Тающие облака - 3

Глава 12
               
   После затяжных холодов, метелей и пронизывающих ветров наступил ясный тихий день. Легкий морозец румянит щеки.  Редкие перья облаков уже не закрывают солнца, а лишь подчеркивает его яркость. Пока еще робкими шагами, мало помалу,  но все же дело идет к весне. Проходя мимо парка,   Асия  остановилась.  К березе, утонувшей по колено в сугробе,  какой-то сердобольный человечек проторил тропинку. На нижней ветке  висит настоящий терем- теремок—столовая для птах. Она и остановилась-то,  заслышав  как воробушки да синички, прошуршав крылышками,  взметнулись ввысь  словно брызги шампанского. Женщина, придерживая пушистой варежкой шапку на голове, высоко запрокинула голову. На верхних ветках, словно бусы,  сидели и с любопытством  разглядывали  ее пернатые беглецы.
  --Эх вы, трусишки. Разве ж  я вас обижу.  Завтра тоже постараюсь принести вам что-нибудь вкусненькое. – Она еще немного постояла и хотела уже уходить, но через дорогу  в метрах в 100 от неё остановилась машина Ризвана Нурзадовича. Они с Миляушой вышли из машины и направились в сторону её дома. В руках у него была большая коробка. Они шли, и по всему было видно, что им очень хорошо. Асия его таким веселым и разговорчивым, можно сказать, и  не видела никогда.  Она в задумчивости постояла еще чуть-чуть и пошла своей дорогой дальше. «Ну что ж, значит, разговоры не беспочвенны. И правда, не бывает дыма без огня. А почему бы  и нет?! Что,  да разве ж не заслужил он счастья  хоть небольшой кусочек?!», -- рассуждала она.  Где-то в глубине  души ей он и самой очень нравился. Правда, она не совсем понимала в качестве кого. Ей казалось, что   просто  как человек, но она лукавила. Она свои чувства так далеко спрятала, что даже самой себе боялась в этом признаться. Сама спрашивала, сама и отвечала. Так или иначе успокоив себя, она заспешила дальше. И кому какое дело, что у Миляуши есть муж, сын. Правда, говорят , что уж больно сильно пьет, а сын что, у него своя жизнь. Эх, люди, люди, зачем живем,  куда-то несемся, сломя голову. Проводим дни, утопая в каких-то мелочных дрязгах. Нужны они нам?! Все надеемся  когда-то потом подумать о душе, замолить грехи. Хотя… многие считают  себя безгрешными, ну почти святыми. Хоть сейчас пиши с них образа.
  --Эй, Асия, ты куда это так бежишь, никак тебя не догоню,-- послышалось сзади. Женщина оглянулась. Её догоняла подружка, с которой еще в детский сад вместе ходили, потом учились вместе, на танцы бегали, менялись нарядами, обсуждали мальчиков…
  --Ба, какими судьбами?! Какие люди…Они обнялись.
  --Ну, моя хорошая, рассказывай. Откуда и куда…
  --Да вот пошла чеки отоваривать. Надо, не надо, пока дают, нужно брать. А вдруг потом не будет. Кто их знает, что у них на уме. Даже водку беру. Куда денешься, наша валюта.
  --Знаешь, у меня соседка в неделю раз ездит в Казань за этой самой валютой.  Утром на самой первой электричке уезжает и вечером  возвращается. Водки нигде нет, а у нее есть. Всю ночь дверь у нее не закрывается. Сама бутылку несет, муженек денежку собирает. Прямо семейный подряд какой-то. Ничего не боятся. Говорит, сыну в институт поступать нужно. А сами едва на ногах держаться.
  -- Лида,  вот скажи, пожалуйста, куда  милиция смотрит!?
  --Куда, куда, и она, милая, туда же ходит. Только для них цена другая.
  --И кто это такие!?
  --Ты их, может быть, и не  знаешь, приезжие они. А вот покойницу Алевтину Львовну, наверное, знаешь.
   --Ну, как не знать. Всю жизнь здесь прожила, мало, кто её у нас не знает. Земля ей пухом, хорошая была женщина, понятливая.
  -- Ну, так  эта женщина её какой-то родней приходится, говорят.
