Вторая жизнь

 
Посвящается тем, кто оказался по другую сторону жизни
Повелевать самому себе, властвовать над собой учись с малого. Заставляй себя делать то, что не хочется, но надо. Долженствование - главный источник  воли.
Поставь над собой сто учителей - они окажутся бессильными, если ты не можешь сам заставить себя и сам требовать от себя.
В. А. Сухомлинский
От автора
В повествовании «Вторая жизнь» я попытался вникнуть в суть не той малоизвестной потусторонней жизни на небесах, с раем для одних его обитателей и адом для других, а той второй, что идет параллельно обычной земной жизни. Она такая же напряженная,  полная  опасностей, и смерть в ней так же обычна, как рейсовый автобус или утренняя чашка кофе.
И когда человек вдруг по воле случая становиться иным по жизненному статусу: инвалидом, пьяницей, бездомным... он сразу же оказывается в той параллельной жизни. Казалось бы, вокруг все тоже, но на твою голову начинает падать слишком много дерьма, и если ты не станешь его сам разгребать, то очень скоро в нем захлебнешься. Для многих это медленное самоубийство.
Наше общество не любит подобных индивидов. Оно понятно, ведь индивиды разрушают картинку нашего иллюзорного благополучия. И тот, кто, еще вчера братаясь при встрече, похлопывал тебя по спине, сегодня отворачивается и обходит стороной. Это не боязнь посмотреть друг другу в глаза при встрече, а нежелание смотреть на «недостойный» предмет, чтобы случайно не навлечь на себя недобрые размышления о смысле жизни.
Я не пытался кого-либо осудить, ибо это не в моей компетенции. У каждого человека своя единственная жизнь, и он волен ею распоряжаться так, как она того требует, как слаживается, пока не развалится, как карточный домик. Бог всему судья! И Высший суд там у Него!

Я проснулся от жажды. Очень сильно хотелось пить. Во рту пересохло, и, казалось, что язык расперло так, что ему было там мало места. Было темно. И только откуда-то сверху на меня падал слабый, блеклый свет. Попросил пить, но никто ко мне не подошел. Где нахожусь, до меня тоже не доходило. Явно был не дома. Попробовал подняться и ощутил, что тела, рук и ног нет. Не смог повернуть голову. Специфический запах, который обитает в медучреждениях, подсказывал о моем местонахождении. Свет исходящий сверху становился все тускнее и исчез совсем. Я ушел  никуда.
Был ли это сон или потеря сознания, но открыв глаза, я увидел дощатый потолок и то небольшое окошко над дверью, которое излучало ночной свет коридора, как оказалось, хирургического отделения райбольницы. Было утро. За дверью слышалась суета проснувшихся обитателей палат. Люди в белых халатах раз за разом стали заходить и ко мне. Они о чем-то говорили, но их слов я не слышал. Мне было это безразлично.
Еще вчера была среда. Начинался обычный день, с какими-то домашними обязанностями: погладить школьную форму старшему сыну-    первокласснику, костюмчик младшему-детсадовцу и халат жене-лаборантке. Взошедшее солнце говорило о предстоящей дневной жаре. Да, повезло отпускникам любителям загара. На календаре 10 июня, купаться начали с половины мая. Такое не часто бывает. В голове созрели планы на ближайшие выходные дни. Так с хорошим настроением перешагнул порог квартиры, и ушел на работу. Ничего не предвещало какой-то беды по отношению ко мне.
А сегодня четверг, и тоже утро. Я лежу на больничной койке в непонятном пока для меня состоянии, вокруг суетятся врачи. Всего потребовалось мгновение, и моя жизнь словно переломилась надвое. Я будто бы внезапно провалился сквозь тонкий лед, вернее, сквозь поверхность речки, и оказался в совсем иной жизни, которая, оказывается, существовала совсем рядом, и лишь тонкая, прозрачная, невидимая, пленка отделяла одну от другой.
Если мне случалось ехать поездом, то всегда лез на верхнюю полку. Никому не мешаешь, лежишь, читаешь или думаешь о чем-то своем под стук колес. Никуда не надо торопиться, поезд сам завезет тебя туда, куда надо. Я любил состояние дорожного кайфа. Этот короткий период беззаботного существования, когда от тебя, собственно ничего не зависит, и ты полностью отдан на волю тех, кто должен заботиться о твоем удобстве в пути и своевременном прибытии на место.
Теперь от меня тоже ничего не зависело, и я полностью отдан на волю окружающих меня людей в белых халатах. Их много. Была вызвана спецбригада нейрохирургов. Меня кололи иголкой от пят до плеч и обстукивали молоточком. Рассматривали рентген снимки. Сделали пункцию спинного мозга. Они с этого дня будут заниматься моим лечением, будут заботиться о моем выздоровлении. Только мой поезд остановился и неизвестно когда продолжит свой путь, продолжит ли вообще.
Пока ко мне никого не пускают. Вердикт врачей как приговор: компрессионный перелом позвоночника в шейном и грудном отделах, с повреждением спинного нерва, полный паралич туловища. С такими тяжелыми травмами пострадавшие выживают редко. Все зависит от состояния спинного нерва: цел или получил разрыв. Поэтому отпускается 6-7 дней в этом мире, исход которых все и определяет. Если нерв порван, то жизнь заканчивается. Это касается только шейников.
Так как транспортировке, то есть перевозке дальше райбольницы я не подлежал, ибо была опасность возможности повредить спинной нерв, который при травме оказавшись зажатым между позвонковыми дисками, мог перетереться, меня тут же взяли на вытяжку. Приспособление для вытяжки шейного отдела позвоночника, которое лежало в складе хирургического отделения, было сделано отцом специально для своего 18-летнего сына, который будучи вожатым в пионерлагере, показывал своим подопечным упражнения на турнике. Студент-практикант сорвался головой вниз. Не выжил. И вот спустя много лет, это нехитрое приспособление, которое крепилось к спинке койки от головы, понадобилось.

Я лежал с вытянутыми вдоль тела руками. Ноги лежали на валике из одеяла на табуретке. Своим ростом я не вмещался на койке. Пришлось убрать спинку и поставить табуретку. Голову, под которой не было подушки, оттягивал груз вытяжки. Я смотрел на высокий дощатый потолок с множеством сучков, которые когда-то давали жизнь своим мохнатым, от большого количества иголок, ветвям, украшенным продолговатыми, похожими на сосульки, шишками. Но однажды лесная красавица ель была спилена на человеческие нужды. Именно ель по своей структуре строения древесины шла на доски для пола и потолка при строительстве деревянных построек. Таким образом, ее жизнь тоже перешла в другую плоскость существования. Она еще выделяла запах смолы. Но в природе все тленно. Придет время, и доски превратятся в труху и пыль.
Я закрыл глаза. Словно кусочки разбитого зеркала, в памяти стали возникать кусочки жизни, маленькие и большие, веселые и грустные, ничем не связанные друг с другом. Я точно листал альбом со старыми фотографиями, всматривался в знакомые лица, потом переворачивал страничку. Видя только самые лучшие фото, серые и выцветшие не привлекали мое внимание, будто на них ничего не осталось. Картинки не мелькали, они плавно появлялись и также плавно растворялись, уступая место новым. На экране памяти появлялась хроника того рокового для меня дня.
...Погрузка бетономешалки и рабочего инструмента на бортовой «газик» и переезд на другой строительный объект. Возле сельмага остановились. Ребята купили вина, ведь вчера была зарплата. По дороге выпили. Получилось по стакану на брата. Проехав  на кузове 20 километров, прибыли на место. Разгрузились. Часы показали время обеда. Солнце стоит в зените. Вокруг все изнывало от жары. От нее нет спасения. Вода всегда притягивает к себе своей прохладой, особенно, когда на термометре плюс тридцать в тени. Вот и решили всей бригадой, а это девять человек, в обеденный перерыв пойти на речку, которая совсем рядом. Но автокрановщик предложил мне составить компанию и крутануться к его сестре за пять километров  в деревню, и обратно: мол, до обеда справимся. Я согласился и залез в кабину, но вдруг свое решение изменил, сославшись на то, что если не справимся, мало ли что, ведь это машина, и не дай Бог приедет на объект начальство, а нас нет, то можно схлопотать и прогул.
