Песнь Ариадны - часть I. Город у болот

Два года назад я приехал в один богами забытый городишко в Туманной Долине. Тогда был декабрь и шел снег. Что привело меня туда – история отдельная, требующая и отдельного повествования, скажу только, что с делами, приведшими меня туда, я справился успешно, и уже через месяц после прибытия мог вернуться в столицу. Но не вернулся, ибо внимание мое привлекло сразу несколько событий, заставивших меня задержаться в этом городе.
Прежде чем поведать эту историю, мне следует сказать пару слов о себе. Мое имя – Кеннет Тойнер. На момент начала нашей истории мне было двадцать семь лет – возраст не слишком зрелый, но и не совсем уж юный, как раз подходящий для решения разного рода запутанных и сложных дел, в которых старикам порой не хватает гибкости ума и силы тела, а молодежи – настойчивости и такта. В ту пору я был несколько заносчив и вспыльчив, что свойственно многим представителям моего окружения – вырос я в семье аристократов, на одном из островов на северо-западе Жемчужного архипелага. Отец мой – граф Фредерик Тойнер - служил там наместником императора. Он  получил этот титул как, собственно, и сам остров в распоряжение после нескольких значительных подвигов на воинском поприще. Меня растили как крон-принца: я завтракал, обедал и ужинал по-королевски (ибо моей матери с самого моего рождения казалось, будто бы я болезненно худ), упражнялся в стрельбе из лука, фехтовании и конной езде. О моем образовании с особым усердием позаботились оба родителя: отец выписал с материка гувернера, учившего меня арифметике, экономике и географии, а мать лично приняла на себя обязанность учить меня чтению, письму, языкам и вообще всему, что, как она считала, прививает ребенку любовь к культуре. Ее звали Элейн; она была утонченной женщиной, любившей чтение и музыку немногим меньше, чем меня, моих сестер и отца. Благодаря ей в нашем имении образовалась шикарная библиотека, в которой я пропадал в свое время часы напролет.
Отец, несмотря на большую занятость и частые отъезды, всеми силами старался воспитать из меня настоящего мужчину и продолжателя рода, и надо полагать, со своей задачей он вполне справился. К восемнадцати годам я обладал превосходной физической формой – был высоким, крепким черноволосым юношей, не чуравшимся, к тому же, любой работы – ни физической, ни умственной. Именно поэтому ничто не мешало мне отправиться на материк с целью получить образование, необходимое для государственной службы. Служить тогда я не особо рвался; то было желание отца, который хотел, чтобы я, как  и он, помогал всеми силами государству. Когда же я выказал свою тягу к военному делу, он почему-то странно поморщился, после чего принялся уговаривать меня не идти по его стопам. Его доводы я понял, и желание уважил, а потому поступил не в Военный Лицей, а в столичный Университет.
С тех пор прошло больше десяти лет, и много воды утекло. Программу обучения, рассчитанную на шесть лет, я успел пройти за три года, после чего поступил на службу помощника Верховного Судьи. Но спустя месяцы работы я понял, что мне не по нраву ее серость и монотонность, и в итоге я - не без помощи отца - перевелся на службу в тайную Императорскую Полицию. Эта работа оказалась тем, что мне было нужно, ибо в мои обязанности здесь входили частые поездки по городам материка, сулившие мне, по крайней мере, хоть какое-то разнообразие. Поначалу я работал в отделе Сыщиков помощником одного из полицейских-искателей, а затем перевелся в отдел Чрезвычайных Дел, где и работал успешно последние пять лет.
По приказу начальства нашего отдела я и оказался в этом странном городке в Туманной Долине. Когда я в одиночестве ехал туда верхом на своем гнедом скакуне, то еще издалека почувствовал странное желание развернуть коня и отправиться восвояси. К своему удивлению, я с трудом подавил в себе это сиюминутное желание. Это секундное замешательство на дороге показалось мне дурным знаком, но вскоре я списал его на усталость и скуку по родному дому, решив при первой же возможности отправиться в отпуск, чтобы навестить родню.
По прибытии в город я очень скоро понял, что его месторасположение было на редкость скверным. За южной стеной города раскинулись неживописным пейзажем топи и болота, промерзшие и заваленные снегами; летом они наверняка отравляли здешнюю атмосферу зловонными испарениями. С северо-запада же, со стороны, откуда я прибыл, город продувался всеми ветрами будто бы насквозь, что в ту холодную зимнюю пору делало местных жителей подверженными разного рода заболеваниям. Казалось, будто сам климат не велел людям жить здесь, но они, тем не менее, жили – хотя, по моему скромному мнению, и не так счастливо, как могли бы жить во многих других городах. Жители города – подчас суровые, нетерпимые к чужакам люди, не отличающиеся ни культурностью, ни уважением к государству, ни страхом перед законом – встретили меня так же прохладно, как и воющие в ночи морозные ветры долины. Лишь один человек, глава местной стражи, осведомленный мэром о моем прибытии и готовый оказать мне любую помощь, встретил меня у ворот. Быстро сопроводив меня в гостиницу, а точнее, захолустный постоялый двор, табличка на двери которого давно облупилась и покосилась, он стремительно откланялся и ушел. К слову, за все время моего пребывания в том городе кроме меня в гостином дворе никто так и не поселился. 