  --Да, не заслужила она такой смерти,--женщины задумались и некоторое время шли молча, каждая думая о своем.  Уже у дверей магазина Зоя  спросила у Асии:
  --Слушай, я все хотела у тебя спросить, как у тебя старшая дочка, Алсу?
  --А что с ней будет. Слава богу  учится. Каждую неделю приезжает.  А что?
  -- Да  и моя тоже собирается. Может быть, на будущий год    вместе на одной квартире жить будут, все полегче. Тоже о медицинском мечтает.
  --Времени то еще навалом, есть время подумать. Куда торопишься то? Торопыга. Какая была, такая осталась,-- сказала Асия, весело подтолкнув подругу  плечом. Потом обняла её одной рукой за талию, и они, обнявшись, весело болтая, пружинистой шаловливой походкой направились в сторону магазина. 

   Глава 13
               
  Близится полночь. Длинный больничный коридор. Тетя Маша, маленькая сухонькая старушка, стараясь не греметь, мыла пол.    К длинной швабре была прикреплена чуть не четверть байкового одеяла, которое мягко скользило по  линолеуму. Уже  никто и не помнил, когда здесь появилась эта сердобольная старушка. Сейчас ей, казалось, лет семьдесят. За её мягкий нрав она нравилась всем.  Так получалось, что работала она по большей части в ночное время. У молодых то семьи. То у мужа что приключится, то дите деть некуда.  А она что, одна одинешенька. И так хорошо, и эдак. Свет лампочек мягко отражался на мокром полу. Она тихонько продвигалась вглубь коридора, по мере продвижения  выключая за собой свет. Скоро во всей больнице установится полная тишина. Устроившись поудобней  на диване  медсестра, уставшая от беготни   за целый день, досматривает очередной сон. А неугомонная душа тетя Маша после окончания работы  подойдет к каждой двери, прислушается, заглянет в оконце: все ли спокойно?!  Говорят,  когда-то мужа её не уберегли. Так в  больнице и умер. Только утром узнали. Горько она тогда плакала, чуть не ослепла от слез.  Плачь не плачь – разве вернешь!?  Она сразу постарела  лет на десять, сгорбилась. Казалось, не переживет. А куда деваться, если  смерть не берет?! Жить… Детей бог не дал.  Родственники?! Да где там. Пока с Павлушей жили душа в душу,  никто ей не был нужен. Уехали от них всех подальше, ну, мол, чтоб не мешали.  А судьба то вот как распорядилась...  Взяла и  забрала самое дорогое. Наказала за гордыню. Долго она не могла прийти в себя, думала, с ума сойдет. А как стала немного отходить, посмотрела вокруг: ни одного родного лица.  Куда не кинь, все клин. Пошла она как-то в магазин, видит, висит объявление: «Требуется санитарка». И она, не задумываясь, пошла по указанному адресу.  Так и осталась. И сама уж не помнит, сколько лет она тут «работает». Это люди думают, что она работает. А она здесь живет. Эта больница стала для неё настоящим домом. Здесь такие же несчастные , как и она, а , может ещё и похлеще. Её знакомые удивлялись, как это, мол, она с «психами» работает. Тот, кто перенес хоть раз тяжелую душевную травму, знает, каково тому, у кого душа в огне. Она своей кротостью, бережным отношением к каждому пыталась хоть как-то облегчить их положение .  Всякие были…Увидев в первый раз глаза  этого чернявого парня, её пронзил необъяснимый страх. Мурашки побежали по спине, она даже чуточку присела. «Надо же сколько боли в твоих глазах, бедолага»,-- подумала она тогда.  И в эту ночь, как всегда, она  шла от двери к двери, прислушиваясь к тому, что происходит за плотно закрытыми дверями.   Подойдя к двери  Фёдора, она немного постояла, потом заглянула в оконце.  Он стоял возле окна и не шевелился. Она знала, что он может так стоять часами. Он смотрел вдаль, она на него.  Как бы ей хотелось помочь ему, но она не знала, как это сделать.  Она боялась, что он не вынесет  таких мучений. А вдруг что случится, а рядом с ним никого не окажется. 
  --Это Вы, тетя Маша.   
