Осторожно, злые гуси!

     Долгожданная  весна! Уже  была  такая  мысль,  что  и  не  дождемся. Но ее не зовут, не приглашают, её даже не купишь.  Когда наступает время, она сама приходит. Вот  и  сейчас, нахлынула  почти  внезапно! Солнышко, давно уже собрав  все  свои  солнечные  силы,  безжалостно  растопило остатки снега  и  без  всяких  сантиментов превратило его в воду. Только что, совсем недавно, синицы, собравшись в огромную и неугомонную крылатую толпу, изводили всю округу беззаботным чиф-фиканьем. Синички, сестрички меньшие - милые Божие создания! Они с великим на то упоением, непонятным нам, простым смертным, на днях носились из стороны в сторону, создавая непредсказуемую суматоху с неразберихой и сожрали, неугомонные, пару килограмм сала и мешок семечек за зимний период времени из кормушки, подвешенной к ветке абрикоса, стоящего возле крыльца моего дома. Теперь их нет, уже не видно.

     Весна. Налетела,  забурлила! Она неумолимо принесла  с  собой  не  только  тепло  и  нежность  ласкового  всеми  нами  любимого  солнышка,  красоту  весеннего  природного  разнообразия,  но  и  вместе  со  всем  этим  хлопоты,  заботы,  а  также  дополнительные  радости,  необходимые  для  хозяйственного  благополучия  и  жизненного  равновесия.  Навалилось,  завертелось,  закружилось! Прискакало,  нагрянуло,  придавило  и  приспичило! Вот, всегда так, только начинаешь думать о весне, как о чём-то хорошем, душевном, родном, нет, тут же в голову, вроде бы с утра беззаботную, начинают лезть всякие дурные мысли. Ну, их… отмахнись рукой!

     Всё, ведь весна! Буквально через мгновение, сиюминутное беспокойство уходит на десятый задний план. А все потому, что… Ручейки стремительно пробивают себе дорогу, унося с собой остатки прошедшей зимы. Они, словно дети, радостно резвятся под открытым нашим сердцам небом: искрятся, играются, переливаясь всеми цветами радуги, и самозабвенно наполняют окружающее пространство чарующим журчанием.

     Коты ходят, с первого взгляда, упавшего на них, напыщенные и важные, осторожно через ручейки переступают, переживают за свои белые тапочки. Но, они уже сейчас все с ума посходили! Да-да, котяры точно обнаглели до неприличия, дай им только на сухую поверхность выйти: носятся по крышам, как угорелые, скачут до безумия и орут до невозможности! А воробьи, что бестолковые вытворяют, с ума сойти и не встать: в лужах барахтаются, шумят на весь свет, лётают без правил уличного движения и по головам прыгают, мешая сосредоточиться! Я отмахнулся от чирикающих беспардонщиков и, под конец прогулки, оказался около места проживания Ивана Антоновича.

     На заборе, возле калитки, рядом с вывеской, где было обозначено название улицы и номер дома, висела табличка: «Осторожно, злые гуси». Вот ведь как, не собака большая и гавкучая, а именно, что гуси. А ведь всё началось с того, что кто-то из соседей зашёл однажды во двор, без ведома хозяев дома, и сам был совершенно не рад этому событию. Подошли два здоровенных гусака, не домашней, но дикой породы, словно явились, молча ниоткуда, и давай гоготать до самых облаков, устраивая гусиную вредную экзекуцию с непомерным шипением и щипанием через самые толстенные штаны на свете. После недружелюбного знакомства с ними  обязательно остаются несмываемые месячные синячищи, до которых чуть даже коснуться,  ох дюже вредно и невыносимо больно!

     Иван Антонович, мужчина пенсионного возраста, охотник и рыбак, местный любитель природы, с серьёзным видом подал руку для приветствия и, прикурив сигарету, присел на скамеечку, стоящую тут же, рядом…               
     - Иван, как же ты их поймать-то умудрился? – спросил я, опасливо, но с великим любопытством поглядывая на загородку.
     - Гусей? – сразу отреагировал Иван Антонович и тут же выдал, от всей своей охотничьей души, необходимую, но даже больше, интересующую меня информацию.

