детишками с утра на дачу погнал («Дармоеды!!! Один я вечно там пашу! Я вам что, нанялся?! Съездите, жирок раструсите!») Имеет право человек отдохнуть, расслабиться? А то стоят над душой: «Не пей, папочка!».
   Я что, пьяница?!
   Да жена ещё пристаёт: «Алёшенька, всё наладится, ты же талантливый человек». Надоели!!! Может, у меня горе! - маму вот схоронил...
   «Горе, сынок, надо горевать, а не смаковать. Горе перегорит, жизнь останется. Она своё требует. Единой пуповиной мы все с землёй повязаны, сыночек. Всех она приберёт, кормилица. Горю - час, жизни - время. Поднимайся, сынок!»
   ... Алексей Алексеевич посмотрел на рюмку, встал и решительно вылил водку в раковину.
   «Поднимайся, сынок, лети!..»
   Да, мама. Теперь я поднимусь.



                ГОЛУБЫЕ ОЧКИ
   - Молодой человек, подойдите сюда!
   Саша недоумевающе оглянулся: да, это ему.
   - Подойдите, прошу вас!
   Остановивший его старичок торговал солнцезащитными очками. Такая покупка не входила в Сашины планы, однако из вежливости он подошёл к прилавку.
   - Это то, что вам нужно, я знаю! - с профессиональной уверенностью зачастил старик, протягивая Саше очень необычные очки с голубыми стёклами. - Примерьте!
   - Извините, но у меня не хватит денег на другое. Да и очки мне не нужны, тем более с такими стёклами, - Саша был прямым и честным парнем.
   - Два раза ошибаетесь, молодой человек! - широко улыбнулся старик. - Во-первых, денег хватит, поскольку я с вас ничего не возьму, а во-вторых, именно с голубыми вам и нужно!
   - Но ваши очки какие-то странные, - Саше было явно неловко. - Почему голубые?.. Я бы купил, но ...
   - А вот инструкция, полюбопытствуйте! - старик ловко вручил Саше цветной буклетик.
   И Саша послушно прочитал:
   «Розовые очки - рекомендованы пессимистам, помогают увидеть светлую сторону жизни.
   Жёлтые очки - предназначены для неудачников, помогают найти силы для преодоления преград.
   Голубые очки - рекомендованы тем, кто путает истинную красоту с мнимой».
   - Значит, я путаю истинную красоту с мнимой? - уточнил Саша.
   - Вот именно. Вы очень понятливый молодой человек!
   - А вот у вас тут разные оттенки стёкол - темнее, светлее... Вот - совсем синие. Это как понимать?
   - Это, уважаемый, зависит от степени нуждаемости. Вот у вас, например, очень лёгкая степень. Человек вы хороший, чуть-чуть голубого в глаза – и будет полный порядок.
   Теперь Саша действительно заинтересовался очками, - это, конечно, выдумка, но очень остроумная.
   - Ладно, беру! Сколько с меня?
   - Нисколько, разве вы не поняли? Берите и носите.
   Саша удивился: так какой же смысл так торговать? Старичок весело подмигнул: «Есть смысл, поверьте!»
   ... Саша ещё походил по рынку, купил всё, что просила мама, и наконец повернул домой.
   Ему было всего двадцать, жизнь манила и обещала, опьяняла и радовала. И одна лишь печаль - ах, одна! - не давала ему покоя. Ты, читатель, правильно догадался, - Любовь. Она, Нонка, была не только Сашиной одноклассницей, но и соседкой по площадке, а их матери считались близкими подругами. Всё это давало Саше хорошие шансы как можно чаще видеть девушку, и он, конечно же, этим пользовался.
   Мама почему-то хмурилась, когда видела, как Саша смотрит на Нонку.
   А однажды прямо сказала:
   - Сынок, не видишь ты, какая она, хоть и дочка моей подруги, но… Жаль, если не остынешь вовремя. Вот если б Лилечка с первого этажа...
   Лилечка? Что - Лилечка? Курносая, лицо как луна, волосы соломой. Лилечка - толстушка, Лилечка - хохотушка. Всех котов пожалеет, всех собак накормит. Ну, добрая. И что дальше?
   ... Саша всё ближе подходил к своему подъезду, и вдруг увидел и Нонку, и Лилю одновременно. Они обе шли в его сторону, но каждая по своей дорожке. Саша, во все глаза глядя на Нонку, быстро нацепил новые очки, - это гарантия, что она остановится. Всегда заметит обнову, спросит, где брал и почём. И - презрительно выпятит прелестную нижнюю губку: «...Дешевка, вот у меня...»