  Она от неожиданности  выпрямилась. Голос был глухой  и очень тихий. Казалось, он едва шевелил губами, а, может, услышала его мысли. Она молча стояла за дверью, вслушиваясь в биение своего сердца, и в то, что происходит за дверью.
  --Вы боитесь, что могу поторопиться и уйти в мир иной  раньше положенного срока? Не бойтесь. Мне обязательно нужно выжить. Я не имею права на смерть  по слабости. Спасибо Вам. Мне очень приятно,  что хоть кому-то я не безразличен. Спокойной Вам ночи. Приходите, я всегда рад Вам, --сказал он и замолчал.  Эта  ночь была особой для него. Он ходил по палате, долго в задумчивости  стоял возле окна, вглядываясь в ночное небо.
  Утром Иван Петрович привел с собой  священника из соседнего храма. Они вместе зашли в палату к Федору.   Отец Сергий был довольно внушительных размеров: высокий, широкоплечий. Окладистая бородка хоть и закрывала часть лица, но не портила его. Бархатный голос соответствовал  его росту. Войдя в палату, он внимательно осмотрел человека, который стоял к нему спиной.
  --Федя?!
  Федор медленно повернулся, поднял голову…
  --Мишка?..
  Они бросились друг другу навстречу, обнялись…
  --Постой, постой, дай-ка    погляжу на тебя…
  --Что на меня смотреть, девка что ли я тебе,-- засмеялся  отец Сергий.
  --Вот никак не думал , что увижу тебя таким.
  -- Все мы, сын мой, рано или поздно приходим к  Богу. И чем раньше мы к нему придем,  тем лучше для нас. А раз ты позвал меня, значит, твой разум, твое сердце  открыты для слова божьего.   
  --Иван Петрович,  познакомьтесь: сержант Федор Абрамов. Мы с ним, можно сказать, два года из одного котелка ели    гороховую кашу пополам с афганским песком.  Иван Петрович, не могли бы Вы нас наедине оставить,  хотя бы не надолго.
  Доктор вышел и по привычке закрыл дверь на ключ. Разговор предстоял долгий. Отец Сергий  ушел через два часа, оставив  на столе несколько книг.
  --Прочитай, сказал он Федору. Это тебе на многое откроет глаза. Ты сделал правильный шаг. Не отходи  от этой тропы. Она тебя выведет  из мрака, поможет разобраться и в себе, и в окружающем. Все, что зависит от меня, я сделаю. Благословив друга, он направился к выходу.

               
    Глава 14               

  --Алешенька, сынок, вставай. Время уже. Поднимайся, поднимайся… Вот и рубашечку тебе согрела, одевай… Электричку на велосипеде не поймаешь…
  --Ты его еще на горшок посади пописать…-- раздался раздраженный бас мужа.—Ничего не хочет, от рук отбился, а ты все с ним сюсюкаешь. То ли учится, то ли нет. Хрен знает! И работать не работает, белоручка. Андреевой казны у меня нет,-- все больше кипятился Михаил, от злости даже побагровел.—Вон дружки то его поустраивались кто куда, а ты ему все в задницу дуешь.
  Из-за шкафа, многое повидавшем на своем жизненном пути, поставленного вместо перегородки, появился наголо стриженый  парень килограммов эдак под сто двадцать, головой задевающий  новую люстру. Отёкшее, помятое  лицо  явно не вызывало особой симпатии.
  --Понавесили тут.  Не проехать, не пройти. Чего разворчался то с утра?! Давно не бухал что ли? Или в  морду давно никто не давал?
  --Ты с кем это так разговариваешь, щенок?!—взвился под потолок было отец, но тут вбежала мать.
  --Вот ни на минуту оставить нельзя. С утра начинаете. Сынок давай быстрей к столу, а не то голодным уедешь. Весь день проходишь голодным,—она погладила его по спине,-- и так уж вон похудел, жопочка вся обвисла.
  Михаил сплюнул от негодования, плюхнулся на диван и вытянул ноги, демонстративно показывая свое недовольство, закрылся от всего мира газетой «Комсомольская правда».
  Мать положила перед сыном стопку денег.
  --Сынонька, ты за учебу то заплати. Уж немножко осталось, как- нибудь  закончить уж нужно. Сейчас вон без корочки то никуда не берут…
  Очнувшийся к этому времени  Михаил, прихрамывая, подошел  к дверям кухни:
  --Не переживай, мать, в бандиты и без корочки берут. Сын так и  подпрыгнул  со стула: «Ты чего, батя, не проспался что ли?»