В человеке с детства сидит чувство тревоги - генетический страх. Такое состояние от того, что мы привыкли ждать окрика, оскорбления, запрета где угодно. Нас всю жизнь куда-то не пускали, что-то запрещали нам делать, ругали и унижали. Мы же не могли на это достойно отвечать, ибо против лома нет приема. Такое откладывается в подсознании, это меняет нашу психику. Сказано - сделано. Я вылез из машины и пошел за своими к речке.
Покупавшись, кто-то вылез на берег. Вылез и я. Надел брюки, но вдруг увидел на правом боку грязь. Возможно, вылезая из воды, тернулся о берег. Долго не думая, я тут же сбросил брюки, вытянул руки и оттолкнулся от берега. Берег в том месте был с полметра высотой. Я не делал нырок, и был уверен, что это середина ямы, которую вымыло за зиму. Но в глазах потемнело, почему-то промелькнула мысль: хоть бы не нахлебаться воды и все...
Очнувшись и открыв глаза, я увидел на фоне голубого неба нечеловеческие физиономии, которые окружали меня. Их рты с лошадиными губами раскрывались, видимо, что-то говорили, но до меня не доходило. Один из этой своры бил своей клешней по щекам, второй сгибал и разгибал руки. Мне было очень больно в области плеч. Я просил меня не трогать, но слышали ли они меня, не знаю. Когда я попытался перевернуться на живот, то не получилось. Дальше все проходит отрывками: волоком засаживают в кабину «ЗИЛа»  - самосвала, ударяют по щекам, сильные боли, вытаскивают из кабины на носилки... Пришел в себя ночью. Хотел сильно пить.
Таймер жизни продолжает отбивать время моего существования. Ничего нового и интересного, если не считать спускание мочи при помощи катетера. Процедура не приятная и болезненная, но терпеть нельзя, когда распирает мочевик. Придется ограничить потребление воды. Хотя, если не попросишь, тебе её никто не даст. Некому это делать. Я один в палате на четыре койки. Буду просить, чтобы разрешили жене быть со мной. Что не говори, свой человек видит то, чего не видит и не хочет делать чужак. Не зря говорят, что чужими руками хорошо жар в печи загребать. Жена по-людски покормит, и то большое дело. Уже по ней соскучился.
С утра, на обходе врачи долго меня ощупывали, обстукивали и повернули на бок. Из разговора можно было понять, что их настораживали какие-то покраснения в области лопаток, копчика и ягодиц. Меня ни о чем не спрашивали, кроме одного: «Как дела?».  О каких делах могла идти речь, если было все на виду, когда приговор был оглашен и обжалованию не подлежал. Оставалось ждать его исполнение.
Конечно же, моей смерти никто не ждет, все надеются на благополучный исход, но и его летальность не исключают. Плохие мысли в человеческом сознании всегда занимают больше места, чем хорошие. Так, через распахнутое окно, мой музыкальный слух уловил разговор моей мамы и моей жены о том, где меня похоронить в случае смерти: на кладбище, где живем, или  сельском, где покоятся мои отец, брат и родня. Тема разговора не может радовать, но такова страшная правда случившегося, в центре которой оказался я.
Мудрец из мудрецов Экклезиаст ещё в древности сказал: «Всему свое время. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и ничего нового под солнцем... Род уходит, и род приходит, а земля остается навек. Восходит солнце и заходит солнце, и на место свое поспешает, чтобы там опять взойти...»
Утро для всех одно, но настает оно для каждого по - разному. Все зависит от того, в каком настроении человек лег спать, мучили ли его перед этим кошмары или засыпал перед этим с чувством исполненного долга. Мой подъем утром зависит от долготы дня. Не могу спать, когда за окном уже день, хотя ещё утро. Наверное, сказывается мой биологический ритм жаворонка. Это утро ничем не отличалось от предыдущих. Ночи проходили неспокойно, часто просыпался, потом долго не мог уснуть. Оно и понятно, надо днем работать и устать, чтобы ночью спать, как пшеницу продавши, без задних ног. За окном слышен всё тот же крик голубя - одиночки, которого ещё называют дикарём. Чирикают беспокойные воробьи, живущие за оконными  обналичками  и под крышей деревянного здания хирургического отделения. Птичка умная и хитрая. Не зря в народе кличут «кудлай» или «жидок». Конечно же, радуются восходящему солнцу и новому дню, как радовался я неделю назад. Человеческая жизнь длится всего лишь мгновение в непрерывном космическом потоке. Творец каждому из нас определил её длину, которая в его руках, и никто не может сказать, сколько он проживёт. Не знает, что будет завтра, даже сегодня, в сей момент, только предположения. Хорошо, что Творец не наделил человека способностью предугадывать собственную судьбу.
У каждого живущего на Земле свой отсчет времени. Свои часы, стрелки которых движутся неутомимо и незримо, но неуклонно. Все живое, едва народившись на свет, включает этот таинственный таймер. Мы все идём в никуда. Существует мнение о некой книге Судеб, в которую записываются все живущие на Земле и в которой указано, что кого ждет со дня его зачатия. Если с кем-то из нас что-то случилось, то так произошло согласно книге Судеб.
Есть  расхожее  изречение: «Все возвращается на круги своя...» Раньше я как-то не придавал этому особого значения, как, впрочем, остальным подобного рода оборотам, подчёркнутым из глубокой народной мудрости. Некогда было обращать внимание на такие мелочи: были, знаете ли, дела поважнее, нежели вдумчивый разбор словесных хитросплетений, передающихся из поколения в поколение. А зря не придавал. Надо было поосторожнее относиться к этим своеобразным магическим формулам, которые сплошь и рядом доказывают с беспощадной жестокостью: ничего в этом мире просто так не происходит. Всё в жизни взаимосвязано и взаимонаказуемо-дай срок и цикл завершится, вернувшись в исходную точку, из которой ты стартовал на скользкой дороге, наивно пологая, что сам управляешь судьбой... Старик Конфуций был прав: ты пушинка в этом мире бурь. Воля твоя, каким бы ты страшным и великим не был, вторична, а есть, воля первична, от тебя не зависящая, и имя ей Предположение…
Организм человека с любой болезнью борется самостоятельно, вырабатывая для этого свои лекарства, но ему нужна обязательная поддержка. В процессе выздоровления,  с верой в лучшее должен участвовать мозг. Вот скоро зайдёт медсестра и порцией уколов поддержит мой организм, боли от которых я не чувствую. Единственное, что меня устраивает.
Я не силен в разгадывании каких-либо снов, тем более кошмарных, но их сюжеты, которые иногда посещали; с нападением волков в лесу, от, которых отбивался и уходил; с чёртом, поднимавшим меня куда-то ввысь. Я  перекрестился и он отпустил, когда падал, думал, чтобы не разбиться. Какие–то голоса звали   из темноты к себе, где вырисовывалась пещера с сияющим в её глубине светом. Но  люди с восковыми лицами не пускали туда и устраивали разные препятствия, которые я не мог преодолеть, не иначе, как говорили о той тайной, не ведомой мне, борьбе организма с недугом, не без участия сознания.
По-моему, в жизни каждого человека присутствует ещё и везение. Кому-то везёт больше, кому-то меньше. Тех, кому везёт по-крупному, и называют везунчиками: мол, они на особом счету у Господа. Я же никогда не выигрывал в лотерею, но мне везло в экстремальных непредвиденных моментах, которые сам себе устраивал. Спасали люди, оказавшиеся во время рядом, иногда из сложившейся ситуации выбирался сам. Так и в этот раз меня спасли, вытащили на берег. Этим нырком и закончился цикл ныряний, которые начались еще в раннем детстве и вошли в привычку. А разве невезенье остаться живым после такого приговора, результат которого ждали с волнением целую неделю. Повезло, что спинной нерв остался цел. Вот уж действительно, человек предполагает, а Бог располагает. Может, это ещё одно мне испытание.
