Шёл Господь пытать людей в любови

  О прихожанах Русской Православной Катакомбной Церкви в наших местах я узнал случайно. Рассказал о них на своём широком подворье приходской протоиерей правящей церкви.Пьем зеленый чай, поставляемый батюшке , как он говорит, эксклюзивно. У подключенной к сигнализации  калитки и в глубине двора наш покой берегут два громадных пса. Третий лежит под днищем иномарки , затеняющей половину забетонированной площадки у обширного гаража. Безопасно, как  в крепости. И я пропустил бы мимо ушей слова о катакомбниках, ибо много нынче общин, именующих себя «истинно верующими». Но подтекст, который звучал у моего собеседника при упоминании катакомбников, насторожил. Их явно приговорили к искоренению. Во всяком случае в пределах района – точно. И я, чтобы познакомиться с сими приговорёнными, отправился в тот же день в Самарино сам, один. Потому что наговорить на людей можно всякого, а вот узнать о них из первых уст много стоит.
До Самарино около сорока километров. Пока ехал – прокручивал в голове всё, что знаю об этой церкви. А знаю немного.Ведь даже курс «Научного атеизма», который пришлось пройти в своё время, уделил им пару абзацев. Мол, в 1917 году, на Поместном соборе Русской Православной Церкви, где был избран Патриарх Тихон, случился новый раскол. Часть церкви, во главе с Сергием Старогородским, признала Советскую власть и пошла с ней сотрудничество. И нынешняя Русская Православная Церковь Московского Патриархата есть прямая продолжательница традиции сергианства (РПЦ МП).
И именно сергиане считают себя истинной, апостольской ветвью Русского православия
Другая часть церкви новую власть не приняла и укрылась за границей. Она получила название Русской Православной Церкви За Рубежом. Эта церковь, в свою очередь, не признала сергиан и тоже объявила себя единственной истинной Русской православной церковью (РПЦЗР).
А внутри России остались те, кто не признал сергиан, и не укрылся за границей. Это и были приверженцы Русской Православной Катакомбной Церкви. Они считали себя частью Русской Православной Церкви За Рубежом.
Катакомбники в Советском Союзе, таким образом, оказались гонимыми и со стороны власти, и со стороны церкви. Они стали подпольной церковью, и государство объявило Катакомбную церковь экстремистской.
Но РПЦЗР наследницей векового апостольского православия в Советском Союзе считала именно Катакомбную церковь.
Но вот грянули новые времена . Государство Ельцина-Путина сделало Русскую Православную Церковь коренной лошадью режима, оно вписало церковь во все институты власти и гражданского общества. По сути – православие по сергианскому образцу в новой России стало господствующей идеологией.
Русская Православная Церковь За Рубежом на распад Советского Союза откликнулось смычкой с РПЦ МП. Зарубежники посчитали, что исчезла сама основа раскола – Советская власть. Им там, за границей, показалось, что в Россию вернулись времена истинных христианских добродетелей.
Но приверженцам Катакомбной Церкви так не показалось. Они живут здесь и видят, что в России именно теперь по настоящему наступила эпоха золотого тельца. И выходить из катакомб церковь отказалась.
И в новой России им стало намного труднее, чем было в Советском Союзе. Теперь от них отвернулась материнская ветвь – РПЦЗР.
Катакомбники, с их приверженностью вековому русскому православию, остались совсем одни . Нынче они не признают ни светских, ни церковных властей и заточены на обличение пороков общества. У них есть своя иерархия, но – скрытая. Есть свои священники, которых узнать можно лишь по каноническим бородам.
И вот в такой заповедник я теперь еду.
Я не знаю ни количества прихожан, ни имени их иерея. Я даже не знаю, не попрятались ли они теперь в свои «катакомбы» при слухах о скором разгроме прихода.
Но на сельской улице первый же мальчишка , приглушив скутер и приподняв край шлема, перепросил:
- А… Так это печерники. Да вон зеленые ворота и липа громадная – там дядька Степан живёт. Самый тот, у него они собираются. Моя бабка тоже ходит.
Подъезжаю. Водоразборная колонка в ограждении низенького зеленого штакетника квадратом, тропинка к калитке, на подъемчик. Ограда невысокая, дощатая, зеленая. Ворота деревянные, в них – калитка с ручкой. Дом в четыре окна, тоже деревянный. На коньке – жестяной флюгерок в виде сказочной птицы.
Входить боюсь. Вдруг – собака? Кто его знает, как они, затворники, встречают незваных гостей. Грохнет дублетом из дробовика, и – уноси готовенького. Им терять нечего они и так вне закона.
Но калитка открылась легко, словно меня ждали.
… Дальше я не буду описывать ни моего общениия с катакомбниками, ни их обыденной жизни. Я не стану ничего описывать и потому, что не хочу давать сведений о катакомбниках их хулителям. Более того – и описание дома, и имя хозяина я умышленно исказил.
Но описывать ничего я не стану, главным образом, потому, что всю историю, судьбу и содержание Катакомбной церкви хозяин дома выразил мне одним предложением. Всего несколько слов, которые поразили меня навсегда.
Хозяин, проходя по дорожке из глубины двора, полупоклоном поздоровался и пригласил в дом.
Я указал на калитку, полуповернувшись:
-Не заперто было, вот я и вошёл…
Дядька Степан разгладил усы и оправил бороду, чтобы не мешали говорить, и ответил:
- Никогда не запираем. Вдруг Господь придёт?