  Глашка, чувствуя беду, подскочила к мужу и с особым остервенением развернула его и вытолкала  в  зал,  который был по совместительству  и гостиной, и спальней, при надобности и вытрезвителем и лазаретом .  И как только удалось ей маленькой, хрупкой справиться с ним, человеком вообщем то, скромно говоря, немалой  комплекции.  Женщина затолкала  его в эту универсальную комнату и закрыла за ним дверь. Михаилу было с чего нервничать. Чуть ли не через день  к ним в двери стучался участковый. То это не так, то то… Год назад велик у пацана  взял, видите ли покататься, дитя малое, тьфу ты черт , покататься ему взбрендило, так родители прибежали, такую телегу накатали, мама не горюй. Парню  срок дали, условно правда. Ну и что с того, думал Михаил,  ведь  он же не угомонится,  он же себя царем возомнил. «Весь в мать пошел, чертово отродье», --бубнил он себе под нос. В нем все кипело от обиды и злости.  Он готов был все и вся крушить, ломать, разбивать, он каким –то шестым чувством  явно ощущал, что сама почва уходит у него из-под ног, но что делать,  за что хвататься, он просто не знал. А от этого ему  становилось так плохо,  что хоть волком вой.  Вроде бы парень не без царя в голове.  Хлопнула   дверь. Мимо  окна вальяжной  походочкой   прошел его единственный сын, его надежда  и  опора. Дверь в комнату открылась, вошла Глафира.
  --Ну что, Аника-воин,  долго бушевать-то будешь? Чего кипятишься то?  Да такого как наш Алешенька ещё поискать…
  --Да замолчи ты, трындычиха.!  Алешенька,  Алешенька…
  --Ай ты, батюшки,  у тебя что совесть проснулась что ли? Не ты ли пару лет назад во дворе перед мужиками хвастал: « Мой сын, мой  сын…Да все у него вот здесь, --она вытянула руку , потрясла перед его носом  крепко сжатым кулаком. А теперь что ж, он уже не твой сын?!  Так что ли?—Она стояла перед ним с багровым от гнева лицом, руки буквально врезались в бока. Друг перед другом стояли два человека, прожившие вместе более двадцати лет. Они стояли и смотрели друг на друга словно заклятые враги, казалось, ещё чуть-чуть и они вцепятся друг в друга в порыве яростной ненависти. Он сделал шаг в её сторону, поднял руку:
  --Что ж ты, стерва, делаешь, мать довела до ручки, свою же мать, будь ты не ладна. Тетка то тебе что плохого сделала? Всю жизнь с её руки ела. Тебе не сниться она ночами то? Змея подколодная.  А Федьку  ты за что на муки вечные обрекла? С…
  --Тише ты, кабель старый, здесь и у стен уши есть,-- зашипела женщина, ты не забывай, --было начала она, но кровью налитые глаза, поднятый к верху огромный кулак, нешуточно нависший над ней, заставил таки закрыть её рот. От неожиданности--  податливый, как ей казалось, муж, выполнявший столько лет беспрекословно  все, что она не скажет, вдруг вышел из подчинения – она сначала остолбенела, потом присела, что помогло ей избежать первого удара. Она было попыталась что-то сказать, в свое оправдание, но он не дал ей такой возможности.
  -- Вон из моей квартиры, подлюка!—закричал он в бешенстве и швырнул в неё вазу, которая так некстати подвернулась ему под руку. Глафира увернулась, но поняла, что искушать судьбу больше не стоит, и её словно ветром сдуло, была, и нет.  Выскочив на улицу, она решила, что в ближайшие часа два ей  возвращаться не стоит.  Рядом с домом был небольшой парк с детской площадкой     она   и направилась туда. Видок, конечно, не ах какой, но куда деваться, что есть, то и сгодиться. Только присела на лавочку,  глядит  Зоя  идет.  Хотела было  схорониться от неё, да не тут-то вышло.
  --Ба, это  ты что в таком виде да на людное место, чего-то случилось что ли?
