Преодоление - 3

(Начало в «Преодоление – 1» - http://www.proza.ru/2016/03/05/311)

                3
                ТРЕТЬЕ СЛАГАЕМОЕ

 В этот день Люся ушла из своей «родной бухгалтерии» сразу после обеда. Она была очень довольна и местом работы и самой работой. Это ее отец надоумил, и Юра не возражал: мол, ей видней. А вначале-то, закончив экономический факультет, попала на завод, в большой цех... но, слава богу, через два месяца ушла в декрет. Больше года потом сидела с Андрюшкой, ну и на завод не вернулась: уволилась «по собственному желанию». Поступила в свою «родную бухгалтерию» при Доме культуры.

 Вот где была благодать! В комнатке их там раз, два, три... итого — четыре женщины вместе с главной бухгалтершей. Живут душа в душу, понимают друг друга с полуслова, и работа идет нормально. А если надо, можно и уйти пораньше. Вот и сегодня Люсе было надо...

 Сразу поехала в центр. Зашла в универсам, набрала в металлическую казенную корзинку молока, хлеба, масла, как раз при ней вынесли на прилавки творожные сырки и сметану в баночках, — корзинка получилась полная.

 После универсама с туго набитой хозяйственной сумкой Люся заспешила в ЦУМ. Потолкалась у прилавков, померила шляпки, которые раньше не видела в магазине. Шляпки ничего: модная форма — чалма, зеленоватый цвет — к глазам... «Да ладно, — решила, — как-нибудь с Юрой зайду». Купила очередную пластмассовую машинку и, сев на автобус, поехала домой. Зашла в ясли за сыном — решила забрать пораньше.
Андрюшка, облаченный в длинную цигейковую шубку, обмотанный по самые глаза шерстяным платком, держался за мамину хозяйственную сумку и с трудом перебирал ногами. А Люся смотрела на него и какой уж раз удивлялась: «Сам идет, сам!»

 В однокомнатной квартире Малининых — пианино, полированный стол, шесть мягких стульев, шифоньер, тахта, детская деревянная кроватка с зарешеченными боковинками, — все стоит в комнате вдоль стен. А посередине — небольшой темнозеленый палас, похожий на лужайку. Единственное свободное место, по которому бойко ползал, а сейчас уже вовсю ходит Андрюшка.

 Люся взглянула на будильник: до прихода Юры еще часа два. То ли ужин готовить, то ли пол вымыть... Решила начать с пола. Надела старый, выцветший халатик, глянула вниз: короткий до невозможности! Сшили, когда она еще в школе училась. Но он нравился Люсе: простой, ситцевый, делай в нем по хозяйству все, что хочешь. А дорогой, венгерский, что на свадьбу купили, вон, в шифоньере висит уже почти четыре года. Редко надевает. Есть у нее еще халат, который обычно и носит, но иногда надевает и этот, коротенький. Знает, что и Юре он нравится. Говорил как-то: «Ты у меня в нем, как девочка». Да и самой приятно чувствовать, что еще влезаешь в девичью одежду — не растолстела! Не то, что некоторые после родов.
Провела руками от груди к бедрам: фигурка сохранилась! Правда, в бедрах стала пошире, так это ничего.

 Начала мыть пол. Подлезала под стол, под Андрюшкину кроватку, переставляла стулья с места на место... Тесновато. Вздохнула: Юре сказали, что получит двухкомнатную лет через шесть. Шесть лет! А могли выгадать время, да все тянула, не напоминала ему про заявление в цехком. И он тоже не торопился. Говорил, что у них на заводе с жильем туго, люди еще на частных квартирах живут, в неблагоустроенных домах, словно сам себя уговаривал и ее тоже: мол, без толку заявление подавать, расширят не скоро. Чего выжидал, видать, и сам не знает... А она, конечно, на отца надеялась: обещал устроить двухкомнатную в их же кооперативе, да пока не получается. Юра, видно, тоже надеялся, что они смогут обменять однокомнатную на большую. Все собирается сам обменом заняться, уже несколько раз покупал рекламки, звонил кому-то: что меняете да на что. Она стала убеждать Юру подать заявление в цехком: обмен дело долгое, вдруг на заводе с жильем быстрей получится. Да и отец советует. Юра согласился.

 Отец давно говорил: вот работал бы Юра у него на фабрике — жили бы уже в двухкомнатной. А то и в трехкомнатной! Был бы у Юры свой кабинет. Юра смеется: зачем ему кабинет. Он что — писатель или деятель какой, который еще и дома работает?! А при чем здесь это? Разве было бы плохо? Если не кабинет, то сделали бы детскую.