Спустя три дня после приезда мне стало совсем скучно. Мало кто из здешних людей имел желание со мной пообщаться, а те, что имели, были мне почти не интересны. К примеру, здешний мэр оказался на редкость скучным человеком, с которым меня, увы, свели служебные дела. Кроме того, меня приводила в уныние здешняя обстановка в целом: люди хмурились чаще, чем улыбались, да и погода совсем не радовала – за прошедшие дни я так и не увидел ясного неба. Однако мне скоро повезло: в город из дальней поездки вернулся один из местных богачей по фамилии Крауф. И этот самый Крауф буквально спас меня от скуки – он оказался на редкость занимательным малым, особенно для человека, который родился и вырос в этом городе. Это был невысокий, бледнокожий, на редкость улыбчивый парень, с именем, которое в наших краях больше подходит не богатому купцу, а крестьянину или рыбаку: его звали Юдвин. Мы с ним неплохо проводили свободные вечера: играли в преферанс, пили хорошее вино, травили разные байки из жизни, он – о своих торговых путешествиях, я – о путешествиях служебных. Он был немногим старше меня, на два или три года. Свое состояние Юдвин Крауф сколотил при помощи смекалки и красноречия, а также трудолюбия, когда убедил местных жителей в том, что болота, с каждым годом все ближе подбирающиеся к их городу, необходимо осушать и добывать из них торф. Это решение, бесспорно, было блестящим: оно приостановило разрастание болота, решило проблему вырубки и без того редкого леса – торф стал основным горючим материалом в городе - а также обогатило не только семейство Крауф, но и местных жителей, ведь многие из них стали работать на Крауфа, который честно платил работникам за их труд. Со временем Юдвин открыл в городе продуктовые магазины, в которые завозил фрукты и овощи, так необходимые любому в этом болезненном, чахлом краю. Вообще, он всеми силами старался помогать окружающим его людям, и оттого в городе его ценили и любили. В общении он был очень вежлив и спокоен, и всем своим существом давал понять, что ничем не обидит вас.
Между нами очень скоро завязалось некое подобие дружбы, и вскоре мой  добродетельный приятель познакомил меня со своей семьей. Он представил мне свою мать – добродушную, бойкую старушку лет семидесяти, которая с трудом уже различала людей перед собой, однако сохранила хороший слух и ясность ума. Старая женщина посетовала на то, что я приехал поздно: мол, господин Тойнер не застал ее молодой, когда она была первой красавицей в городе, после чего рассмеялась по-старчески высоко и по-детски звонко. Также выяснилось, что у Юдвина есть младшая сестра по имени Ариадна.
Ариадна поразила меня почти сразу, как я увидел ее – доселе мне не доводилось встречать людей такой чистой, первозданной, удивительной красоты. На ужин она спустилась по лестнице позже всех – восхитительно свежая и стройная, как первый цветок ландыша ранней весной, с волосами черней воронова крыла и кожей белее снега, который в веселом танце кружился в тот вечер за окном. Глаза Ариадны блестели, когда брат представил ее мне, и она улыбалась за ужином, когда их мать с пристрастием расспрашивала меня о моей жизни. Хотя мы и не перекинулись с ней даже парой слов – на это я не смог улучить ни одной минутки из-за не прекращающихся расспросов ее матери - я не мог заставить себя перестать рассматривать юную красавицу. Это было довольно неучтиво, и она, разумеется, все заметила…. Как заметил и Юдвин.
В тот же вечер, прощаясь, он бросил мне короткую фразу: «Зайди ко мне завтра вечером». Несмотря на то, что у меня были запланированы некоторые дела на то время, я кивнул, чувствуя, что в этот раз приятель пригласил меня к себе не просто так - об этом говорили и его взгляд, и тон голоса. Увы, я не ошибся.
На следующий день я зашел к нему в кабинет, по обыкновению бросив свое меховое пальто на вешалку, а шапку кинув на диван, и сразу понял, что намечающийся разговор будет непростым. Юдвин сидел за столом с видом невеселым и вращал в руках свою табачную трубку. Казалось, он даже не заметил меня – настолько был погружен в свои думы. Я осторожно подошел к столу и сел перед ним.
- Привет, - негромко сказал я, вглядываясь в его лицо.