  --Здрасте, и вам не хворать…
  --Ну, здравствуй, здравствуй. Как дела то? Чего-то давно не появляетесь.
  --Да так, все некогда как-то…
  --Слушай, Глаша, --Зоя присела на краешек скамьи,-- давно с тобой поговорить хотела. Да здесь видишь сколько народу, ты бы пришла…Помянули бы всех… Да и тебе, думаю, есть что рассказать, -- она встала,-- Григория не могу на долго одного оставлять, сама знаешь, как малый ребенок. Скоро родительская, вот и приходи,-- и тихо пошла своей дорогой.
  --Свалилась на мою голову, старая карга,-- подумала со злостью  Глафира.—Очень мне хочется слушать твои наставления. Приду, как же …жди. Домой пока рановато, пока еще Михаил успокоится, а перебесится, там уж можно и веревки из него вить. И здесь сидеть у всех на виду тоже не хочется. Куда бы спрятаться  часа на два?! Поразмышляв так, она встала и пошла. Шла она долго, особо не разбирая дороги, а когда остановилась, глазам не поверила. Ноги привели её к дому Федьки-афганца. Ей даже как-то страшновато стало. Она  оглянулась по сторонам, подошла к воротам, дрожащими руками раскрутила проволоку на запоре, прошла во двор и остановилась. Некогда ухоженный двор, сад, огород превратились в заросли бурьяна. Глафира прошла вглубь двора, хотела заглянуть в ближайшее окно. Она и сама не понимала, чего хотела она увидеть там, в глубине этого пустого дома. Подойдя поближе, ноги сами собой подкосились, и она решила присесть на скамеечку, да не тут-то было, доска подломилась и  Глафира упала. Острая боль пронзила её с головы до ног. Она долго сидела, потирая  ушибленное  место, а когда  попыталась встать, поняла, что одной ей до дома не добраться. Цепляясь за ограду, опираясь на подобранный сук, она кое-как добралась до ворот. На вечернем небе появились первые звездочки, высоко в листве  щелкали  соловьи. Мимо ворот шли и весело щебетали о чем-то своем старшеклассницы. Глафира, откашлявшись, подозвала их к себе:
  --Девочки, миленькие, помогите мне до дома дойти, кажется, ногу подвернула, попросила она  их. Девушки подошли к ней ближе, осмотрели, насколько это было возможно, попробовали вести её под руки, но боль была невыносимой. Они переглянулись.
  --Здесь без машины не обойтись,-- сказала высокая девушка с русой косой до пояса.—Вот только где её найти? Подождите меня немного, попробую зайти к соседям, может, не откажут,-- сказав так, она направилась в близлежащий дом. Вскоре из ворот вышел мужчина, подошел к Глафире. Не думала она, что когда-нибудь сойдутся их пути дорожки. Ничего не сказал Асхат, словно и не узнал её. Открыл ворота гаража, вывел свою «шестерку», подъехал к женщине, девушки помогли ей сесть в машину. Он не спрашивал, куда её везти, подъехал прямо к их подъезду, возле которого её уже ждал  обеспокоенный её долгим отсутствием Михаил. Асхат из машины выходить не стал, как ему хотелось, глядя им обоим в глаза, выматериться. Но, сжав зубы, прочитал  шепотом молитву, прося у Аллаха  уберечь его и его близких от подобных. Михаил, увидев свою жену в таком виде, заспешил к ней. Асхат, не дожидаясь слов благодарности, развернул машину и уехал. Что поделаешь: такова жизнь. Он не мог им простить то, что они сделали с его другом и соседом Федькой Абрамовым. Проходя мимо его дома, он всегда внимательно осматривал  состояние ворот, забора, окон. Если где-то что-то не так, обязательно поправит. Ведь где-то же должен он по возвращению жить. А он его ждал и каждый день молился за его здоровье и за то, чтобы рядом с ним были хорошие люди.