 Люся присела на стул. Вспомнила, что вообще-то в этот раз, когда она забегала к родителям, отец довольно уверенно говорил, что поможет обменять квартиру. Причем — на государственную!.. И еще отец сказал, чтоб она Юре пока ничего не говорила: хочет через его завод как-то помочь, потому, мол, не обязательно все знать, ему же будет спокойней. Она, правда, что-то вдруг затревожилась: «А Юре за это ничего... не попадет?» — «Да что ты, дочка?! Все будет законно». Так ничего и не поняла: почему тогда об этом нельзя сказать Юре? Видать, не так уж все будет законно. Но не стала отца расспрашивать. Какое ее дело? Да и разве он стал бы с ней разглагольствовать на эту тему? И она ничего Юре не говорит, хотя, конечно, хочется поделиться, у нее секретов от мужа никогда не было. Но вдруг ничего не получится, будет перед Юрой неудобно: мол, вот отец только обещает. Радостная надежда охватила ее: нет, если отец сильно захочет, то все сделает! Все у него получится! Вот, когда они с Юрой решили пожениться, отец сделал свадебный подарок: купил кооперативную квартиру. Замдиректора фабрики! Не шуточки!

Потом Люся домывала пол, готовила ужин, стирала, аукаясь с Андрюшкой, и хотела, чтоб скорей пришел Юра. Хорошо, когда они все вместе...

 Малинин быстро шагал к своему дому, крупнопанельной пятиэтажке, с которой начинался жилмассив. Прямоугольные коробки домов айсбергами возвышались во мраке среди ветвистых деревьев и кустарников, густо засыпанных снегом и издали похожих на застывшие волны. Кое-где уже успели расчистить дорожки, но под ногами снега еще много. Почти два дня валил! И сейчас он буйно искрился, освещенный уличными фонарями, наполняя душу неожиданной праздничностью.

 Малинину хотелось увидеть Андрюшку, поцеловать в теплый курносый нос, на тахте с ним поваляться-побороться. Богатырь растет!

 Люся встретила мужа в том же коротеньком халатике. Длинные черные волосы распустила, повязала вокруг головы узкую зеленую ленту. Малинин с улыбкой посматривал на жену: красиво.

 Хотел, было, рассказать о квартире... но решил: «Попозже... На десерт».

 Андрюшка сидел на лужайке паласа и играл с новой машинкой. Малинин взял сына на руки:

 — А ну, дай дырочки-носопырочки, — чмокнул его. — Как жизнь, товарищ автолюбитель? Хороша?

 — Холося, — пискнул Андрюшка.

 — Вот так-то!

 Ужинали на кухне, сидя за небольшим квадратным столом, покрытым ярко-синим пластиком. Андрюшка восседал в металлическом креслице, прикрепленном к спинке «взрослого» стула, и хватал со стола что надо и не надо. На его счету уже было немало разбитых тарелок и стаканов. Вот и сейчас, отворачиваясь от матери, сердился:

 — Сам! Сам! — и, обхватив ладонями стакан, жадно пил кисель, проливая его на стул, на креслице и, конечно, на себя — никакие салфетки-слюнявчики не помогали.

 Малинин захохотал:

 — Да не торопись ты, Андрюшка!

 Люся перестала помогать сыну:

 — Рановато становится самостоятельным.

 — Как раз ко времени! — Малинин весело потрепал сына за волосенки на макушке.

 — Ты сегодня очень веселый, — Люся посмотрела на мужа с наигранной подозрительностью.

 — Да я всегда такой!

 — Не скажи. Как избрали партийным деятелем, так заработался: все в думах больших. — Но тут же ее саркастический тон перешел на добрый, обычный: — Ничего, ничего, действуй, товарищ секретарь.

 Малинин ничего не ответил. Он закончил есть и теперь с удовольствием наблюдал за сыном, который допивал кисель: кончик носа, губы, подбородок образовывали сплошную вишневую лужицу. Люся проворно вытерла полотенцем лицо Андрюшки, тот и головой не успел дернуть, вытащила его из креслица и подтолкнула в комнату:

 — Иди, сынуля, играй с машинкой. — Подошла к косяку и удивленно смотрела: «Идет! Сам идет!»

 Малинин хмыкнул:

 — Говоришь, что я сегодня веселый? Ну-ну.

 Люся взглянула на него, поняв, что у Юры какая-то новость.

