Глава первая 4 В жёлтой долине Шантадирага

Примерно на середине лестничного пролёта мне встретился импозантного вида молодой белокурый мужчина в дорогом сером костюме, с приятным открытым лицом и в очках. Он ничего не сказал, но учтиво приподнял шляпу прежде чем разминуться со мной. Поскольку на мне в этот миг шляпы не было, я просто сказал: «Здравствуйте» - и прошёл мимо. Однако, что-то в его лице показалось мне неуловимо знакомым. В другое время я даже, наверное, напряг бы память, постаравшись сообразить, где мы могли встречаться, но сейчас мне было не до него.
Мэрвиль уже собирался уходить, и моё появление на пороге его совсем не обрадовало.
- Что вам угодно, доктор Уотсон? - сухо спросил он. - Изложите ваше дело возможно кратко - у меня совершенно нет времени.
- Короче не бывает, - сказал я. - Мне нужна работа. Я готов исполнять любые обязанности.
- Думаю, что готовы, - насмешливо откликнулся, Мэрвиль, окидывая меня взглядом с ног до головы - уверен, от него не укрылось ничего: ни грязь под ногтями, ни многочисленные мелкие порезы, ни слишком давно не видевшие парикмахера волосы. - Вот только вопрос: готов ли я вам позволить исполнять какие бы то ни было обязанности в моём госпитале. В прошлый раз вы высказались обо мне и этом заведении, насколько я помню, несколько презрительно, но, согласитесь, что хоть мы и предоставляем места пациентам муниципалитета, они всё же не крысы, чтобы набивать на них нетвёрдую руку пьяного хирурга.
- И под пьяным хирургом вы, конечно, понимаете… - невольно начал закипать я.
- Вас, - ничуть не смутившись, кивнул Мэрвиль. - Вас, Уотсон. Общеизвестно, что после пяти часов вечера трезвы вы не бываете вовсе. Мы долго терпели это, зная, какое горе вы перенесли, но всякому терпению приходит конец.
- Так поставьте меня в утренние часы, - жалко улыбнулся я, всё ещё надеясь свести его претензии к шутке и получить место хотя бы помощника врача.
- Сейчас утренние часы, - задумчиво сказал Мэрвиль, - не правда ли? Протяните-ка ваши руки вперёд, Уотсон…
Я быстро убрал руки за спину:
- Да, я знаю, что пальцы у меня дрожат, но я и не прошусь оперировать - позвольте мне курировать палаты - для этого ведь не нужна твёрдость руки.
- Нет, - сказал Мэрвиль, качая головой. - Вы ненадёжны. Поймите меня правильно, Уотсон, лично мне - да и не только мне - вы глубоко симпатичны, но я отвечаю за госпиталь, поэтому не могу вам позволить работать в нём в настоящий момент. Прошу вас, если вам станет лучше, если вы оставите это…эту дурную привычку, я с распростёртыми объятьями приму вас снова хоть консультантом, хоть постоянным оперирующим хирургом, но сейчас - нет.
- Сейчас - нет, - угрюмо повторил я. - Вы же понимаете, что в другом месте меня тем более не возьмут без того, чтобы расспросить вас обо мне.
- Ну так я скажу правду: вы - отличный хирург, но, увы, спившийся отличный хирург.
- Что вы мне оставляете, в таком случае? Криминальные аборты? Лечение шлюх от перелоя? Или попросту сдохнуть с голоду? Вы меня знаете не первый год, Мэрвиль, и я никогда не подводил вас - не кажется ли вам, что теперь, когда у меня настала чёрная полоса в жизни, так обойтись со мной - жестоко?
Лицо Мэрвиля побагровело:
- Перестаньте давить на жалось! - крикнул он, стукнув кулаком по столу. - Вы - пьяница, и вы врачом не можете работать! Идите на фабрику! Идите в доки! Спросите ваших друзей-собутыльников, чем они зарабатывают на жизнь. Спросите их совета и следуйте ему, а меня оставьте в покое!
Я повернулся и вышел из кабинета.
Мэртон ждал в коридоре, небрежно привалившись плечом к краю оконного проёма.
- Впустую? - мягко спросил он меня, отлипая от стенки. - Последние слова я слышал. Что думаете делать?
- Напиться, - честно признался я - с Мэртоном хитрить не было смысла.
- Это от вас не уйдёт, - хмыкнул Вобла. - Может быть, вас теперь прельстит моё предложение?
- Насчёт работы в морге? Таскать трупы и мыть секционные столы?
- Если будете в себе, доверю и вскрытия.
- Вы очень добры, - почти без иронии сказал я. - Но нет, Мэртон. Эти стены видели меня в операционной, аудитория помнит мои доклады… Я не смогу.
- Так что, в доки?
Я улыбнулся:
- Самое время взрезать себе вены или пустить пулю в лоб…
- К этой глупости прибегнуть никогда не поздно… Слушайте, но у вас, я слышал , есть деньги - вы получили какое-то наследство или что там…
Я покачал головой:
- Это не мои деньги. Принадлежат одному мальчику, оставленному на моё попечение. Он содержится в частном пансионе для сирот, на его содержание ежемесячно перечисляется определённая сумма. Те деньги трогать я не могу.
- Ясно, - Мэртон понимающе покивал головой. - Уотсон, вы - хороший человек, но я понять не могу, какого чёрта? Горе? Никакое горе не выдержит остроты в течение пяти лет - вы, должно быть, даже лицо своей жены забыли и давно смирились с тем, что её нет в живых. Так какого чёрта?
- Никакого горя, Мэртон, - я покачал головой. - Горе не заставило бы опускаться на дно - поверьте. Просто однажды, года три назад, когда я ещё пытался быть человеком, мне вдруг пришёл в голову вопрос и засел там, подобно гвоздю: а что я вообще тут делаю? У меня не осталось родных, я не нажил друзей, не оставлю от себя ничего, когда подохну в подворотне. Холмс когда-то привил мне вкус к острому и солёному, встречающемуся в его жизни в достаточном количестве. А теперь моя жизнь - преснее некуда, и меня с утра до ночи стало тошнить от этой пресноты - я куска не проглочу. Так что вы напрасно меня жалеете - всё прозаичнее. Я пью не столько от горя, сколько от скуки.
- Вы мне беспардонно врёте, - фыркнул Вобла. - так я и поверил, что такой человек, как вы, будет губить себя и спиваться единственное - со скуки. Если это не острое горе, то острая вина, во всяком случае. Скука ещё никого не заставляла помышлять о самоубийстве, разве что человек уж совсем дурак, и рождён по ошибке. Но вы-то отнюдь не дурак, Уотсон, дураком никогда не были. Вам сейчас гордиться нечем - вот и не лезьте в бутылку - поработайте у меня в морге. Это кусок хлеба, в любом случае, и занятые полдня. Соглашайтесь. Будь это не вы, а кто угодно другой, я не настаивал бы, и дело не в жалости - напрасно вы так думаете. Мэрвиль разбрасывается людьми - это очень глупо. Ну а я в вас верю, мой дорогой. Так что? По рукам?
- Мэрвиль не согласится - он зол на меня.
- Мэрвиль мне и словом не возразит. Кроме того, это вообще не его дело, и в морге он не бывает. Ну, что ли? Да? Говорите: «да».
- Да, - послушно сказал я.
- Приходите завтра - я покажу вам интереснейшее вскрытие. Жалование небольшое, но на плату за квартиру, кусок хлеба с маслом и виски вам хватит.
- Спасибо, Мэртон, - сказал я угрюмо, глядя в пол.
- Не за что - мне нужен толковый помощник больше, чем вам эта работа. Ну, до завтра.