   Саша смотрел на Нонку, а она подходила всё ближе. «Заметила! - обрадовался юноша.- Значит, поговорим».
   Но что это?! Саша ЯСНО УВИДЕЛ: пустые глаза на неподвижно - кукольном, хищном лице, презрительно - узкая полоска злых губ, а тонкие пальцы - как скрюченные сучья коряги из леса злой ведьмы, вцепятся - не спасёшься. И не идёт она вовсе, а крадётся, как рысь на охоте, даже уши насторожила.
   Саша испуганно отвёл взгляд!.. Боже мой, а ЭТО - КТО? Лилечка? - да, она! Солнечная улыбка, лучики в любящих весь мир ясных глазах, простота и мягкая грация в каждом прекрасном шаге. И ямочки на круглых щёчках!
   Саша снял очки, когда девушки подошли совсем близко, но то, что он УВИДЕЛ, осталось таким же...
   Ну что ж, дорогой читатель, совсем неважно теперь, полюбят ли Саша с Лилечкой друг друга, хотя тебе этого очень хочется, верно? Но ты ведь понимаешь: важно совсем другое. Просто посчастливилось хорошему парню увидеть истинную красоту. И мы с тобой можем быть спокойны за него, правда?



                ЗА  МОИ  ЗЕЛЁНЫЕ  ГЛАЗА...
   Максим приехал в этот город только вчера, а уже сегодня, час назад, стал называться гордым словом «абитуриент». На прошлой неделе он закончил школу и, мечтая поступить именно в этот вуз, приехал сюда. Здесь жила тётя Марина, родная сестра матери. Она с радостью встретила племянника:
   - Наконец-то, Максимушка! Поступишь, я знаю, - ты ж у нас талант!
   Тётушкин оптимизм порадовал Максима, слово «талант» приятно пощекотало самолюбие.
   Талант у юноши действительно был. С самого детства он пытался что-то сочинять, и в школе носил кличку «Писатель». Конечно, из-за этого постоянно приходилось выдумывать разную ерунду: всякие там «поздравлялки», новогодние сценарии и прочую школьную говорильню. Но это даже нравилось, получалось неплохо. Хотя вот отвлекало от «настоящего» - того, о чём действительно хотелось писать.
   И всё равно Максим творил много и жадно. Потом, правда, вымарывал, уничтожал, плакал... Зарекался - и снова писал. И однажды, года два назад, почувствовал: нашёл! После этого, конечно, всё равно много чёркал, но уже знал - теперь МОЖЕТ. Только надо много, очень - очень- очень много работать. А это Максима не пугало, было бы над чем!
   И вот теперь - он абитуриент, и через три дня - экзамен. Может быть, получится?.. А если - нет? Что тогда, куда, зачем?.. Весь смысл жизни сейчас был в этом, только в этом.
   Он легко шагал по широкому солнечному тротуару, а навстречу так же невесомо, танцующей походкой, плыла красивая незнакомая девушка. («Может, вместе поступать будем?»)
   Девушка уже поравнялась с Максимом, ещё миг - и пройдёт мимо. Но она вдруг резко остановилась и громко приказала: «Стой, парень».
   Максим от неожиданности вздрогнул:
   - Слушаю вас...
   - Погляди мне в глаза. Так и есть, не показалось.
   - Что, простите?
   Девушка внимательно и прямо смотрела в лицо Максиму. Красивая, зеленоглазая, решительная.
   - Вот что, отойдём-ка на минутку.
   Она спокойно взяла его за руку и повлекла в сторону маленького уличного кафе.
   - Может быть, мороженого хотите? - девушка была просто прелесть, и Максим подумал: вот так хочет познакомиться с ним. Таким нестандартным способом. Ну что ж, он не против. Он - тоже ничего, высокий, стройный...
   - Хочу, - она кивнула.
   Максим принёс два аппетитных стаканчика.
   - Сначала съедим, ладно? Уж очень я мороженое люблю! А потом - поговорим. Уделишь мне десять минут? А то, знаешь, с полным ртом...
   - Угощайтесь на здоровье, - засмеялся Максим.
   Они ели мороженое и поглядывали друг на друга («Есть же такие девчонки!»). Наконец девушка закончила, вытерла губы пахучим платочком, протянула Максиму узкую тёплую лодошку и представилась: «Алевтина. Ведьма.»
   - Максим, - назвался он. И пошутил: «Злая?»
   - Ну вот, - неожиданно обиделась Алевтина. - Как ведьма, так сразу «злая». Всегда вы, люди, шаблонно мыслите! Но тебе-то - грех! Ты ж писатель!