 А Малинин... опять промолчал о квартире. «Может, вначале узнать решение цехкома?» Решил рассказать о другом:

 — У меня сегодня комедия получилась: начал действовать, как ты говоришь, и сразу заспотыкался, — и стал рассказывать о подготовке к собранию, о разговоре с Ретневой...

 Люсе очень нравилось, когда Юра рассказывал о каких-то семинарах, заседаниях, собраниях, мероприятиях, которые сочинял вот чуть ли не весь январь. Особенно нравилось ей, когда муж рассказывал о беседах со Стыровым, — она уж многих его сослуживцев знала по имени и фамилии. Советуется с начальником отдела, что-то там с ним обсуждает, решает. Значит — на виду! — радовалась, гордилась. У них-то в Доме культуры было тихо. Когда Юра интересовался: «А у вас как?», отвечала: «Да ничего у нас нет». — «Как нет?» — «Ну, профсоюзное собрание было: поспали немного... Лекция какая-то... Комсомольские взносы...»

 А как-то рассказала: местный комитет недорогие ковры достал и распределял их среди работников. Чуть ли не драка была. Люсе ковер не достался, мол, недавно работает. «А при чем тут «недавно»? — возмущалась она, рассказывая мужу про эту несправедливость. — Может, и недавно, зато хорошо. А то дали ковер этой дуре Косовой. — И заключила: — Вот тебя бы к нам: навел бы порядок!»

 Понимала: есть в Юре руководящая жилка. И отец ее говорит об этом. Да и он сам знает, понимает и любит это дело: Вон как разошелся! — Люся сейчас с удовлетворением смотрела на мужа, который азартно рассказывал о своих общественных подвигах. Даже со стула вскочил, заходил, заволновался, зашумел на всю квартиру. И лицо такое серьезное, обеспокоенное, словно и не было недавней веселости. Целая трагедия, а не комедия.

 — Тише ты, Юра, тише, — успокаивала Люся, а сама слушала спокойно, без всяких «за» или «против» — что она понимает во всех этих «соревнованиях», «инициативных работах»? Да если и понимает? На душе хорошо, тихо, и это главное.

 Немного нараспев, блаженно произнесла:

 — Де-ействуй, де-ействуй, товарищ Юра.

 — Да подожди ты! Не выходит у меня ничего.

 — Выйдет! — уверенно подбодрила Люся. — Стыров поддерживает твое соревнование? Так?

 Малинин кивнул. А она бодро говорила:

 — С твоей-то активностью изберут тебя парторгом всех ваших отделов!

 — Да ладно тебе.

 — А что «ладно»?! — искренне и простодушно воскликнула Люся. — Плохо было бы, что ли?!

 Малинин ничего не ответил. Недовольно скривил физиономию.

 Ох, не любил он этих разговоров. А Люся нет да нет, а намекнет: «Как ваш парторг? На пенсию еще не ушел?» Шутить начнет: «Вообще-то парторг звучит лучше, чем партгрупорг». Величает: товарищ секретарь, товарищ начальник. Или еще шуточки: «Пусть Стыров и тебе кабинетик отгородит: будешь как настоящий деятель!»

 Малинину всегда нравилась веселость Люси, ее добрая ирония, шутка. Поддерживал:
«Нет, на меньшее, чем секретарь обкома, не согласен». Но вскоре чувствовать стал, что в словах ее, как и в «советах» тестя, реальных планов много. Уж больно им хочется видеть его величиной, руководителем, этакой шишкой на ровном месте. И шутки-то стали, как сейчас, в лоб. А он вообще не думал о своей партийной карьере. Вернее, думал иногда, что вот на месте Роберта Яковлевича Сивого то или иное дело сделал бы не так, не так подготовил бы то или иное собрание. Но не держал это, как камень за пазухой, — высказывал замечания, критиковал, предлагал. Но никогда не думал, что вот ему самому надо быть вместо Сивого, что его могут избрать парторгом. Забот и так вон сколько свалилось, хоть и партгрупорг. Да и вообще, что он еще умеет и может в партийной работе?..

 — Ну и что дальше? — спросила Люся.

 — Все.

 — Что все?

 — Будем готовить собрание. Посмотрим, — заключил расплывчато.

 Но Люсе это было вполне достаточно.

 Малинин подошел к раковине, начал составлять в нее грязные тарелки, стаканы, вилки — мытье посуды была одна из его святых домашних обязанностей.

 А потом боролся с Андрюшкой...

 Потом читал газету...

 В проеме окна на черном небе ярко сияла большая круглая луна. Словно медаль. И за какие это заслуги?..