МЭРТОН

Я стоял и смотрел ему вслед, и прекрасно понимал, что он прямо сейчас зайдёт в ближайший паб и напьётся, и никакими уговорами этого не изменить. Он пил, не переставая, уже не первый год - сначала понемногу, чтобы заглушить тоску, потом, поскольку тоска, видимо, малыми дозами не заглушалась - больше и чаще. А за последние месяцы я вообще впервые видел его более или менее трезвым.
Это было тем больнее, что я любил Уотсона больше, чем любого из своих коллег - ровный, неизменно приветливый, он казался всегда воплощением добропорядочности без ханжества и интеллигентности без снобизма. Щедрый, честный, сострадательный, умеющий держать себя в руках, не смотря на всегда живую эмоциональную реакцию души на чужие успехи и неудачи, никогда никому не старающийся угодить против воли, Уотсон был, пожалуй, образчиком джентльмена с совершенно неискажённым пониманием добра и зла. Дружба с Холмсом сделала его, пожалуй, немного циничнее и сдержаннее, чем это полагалось по его природе, но ничуть не испортила свежий и беспристрастный взгляд на мир и человека в мире. Он, разве что, сделался терпимее к тому, что раньше, возможно, могло его возмущать до глубины души, и пациенты, видя такое дело, без лишнего стыда порой поверяли ему самые сокровенные тайны, о которых умолчали бы Роксуэллу или Росту.
Видеть, как такой человек скатывается в бездну собственной гибели, было невыносимо, но что я мог поделать. Разговор с Мэрвилем ничего не дал - Мэрвиль отличался щепетильностью и злопамятностью, а Уотсон при последнем разговоре с ним не стеснялся в выражениях. «Я не занимаюсь благотворительностью», - отрезал он в ответ на мои доводы и тут же вручил мне приглашение на благотворительный бал фармацевтической компании. Я едва сдержался, чтобы не фыркнуть, и то лишь потому, что Уотсону моё фырканье вряд ли бы помогло.
- Ну. хорошо, - сказал я. - А не врачом? Например, мыть пол в секционном зале я могу его ангажировать?
- Что ж, - пожал плечами красный, как варёная свекла, Мэрвиль. - Если он уже пал так низко, что готов мыть пол в секционном зале, я не стану возражать.
- Он был хорошим врачом, - ради справедливости заметил я. - И он был в числе тех, кто сделал госпиталю высокую репутацию. Вы слишком легко выбрасываете на помойку человека, директор. Это не по-христиански.
- Мэртон! - Мэрвиль закатил глаза - Мне его ужасно жаль. Я готов плакать от жалости, но работать врачом он не может, поймите - я и самому ему готов сказать то же самое. Бросит пить - приму без разговоров и облобызаю, и велю заколоть в его честь лучшего барана, но сейчас вы просите о невозможном.
- Хотя бы продолжайте называть его «доктор Уотсон», - как о последнем одолжении попросил я.
- Хоть «ваше сиятельство», Мэртон. Но в операционную он не войдёт.
Я откланялся и ушёл, справедливо признавая, что большего Мэрвиль сделать всё равно не мог.
«И хорошо ещё, что Уотсон, скрепя сердце, согласился на моё предложение, - думал я. - По крайней мере, будет у меня на глазах»