     Рассказ Ивана Антоновича.
     (Передать в суржике, очень даже колоритно бы вышло, но непонятно для русского читателя будет, поэтому даю свой перевод, но очень близко к удивительной речи.)

     В Чихурщине всё и произошло… Малыми поутру пымал. Раненько дело было.  Гуска выпасала свой выводок на асфальте, вернее к речке сопровождала, штук четырнадцать, наверное, вела, прям по дорозсце. Ведь она промеж сосен до лагеря, а там, туда к речке… Я ж на Ниве, по тормозам как дал, выскакиваю и… давай их ловить, хватать по одному, от меня-то хрен кто убежит. А они-и-и, оруть благим матом, словно недруги какие! Гуска так недобро, даже  сильно по злому подывилась, ещё на том свете, не дай Бог, припомнит, наверное. Не видел, как ещё гусак откуда-то привалил, они, оказывается, вместе были, тот тоже крылья настромил огроменные и распырещил в полном размахе. Одумался вовремя я, схватил только шесть штук, ещё сам не зная для чего. Азарт охотничий, до того, Вовка знаешь же, проснулся, что лишил меня последних чувств перед неоперёнными созданиями. Заграбастал, как тот мальчонка, шесть дитёнышей гусячьих, бивш не стал, и в машину пхнул под коробок.

     Так и привиз до хаты, где сел на пороге, а сам думаю, что ж сотворил, как с ними обходиться теперича буду и какую обузу сам себе приготовил? Они ж, пернатые, жрать-то хочут, такие же живые, как и мы. Сыпю всяку дрянь, порошу им, и того и того, а они не беруть, противятся. Я и так и эдак с комбикормом вместе, пишшат, спасу нету никакого! А потом, думаю, она ведь, як их кормила-то, гуска? Они ж травину сами не рвали… Мамаша в клюве принесёт, вот они и хавают, прямо из её рота. Тогда и я…  наберу в рот порошу, да одуванчиков всяких  и подставляю по одному, их к клюву новой мамки. Смотрю, начали по чуть-чуть исти… один, другий, пятый… Так и выкормил всех  до разу.

     Росли, покудова сами не поздоровели до нужных килограммов. Смотрю, разлетаться намылились, я им по началу крылья по отрезал, не поперек, а вдоль промеж перьев. Чтобы и красиво, и чтоб не улетали далеченько, а они бигти в разные стороны удумали. Тогда я схватил монок гусячий и в него крякаю. Хорошо, что на ум пришло. Чап, чап, чап – слухаю, по двору на асфальте разносится… идут родимые, все в сборе так и оказалися. Стал выпускать их, они сами на речку ходють, а на манок сбегаются коли мне треба. Сашок Бровашов приезжал, из фоторужа фотографировал, их потом в охотничьем журнале напечатали.

     Дело к осени уже було. Переправу оторвало пид Богучаром, так мне пришлось, аж через Момон до дому добираться. Поздно возвратились. Кто ж знал, что лиса у речки объявится? Вот она и давай их с пустыря шугать, видно одного и ухватила гусака. Я в манок позвал, но пришли тико пятеро.  Время к весне подошло, когда сосед удобрения рассыпал, а его дождём в лужи намыло. Вот ещё одна незадача, три гуски крякнули на совсим, напившись отравленной воды из лужи. Остались два гусака, оклемались, как самые крепкие. А ведь было три гуски и три гусака. Им ж шестой год уже как будет. Пробовал к домашней птице подпускать, а они на домашних ноль эмоции, как хохлы на русских. Убивать жалко, да они и так мне пользу большую оказывают. Сезон охоты настаёт, и у меня охота просыпается.  Делаю профиля из фанеры и их на антапки в поле привязываю, в смысле гусаков энтих, вот и выступают они в качестве приманки для пролетающих собратьев.  Когда косяк проходит, то самых первых не трогаю, а не то другим товарищам они расскажуть.