 ...Почти полгода тому назад, когда в партгруппе конструкторского отдела прошло отчетно-выборное собрание, Малинин пришел домой немного позже, чем обычно. Люся знала, что он задержится. Услышав из комнаты, как щелкнула входная дверь, сразу вышла в коридор. Подставила для поцелуя лоб:

 — У нас папа с мамой.

 Малинин провел рукой по ее голове — волосы мягкие, нежные... Хотел поцеловать в губы, но Люся игриво увернулась:

 — Да тише ты, — сказала шепотом, будто он пытался шуметь.

 В ответ на «здрасте» Зинаида Федоровна кивнула, мелкие кудряшки на голове вздрогнули, как испуганное стадо барашков, а Арсентий Петрович чуть ли не пропел баском:

 — Здоро-ово, здоро-ово.

 Малинин взял сына на руки, заворковал, поглаживая его по спинке:

 — Хороший мой, любимый мой, богатырь мой...

 — Хватит сюсюкать, — пробасил Арсентий Петрович, — а то вырастет мякишем.

 — Не вырастет, — таким же ласково-смеющимся голосом ответил Малинин, опуская сына к разбросанным по всей комнате игрушкам.

 — Что-то у вас собрание быстро закончилось, — усмехнулась Люся. — У нас на профсоюзном докладчик больше полутора часов что-то по бумажке читал. Я так хорошо вздремнула! А у вас что?!

 — Да вот, партгрупоргом меня избрали.

 — Это хорошо, Юра, — сразу оживился Арсентий Петрович. — Очень хорошо.

 Люся, конечно, представляла, что значит «партгрупорг» — это как «профорг» в профсоюзе, а одобрительные слова отца подсказали, что для Юры это повышение.

 — Начальничек теперь ты у меня, — и чмокнула его в щеку.

 — А как же! — заулыбался Малинин. — Не то, что ты, мелочь пузатая.

 — Ничего, ничего, парень ты с головой, — и Арсентий Петрович притворно грозным голосом приказал дочери: — Корми его! Твой начальничек есть хочет!

 Люся ушла в кухню.

 Арсентий Петрович прошелся по комнате — места свободного мало, подошел к пианино и, положив на него руку, словно это удерживало его от дальнейших хождений, начал говорить:

 — Партийцы есть партийцы, всегда ценились, а сейчас тем более. Вон Зверков — директор фабрики, младше меня, а вишь куда дорос. Дире-ектор! — потыкал пальцем в потолок. — Пришел к нам три года назад. Райком прислал. — После небольшой паузы сказал: — Ничего, мне и своего хватает. А вот ты молодой, тебе расти надо. Так что работай, работай, товарищ партгрупорг.

 Малинин стоял около окна, поглядывая то на тестя, то на улицу, откуда доносилось позвякивание и скрежетание трамваев на стрелках. Очень хотелось есть.

 Арсентий Петрович продолжал:

 — Подбери надежных помощников. Чтоб крепкие, СВОИ ребята были, — сделал ударение на слове «свои». — Работать надо дружно и с активом и с администрацией. Я хоть и не состою в партии, а знаю: единый кулак должен быть...

 Люся вышла из кухни:

 — Мы уже пили чай, иди — утрамбовывайся в одиночестве.

 А Малинин даже обрадовался этому.

 Арсентий Петрович больше не стал учить зятька уму-разуму, и вскоре родители Люси ушли домой.

 А поздно вечером, когда Андрюшка уже давно сладко посапывал во сне, Люся, прижавшись к мужу, обняв его, спросила:

 — Юра, а теперь тебе зарплату не прибавят, а?

 Малинин оторвался от неожиданных воспоминаний и словно окунулся в другой мир: Люся играла на пианино, а Андрюшка пытался танцевать, смешно подпрыгивая, взмахивая руками, и совсем не в такт мелодии.

 Малинину вдруг стало хорошо и весело. И как всегда в такие минуты, он подошел к сыну, взял его за руки и вместе с ним начал приплясывать, приподнимая то правую, то левую ногу, приседал, вертел задом, и все втроем радостно смеялись.

 А потом как бы ненароком, мол, и сам еще ничего не знает, сказал, что, возможно, им смогут дать двухкомнатную, а их квартиру забрать.

 — Что ж ты молчал?! — воскликнула Люся. — Мучил меня своими собраниями! Рассказывай, рассказывай!

 — Да что рассказывать? — с неохотой говорил Малинин. — Вот Ретнева выяснит...

 — Это папа, наверное, помог, папа! — нетерпеливо радовалась Люся.

 Малинин удивился: при чем здесь Арсентий Петрович? И рассказал подробней о разговоре с Ретневой.