               
   Глава15

  Август. Асия  сидела на диване, вытянув ноги.  Она любила это время года и, если была такая возможность, брала отпуск и уезжала к родителям в деревню. Она, наверное, только здесь могла обрести  душевный покой.  Родители, хоть и разменяли седьмой десяток, а все не сидели сложа руки.  Полон двор скотины, все требуют внимания. У матери полный порядок в доме, у отца в хлеву, во дворе. А вот в огород  перед вечерней дойкой выходили вместе. Покопаться в огороде любили оба. В таком большом огороде не было ни одной лишней травинки, все  было на своем месте, все благоухало. Во время весенне-осенних полевых работ, правда, без особого энтузиазма,  когда каждая пара рабочих рук на вес золота,  они шли туда, куда укажет бригадир колхоза Ибрай абый: то на ток, то на склад, то в подвал на переборку картофеля, то в мастерскую …  Айгуль вместе с соседскими мальчишками и девчонками  ушла в посадки за грибами. Так что в доме была такая тишина, о которой так давно мечтала женщина. Да вот только не долго ей довелось наслаждаться ею. Вдруг брякнула щеколда ворот, тяжелые ворота открылись, пропуская женскую фигурку. Асия заторопилась ей навстречу.
  -- Ну, слава аллаху, хоть ты дома. Деревня словно вымерла. Никого нет, все разбежались кто куда. Что за томашное время?!
  --Проходи, Сажида апа, здорова ли?
  --Да чего со мною станется. Тут поважней моего здоровья события развиваются. Ты сегодня радио то слушала, дочка? Чего-то я ничего не поняла. Куда девался Горбачёв?  Сегодня с утра какое-то ГКЧП все выступает. Что это такое? Кому это не угодил Горбачёв? Что ж теперь война будет что ли?  Господи, все гражданскую войну обещали,  довели страну, что же теперь будет? 
  Асия  внимательно слушала соседку, на лице которой без особого труда можно было прочесть растерянность, недоумение, даже какую-то печаль. Последние годы бабушки-активистки смотрели выступления Генерального секретаря вместо сериалов, а потом выходили вечерком на лавочку возле ворот и обсуждали услышанное. После стольких лет  управления страной  Брежневым, который уже без поддержки и к трибуне подойти не мог, непонятно что читал с трибуны (было ощущение, что он жует слова), Андропова и Черненко у руля государства встал молодой, энергичный, пытающийся разобраться в происходящем, вывести страну из застоя. Все были готовы затягивать потуже пояса: лишь бы потом жилось лучше.  И вдруг что-то происходит. Асия усадила её и, пройдя во вторую половину дома, включила телевизор.

     Глава 16
               
     Алсу очень нравилось спать в саду. Под яблоней  отец поставил старую кровать.( Ему и самому нравилось иногда там полежать.) А нынче август выдался особенно  теплым и  Алсу  иногда одна, иногда с подружкой  оставалась ночевать у них  в саду. Как здорово было смотреть на звезды на черном бархате небосклона, слушать пение птиц на рассвете, наблюдать, как поднимается солнце, а утром на завтрак срывать золотое яблочко такое спелое, что видны коричневые семечки внутри. Его и жевать то не нужно было, откуси, оно само во рту и растает.  Они с Люсей дружили  еще с детского сада. Вместе учились в школе, вместе поступили учиться   сначала в медучилище, а затем и в институт. И в общежитии  жили вместе.   Каникулы вот-вот закончатся, а они еще ни разу не искупались. Вот они еще с вечера и  договорились сходить на Казанку, полежать на песочке, на людей посмотреть, себя показать. Закончив дела по дому, собрав сумки, девушки  направились претворять в жизнь задуманное. Путь был неближний, но хорошо уже то, что все под горку.  Вот и он так  называемый «третий песочек».  На берегу  в песке копошились дети. Чуть поодаль, в траве,  подростки играли в карты. Вода в Казанке была теплая, теплая, словно парное молоко.  Накупавшись в волю, девушки вышли на берег и легли на горячий песочек. Какая благодать! Кто сказал, что нет рая на земле?!   
  --О, привет, девчонки!—послышался знакомый голос. Алсу подняла голову.
  --Привет, привет!  Ба, какие люди! Какими судьбами?  Какие у вас шляпы, вот бы нам такие.
  Люся, нежившаяся под солнышком, открыла глаза, приподнялась на локте, чтобы лучше рассмотреть вновь пришедших, но сразу же потеряв интерес, плюхнулась  обратно на песок.
  --Если вам нравятся наши шляпы, можем и презентовать, правда, Борис? Снял свою шляпу, сделанную из газеты «Комсомольская правда», и передал Алсу.
