За ради бутылки

В сырой нетопленой комнате сидят четверо. Плечами друг к другу. Одеты они не по сезону, в брезентовые куртки с утепленной подкладкой, в коих ходят муниципальные коммунальщики. Из углов тянет запахом мочи и нестираных носков. На полу – рваньё, грязь с улицы и мусор. Поблекшие обои в углах местами потемнели от влаги, вздулись, местами же отслоились, и скрутились на краях. В окна еле-еле сочится с улицы утренний свет. Стекла грязные - заляпаны смесью, похожей на бетон. Солнце давно уже не заглядывало сюда и не освещало эту скоромную комнатную убогость: затёртые, но еще достаточно крепкие сталинские ампир-стулья, скособоченный стол на трех ножках и рваную с обвисшими по бокам пружинками раскладушку, заваленную фуфайками и истлевшим тряпьем. Четверо двигают указательными пальцами по столу, будто рисуют тайные масонские знаки. Это они фасуют по кучкам монеты: рубли, пятерки, двушки, десятки... Лица их напряжены. Один из них, тот, что восседает на стуле с округлой спинкой с потускневшими рисунками звёзд, гербов и колосьев, бубнит протяжно и с хрипотцой:

- Сему восемь будет пятнадцать... пятнадцать положим в маленькую кучку, полтинничек к жёлтеньким. Итого получилось триста пятьдесят семь рублей осьмнадцать копеек. На бутылку хватит.

Последние слова произнеслись, очень торжественно, без хрипотцы, с особым голосовым нажимом на предпоследний слог.

Пятый, прикорнувший в правом углу от окна, услышав сквозь сон столь важные для него слова о бутылке, завозился, по-детски засучил ножками, но подняться с пола так и не смог. Снова замер в неподвижности, разбросав по сторонам руки.

Вдруг надрывно скрипнула дверь. Вбегает худой, низкорослый мужичок, в подшлемнике монтажника. Взгляд у него, как у игрока в рулетку - цепкий и авантюрный. На нижнюю челюсть свисают до подбородка черные, давно нечесанные хохляцкие усы. Рот - полуоткрыт, нижняя губа топырится бортом лодочки. Из носа, по усам течёт прозрачная блестящая юшка.

- Мишка, Ванька, Юрбаш, Толяша ! Хватайте мешки ! И быстро к обрыву, на глиняную тропку, спускайтесь вниз до свалки. Там Венька в кучах хламья бабло надыбал на сто тысяч косарей, а можа на лимон с гаком !
- Да ты шо ! - Вытаращил глаза Ванька.

- Не может быть ! - Отёр шершавой ладонью жёлтушное лицо Мишка.

- Ммммм... - Замычал в углу пятый.

- Брешешь ! - Не поверил Юрбаш. - Это разводилово ! Опять в смешки играишси ?

- Зуб даю ! - Рванул на себе ворот рубашки мужичок с вислыми усами, обнажив у шеи наколку: "Родина моя, новочеркасский обезьянник". - Сам лично трогал доллары, юани и рубли. На шершавость проверял. Бабло чистое, без фанеры !

- Да ты шо ! - снова вылупил и без того округлые от удивления глаза Ванька. - Так и что теперь делать ! ?
- Мешки, говорю, хватайте, лохи ! Сейчас братва, богудонская или пёсовская налетит, похапает за пазухи госзнаки, в штанины насуют, в носки попрячут и по хатам с баблом разбегутся ! А вы, касперовские, кроме шелухи и ржавой сыпанки ничего не поимеете !

Первым в дверь рванул Ванька. За ним ополоумевший Мишка. Юрбаш вроде как и дернулся за дружками, но приподнявшись со стула, затоптался на месте и, потупив к полу взгляд, начал высказывать сомнения:

- Откуда на свалкебабло ? А если есть, то все оно меченное ментами, с надкусанными углами.... Это разводилово ! Ты нас, Жопленок, лохотронишь, на дыбу честь нашу вешаешь за ради хохота.

- Ну как хошь, - Махнул рукой вислоусый мужичок в подшлемнике. - Завтра жалеть будешь, сейчас пацанва с баблом придёть и радостно пиво жрать зачнёть, бутылками швыряться из окон и блевать где попало, да над тобой олошаренным хохотать.