   - А вы откуда знаете? .. - растерялся Максим.
   - Я знаю всё, - с достоинством подчеркнула Алевтина, - ведьма - от слова «ведать», слыхал такое?
   - Ну вы даёте... - Максим не знал, что и сказать.
   - Слушай, хватит «выкать», а? - предложила Алевтина, - давай на «ты».
   - Давайте. То есть, давай, Аля, - Максим почувствовал, что она сейчас скажет нечто действительно важное.
   - Ну вот и хорошо. Слушай меня очень внимательно. Но сначала – одно условие: пойми, я говорю абсолютную правду. Если подумаешь, что разыгрываю - обижусь. Уйду. А это - не в твоих интересах.
   - Хорошо, Алечка, - улыбнулся Максим - и что «ведьма», это тоже правда, а?
   Зелёные глаза гневно полыхнули: «Повторяю последний раз: всё - правда. Так будешь слушать??»
   Максим растерянно кивнул.
   - Вчера в поезде, - начала девушка, - за полчаса до прибытия в наш город, ты познакомился с Иваном Ивановичем. Вы приятно поговорили, ты рассказал, куда едешь и зачем. Он заинтересовался, попросил тебя прочесть что-нибудь своё, что ты и сделал. Он сказал, что у тебя действительно талант, записал адрес твоей тёти, дал свой телефон и пообещал помочь. Так?
   - Да-а...
   - Так вот, Максим. Через час я верну тебя на сутки назад. Ты должен будешь выйти в пригороде и пешком прийти в этот город. Это десять километров. Только тогда ты сможешь всё изменить, и он тебя больше не найдёт.
   -?!!а...
   - Не перебивай, у нас мало времени. Тебе повезло, что встретил меня.
   Этот Иван Иванович - злой ведьмак. Ты заметил, какие у него глаза?
   - Зелёные, - вспомнил Максим, - как у тебя.
   - Правильно. Внимательный. - согласилась Алевтина, - это наша отличительная черта. Запомни, мы бываем и злые, и добрые. Он - не просто злой, а очень злой. Хотя он тебя очаровал, правда?
   - Ну, в общем-то...
   - Кстати, запомни на будущее: никогда не покупайся на лесть, никогда!
   Это - первый шаг к «звёздной болезни». И тогда всё погибло. Ты должен быть всегда недоволен собой. Если вдруг что удалось - порадуйся в меру, и опять - недоволен! Только так! Ты как раз сейчас такой, не потеряй этого.
   - А что, Иван Иванович принесёт мне зло? - Максим уже твёрдо верил каждому слову девушки.
   - Да. Ты в этом году не поступишь, (не огорчайся, слышишь?!). Так надо. Это судьба испытывает тебя. Возвратись домой, поработаешь год подсобным рабочим на заводе, и будешь писать, много писать. Терпи, держись. А на следующий год - поступишь. Иван Иванович рассчитывает, что ты после провала позвонишь ему, попросишь помощи. Он - вроде как поможет, и ты пройдёшь в вуз вне конкурса. Но это твоя моральная смерть! Ты будешь писать только то, что хочет он, создавать коммерческую дешёвку, которой и так сыт по горло несчастный читатель! - а он будет иметь на этом большие деньги. Но ты никогда не напишешь настоящее...               
   - НЕТ! НЕТ! Только не это. Я понял. Я согласен. Спасибо тебе, Алечка!
   - Вот и хорошо. Я боялась, что ты не поверишь, - она глянула на свои крохотные часики. - У тебя есть ещё двадцать минут. Может, хочешь что-нибудь спросить? Мы ведь больше никогда не увидимся.
   - А завтра? - логично возразил Максим. - Я ведь буду здесь проходить, а ты навстречу?
   - Нет, - возразила Алевтина. - Ты ВЧЕРА пройдёшь десять километров пешком, очень устанешь и долго будешь отсыпаться. Документы подашь только в три часа, то есть (она опять взглянула на часики), через пятьдесят минут. И никак не сможешь совпасть со мной здесь. Вот так, - улыбнулась она мягко. — Ну ничего, это пустяки. Ведь у нас ничего не могло быть. А ты подумал, что познакомиться хочу? Не смущайся, не смущайся! Я ведь знаю.
   - И всё-таки, Алечка, - Максиму было очень жаль, что он её никогда больше не увидит, - почему не могло быть? ..
   - Да я другого люблю! - засияла улыбкой Алечка. - У меня ведь свадьба в субботу!
   - Поздравляю! Счастья тебе! - искренне обрадовался Максим.- А он что, тоже... ведьмак?..