  --О, Вакип, спасибо за подарок, как-нибудь научишь и делать такой же, --  сказала Алсу и надела на голову его шляпу. Борис подошел к лежащей Люсе  и надел на её голову свою шляпу.
  -- Светленьким девушкам нельзя на солнышке лежать, обгоришь, вон уж и нос облупился, кто ж полюбит такую…
  Девушка даже не шелохнулась. Словно её и не интересовали эти подтянутые, бронзовоцветные ребята без пяти минут офицеры. А ребята,   разбежавшись, нырнули    прямо с берега и вынырнули   на середине. Они резвились как в детстве. Брызги, с шумом  разлетающиеся в разные   стороны, на солнце переливались всеми цветами радуги. Алсу любовалась ими.  Люся, приподняв шляпу над лицом,  сказала: «Слушай, давно хотела на тот берег, ты не составишь мне компанию?» Алсу с удовольствием согласилась. Попросили ребят захватить домой их учебники, а сами перебрались на тот берег. Они долго бродили  по нескошенным лугам, склоняясь то над одним растением, то над другим. Вспоминали их названия, способы  применения. Им обеим нравилось это занятие, и они с удовольствием  со всеми тонкостями рассказывали  о них всем, кому это было интересно. Шли они, шли и, как в сказке,  подошли к изгороди.
  --Как ты думаешь, что бы это значило?—спросила Алсу, ты знаешь я никогда не бывала здесь. Но скорее всего это  сады плодопитомника.
  --Ты думаешь?! А я думала, что у них сады только там,  за дорогой.
  Люся, заглядывая через щели  высоченного забора, пыталась определить, что же все-таки  там, по ту сторону забора. Конечно же , они бы, как бы не  обуревало любопытство, разумеется, через забор бы не полезли, но тут появился великий соблазн: в заборе не хватало двух досок. Девушки переглянулись и со словами: « Ну, стало быть, сам  бог велел», друг за дружкой полезли в эту щель.
  -- Слушай, Алсу, да здесь же вишня растет, смотри. Весь куст был усеян темно вишневыми плодами. А какой запах от них исходил! Здесь каждый бы голову потерял. Девушки стали рядышком и  сорвали по вишенке. Сок готов был вырваться  из тонкой нежной кожицы фонтанчиком. Положив ягоду в рот, девушки замолчали, продлевая наслаждение. Пальцы тут же окрасились вишневым соком. Девушки, тихо разговаривая, продолжали срывать  вишню. Наевшись, они до краев наполнили шляпы, подаренные ребятами из соседнего дома. И только они собрались домой, как из-за кустов появилась голова мужчины. Алсу еще ничего не сообразила, как  в него полетела  шляпа с вишней. Люся, ни минуты не задумываясь, швырнула в него свою шляпу, которая вообщем то пролетела мимо носа Алсу и как только она не задела её. И бросилась наутек со скоростью горной лани. Алсу бросилась вслед за ней. Бежали через кусты, цепляющиеся  за волосы, крапиву, обжигающую голые ноги. Девушки одновременно добежали до изгороди, никому и в голову не пришло по пути сюда на бегу разговаривать. Перед Алсу была брешь в заборе , да такая, что могла проехать лошадь с телегой, а в это время Люся, отличница, студентка, комсомолка, которая терпеть не могла уроки физкультуры, влетела на  двухметровый забор и  ловко спрыгнула   по другую сторону . И только  сейчас девушки поняли, что за ними и не думал никто гнаться. Сели они в траву и покатились от смеха.
  --Люсь, а ты чего это вздумала  на забор то влезать? Вон какая дырища…  Боялась  застрять в ней что ли?
  --Смешно ей,  это я тебя с твоей вишней от позора спасла. Чё прижимаешь то?  Раздавишь ведь…Отпусти уж…
  --Ха-ха-ха, --смеялась без удержу Алсу. И как это ты меня спасла, чего-то я, видимо, пропустила. Девушки смеялись до слез.
   --Ах, она и  не заметила!  А ты не видела, как моя бедная шляпа с вишней взорвалась на голове этого мужика.
  --Ха-ха-ха… живой ли уж, бедный…
  Немного отдохнув, девушки смеясь и чертыхаясь направились в сторону речки, угощаясь оставшейся вишней сами и угощая всех желающих.