Особого восторга от того, что остался жив, я не испытывал. Как в том анекдоте: «У мужика спрашивают:
- Куда ты идешь?
- На кладбище - отвечает тот.
- Но ты ведь живой!
- А толку то».
Так и я: живой, а что толку. Мало того, что не чувствую своего тела, так покраснения, которые так настораживали врачей, оказались пролежнями. Одним словом, ужас. Впереди непроглядная тьма с где-то бетонной стеной, о которую попробуй не разбить лоб.
Многим удивил человечество технический прогресс, а вот до нашей райбольницы не дошел. Использовались старые неприспособленные койки, такие же разбитые ватные тюфяки. А ведь можно было пролежней избежать. Но так как процесс омертвения тканей пошел, то требовалось срочное хирургическое вмешательство, так  называемая обрубка, то есть удаление непригодных для жизни тканей. Мертвое не чувствуется. Больно, когда скальпель задевает за живое. Вырезалась вся гниль до костей. Чтобы пролежни не касались тюфяка, и был доступ воздуха, под меня положили два надувных резиновых круга. Их жена купила в аптеке, как и упаковки камфорного спирта для протирания тела, чтобы избежать появления новых очагов пролежней.
Из области приехала группа врачей, занимающаяся пролежнями и тому подобными проявлениями. Ими был выписан рецепт на приобретение в аптеке раствора жидкого серебра, масла шиповника и облепихи. Жидкого серебра в аптеке не дали: мол, только для ветеранов и инвалидов войны. Не положено и все – закон. Масла не оказалось. Вот так мы жили, есть, но смотря кому. Подыхай, но не дадим.
На базаре масло покупать не решались. Было много подделок. Можно было купить маленькую  бутылочку любого масла, только не шиповника и облепихи. Для лечения моих ран от пролежней применяли только фуроцелин и синтомициновую мазь. Жена тайком от врачей прилаживала марлевые тампоны, смоченные детской мочой.
Облепиху прислал друг с Алтая, но масло не понадобилось. Оно содействовало быстрому заживлению раны, что могло вызвать образование свищей. А вот масло шиповника помогло сильно. Оно выгоняло гниль из ран и постепенно их заживляло.


Любое ЧП в горпоселке, где многие жители один другого знали до мелочей, порождало сплетни и слухи. Не был исключением и случай со мной, но слух не имел под собой никакого основания: дескать, напившиеся мужики сбросили меня с моста в речку, как не захотевшего с него нырять. Этот бред я воспринял спокойно. Что ж, людям рты не закроешь. Может это кому-то приносит удовольствие.
Во-первых, я не из тех, кто допустил бы и позволил над собой подобную экзекуцию. Ребята, с которыми проработал не один год, могли себе позволить выпить, но мозги были на месте. В то дообеденное время, в котором я еще присутствовал, никаких пьянок не было, кроме того стакана вина на человека по дороге, к тому же, ехали то на кузове «газика» и обдувались ветром. Так что, то выпитое вино было для здорового мужчины, как слону дробина.
Они же заметили мое странное поведение в речке, когда уже течение относило от берега, и вытащили. Видя, что я бездыханный, стали делать искусственное дыхание сгибанием и разгибанием рук, чтобы привести в чувство. И это получилось. Пойди-пойми, что могло случиться внезапно с вполне здоровым человеком. Тем не менее, почувствовав что-то неладное, они положили меня на туристическую палатку, которую взяли у отдыхающих недалеко школьников и отнесли в местную больницу. Только те, кого государство выучило и поставило заботиться о здоровье человека, не оказали ни малейшей помощи. Они не соизволили, находящегося без сознания человека, на «скорой» отвезти в райбольницу, зафиксировав тело, особенно голову, по всем правилам подобных травмирований. А кому, если не им должно быть это ведомо. Легче всего было отправить к дороге-гравейке и ловить попутку, что было и сделано. Меня волоком затащили в кабину проезжавшего самосвала и в сидячем положении, с висящей на груди головой, повезли на скорости в райбольницу. «Зилок» подбрасывало на каждой неровности, взлетала, как мяч, и моя голова. Я тут же терял сознание, а чтобы, как думали шофер и сопровождающий меня, не спал, сон отбивали ударами по щекам.
Было уже пять часов вечера, когда меня, вытянув из кабины, положили на больничные носилки, чтобы обследовать на рентгене. После этого надо было дуть в трубку наркологу. Я не помню дул ли я, но тот  голос в память врезался. Опять   меня без всякой фиксации тела таскали с одного кабинета в другой, что приносило сильные боли. И только пройдя необходимые процедуры, что было обязательно и подтверждало мое нездоровое состояние, я был определен в палату хирургического отделения.
Об этом мне поведали единственные очевидцы, те, кто от начала и до конца были со мной рядом – ребята из бригады. Они приходили ко мне чуть ли не каждый вечер после работы. Из всей истории меня больше всего возмутило хамское отношение тех горе-врачей, нарушивших врачебную этику и совершившие великий грех. Хотелось посмотреть им в глаза и сказать то, что они заслужили.
Если с последствием нырка все понятно, то с самим нырком только предположения. Одно ясно, что удар был головой в дно речки. Яма, которую за зиму вымыло у самого берега, и которая была в центре нашего купания. Я,  возможно, перелетел и врезался в ее противоположный берегу скос, или по центру ямы не попал, и один из боковых скосов стал моим.
Порой кажется, что среди множества причин, приведших нас к неизбежному трагическому результату, есть и одна, прямо скажем мистическая. А что же, в самом деле, произошло со мной? Была ли это случайность или мистика?
Если рассматривать с высоты моего мышления, то это одно и другое. Начну с желания поехать с крановщиком к его сестре, а потом отказ от поездки. Не думаю, что я так боялся опоздания, на полчаса от силы, на место работы, тем более что у крановщика на объекте были монтажные работы, и он опоздания б не допустил. Не припомню за прожитые 30 лет, чтобы, выйдя из воды после купания, на теле оставалась видимая грязь. Почему бы не подойти к воде и смыть грязь рукой? Нет же, надо снять брюки и сделать легкий, но нырок. Скорее всего, это был необдуманный, может даже самоуверенный нырок, отработанный в течение моей жизни.
И все-таки, повторюсь. Случайностей в этом мире не бывает. Каждый поступок, каждая песчинка, самая маленькая звезда на ночном небе, не появляется и не исчезают случайно. Все предначертано, все предрешено некими Высшими силами. Наша жизнь поворачивается другой стороной, и мы видим ее изнанку. Как в вышивке, нельзя сделать одинаково красивой лицевую сторону и изнаночную. Изнанка всегда неприглядная–узелки, перепутанные нити, пятна. Я стоял на краю пропасти и смотрел в лицо безысходности...

Видимо не прошли даром ежедневные уколы, постоянное растирание женой тела от пальцев ног и до плеч. К концу второй недели появились боли во всем теле, что говорило о его оживлении. Стала появляться чувствительность. Уже не надо было тыкать иголкой, достаточно было легкого прикосновения. Вместе с этим мне было дано в дар ощущение новой жизни. Я почувствовал аромат благоухающей веры и тепло лучей надежды.
Чтобы не происходило во мне и со мной в тот момент, неразрешенных проблем было уйма. Бытует мнение, что время лечит, к которому можно относиться по-разному. Но если стоять на месте, то никуда не придешь, тем более лежать, сложив руки на груди, как на смертном одре. Господь, по-своему милосердию, подарив мне жизнь в очередной раз, дал и шанс выкарабкаться и пожить на этой Земле, но начинать ее надо сначала, с того чему учится ребенок, с простых и необходимых для существования манипуляций. А коль так, то бессмысленно терять отпущенное мне время пребывания в этом мире, пусть и в другой непростой жизни, ибо в ту прежнюю, видимо, возврата нет. Жене врачами было озвучено новое предсказание: меня ждет участь лежака, в лучшем случае инвалидная коляска, ибо в этом случае медицина беспомощна.