- Привет, - Юдвин поднял на меня свои серо-голубые глаза, и мне впервые стало неуютно под его взглядом.
- Ты о чем-то хотел поговорить? – чуть громче сказал я, в надежде растормошить товарища.
- Поговорить. Да, - отозвался он, хоть и не сразу, - Да, нам нужно поговорить.
Он стремительно встал со своего места - я даже вздрогнул - и подошел к окну. «Встал ко мне спиной» – отметил я мысленно, и приготовился слушать и отвечать.
- Послушай, приятель… Вчера мне показалось, будто моя сестра тебе приглянулась. Это так?
- Да, - без тени смущения отвечал я. Утаивать правду не имело никакого смысла.
- Ну да, само собой, - почти прошептал Юдвин, откашлялся и заявил, - Кеннет, ты должен знать кое-что.
- Что же? – напрягся я. Мне было абсолютно ясно, что сейчас я узнаю что-то плохое, или как минимум нехорошее; увы – в этом я оказался прав.
 - Моя сестра… Необычный человек, - заминаясь после каждого слова, проговорил Юдвин медленно, - И это… Необычная история.
Он посмотрел на меня, я кивнул.
- Когда-то давно, когда я был маленький, а наш отец еще был жив, к нам в город приехал какой-то заморский колдун – как и ты, зимой, - начал свой рассказ Крауф, - Это был высокий странный чернокожий человек. При ходьбе он опирался на посох из тика и слоновой кости, носил диковинного вида отороченную мехом хламиду, а на плече у него сидела крошечная обезьянка, вечно норовившая что-нибудь стащить. Мать была беременна тогда Ариадной, и вот-вот должна была родить, да только все никак не могла.
Юдвин стоял перед окном неподвижно, и даже внезапный порыв ветра, заставивший окно зашататься под буйным натиском, нисколько не поколебал его. Он напомнил мне городскую статую на площади, изображавшую основателя города – статую твердую, как скала, и печальную, как надгробный камень.
- Колдун этот по прибытии в город первым делом пришел к моему отцу, который в ту пору работал на постоялом дворе. Он осмотрел предложенные ему комнаты и выказал отвращение – у себя на родине он был, должно быть, кем-то знатным. Он спросил у отца, где тот живет, и  нет ли у него комнаты для странствующего мага. Отец был честным человеком, а потому ответил, что комната у него найдется, но она немногим лучше тех, что мог предложить постоялый двор, - Юдвин остановился внезапно, будто бы увидел что-то за окном, но затем сел за стол снова и продолжил, - Колдун осмотрел комнату в нашем старом доме и нехотя согласился. Отец не горел желанием сдавать жилье такому странному и пугающему человеку, но тот предлагал хорошие деньги.
Рассказчик снова запнулся и задумался. Мы посидели с минуту почти в полной тишине; лишь ветер изредка бил в окно.
- Колдун оказался, в общем-то, спокойным постояльцем. Большую часть дня он пропадал где-то за болотами, а под вечер возвращался в город и сразу же ложился спать, чтобы утром опять уйти. Иногда он оставлял свою обезьянку, которая крала у меня вещи – однажды стащила ботинок, и я пол утра гонялся за ней, как безумный, - Юдвин усмехнулся, утратив на секунду беспокойный вид.
- Маму очень волновало то, что Ариадна никак не желала появляться на свет. Местный лекарь ничем ей не мог помочь, как и старушки-ведуньи, жившие в окрестных деревнях. Отец переживал за нее, ведь срок рождения Ариадны уже давно прошел, и потому обратился к этому колдуну за помощью. Он, на удивление отца, согласился. В один из дней маг не ушел к болотам, но вышел из своих покоев и направился к маме, варившей в то утро суп у очага. Она даже сказать ничего не успела, как он присел на корточки возле нее и положил свои руки на ее живот. Прошептал что-то непонятное – маме показалось, будто он просто зашипел, как змея – и так же внезапно руки убрал, встал и ушел к себе в комнату. А спустя считанные минуты у мамы начались сильные схватки, и она родила мою сестру.
Я увидел, что у Юдвина на глазах заблестели слезы.
- Но счастье от рождения дочери длилось недолго. Девочка оказалась слепой от рождения, и говорили об этом ее глаза: они были неестественно блеклыми и серыми, и смотрели только в одну точку. Мама после родов потеряла сознание и слегла, а отец тут же помчался к этому могущественному колдуну. Он посчитал, что раз уж колдун сумел помочь матери родить, то сможет и исцелить Ариадну. Но тот отказал ему в помощи.
Крауф снова помолчал немного, прежде чем продолжить. Я и не думал его торопить, вслед за рассказчиком обдумывая сказанное.