   - Нет, почему? - удивилась Аля. - Он обыкновенный. Кстати, на тебя немножко похож. Я поэтому на тебя и глянула! Ну ладно, всё. Осталась одна минута, готовься. Будет немножко неприятно, - она положила свою руку на левое плечо Максима.
   - Всего только одна?.. Алечка, скажи, - заторопился Максим, - а ведьмами как становятся? Я слышал, что старая ведьма должна обучить молодую, и ...
   - Глупости всё! - тряхнула волосами Алевтина, - просто такими рождаются, с зелёными глазами... Прощай. У дачи тебе!
   ...Вокруг Максима всё завертелось, как в гигантской центрифуге, он ощутил болезненный толчок в грудь и вдруг... увидел себя сидящим в том же купе, что и вчера.
   По коридору шумно шагала проводница:
   - Станция Пригородная! Подъезжаем! Готовимся - не задерживаем!
   Максим быстро подхватил свой чемоданчик и уверенно последовал к выходу.



                УЛЫБКА  ДЖОКОНДЫ
   Николай Григорьевич Лозовский развернул свежий номер журнала «Искусство и мы», перечитал свою новую статью и довольно засмеялся. Получилось именно то, что нужно. Он давно мечтал опубликовать эту работу, которой втайне гордился: «Улыбка Джоконды». То, что он написал, было выстрадано годами, сколько материала пришлось перевернуть, - горы! И казалось, что сам Великий Леонардо одобрительно смотрит сейчас на него откуда - то с небес...
   «Леонардо да Винчи! - кумир, мой кумир!» - думал Николай Григорьевич, возбуждённо шагая по комнате. Не сотвори себе кумира? - Ерунда! ТАКОГО кумира нельзя не сотворить! Великий, непревзойдённый! - и то этого мало, мало, мало! Нет просто таких слов, дорогой Леонардо, флорентийский гений!»
   И вдруг в дверь резко позвонили. Николай Григорьевич, недовольно поморщившись, пошёл открывать: кому он понадобился?! Уже десять часов вечера, это даже невежливо!
   На пороге стоял человек довольно приятной внешности, примерно того же возраста, что и хозяин квартиры.
   - Вы - Лозовский? - спросил незнакомец довольно резко.
   - Я, - подтвердил Николай Григорьевич.
   - Позвольте зайти? - уже мягче произнёс незнакомец. - Я по поводу вот этого, - видя что Николай Григорьевич смотрит на него недоверчиво, пояснил пришедший, доставая из пакета журнал «Искусство и мы».
   - Да?.. Ну что же, прошу вас...
   Незнакомец непринуждённо шагнул через порог, уверенно протянул руку и назвался:
   - Горин Григорий Афанасьевич, кандидат технических наук.
   - Технических?.. - Николай Григорьевич решил, что ослышался. – Вы сказали «технических»? Тогда какое, простите, отношение…
   - Николай Григорьевич, - Горин умоляюще скрестил на груди руки, - выслушайте меня: вы поможете мне - я помогу вам. Ведь вы даже не представляете, что я вам сейчас предложу!
   Удивлённый Лозовский пригласил гостя в комнату, а сам выжидающе уселся напротив.
   - А нас никто не подслушает? - забеспокоился гость, - тут, видите ли, такое дело, что...
   - Некому. Говорите же, - нетерпеливо сказал Николай Григорьевич.
   ...Дело было настолько необычным, фантастическим... Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда! Но перед Лозовским сидел человек, который клялся, что всё это - не вымысел, и Лозовский почему то верил ему.
   Горин рассказал, что двадцать лет трудился над одним аппаратом («Знаете, я хотел назвать его «машина времени», но это так избито, и потом, ведь установка - то одноразовая... Пока одноразовая! Но я буду работать, я добьюсь!..»). Короче говоря, он может переправить Лозовского прямо во время Леонардо да Винчи, туда, где найти художника можно будет сразу, и вернёт назад через сутки. Здесь же, в нашем времени, пройдёт всего десять секунд!
   - Дорогой Николай Григорьевич, - Горин даже заикался от волнения, - представляете, вы сами его увидите, сами спросите что хотите, - ну вот хоть про улыбку Джоконды! Ведь я, когда прочитал эту статью, сразу понял, КТО он для вас. Так и для меня тоже! Но для вас - как художник, а для меня - как учёный. Кстати, я узнал, что вы владеете итальянским?
   - Да, - кивнул Лозовский. - Но вы должны понять, что во времена Леонардо язык был несколько иной, и мы можем не понять друг друга!
   - Поймёте, я уверен! Не отказывайтесь, Николай Григорьевич, умоляю вас!