Своей смертью на кресте Господь спас нас от греха, проклятия и смерти. Поэтому крест возлагается и на каждого крещённого, как на последователя Христова. «Если кто хочет идти за Мной, тот отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мной» (Мф. 16,24). Что же это за крест, о котором говорит Господь? Он слагается из тех печалей, скорбей и болезней, которые посылаются человеку за его грехи. А так же из огорчений и неудач, встречающихся в нашей жизни почти на каждом шагу; озлоблений и оскорблений, которые так часто нам приходится терпеть в этом мире; потерь и лишений, несчастий и бедствий, попускаемых нам для испытания или в наказание за грехи. Каждому человеку дан свой крест, и наш долг перед Богом нести его до смерти без ропота и с благодарностью Господу за все. Нам не посылается такого креста, который мы не смогли бы понести, а дается каждому по силам. И если возьмем его с верой и понесем кротко через всю свою жизнь, то получаем от Бога награду.
Крест это не только знак христианства, но и оружие, отражающее злую силу. Святой крест есть величайшая святыня. Это фундамент нашего спасения. «Крест, - говорит св. Кирилл Иерусалимский, - есть великое предохранение от всех нечистей, это благодать Божия, знамение для верных и страх для злых духов». Он страшен для людей нечестивых.
Мне выпал такой крест. И хочу я того или нет, но должен донести до своей Голгофы. «Господь посылает человеку испытания не за вину, а по силам его» - гласит библейское изречение. Я попросил у Господа сил, которых бы хватило на все, что выпадает на мою долю и в уме перекрестился, хотя был нехристем.
Не было в северной республике Коми, точнее, Автономной Советской Социалистической республике, в ее столице – городе Сыктывкаре, где я родился в 1949 году, ни одной церквушке, чтобы можно было принять обряд крещения кому бы то ни было. Еще в 30-х годах они были разрушены и разграблены, а настоятели изгнаны. Территория Коми была перепоясана вдоль и поперек колючей проволокой с лагерями и зонами, заполненными убийцами и блатными, политическими.… А  сколько было ссыльных? Легче сказать какой национальности не было. Отбывали сроки, влюблялись, женились, рожали и воспитывали детей, ходили, друг к другу в гости, отмечали праздники, в том числе свои религиозные, но втихаря и кругу семьи. О церкви старались вслух не говорить, чтобы избежать неприятностей. Уверен, что многие из тех, если не все, кто в то время родился там, остались некрещеными, если это таинство не произошло спустя много лет.
Не лучше дело обстояло и в Белоруссии, но уже в 60-х годах, когда в процессе антирелигиозной компании, церкви были повсеместно закрыты и превращены их помещения в клубы, склады, магазины.… Всё же кое-где они остались и там служили службы. Вот туда-то, вопреки всему, и как бы, тайно от глаз мирских, на государственных «волгах» возили своих чад те, кто считал себя атеистами, и поносили церковь недобрым словом, а это чиновники разного ранга. Зато простолюдину, совершившему подобный вояж, можно было поплатиться многим, если эта весть доходила до вышеуказанных: работа, учеба, карьера… беседы и выговоры с занесением в личное дело для коммунистов и комсомольцев. А если надо, то мог лишиться комсомольского или партийного билета. Власти надо подчиняться! Только нашего брата голыми руками не возьмешь, тем более, если с него нечего взять. Так я окрестил обоих своих сыновей, но сам оставался нехристем, но Бог всегда был со мной, в душе.
А пока крещенный ты или нет, веришь в Бога или атеист, надо шевелиться, ибо выбора нет. В народе говорят: «На Бога надейся, а сам не плошай!». Значит, ждать, что тебе Бог что-то даст еще раз, что-то преподнесет – абсурд.

Первыми отошли руки. Я мог согнуть их в локтях, но не мог поднять вверх. Не было на это силы. Не работали кисти рук. Пальцы были согнуты, как крючки. Из-за всего этого, я не мог держать в руках газету, чтобы почитать, не говоря о книге. Не мог даже развернуть обёртку с конфеты.
Сколько себя помню, спорт всегда присутствовал в моей жизни. А стройка? За день через руки проходила не одна тонна всякого разного груза. Механизация механизацией, но в основном все приходилось на руки. Дни, месяцы, годы, а это 14 лет работы, не считая шабашек или так называемых халтур  по выходным дням у частников. А для этого надо было здоровье и оно имелось. И как оказалось, за две недели все это сошло,  произошла атрофия мышц, которые надо восстанавливать.
С конфетной обертки я все и начал. Днями конфету разворачивал и сворачивал. Щипал резиновые круги, на которых лежал. Под меня подложили  бинт-резину и резиновый эспандер. Я их таскал с утра и до темноты, пока не засыпал. Вскоре стал ощущать радость полузабытых движений.
Нельзя быть или не быть. Неопределенность жизненной установки (того, что определяет направление, а, следовательно, и характер жизни), укореняющиеся глубокие сомнения, раздвоенность, не могут не привести к расстройству организма, размыванию его устройства.
Надо жить – это уже однозначная позиция для организма, все функции его действуют в соответствии с данной установкой. Жить–организм уже проявляет жизненную стойкость. Это состояние однозначного отношения к жизни наделяет организм высокой степенью сопротивляемости. Английская поговорка: старайся, не смотря ни на что – имеет глубокий внутренний смысл как для достижения цели, которую поставил себе человек, так и для устойчивости его организма. Здесь, вообще отсутствует какая-то неоднозначность. Жизненная позиция до предела заострена: старайся, когда никто не верит; когда так называемым смыслом ты обречен; когда больно жить, когда никто не верит в твою мечту; когда тебя предают; когда ты один; когда.… Одним словом, все равно старайся! И не признавай усталости. Отлеживайся, приводи себя в порядок – и снова вперед. Жизнь зовет, а главное – не ждет, не жалеет и… не щадит. Надо быть сильным, чтобы не только побеждать и просто достойно жить.
Установка установкой. Еще говорят, чтобы собрать плоды веры, надо не убить плоды веры. Не надо терять веру! Самое главное верить. Но как это трудно, как тяжело, один Бог знает.
Понимая, в какую передрягу, я попал, в голову лезли разные мысли, плохие тоже. Хотелось все бросить и заорать во все горло, по-волчьи завыть и даже выплакаться. Но был бы я где-нибудь  в поле или в лесу, чтобы никто не видел, не слышал, то дело другое. Может все эмоции выплеснулись бы, и стало бы легче. А в больничной палате устраивать сумасшествие не тактично, неприлично, некрасиво. Остается терпеть, как когда-то Господь терпел и нам велел. Успокаивало то, что не я первый, не я последний.
Многие герои литературных произведений занимали свою нишу в жизни послевоенных поколений. О них народ читал книги, некоторые книги входили в школьную программу. Они были примером служения Родине, их мужество и отвага вдохновляли людей на трудовые подвиги. Поэтому, чтобы отогнать от меня дурные мысли и вселить надежду на лучшее будущее, в пример ставили Павку Корчагина из книги Островского «Как закалялась сталь», получивший во время гражданской войны ранение в позвоночник. И того же Алексея Маресьева из книги Б. Полевого «Повесть о настоящем человеке», летчике, потерявшем обе ноги, но оставшемся в боевом строю и удостоившегося звания Героя Советского Союза. Так и хочется сказать словами М. Лермонтова из его стихотворения «Бородино»: «…Да, были люди в наше время…» И все-таки, ставить в пример книжного героя, пусть и существующего в реальной жизни, одно, а находиться на его месте – другое.
Мой мозг, моя воля и мои силы души не только противились недугу, но и творили, мостили путь к возрождению. Так узник замка Иф выскребал пальцами подкоп, так строил утлый челн Робинзон. Я в мыслях искал ту соломинку, за которую во что бы то ни стало, надо было уцепиться. Уцепиться как угодно: пальцами, зубами, мозгами, всем своим существом, только бы выбраться из этой западни.