- Темнокожий сказал, что теперь его помощь обойдется нашей семье дорого, ибо он не в праве больше нам помогать. Говорил что-то о равновесии и власти над жизнью и смертью, но отец его почти не слушал. Все, чего он желал – это видеть дочь здоровой. Колдуну надоело его слушать, и он выгнал отца из комнаты. Я слышал это все, потому что подслушивал. И помню, как отец плакал тогда – этого мне не забыть никогда. Впервые в жизни я видел, как мой взрослый, умный, сильный отец льет слезы – но я понимал его, и тоже хотел зареветь, да только почему-то не смог.
Юдвин криво и горько усмехнулся – глубоко запрятанная печаль все еще проступала сквозь его рассказ, наполняя и без того влажные глаза новыми слезами.
- Я пошел к колдуну в комнату и постучался, но мне не ответили. Тогда я приоткрыл дверь и вошел, после чего увидел, что маг лежит на кровати неподвижно, с открытыми глазами, словно в обмороке. Я испугался, но тут мне на голову прыгнула со шкафа его обезьяна, и я вскрикнул. Он, то есть колдун, услышал - и очнулся. Я перепугался еще больше, и кинулся было назад, но дверь отчего-то была заперта, хотя я отчетливо помню, что когда я вошел, не закрывал ее на засов… - Лицо Юдвина все больше темнело, пока он рассказывал, и на лбу его пролегла глубокая морщина.
-  Этот чернокожий маг что-то сказал мне на своем непонятном языке, и я весь будто обомлел. Я повернулся к нему, и желание куда-то сбежать, рвавшееся внутри меня секунду назад во все стороны, растаяло. Я не нашел ничего лучше, кроме как крикнуть отчаянно: «Помогите моей сестре!».
- И что он ответил? – спросил я Юдвина после его очередной минутной заминки.
- Он странно на меня посмотрел и кивнул, после чего снова сказал что-то непонятное. Тогда я не понимал, что он говорит, но теперь, спустя годы, осознаю, что колдун произносил тогда заклинания. Я снова почувствовал, что могу двигаться, и стрелой метнулся вон из его покоев. Спустя пять минут он спустился вниз и подошел к кроватке новорожденной спящей девочки. Я слышал, как маг снова начал шептать свои зловещие заклятия – тягучие и глухие, и делал он это гортанно, будто ему что-то мешало говорить. Отец лишь завороженно наблюдал за этим. Когда колдун закончил, то отшатнулся от кроватки и застыл со странным выражением лица, словно бы увидел нечто необычное. Спустя миг он бросился к отцу с бредовыми речами: начал упрашивать его отдать ему девочку, когда ей исполнится десять лет. Отец, ясное дело, гневно отказал ему, и тогда колдун разозлился – я видел, как дрожали его кулаки - но ничего не сказал и покинул наш дом. Напоследок он крикнул: «Быть может, девочка и видит теперь, но счастья в этой жизни ей увидеть не суждено!», после чего захлопнул за собой дверь, а после, как сказали позднее нам стражники у ворот – покинул город. Отец тяжело воспринял слова колдуна, ведь он понимал, что тот проклял Ариадну.
Мне было тяжело слушать его рассказ, но было видно, что рассказывать это Юдвину было еще тяжелее.
- Прошло десять лет, и за это время ничего страшного в нашей семье не происходило. Ариадна росла здоровым ребенком, и родители не могли этому нарадоваться. Однако пророческие слова колдуна начали сбываться: в день рождения Ариадны нашего отца, которого она любила больше жизни, нашли мертвым неподалеку от постоялого двора. Весь город был шокирован, ведь здесь почти не было преступности, а уж убийцы и вовсе никогда не водились. Я понимал, что здесь что-то не чисто – колдун ведь хотел забрать сестру спустя десять лет. Я высказал свои опасения маме, и она перепугалась не на шутку. Вместе нам удалось уговорить мэра города, который всегда уважал и ценил нашего отца, отрядить для нашего дома несколько стражников, хотя бы на время. Это немного успокоило маму, но я все равно боялся, ведь понимал, что этого зловещего волшебника не задержит никакая стража. Но хуже всех восприняла смерть отца Ариадна: мы не отважились сказать ей в тот день правду, и вечером она забеспокоилась, куда же отец пропал. Мама не отвечала на ее расспросы, и сестра, поняв, что случилось что-то ужасное, расплакалась. Когда же мама, не выдержав, сказала ей, что папы больше нет, сестренка перестала лить слезы, но вместе с этим и говорить.
Юдвин поднял голову и посмотрел на меня со странным выражением лица, которое мне, наверное, уж не забыть никогда, как и последовавшую за ним фразу:      
- И больше мы не слышали от нее ни слова.
И в тот же миг мне стало, наконец, ясно, почему юная Ариадна не задала мне за ужином ни одного вопроса, а лишь улыбалась и слушала…