 — А наши деньги? — насторожилась Люся.

 Малинин обнял ее:

 — Деньги — дело наживное. Зато мы будем в двухкомнатной. И Бродов улучшит жилье.

 — Пусть твой Бродов и вносит пай! — Люся отстранилась от мужа. — Родители за квартиру платили. И знаешь сколько набежало? Больше двух тысяч! Мало, что ли?

 — Ничего, — согласился Малинин.

 А Люся продолжала хныкающим голосом:

 — У нас и мебели приличной нету, и на сберкнижке всего двести рублей.

 Малинин опять обнял жену, поцеловал в шею:

 — Не горюй, Люсек. Все у нас будет. Да и разве в этом дело?

 — В этом — не в этом, а не мешало бы, — упрямилась она, но уже без особого напора. — Папа обещал с квартирой помочь.

 — Так с обменом же ничего не выходит — ни у него, ни у меня.

 — Папа не кооперативную хочет. Он... — споткнулась: говорить или нет?.. Осторожно продолжила: — Он обещал помочь. Коммунальную. Через твой завод.

 Малинин не удивился, встречались ему объявления: предприятие такое-то разменивает одни квартиры на другие. Да и сейчас предложение Ретневой — это фактически то же самое.

 — Через завод, значит? — почему-то все же переспросил, как бы оценивая и утверждая помощь тестя.

 — Ну да! — обрадовалась Люся, что наконец-то открыла тайну и Юра так хорошо среагировал. — Папа сказал, что все будет нормально! Все получится! — И для убедительности решила пояснить: — Ты вон и официальное заявление подал, папа говорит, что это хорошо. Да и сейчас со Стыровым близок, — добавила уже от себя.

 Малинин отошел от жены:

 — Надоели мне эти разговоры. Да и я уже дал согласие.

 — Как?!

 Малинин еще не видел жену такой возмущенной: глаза удивленно холодные, злые.

 — Дал согласие, — повторил спокойно. — Думал, что ты поддержишь.

 — Никакого согласия!

 Малинину совсем не хотелось спорить. Да и, как тогда при разговоре с Ретневой о квартире, на душе почему-то было неуютно.

 — Смотри, как знаешь. Твоя квартира.

 Ему было обидно за Люсю. Чувствовал он, чувствовал, что все так и получится... А на душе почему-то стало спокойней.

 На следующий день он подошел к Ретневой:

 — Я насчет вчерашнего разговора. О квартире.

 — Ну-ну.

 — Жена против. С женщинами разве сладишь?! — попытался пошутить.

 А Ретнева словно только и ждала:

 — Жена, значит? Жаль, а то бы попал в герои.

 — Хватит ехидничать, — обиделся Малинин.

 Но она в том же духе:

 — Хорошо, что никому рассказать не успела. Правда, дома только. Муж-то у меня толстокожий, уткнулся в газету и: «Да, да... молодец... хорошо», — это он тебя хвалил. А вот сосунки мои сразу расчухали что к чему: «Ого! Квартира-то кооперативная! Лучше пусть загонит, а государственную получит!» Молодые да ранние, — сказала с горькой усмешкой.

 Хотела еще сказать, что, мол, пусть не расстраивается, очередь его подойдет, да и Бродову что-нибудь придумают... но не стала тешить Малинина, словно мстила ему за что-то.

 А Малинин, переживая, что все же в чем-то обманул, подвел Ретневу, успокаивал себя тем, что цехком вряд ли бы и одобрил их затею, если бы даже Ее Величество Жена дали согласие, — среди очередных немало таких же жаждущих. И вскоре даже стал радоваться, что все так получилось. Вдруг кто-нибудь ткнул бы пальцем: вот, мол, приспособился и пролез вне очереди. А если бы даже не пролез, то хотел этого. Герой!.. — мысли были вроде неожиданными и противоречивыми, но Малинину стало явно хорошо и спокойно. И в то же время во всех этих бесконечных житейских заботах, над которыми он раньше — да и сейчас — особо-то и не задумывался, вдруг стал он ощущать не меньшую сложность, чем в своих производственных и общественных делах — этих естественных и видимых слагаемых. И, главное, все это вместе как-то объединялось, переплеталось, и он невольно опять и опять возвращался к своему неполучающемуся собранию...

А Бродову так и не сумели в этот раз помочь с жильем. Может, на следующий год.

   (Продолжение следует.) - http://www.proza.ru/2016/03/07/463

   Преодоление. Повесть. — Новосибирск: ПК «Издатель», 1991 г.