Прошел месяц пребывания в больничной палате. Жена сидит возле меня в отпуске за свой счет, то есть неоплачиваемый. Встал вопрос: «Как быть дальше?». Существовали две справки с результатами моего анализа на алкоголь – положительным и отрицательным показанием. Начали с положительного, но председателя родной стройорганизации сильно это возмутило: мол, как так, если вся бригада приехала с объекта такая пьяная, что некоторые не смогли самостоятельно слезть с машины, которая их привезла. Но ведь их привезли после шести часов вечера, а со мной беда случилась от часа до двух дня, спустя более двух часов после выпитого стакана вина, плюс купание на речке. И если следовать логике, за это время от этого вина не осталось и следа. А вот как происходило взятие анализа на алкоголь и насколько оно справедливо, не совсем понятно. Поэтому поводу можно было повоевать, если бы было заинтересованное в этом лицо, чтобы сыграть в мою пользу. Таких людей не оказалось, а один в поле не воин. Я был согласен на все, лишь бы моя семья не страдала. Было предложено: или бытовая травма и    общее заболевание,  или больничный лист с той  красной полосой, что означает травма, получена в нетрезвом состоянии и первый месяц не оплачиваемый, не будет оплачена и страховка от несчастного случая. Подумали с женой и согласились на первое. Так мне обошелся стакан выпитого вина, а производственная травма превратилась в бытовую травму и общее заболевание. Кто-то из врачей не пошел мне навстречу, ведь своя рубашка ближе к телу. Произошло и то, чего больше всего боялся мой начальник: в случае, если я останусь тяжелым инвалидом, то не придется организации выплачивать 75 процентов моего среднемесячного заработка до окончания дней моих. Было обидно? Да! Очень! Но и выхода не было. Думаю, Бог не фраер, его не купить и он все видит, кто и что о себе б не мнил. Рано или поздно каждому воздастся по его заслугам.

Отлежав сорок пять суток на вытяжке, наконец-то освободили от груза, вытащили скобы, крепившиеся за верхнюю челюсть, на которой он висел. Осмотрев и ощупав мою шею, лечащий врач сказал: «Если, не дай Бог, твоя шея еще раз сломится, то только не в этом месте!» Это была гарантия врача о проделанной работе, остальное зависело от меня.
К этому времени я уже таскал эспандер, держал газету и книгу. Ужасно хотелось взять в руку ложку и самому поесть. Поднадоело, когда кто-то кормил, то еда, особенно супы, как широко я не открывал рот, текла по щекам и ниже. Из под меня убрали резиновые круги. Жена регулярно обтирала тело. Если все время она выбривала меня электробритвой, то теперь это делал сам.
И вот, с большой опаской попробовал повернуться на левый бок, боясь не свалиться с койки, чтобы поесть принесенный к обеду суп, который в миске стоял на тумбочке, рядом с койкой. Зачерпнув его ложкой, стал подносить ко рту, но ложка между пальцев перевернулась, и все оказалось на клеенке. Так повторилось несколько раз. Тогда я ложку положил на ладонь и сжал пальцами, именно таким способом пользуются ложкой дети, и дело пошло. Своему достижению был безумно рад.
После завтрака, меня каждый день, стали переворачивать на живот. После обработки пролежней, я до обеда лежал спиной к лампе, излучающей электрофиолетовые  лучи, и не мог предположить, как для меня будет тяжело лежать в таком положении. Лежать только на животе я не мог, становился на локти, но руки быстро начинали млеть, и голова падала на подушку. Нос в подушке и рот тоже. Начинал задыхаться. Поднять голову не было силы, повернуться на бок боялся. От зла на свою беспомощность начинал зубами рвать  подушку, что давало некие силы, помогавшие самому изменить ситуацию, не прося помощи со стороны.
Климат в палате заметно изменился, как только, так называемые койко-места, стали заниматься клиентами разного возраста и со своими болячками. Присутствие одних, особенно ночью, было не слышно и не заметно, но бывали и такие больные, что своими стонами могли поднять мертвого. Приходилось на мужском языке объяснять и ставить на место. Помогало. Зато весь день разговоры не смолкали. Обитатели палаты быстро оклиматизировавшись в новых условиях, начинали друг к другу относиться с доверительностью, как к давним знакомым. Оказывается, мужики, не хуже женщин умеют трепаться. Так что я не только был слушателем разных историй-баек, но и участником трёпа. Все это придавало оптимизм, желание жить.
Наконец-то мне надели больничные штаны в «матрасик» и тайно от врачей, обитатели, вернее, товарищи по палате, стали поднимать и сажать меня на койку. Сильно кружилась голова. Я сидел, вцепившись за спинку, и просил, чтобы от меня не отходили ни на шаг, ибо страх падения присутствовал постоянно. А спустя неделю, когда головокружения прошли, крепкие на руки мужики, стали пробовать ставить меня на ноги. Первое падение, когда  подстраховщики сразу и не сообразили, что случилось, только поддало мне азарта.  Желание  встать на ноги не покидало, ни на минуту. Просто вдруг ноги мгновенно подогнулись в коленях, и я оказался на полу.
Теперь при малейшей возможности, по несколько раз в день, меня ставили на ноги, которые от слабости сильно тряслись, а тело покрывалось потом. Затем стал делать первые шаги, и наконец,   от койки до окна - расстояние двух коек, но невероятно длинное. Меня вели под руки, а в висках ударом отсчитывался каждый сделанный шаг. Все внимание было сосредоточено на ногах. Если я шел, то никого и ничего не видел, не слышал. Только свои ноги.
Однажды вечером, когда коридор отделения опустел от хождения больных и медперсонал разошелся по домам, мы с ребятами решили пройти по нему, ибо хождение по палате не устраивало. За этой работой нас и застал дежурный врач, зашедший в отделение. Он был поражен увиденным, стоял, словно вкопанный и ничего не говорил. А что можно было говорить, если меня он видел только в койке со дня появления, как тяжелобольного. И вдруг, хотя поддерживаемый под локти, иду сам, переставляя ноги. Так была раскрыта моя тайна, и уже ничего не могло подействовать на дальнейший ход происшедшего.
За четыре месяца пребывания в хирургическом отделении и благодаря врачам, жене, больным по палате, многое стал делать сам, ко многому пришел сам. Это было не просто: сел, взял в руку ложку и ем суп, встал и стою... была постоянная, незаметная для здоровых людей работа: от движения к движению. Радость была потом, а от радости до радости долгий ад. О чем думал, к чему стремился, стало сбываться.

Стали поговаривать, что меня готовят к выписке домой и где ждала неизвестность. Я вновь почувствовал сладость ходьбы, но в больнице меня под руки водят мужики, а кто будет водить дома, да и надолго ли это? Надо встать на ноги и пойти самостоятельно, чтобы это произошло, надо будет работать и работать.
Осталось позади жаркое лето и уже кончается октябрь. 23 сентября стал обладателем статуса инвалида I группы общего заболевания, которую назначила врачебная комиссия (ВТЭК) и справки, где в графе «трудовая рекомендация» указано: нуждается в постоянном постороннем уходе. В палате мне исполнилось тридцать лет со дня рождения и как подарок, I группа инвалидности, с которой я обречен, прожить остаток жизни.
Настроение чемоданное, ибо собираемся домой. Навсегда в памяти останется больничная палата, в которой отлежал более четырех месяцев. Ещё её обитатели, которые менялись по ходу выздоровления, и даже было две смерти; запах эфира и камфорного спирта, уколы, которых в последнее время боялся до дрожи в теле; где не надеялись на мое воскрешение.
Транспортировка домой по указанию лечащего врача должна произойти строго по правилам, то есть в лежачем положении, что и было сделано: положили на носилки, занесли в «скорую» и уже через десять минут несли на второй этаж-домой.
