Качели. Война глазами детей

   Город бомбили.  Каждый раз, когда выла сирена, извещая о налёте фашистских самолётов, бабушка грозила кулаками в небо и говорила: "Опять явились черти с рогами, с протухшими пирогами". В один из таких налётов погибла мама.  Бабушка долго плакала и умерла. Перед смертью она наказывала Валеку, моему старшему брату, не оставаться в городе, а ехать в деревню, к нашей тёте Лизе.
  Как манну небесную, мы ждали от папы весточку с фронта, но почтальон каждый раз молча проходил в другие квартиры, погладив нас по голове. 

  Еда заканчивалась, и однажды Валёк решительно заявил, что  надо ехать в деревню, к маминой сестре Лизе.

  - Заодно и на чертей посмотрим,- сказал Валька, - хочешь на чертей с рогами, с протухшими пирогами посмотреть?
   Я вспомнил, что не ел со вчерашнего дня и спросил брата:
       - Валь, а пироги протухшие у них с чем, не знаешь?
   
    Валька влез в мамины валенки, а мне дал папину шапку-ушанку. За козырьком шапки я обнаружил  маленькую алую звёздочку и прицепил её на козырёк ушанки.   Поверх шапки и старого пальтишка  брат обмотал меня бабушкиной шалью, завязав её сзади толстым, чуть не морским узлом.   Прихватив с собой три последних вареных картофелины  и краюшку хлеба, хмурым зимним утром мы двинулись в путь.
   
   На трамвайной остановке толпились люди с котомками и узлами.  Ехали мы недолго, остановок через пять, шесть перед огромной воронкой трамвай резко затормозил и все потянулись к выходу.
   
   Осмотревшись, мы увидели натоптанную тропинку через лесок, туда же шли и пассажиры трамвая. Шли долго, съели и хлеб, и картошку. Тропинка вывела на широкую, плотно закатанную снегом  дорогу. По дороге  проезжали  незнакомые автомобили и мотоциклы, шныряли  солдаты в  чёрных шинелях, говорили на непонятном языке, словно,  переодевшиеся «черти», с рогами  под шапками.
   
   Наконец мы зашли в деревню. На базарной площади мужики сколачивали что-то похожее на качели, и  мы, приободрившись духом, вприпрыжку дошли до тёткиного дома. Лиза попричитала над  "сиротинушками" и накормила нас тёплой похлёбкой из пшена и мёрзлой картошки. В русской печи румянились пирожки, я неотрывно смотрел на них, они как будто смотрели на меня и весело улыбались.
    
   Тепло, покой, сытость растекались по всему туловищу, глаза слипались. И вдруг  я увидел, как Лизин взгляд упал на мою шапку, ужас перекосил её лицо:  звёздочка ярко-красным светом переливалась в скупых лучах зимнего солнца.  Лиза схватила шапку и оторвав звёздочку, спрятала её в карман фартука.

 Открылась дверь, и в избу ввалились  «черти».   Топали они так, как будто вместо сапог и валенок у них были копыта. Показывая на печку и чугунок, "черти"требовали еду.
   
   Лиза метнулась к печи, выхватив полотенце из кармана фартука. Вслед за полотенцем выскочила моя звёздочка. Описав дугу в воздухе, она упала к ногам «чертей».
   Что произошло потом,  врезалось в мою  память на всю оставшуюся жизнь.

   Уютную Лизину избушку  «черти» перевернули вверх дном,  стреляли в подвал, в потолок, в окна.  Валька затолкал меня на печку и залез сам.
   Лизу они забрали с собой. Больше мы никогда её не видели.
   
  Вскоре пришёл соседский  дед, достал из печи пирожки и позвал нас к себе в избу. Утром он запряг лошадь, мы сели в сани, закутавшись в огромный тулуп, и худая рыжая лошадёнка повезла нас к трамвайной остановке.
По дороге мы ели Лизины пироги и плакали, понимая, что с Лизой случилась большая беда.   

 Плакал и дед, и не разрешал нам смотреть в ту сторону, где мужики строили  «качели». Краем глаза я увидел: там, «на качелях», развевалось что-то очень похожее на платье Лизы.
 
Прости меня, Лизонька.

29.11.2013