Цветок на лестничной клетке

 Наши лестничные площадки клетками, конечно, никак не назовёшь.  На них нет решёток, железных дверей с глазком, в квартирах за двойными дверями-сейфами живут совсем не надзиратели, во всяком случае, по должности. А по психологии, кто их знает. Всякие есть люди. И дома они всякие: и добрые, и смирные, и буйные, особенно в подпитии, готовые выломать дверь в собственное жилище, когда жена их не пускает в привычные стены. Многие из них почему-то любят сверлить по будням и праздникам, не заботясь о том, что кому-то мешают. Для  них квартира ; слесарная мастерская, а не обитель уюта и тихих нег с беседами за чаем о том, о сём. Впрочем, есть  счастливые, дружные  семьи, где читают вслух «Войну и мир» или  страницы из романов Тургенева. Редко, но бывает и такое.
Но вот на лестничных клетках все примерно одинаковые. Проходят мимо  выкрашенных синей или зелёной краской стен, исчёрканных рисунками и надписями на разных языках. В нашем парадном с некоторых пор этого, слава богу, нет. Иссяк ли огонь творчества художников-графиков или изобретательный ум повернул куда-то в другую сторону, только стены вот уже который год чистые, потолки белые, без торчащих обугленных спичек, что считалось шиком ещё каких-нибудь лет десять назад. Европейская чистота понемногу наступает, оттесняя дикие инстинкты на задворки сознания, но, конечно, не истребляя их совсем. Вот недавно поставили новый лифт. Замена длилась месяца два. Жильцы устали подниматься пешком. Девять этажей одолеть ;  шутка сказать. Наконец работы закончились. В новой кабинке зеркало, двери открываются и закрываются с приятным мелодическим звоном, круглые блестящие кнопки с цифрами этажей удобны. На стене табличка с объяснениями, что и как нажимать в случае надобности. Старый лифт был весь испещрён граффити. В новом пока пусто. Надолго ли? Разрушительные инстинкты варварства не могут сразу исчезнуть, и даже странно, что они пока молчат. Но вот чья-то первобытная душа не выдерживает блеска, чистоты и уюта. Исчезает одна табличка в лифте, за ней другая возле него. Куда теперь позвонить, если лифт сломается, как остановить кабину, открыть двери, коли что-то не так? Кому понадобилось их срывать? Как вообще объяснить гложущее беспокойство дикарей? Почему им так нехорошо в чистоте и покое? Наверное, они привыкли ко злу, грязи. Это состояние им привычно, всякое нарушение воспринимается как  нарушение статус кво и вызывает агрессию. Этот язык им хорошо знаком, никаким другим они не владеют в таком совершенстве, как этим.
Для моциона я спускаюсь по лестнице пешком. За окнами бьёт в глаза яркое закатное солнце в погожий день или сосёт око молочная пелена тумана. Картина привычная. Наши лестничные клетки не похожи на господские парадные лестницы прошлого с пальмами в кадках. Но с некоторых пор на узких подоконниках стали появляться цветы в горшках. То ли их сослали сюда жильцы, которым надоело ухаживать за зелёными питомцами, то ли вдруг появилась потребность в красоте. Старые фильмы вроде «Собачьего сердца» о профессоре Преображенском, проживавшем в доме со швейцаром и цветочной оранжереей, пробудили в некоторых сердцах стыд за наше убогое существование. Горшки с цветами появились, водворились на пыльных подоконниках и сами скоро покрылись слоем пыли.
Как раз в ту пору, когда был отключён лифт из-за ремонтных работ, в гости ко мне пришла одна художница, чуткая и романтическая натура, по-женски красочно и сострадательно воспринимающая мир, открытая всему, мимо чего большинство людей проходит, как тени, с незрячим сердцем. Увидев на подоконнике одного из таких заброшенных бедняжек, она так и ахнула. Цветок с длинными листьями стоял понуро, отвернувшись от окна, видно, у него уже не было желания смотреть на свет божий. Он и на людей почти не смотрел, опустив листья вниз.
-Как же так? - всплеснула руками художница. - Сколько времени он так стоит?
- Да уж, наверное, несколько месяцев, - сказал я, сам удивившись тому, что он ещё хоть как-то, но живёт.
- Непременно надо полить. Мне далеко ходить, но вы бы могли.
Я обещал.
А скоро художница распечатала на принтере воззвание ко всем, кто мог его увидеть. Большими яркими буквами оно гласило от имени несчастного растения, взывая о милосердии:
- ПОЛЕЙТЕ МЕНЯ, ПОЖАЛУЙСТА!
И я стал время от времени исполнять его просьбу. Иногда забывал, но художница напоминала - и банка с живительной влагой вновь опрокидывалась над глиняным горшком. Как-то, проходя мимо, я заметил, что на полу вода. Откуда бы ей взяться? И только немного погодя понял, что кто-то ещё, помимо меня, угостил оживающий цветок проточной водой, без которой нет жизни. Теперь он не чувствовал себя заброшенным пасынком в «пустыне чахлой и скупой, на почве, зноем раскаленной». Нет, ему не грозил потоп, щедрые дары были редки, но всё же листья его позеленели, налились соком, и наша площадка стала немного похожа на оазис в доме профессора Преображенского, в котором, правда, всё ещё обитают шариковы, но есть надежда, что и они когда-нибудь поумнеют .