В нос ударил знакомый, родной запах моего жилища. Меня с носилок переложили на диван. Не смотря на то, что по указанию врача я должен  лежать еще около четырех месяцев, всё же встаю и сажусь. Начинает ныть под копчиком пролежень, но стараюсь этого не замечать. Не могу надышаться домашним воздухом. На душе радостно, она поет. Как котята жмутся по бокам сыновья. Видно, что соскучились. Они тоже переживали о случившемся. Разговаривал с женой, детьми, а в голове мысли: «А что дальше? С чего начать? За что ухватиться?» Вопросы, вопросы, вопросы...
Моя главная задача - не заглядывать в туманную даль будущего, а действовать сейчас, в направлении, которое видно. Будущее в настоящем... Нет завтра. День спасения – сегодня. Надо выработать в себе привычку жить в отрезке времени, отделенном от прошлого и будущего некими переборками. Возможно, жить так трудно, но добиться можно многого.
И новый день начался с зарядки, потом эспандеры, самомассаж рук и ног. Хочется, как можно быстрее, научиться писать. Странно, получается: знаешь навыки письма, а писать не умеешь - одни каракули. Но ведь был почти писарский почерк. Да, многое осталось в речке. Теперь что-то надо восстанавливать, а кое-чему учиться заново.

Разжился на гантели, пружинные эспандеры, бинт-резину, нехитрые, но нужные самодельные устройства. В голове зарождались задумки и физические упражнения, как можно вернуть утерянную силу и движения. Осознавая, что восстановиться полностью не удастся, но веру, что самостоятельно встану на ноги, не терял.
Однажды в свежем номере газеты «Советская Россия», я обратил внимание на всю полосу материал. Оказалось, начали печатать главы повести Юрия Власова «Формула воли: верить».  И прочитав их, ужаснулся и не мог поверить, что известный штангист, сильнейший человек планеты, кумир многих людей, приносивший победы на тяжелоатлетическом помосте, стал почти инвалидом, что наступила пора телесных немощей и болезней.
Долгие годы он вел тяжелейшую борьбу за свое здоровье, даже за свою жизнь. Это было время расплаты за спортивные победы и фантастические рекорды. И он подготовил себя к испытаниям еще в спортивной молодости, когда сложил для себя девиз: «Я отвергаю и не  принимаю все правила. Я подчиняю мироздание и все его процессы своей воле. Мой организм подчиняется только моим законам! Я изменяю неизменяемое! Высший судья - только моя воля!»
Установка на громадные возможности воли человека спасла его, когда в бесконечные бессонные ночи, ему, некогда самому сильному в мире, измученному, истерзанному болезнями, стали приходить мысли о добровольном уходе из такой жизни. А что было делать, если врачи были бессильны помочь, даже диагноз не могли поставить! За свое спасение он взялся сам и победил. Встал на ноги, жил и работал, наслаждался полнотой бытия. Он выстрадал свое жизненное кредо, которое явилось органичным продолжением его девиза: «Надо воспитывать себя, а точнее перевоспитывать, дабы несчастья, горе, усталости и беды не обращались в подавленность, беспомощность, растерянность и страх, а наоборот, разбивались об энергию сопротивления. Нет безвыходных положений. Есть дряблость духа и неспособность, верно, организовать свою жизнь и поведение».
Думаю, что своей повестью Ю. П. Власов многим людям помог поверить в себя и восстать из «пепла немощей», в том числе и мне. Это был первый толчок в моем сознании, который заставил по-настоящему задуматься и осмыслить свою ситуацию. Его пример говорит всем нам о том, что человек может достичь всего, если он этого хочет; что человек умеющий хотеть, в состоянии победить даже смертельный недуг; что человек умеющий хотеть большего, чем он имеет (не вещей), не плывет по течению жизни, а двигается в том направлении, которое выбирает сам; что каждый человек сможет завтра больше того, что может сегодня, если у него есть цель и он к ней стремится; что не следует поддаваться слепой судьбе и злому року; борись до конца! Беды и напасти преодолимы. Не ложись добровольно в яму собственного несчастья; что в любых условиях, обстоятельствах жизни будь честен перед людьми и самим собой, и имей чувство собственного достоинства.
Он нам нужен сегодня. Факт его существования, вся его жизнь - это пример и надежда. С таким, умеющим выстоять против искуса славой и почестями, против несчастий собственной судьбы, против забвения и оскорбления, черствости и безразличия, непорядочности и нечистоплотности, против тысячи всяких вещей, еще мельчайших и оскорбляющих нашу судьбу, мы бы преодолели все невзгоды. Он показал, что такое сила духа, воля человека, способность творить чудеса. Он создал себя сам в трех лицах: спортсмен, писатель, общественный деятель, а главное - гражданин, личность, порядочный человек.
И все же, я не Власов, и у меня другая ситуация. Хотя врачи мне тоже не в состоянии помочь: может то, а может это и не больше. Помощи ждать неоткуда, только уповать на свой характер, черты которого завязались в утробе матери, которые передались по наследству, сформировались за тридцать лет жизни. Как только мои расходились по своим работам: жена на плодоовощной завод, старший сын в школу, а мы с меньшим сыном оставались дома, и каждый брался за свою работу. Сашка брался за букварь, что делал с охотой, я сползал с дивана на пол, покрытый паласом, чтобы опять и опять разминать руки, ноги, тело. Каких-либо специальных упражнений не было. Все происходило спонтанно, что-то придумывалось и сразу же делалось, будь то сидя, лежа на животе или спине. В чем-то помогал сынуля. Много ходил на четвереньках, от чего кожа на локтях и коленках, несмотря, что локти как бы были защищены рукавами рубашки, а коленки - колошиными штанов, стирались о палас, как по наждаку, до крови.
О ходьбе на четвереньках, когда-то рассказал мне родственник, видевший подобную процедуру в Казахстане. Когда в большом сарае, в котором полы были из хорошо утрамбованной глины, ибо там вручную молотили пшеницу, вдоль стены на четвереньках ходили молодые люди, но с наколенниками из кожи и крагах на локтях. Это был один из способов восстановления опорно - двигательного аппарата у местных лекарей. Вспомнив об этом, ползал и я.
Одним из коронных упражнений, которое в течении дня делал много раз, был подъем на диван. Кроме всего, по моей инициативе и в мои обязанности входило по пятницам влажной тряпкой протирать полы, а это четыре комнаты. Приходилось не только ползать, но и принимать разные позы, а меняя позы, надо было прилаживать усилия, напрягая ту или иную группу мышц, постепенно их укрепляя.
Мне никогда не лезли мысли о моем положении. Я не вспоминал о прошлом, не строил планы на будущее. По крайней мере, сильно далеко не забегал. Жил одним днем, что-то мог прикинуть на недельку, но не больше. Делая свое дело, которое было мне необходимо. Каждое утро, просыпаясь, я все внимание отдавал ногам с мыслью, как они, что сделают сегодня. И так ежедневно. Делая массаж, я их, поглаживал и разговаривал с ними вслух. На выходные дни позволял себе передохнуть от ползания по полу, чтобы дать немного зажить локтям и коленям.
Чтобы улучшить свое состояние, посоветовали провести курс лечебного массажа, который разбудит мышцы, усилит кровообращение, а значит, улучшит питание тканей и снабжение их кислородом, повысится эластичность мышц, их сократительную способность и тонус.
Из десяти положенных сеансов массажа от шеи до пяток, то есть спины, поясничного отдела и ног, было сделано только семь. На третьем я почувствовал тело. Любое переусердие массажиста вызывало боль. Я терпел, помня слова, если болит - ты живой. Он выделывал со мной то, что считал нужным: начинал с поглаживания и растирания, заканчивал рублением и похлопыванием. От работы был к концу сеанса, как мочалка. Меня же укутывал в ватное одеяло до остывания. Казалось, что побывал в деревенской баньке, где отходили березовым веничком.
На «носу» Новый 1982 год. Своей рукой подписал стопку поздравительных открыток. Рад, что все же сумел это сделать, что почерк не изменился. Затянуло основательно пролежни. Для сынка совместное времяпровождение тоже не прошло даром: не бегло, но читает и читает все, что попадает на глаза и под руку.