   - Да я и не отказываюсь. Просто уточняю. Значит, давайте-ка ещё раз: сегодня ночью вы переправите меня к Леонардо, так? ТАМ тоже будет ночь, а утром я его встречу, он будет выходить из своего дома. Вы уверены, что я окажусь возле этого дома?
   - Уверен, конечно. Я проверил все расчёты! Вы вступите с ним в контакт. А через сутки, опять же ночью, вернётесь на то же самое место - и вы дома. Кстати, надо не забыть взять часы!!!
   - Ну хорошо, - подытожил Николай Григорьевич. - Что я должен узнать для вас?
   - В том то и дело, что ничего. Говорите с ним, о чём посчитаете нужным. Главное, скажите ему всю правду, кто вы и откуда. Он поймёт, я уверен! А потом скажите ему, чтобы он не отчаивался. Я знаю, я чувствую - он ОДИН, СОВЕРШЕННО ОДИН. Ведь он родился не в своё время! Вы представьте только: гений создаёт, а ему не верят. Ему нужно знать, что всё это не зря. Расскажите ему, КТО он для нас всех! Пусть он знает, что ни одна его идея не пропадёт даром.          
   - Ну что ж, я согласен, - просто сказал Лозовский. - Минуточку, возьму часы. Всё, идёмте. Если я правильно понял, то ЭТО должно случиться через два часа?
   Горин с чувством пожал ему руку («Я верил! Я знал!»).
   - Скажите, - спросил Лозовский, когда они уже шагали по тихим улицам спящего города, - я так понял, что ваша «установка» после этого придет в негодность?
   - Да, - вздохнул Горин, это будет просто большая груда железа. А чтобы построить новую, нужно снова двадцать лет. Но я не стану этого делать. Я должен искать принципиально новый путь!
   - Ну что ж, удачи вам, - серьёзно сказал Лозовский.
   Они довольно быстро пришли к небольшому домику, расположенному на маленькой грязноватой улице, еле освещаемой уличным фонарём.
   За приготовлениями («Переоденьтесь, Николай Григорьевич! Я специально в театре костюм взял, из той эпохи!») и напутствиями время пролетело незаметно, и вот уже Лозовский, очень волнуясь, сел на возвышение в центре большого металлического диска, закрыл глаза, глубоко вздохнул и... щелчок, яркая вспышка в мозгу, лёгкое покалывание в спине...
   Горин двинул тяжёлым рычагом, и Николай Григорьевич исчез. Изобретатель прошептал «Господи, помоги!». И начал громко и размеренно считать секунды, глядя на большие часы. При слове «десять» он, налегая всем телом, двинул рычаг обратно.
   Диск ровно засветился, и на прежнем месте возник Лозовский.
   - Ну?! - кинулся к нему Горин.
   - Всё хорошо, дорогой, всё хорошо... Но сначала, пожалуйста, ванну, кофе, сигарету, умоляю.
   - Сейчас-сейчас, - Горин легко подхватил Николая Григорьевича под мышки.
   ...Лозовский и Горин проговорили до утра, радостно перебивая друг друга..
   Леонардо да Винчи! - да, теперь Лозовский напишет такую работу, что… Ему хватит материала до конца жизни. Успеть бы только, успеть!
   - Представляете, Григорий Афанасьевич, он сразу мне поверил! До сих пор не могу прийти в себя: стою, жду, светает. Страшно так, не передать! И никого! Вдруг выходит ОН, - я сразу узнал, - и прямо ко мне. И говорит мне на САМОМ СОВРЕМЕННОМ ИТАЛЬЯНСКОМ (я чуть дар речи не потерял!): «Я вас ждал. Заходите.» Оказывается, он ПРОСЧИТАЛ и вас, и мой визит! И несколько лет занимался прогнозированием языка, чтобы меня понять. Он гений, гений!
   - Вы передали ему, чтоб не отчаивался?
   - Вы знаете, он так благодарил! Я, говорит, надеялся, но если б вы (это он мне) сегодня не прибыли, я бы потерял смысл жизни. Кстати, он просил тоже передать вам, чтоб и вы не отчаивались. Ваше открытие несколько преждевременно, и машину времени изобретут не скоро, лет через триста, но в основу лягут ваши идеи.
   - Спасибо, дорогой!.. - Горин почувствовал ком в горле.
   Мужчины закурили.
   - Кстати, - вспомнил Горин, - а что же он сказал про улыбку Джоконды?
   - А вот это и есть самое главное. Он сказал буквально следующее:
   «Передайте вашему другу, что улыбка Джоконды предназначена для него. Это - мой привет гению будущего».