               
               
   Глава 17
               
  На дворе ночь. Да такая темная, что без особой надобности выходить из теплого,  уютного дома и выходить не хотелось бы. На высокой кровати, на куче подушек то ли лежала, то ли сидела  Глафира. Нижняя половина до пояса была в гипсе.  На кухне за столом, обхватив голову руками, сидел Михаил. Даже странно, но с того самого мгновения, как он увидел жену в гипсе и услышал из уст врачей диагноз, он напрочь отрезвел.  Он до кончиков ногтей чувствовал, что его жизнь неумолимо входит в черную полосу. И самое страшное: он понимал, откуда дует ветер. Можно врать кому угодно, соседу, начальству, судье, но Бог то все видит, от него то куда бежать?
  --Миша, --послышался хрипловатый голос жены,--поди-ка сюда.
  --Ну, и чего тебе на сей раз?
  --Судно бы мне, Миш… И курил бы ты поменьше, дышать нечем…
  Михаил нехотя поднялся, прихрамывая, направился к жене, по пути прихватив из темнушки судно. В тот момент, когда он начал подкладывать под неё это приспособление для немощных, в окно тихо и нетерпеливо постучались.
  --Чего стоишь, окаменел что ли? Беги, открывай дверь. Алешенька пришел. Дурень старый,-- засуетилась Глафира. Если бы не гипс, полетела бы на крыльях.
  Михаил открыл дверь, в дом вместе с сыном вошли ещё два великана. Они так и остались стоять в прихожей.
  --Батя, ты бы окна закрыл поплотней, да и свет можно выключить…-- сказал негромко Алексей и, не снимая с ног тяжелых ботинок, прошел в комнату к матери.
  --Привет, мамулечка, как ты? Я тут денежку принес тебе на операцию, да и так по мелочи. Ни в чем себе не отказывай. Только спрячьте хорошенько и никому не говорите про них.  И еще, мамулечка, меня некоторое время не будет, придет время вернусь. Поняла? На заработки  поеду. Здесь ведь сама видишь, нет ни работы, ни денег, --сказал он, целуя соленые от слез щеки матери.—Ладно, я заскочил только на минутку, вот кое-что возьму и в путь. И кто бы не спросил, вы меня не видели, поняли?
  Не успела Глафира что-либо сообразить, как за сыном закрылась дверь. Крадучись, на цыпочках зашёл, крадучись на цыпочках и вышел. Всю ночь Михаил простоял на коленях  перед образами. (Кто бы сказал год назад ему об этом, послал бы куда подальше.) А утром  не смог встать, так и лежал на полу, уставившись в потолок. И если бы не стоны жены, её завывание, ни за что бы не встал.
  --Миша, мне плохо. Ты бы встал. Мне вон постель сменил бы. Не удержалась я. Вся спина горит. И чего ты всю ночь бормотал? Тебе б давно понять пора: до царя далеко, до бога высоко. Здесь нужно жить и сейчас.
  --Глафира, убил бы я тебя, суку,-- прохрипел  он, задыхаясь от злости.—Все из-за тебя… Ты чего дурочку строишь? Все тебе было мало. Чего нет у себя, всеми правдами и неправдами добывала. Врала, глядя в глаза. А на суде помнишь: здоровьем клялась?
  --Подожди-ка, подожди. А это не ты ли клялся здоровой ногой?
  --Ты меня, что за дурака что ли держишь? Я своей что ли клялся? Тебе все это было нужно, вот твоей ногой и клялся. Что получила?! Жизнь под откос. И сына упустили, все на тебя понадеялся. Ты чужое под себя гребла, и сын пошел в тебя. Зависть всю тебя изнутри съела. Было сердце, да было ли, а теперь вместо него кусок дерьма. Как жить то с ним будешь?—он выдернул из-под неё мокрые и вонючие простынь и небольшой матрасец, постелил другие и вышел из комнаты. Его всего трясло, лихорадило. И самое страшное: пить не мог. Напился бы как прежде, позабыв все на свете, может бы, и  полегчало. Да нет, от одного только вида заветной, его выворачивало наизнанку. Видимо, время пришло отвечать за все сразу.