Суббота. Сыновья еще спят. Жена что - то делает на кухне. Сидя на диване, я вдруг подумал: «Надо попробовать встать на ноги. А вдруг…». Быстро взял в левую руку трость, правой рукой оперся о спинку дивана и стал подниматься. Встав на ноги, я легонько оттолкнулся от дивана. И произошло то, чего так долго хотел. О Боже, я стоял один на ногах. Взяв трость в правую руку, повернулся на одном месте лицом к двери, и без всякой на то мысли, пошел к ней. Было самостоятельно сделано пятнадцать шагов. Перешагнув через порог, пошел к кухне. «Здрасте!» - сказал я. Жена от неожиданности опешила: стоит, смотрит на меня и ничего не говорит. Придя в себя, чуть слышно выдавила: «Кто тебя привел?». «Сам!» -  говорю. Не веря в происшедшее, она проверила, а не стоит ли кто позади меня. Удостоверившись, что это не подвох, она сразу изменилась в лице с появлением на щеках румянца, а в глазах загорелись огоньки. Жена ожила.
Через шесть месяцев и пятнадцать дней я пошел, опровергнув все прогнозы врачей. Пошел один, без чьей-либо помощи, без поддержки, даже без подстраховки. Я ходил по квартире из комнаты в комнату, от окна к окну. Впервые рассмотрел в трюмо следы от страшных пролежней. Слабо отошла левая кисть руки и левая нога, но это меня не смущало. Главное, есть начало. Не прошли даром мои преждевременные подъемы с койки на ноги, которых так опасались врачи, ползание и хождение на четверёнках, непримирение со сложившейся ситуацией и природная злость на свою беспомощность. Конечно же, тот спортивный, а не лечебный массаж.
Новый Год – долгожданный, сказочный, хмельной, всегда изменяющий жизнь к лучшему, или почти всегда! Правда, редко кому удается удержать то необыкновенное состояние полета, которое можно ощущать этой зимней ночью. Но все, же  попытаться надо. Схватить это чувство призрачного счастья за хвост–за ниточку и не отпускать, а тянуть–вытягивать.  Наматывая  на ладонь, идти с этой ниткой в весну, окунуться в долгожданное лето, и к осени подобраться с таким клубком исполняющихся желаний, что в руках не удержать…. Ну и ладно: тяжесть, то своя не тянет! А сделать то надо всего ничего: чокнись шампанским, загадай желание и первого числа, обязательно с самого утра, несмотря на бурную ночь, бодрящим шагом вперед в Новый год. И все будет. Наконец–то, все будет!
Но праздник прошел, народ, как и полагается, напился, нагулялся, встретил год Новый, мысленно послал подальше Старый и на этом успокоился, увидев, что в карманах пусто. Надо опять браться за работу, ибо старые долги, старые заботы и проблемы перекочевали в новый год.
Быстро пролетел и январь. В основном много ходил и упорно занимался физическими упражнениями. Наконец-то смог залезть в ванну и отмыться от всего того, что наросло на тело. Как бы ты не обтирался влажным полотенцем, а ванна есть ванна. Но главным и основным достижением стало хождение в туалет. Я стал сам себя обслуживать. Так уж устроено живое существо, в том числе человек: съелось, переработалось и выкинулось, или, как говорят в народе: перевелось добро на дерьмо. До этого, как себя не ограничивал в еде и питье, случались неприятные ситуации: раз в неделю в обязательном порядке и каждый раз с жуткой истерикой от своей беспомощности.
В феврале прошел курс лечения. Опять по моей просьбе положили в ту самую палату, на ту же койку, но не забыли на нее положить, как и в первый раз, лист ДСП. Зато, как старому знакомому, положили два новых тюфяка.  Кололи разные витамины и что-то укрепляющее. А когда шел по коридору отделения, то больные, увидев меня, сторонились, чтобы не мешать моему продвижению. Во время утреннего обхода врачи выражали свое восхищение по поводу моего неожиданного для них, хоть и частичного, но восстановления: дескать, остальное со временем вернется, уверяли они меня. Только знали бы они, как это дается!
Весна пришла рано. С половины февраля уже и солнце пригревало. В такую погоду тянуло на улицу. Тянуть-то тянуло, а как это сделать, если не было кому подстраховать и помочь при спуске со второго этажа. Боялся, что от свежего воздуха могла закружиться голова и падение по бетонным ступенькам удовольствия не принесет. Решил, что будет, то будет. Переступил порог квартиры. Правой рукой взялся за перила. Левой рукой, в которой держал трость, опирался на стену, но все внимание было обращено на ноги. Надо было только определить, как поставить при спуске правую ногу, чтобы рядом без проблем стала левая, которая не хотела меня слушать. Моя ходьба заняла около десяти минут. Возле подъезда уже ждали табуретка, на которую и уселся с большой дрожью в ногах. Свежий воздух пьянил, а не растаявший местами снег, слепил своей белизной. Я сидел и смотрел на голубое, без единого облачка, небо с мыслью: «А ведь получилось!»
Посидев пару часиков, так же шел обратно: только уже левой рукой брался за перила, а правой опирался, при подъеме правой ноги на ступеньку, на трость, потом забрасывал левую. Так ступенька за ступенькой и оказывался дома.
Когда земля во дворе подсохла, стал выходить со своим помощником – меньшим сыном. Благоустройства во дворе еще не было: кроме бетонных плит небольшого размера, которые лежали не очень ровно вдоль дома, как тротуарная дорожка. Приходилось ходить по отмостке, которая лежала вдоль дома, но с уклоном, что доставляло неудобства, зато рядом была стена, на которую можно было опереться и постоять, прислонившись к ней спиной.
Это длилось часами, ноги уставали, и надо было,  как-то передохнуть, ведь не будешь за собой таскать табуретку. Пришлось осмелиться и сделать первые шаги по земле, где любая неровность или маленький камушек ощущались сразу же, казалось, что нога вот-вот вывернется в суставе. И все же, взяв в правую руку трость, а левой за ручонку сына и почувствовав, что он не кукожится, его это не пугает, и это спокойствие передавалось мне, мы шли к забору, к скамейке. Так целый день: то идем, то отдыхаем, а вечером тащились к подъезду и домой на диван.
Как-то, в очередной раз, выйдя из подъезда, я, как ни в чем не бывало, взял и пошел к скамейке, которая стояла под старой яблоней, и благополучно дошел. После этого стал ходить один. Мог в любой момент выйти из квартиры во двор, но не дальше и вернуться обратно. Всякий комментарий по поводу моего незавидного положения, когда говорили, что из меня уже ничего не получится, был излишен: все было на виду, все видели, что я стал ходить, что хожу с тростью, но один.

Как-то доковыляв к деревянному заборчику от улицы, встал поудобнее и стал смотреть на проезжающие мимо машины, ворочая головой, то влево, то вправо. Среди проезжающих за рулем были и знакомые: кто в знак приветствия кивнет головой, кто-то посигналит, иной остановится, подойдет, поговорит.
Однажды из машины выскочил и подошел председатель профкома организации, где я работал. «Хорошо, что тебя увидел! Есть возможность тебе съездить в санаторий, который находится в Юрмале, в Латвии. Говорят, кто там побывает, обратно возвращается без костылей и тростей» - отбарабанил на одном духе председатель и добавил: «Путевка горящая, ты должен через два дня, то есть десятого октября, быть на месте. Дело хозяйское, но попробуй!».
Вечером на семейном совете это предложение было оговорено и принято решение о моей поездке в санаторий. Уже немного хожу, малость подлечусь и возможно восстановлюсь. Жена оббегала за день все нужные инстанции, взяла необходимые документы, я собрал все необходимое для этой поездки, а также мне было выделено из семейного кошелька 110 рублей на дорогу и другие расходы. Назавтра в семь часов утра, я в сопровождении жены, на рейсовом автобусе отправился в Минск, где мое дальнейшее сопровождение  принял на себя друг детства, который для этой цели взял на работе отгулы. Были взяты билеты на поезд Минск-Рига и мы пошли к месту его стоянки.
