Светлая горница

Зашла проведать женщину.
Сможет ли она пойти за хлебом?
У дверей, покрашенных голубой краской, стоят два её товарища, два деревянных батожка. Один из цельного стволика деревца  с загнутой ручкой.
Другой - проще. Просто палочка.
Она вышла из маленькой кухни от русской печки и улыбнулась мне.
- Домик на двоих или на одного человека, - сказала я.

Особенно мне нравится её светлая горница на три окна. Два окна выходят на проезжую дорогу, третье  на угол улицы. Там весной расцветает старая яблоня, почти вся осыпанная розовыми бутонами и белоснежными лепестками.
Два диванчика, телевизор и комод. Всё, что надо. Ещё две кошки. В маленькой спаленке старинная  железная кровать ещё от дедов и бабушек с никелированными спинками.
Я принесла ей, что обещала. Записала в толстую тетрадь две песни.

- Я их тебе только прочитаю. Не вывести мне мелодию.

Она с интересом заглядывает в мою толстую тетрадь. Здесь и рисунки внука. И мои записи.
У меня этих тетрадей накопилось много.
Она смотрит на роботов, которых карандашом и ручкой изобразил внук.
- Раньше он рисовал жуков, динозавров, древних китов и акул, пауков.
А как стал жить ближе к городу,  рисует бездушных роботов.
Я читаю ей песню, которую давно где-то услышала:

Ехали казаки со службы домой,
На плечах погоны, на груди кресты.

Песня до того жалостливая, что у неё на глазах наворачиваются слёзы.
Суть её в том, что  молодая жена родила сына. И муж не может ей простить измены.

Закипело сердце во казачьей груди.
Засверкала шашечка во правой руке.
……
Ой, что же я наделал? Жену я загубил.
Малую малюточку  навек осиротил.
Жену похоронят, а меня закуют.
Малую малюточку в чужие люди отдадут.

Потрясённые этими словами мы молчим.
Никогда не было здесь казацкого корня, но песня о загубленных судьбах нам понятна.
И только собрались мы петь другую песню, как

через порог ступила  соседка. Лицо её покраснело.

- Нет ли у тебя чего от сердца? Давление низкое.
Вчера узнала, что у пяти моих знакомых женщин мужья остались в шахте. И бригада молодых совсем ребят.
И некоторых из них я знала.
 Мы молчим.
- Там всё ещё пожар. Наверное, уже жидким азотом заполнили шахту.
Я им верю. Они там проработали всю жизнь. И знают много.
Мы, молча, одеваемся и идём за хлебом.

После магазина меня потянуло к соснам и речке. Километра три туда и километра три обратно.
Знала, что ничего вдоль дороги не изменилось. Серое небо. Белые поля и белая дорога.

И хотя только две легковушки промелькнули мимо, шла осторожно. 
Под ногами след утром прошедшего грейдера, который лопатой срезал тонкие пластинки льда, и они лежат белыми чешуйками на незапятнанной широкой дороге.

Вот  сосны  и ели заповедного бора. Они всё ещё держат на своих мохнатых руках снег. У них ещё зима.

Молодняк подбежал  с обочины к дороге, встал на цыпочки, словно задумался:
-А нельзя ли и на дорогу выбежать?

Здесь всё почти также, как сотни лет назад. Только дорога и мост другие.
Вот отсюда начиналась родина …
Сначала с тропинки, потом с дороги, с ключика, который даже зимой не замерзает…

Самое родное место на земле, которое даёт нам силы жить и помнить.
И покидая её, человек отрывается, как от матери.
Но она держит его всегда своей невидимой пуповиной.
Всплывают в памяти эти сосны и ёлочки, тихая речка, заросшая кувшинками, журчание ручья у дороги…
Светлая горница земли моей.
У тебя нет дверей, окон и крыши.
И ты открываешься тем, кто хочет тебя видеть.


фото автора