     Я те, Вовка, так кажу, что гуси самые что ни на есть умнейшее создание среди другой прочей птицы. И переговариваются промеж собой, словно люди, сам видал и слухал. Одна беда тико, как хозяйка пиде через двир, так и норовят её за ляху ухватить. А щипают так, что иной раз до крови и никак иначе. Меня, по честному тебе кажу, так уфигачил один из них, что аж с конца закапало, ей Богу, как на духу… через брючину, а под ей  поддевка ишшо була. Это мы, родные, так страдаемо по изуверскому, а если кто чужой нагрянет, караул, святые угодники  кричи, никто не поможИт. Гав, гав, гав тико, як самые злючие собаки на всем билом свете, кИдаются на всё, шо шевелится.

     Сделал вольер им высоченький, так смотрю, один намылился, представляешь, словно самолёт ахмириканский с палубы корабля…- вертикальным взлётом и через сетку. Сделает пару кругов, а я в манок и кричу: «Кеша, Кеша»! Моментально в двир опускается и ко мне за ногу скорее ущипнуть норовит. Я за клюв рукой, тода крылья расщеперит и давай ими по голове моей биться. Оттолкну, пинка дам, а он, упрямое создание, так и глядит, чтоб яйцо моё, именно правое отхватить, собака!

     Я их обох Кешами кличу. Как услышат имя, тут же гогочут на весь двир, соседов с коек подымая почём зря. Совсим ридными стали, убивать жалко, пусть живут, пока у самого здоровье позволяет. У меня и уток стая диких, я их перед охотой по тысячи рублей за штуку продаю, Охотники на подсаку приобретают с удовольствием, особенно москвичи, что развлечься на Дон приезжают.
    
     - Ой, заболтался я с тобой, мне ж пора бигти. Ты б зашёл, да сам и подывился на всё.
     - Зайду, зайду, посмотрю как-нибудь, – сказал я, протягивая на прощание свою руку.

     Иду до дому, размышляю, что какие люди интересные живут совсем рядом, а мне как всегда не хватает времени с ними пообщаться, посмотреть на быт и уклад. Ведь только в деревне ещё сохранилось столько всего удивительно важного и родного для простого человека, увязшего в городские кварталы со своей потребительской суетой. Ведь только здесь в деревне ещё можно встретить на каждом шагу совсем неравнодушное лицо, живое и милое твоему отзывчивому сердцу, искреннюю доброту и подлинную душевную человечность, не закрытые на замки и засовы придуманной современной отгороженностью мыслей и дум.

     Уже подхожу к своим ярам, а удивительное весеннее солнце очаровательным закатом играет переливами на плёнке и сотовом поликарбонате моих тепличных строений. Но, вот они… гуси нарисовались в безветренном небе. Прёт косяк белолобов, ведь в некоторых из них до четырёх  килограммов будет. Совсем рядом с косяком отдельные пары видятся. Гуменники – это самые крупные гуси, по пять килограмм, тяжеловесы ещё те, в неволе и до семи килограмм вырастают. Летят исключительно парами, вот ведь природа придумщица, как определила, вроде и те и те гуси, но летят и, то по-разному, чтобы все удивлялись их особой породности и отличным происхождением. От косяка метнулся, было, разведчик вниз к теплицам, да загагакал на гусином языке своим родственникам, что те немедленно стали круги над плёнкой нарезать, ведь видится она им водным пространством не иначе. С каждым кругом ниже и ниже… Бац, дошло до голов пернатых. Полетели дальше… Эх, думаю, небось разведчику достанется от главаря ихнего, когда пристанище себе найдут. Гляжу, за леском в яру опустились. Там вода с зимы стоит, вот и пристроились на ночлег. Не долго, думая, беру ружье двустволку и четыре патрона, почти ползком по ветру к ним подкрадываюсь. Охотники сказывали, что таким вот образом, с четырьмя патронами, дуплетом и скорой перезарядкой, восемь гусей умудрялись шлёпнуть, и пяток подранить, по целому стаду стреляя. Подползаю из-за выступа, вот они… отдых ночной устроили. Минут пять наслаждался видами  гусячьими. Засмотрелся и очаровался так, что даже про ружьё забыл, охотничек.

     Ну, их, в баню, думаю… во дворе с десяток уток ходят, и индюки ещё есть. Пусть отдыхают… завтра снова в путь, не одну ещё тысячу километров порхать в облаках им. Осторожно, боясь лишний раз потревожить пернатых гостей, иду к дому… Уравновешенный, спокойный и довольный за новый добрый день.

     Продолжение…