Юрбаш повернулся к двери лицом тяжело, нехотя, будто его три трактора вытягивали в поворот и, одернув за подол брезентовую куртку, медленно поковылял к выходу. Дверь скрипнула и хлопнула. В комнате остался только вислоусый, Толяша и пятый в углу.

- Ммм... - снова замычал пятый и забил ногами о пол.

Вислоусый обернулся на шум. Сощурился, вытянув шею. Потом резко отпрянул. Вжал голову в плечи, будто готовясь к прыжку и заговорил тонким, ослабшим голосом:

- Так то ж Венька... Какого черта... Он же как третьего дня сдох... Воскрес, че шо ? Мы ж его с братвой всей свалкой хоронили и три дня поминали. Откуда он у тебя тут, Толяша ?

- Ожил... чертяка...- продолжая передвигать монеты по столу, буркнул неохотно Толяша. - Как я его опохмелил перед похоронами с утреца, так он и задрыгал ногами, забился в благородных конвульсиях. Потом встал и пошел. Теперь у меня тут мыкает... забодал ужо.

- Кого ж мы его три дня назад схоронили ? Сам лично крышку гроба гвоздями собачил… Веня, не пугай меня, побойся Бога.... - Запричитал, сдвинув подшлемник к макушке, вислоусый.

Глаза его потусторонне, не по-человечьи заблестели, захлопали ресницами.

Толяша обернулся на вислоусого, посмотрел на него прозрачными глазами и подумал про себя:" Сейчас и этот, упырёнок свалковый, упадет, замычит дико по-покойницки, ногами задрыгает,... Артист, шалавный ! Всю нашу свалку на разводиловах опоскудил и опозорил... С моей конторой уже никто дел не хочет иметь.
Участковые ментовские пальцА гнут, ставки повышают за цветметалл и тайный ухорон людишек бизнесменных и кредитных, бандюками до смерти забитых.»

- Отстань, не помню... - снова буркнул он. - Хмыря какого-то закопали... По свалке их много бродит... Неделю назад ходил-ходил один, на бутылку клянчил, потом опух и у кучи с рубленным асфальтом и по утру сдох. Ну мы его вместо Веньки и затолкали в гроб.

- Подожди, что-то ты не то говоришь... Свидетельство о смерти ритуальщики на Веньку же выписали ? Паспорт его отобрали. Врачи смерть констарировали…

- Да какая разница ! Венька лапти склеил или не Венька...

- Большая ! Сейчас братва прибежит на свалку, узнают, что Венька понарошки откинулся, загоношится, правду начнут искать, морду мне зачистят. Я же отослал их туда за кладовым баблом специально, чтобы хвосты обрубить и оправдаться Венькиными похоронами, мол-де это он братву кинул и местопребывание клада в могилу уволок. Какой с покойника спрос ? А нам с тобой одну бутылку лучше на двоих разделить, чем на пятерых.

- Ну так, что стоишь ? Бери пятаки и гони на Слуцкую, в комариную пустынь, за водкой или на Овражью, к Людке, она для меня пару утильных бутылок на прошлой неделе припрятала...

Вислоусый подскочил к столу, сгреб грязной пятерней на угол самую большую кучу монет и ссыпал ее правую, такую же черную от грязи ладонь. Монеты приятно зазвенели. У Толяши от этого звука поплыла улыбка по морщинистому, давно немытому лицу, задергался левый глаз, задрожал подбородок и забурчал желудок, а внутри поплыла приятная теплота.

- Ну ладно я побег, надо успеть опохмелиться, а то толпа обманутых скоро сюда прискочит - шуму будет на всю хату, рюмку не дадут донесть до рта, - затараторил вислоусый, нахлобучивая на голову до бровей подшлемник. - Вот какая нерасторопность получилась, ай, яяй...- вместо Веньки бомжа какого-то спровадили на тот свет... Чичас его там Бог мучит вопросами, типо: "Кто ты такой ? Я ждал Веньку, а тут ты нарисовался, безбожник. А ну пшёл назад, на свалку свою"....

Закатив глаза к закопченному и облупленному потолку, вислоусый вздохнул. Помолчал, поёрзал ногами. Потом, опустив взгляд, взглянул на расхлыстанного Веньку.

- Скажи, Толяша, а этого дурика, возрожденного, будем в долю брать, как невинно убиенного по сумотошности, и чуть было ухороненного страждущими по оплошности... Остограммить его надо...

- Пусть спит себе...

- Ммммм... - замычал Венька и взбрыкнул ступнями. - Мммммм...