Мне было тяжело передвигаться по-ровному, а тут пришлось идти по подземному переходу, чтобы попасть на перрон. Идя, одной рукой держался за руку друга, другой за перила перехода. На перрон уже еле вышел, сильно тряслись ноги. Казалось, что они вот-вот откажут и я, как мешок, свалюсь под ноги спешащим людям. Мы останавливались у каждого перронного столба, где стояли урны, чтобы немного посидеть и дать отдохнуть ногам, обхватив рукой столб.
Молодые люди подсобили забраться в вагон, но, придя на место, оказалось, что по билету мое место на верхней полке. Законный хозяин места под низом, которое я занял сразу же, не хотел идти ни на какие уступки и уговоры, не желая ничего знать и понимать. И тут сработал принцип: попала коса на камень. Коль ты такой твердолобый, то мы тоже щи не лаптем хлебаем. Проблему разрешила проводница, выделив товарищу другое место, и в 22 часа поезд отправился. Такого бы не произошло, если бы в кассе вокзала как надо обратили внимание на мое удостоверение, ведь стоимость билета со скидкой на половину была обозначена, а с местом получилась неразбериха.
В девять часов утра поезд прибыл, а Ригу. Частный извозчик на 412-м «Москвиче» согласился за определенную мзду отвезти нас в Юрмалу. Как настоящий гид, он показывал и рассказывал обо всем, что попадалось нам на пути. А в Риге, особенно старой, множество достопримечательностей. Так незаметно мы оказались у крыльца нужного корпуса санатория.
После небольшого медицинского обследования в приемном покое и получением санаторной книжки, мы с другом вошли в здание жилого корпуса, где и встретились с заведующим отделением. Посмотрев мои бумаги, он сказал, что я не туда попал, что в этом корпусе проживают больные с другими заболеваниями, а я должен проходить курс лечения в спинальном отделении. Чтобы попасть туда мне надо доплатить 180 рублей, а так как со мной никого не будет из сопровождающих, кто мог бы помогать, тем более, что ходить один не могу, то мне остается возвращаться домой. Услышанное для меня было громом среди безоблачного неба и ощущение, что обделался.
Вокруг стали собираться жильцы корпуса. Видимо, наш разговор в не совсем спокойных тонах, привлек их внимание. Чтобы показать и доказать заведующему отделение, что я хожу и могу себя обслуживать, я поднялся с низкого, мягкого, кожаного кресла, которое стояло в углу фойе, и пошел, опираясь на свою трость. А ведь до этого разговора, как только мы зашли в помещение, я сразу же ощутил под ногами непривычное скольжение, что мои туфли на кожаной подошве как-то «пробуксовали». И теперь, идя по полу, выложенному плиткой, в голове была одна мысль: хоть бы устоять, хоть бы не упасть. Вернувшись обратно к креслу, я сел, чтобы услышать окончательный вердикт из уст завотделением о моем пребывании в санатории, при этом я сказал, что доплатить обозначенную им сумму у меня нет возможности, что ехать обратно в Белоруссию я не намерен.
От услышанного разговора, окружившие плотным кольцом и наблюдавшие за разрешением конфликтной ситуации люди, стали  в мою защиту. Пообещав завотделением о своей помощи мне. Так я остался. После такой обработки, я еле поднялся с кресла, чтобы зайти в свою комнату, где стояли две деревянные кровати, две тумбочки и стол. Друг уехал, а я трупом упал на кровать и долго смотрел на высокие белые потолки, ощущая, как ноет от усталости тело, особенно ноги.
Теперь небольшое отступление по поводу «горящей путевки», которая, по сути, предназначалась человеку страдающего остеохондрозом или, как говорят радикулитом, может болезнями суставов, но по неким причинам вдруг от путевки отказался. Но не пропадать, же ей. Тут то и подвернулся я под руку председателю профкома, который может и хотел мне помочь, предложив путевку, а может просто хотел избавиться от нее, поставив галочку в своих отчетах о ее использовании во благо трудовому люду. Я    подбодренный его словами о выздоровлении, даже не посоветовался  со знающими в этом деле  толк людьми. Да на это не было и времени, и  навряд ли такие спецы бы нашлись, ухватился за эту бумажку, как за спасательный круг и рванул, словно с цепи сорвался.
С моей травмой дело обстояло совсем по-иному. Курс лечения, а это 45 суток проживания и лечения в так называемом спинальном отделении. При этом сопровождающие больного при необходимости могли сами лечиться, приобретя путевку на месте. Но, чтобы быть рядом, имели возможность снять поблизости жилье. Путевка, действительно, была дороже вдвое. Тогда в спинальном отделении находилось около ста человек с разной тяжестью травм позвоночника и разного возраста, и у каждого своя история, наполненная сплошными житейскими неурядицами.
Мой день проходил по следующей схеме: к девяти часам надо было идти в столовую на завтрак за 200-250 метров.  Оттуда за метров 300 в спинальный корпус на сероводородные ванны и грязи, потом опять в здание столовой на второй этаж, в кабинет массажа, затем опускаться в столовую на обед и возвращался в свой корпус до ужина. Итого, по грубым подсчетам, до обеда надо было пройти более километра. А если взять во внимание очереди, где никто никому не уступает, то надо не просто вышагивать в развалку еле-еле, надо было шевелиться и спешить, дойти до нужного здания, а там выловить себе попутчика, который бы подсобил дойти в нужную точку, ведь каждый приезжает тоже лечиться и тоже дорожит каждой минутой. Вот и получалось, если я шел на завтрак, потом ванна, грязь, массаж, то на обед опаздывал. Решил ходить только на процедуры, невольно отказавшись от завтрака, чтобы пообедать.
На ванны и грязи ходил напрямик, то ли леса, то ли парка, где опавшей листвы лежало, чуть ли не до коленей. Шел от дерева к дереву, разгребая перед собой листву тростью. На массаж шел по асфальту от скамейки до скамейки, которые стояли одна от другой в пятидесяти метрах , вдоль ровной аллеи, но все равно при моей ходьбе обед пролетал. Я перестал посещать массаж.
Спустя десять дней, стал ходить только на ванны и грязи. Не знаю, кто на это обратил внимание и принял меры по отношению ко мне, но завтрак, обед, ужин стали носить из столовой в комнату, стали приходить делать и массаж. За то время сильно подустал. Случалось,  иду, и вдруг ноги начинали сильно трястись, останавливаюсь, чтобы не упасть и жду случайного человека, чтобы помог дойти до ближайшей скамейки или до комнаты.
Пришедшая массажистка, делая массаж, а это легкое поглаживание спины и ног, сопровождала сию процедуру рассказом о несложившейся жизни, муже - алкаше, малых детях. Все это напоминало приготовление ребенка ко сну с убаюкиванием. Только нас стреляных воробьев на мякине не проведешь. Я четко определил, что означают тонкие намеки массажистки.
Было видно, что «несчастная» приходила отбыть свои полчаса ради крестика. Пришлось ее задобрить, отдав дополнительно 2 рубля 50 копеек за сеанс, ведь хочется настоящего массажа. Получив в карман доплату, она превратилась в электромассажер, и тело обрабатывалось по полной программе. Оно и понятно, каждый работающий человек хочет жить, зарабатывая на жизнь вполне сносно. А если на работу есть и спрос, то она превращается в курочку несущую золотые яйца, получая от работы дополнительные поощрения. Главное, правильно себя подать, но если еще надавить на жалость, то такая психологическая тактика очень даже срабатывает.

Санаторий «Даугава» один из тех, каких на территории Юрмалы было много. Они располагались вдоль Рижского залива и Балтийского моря. В правительственных корпусах отдыхала верхушка Союза ССР. Среди санаториев в лесных массивах стояло много частных домов, где люди, приехавшие «дикарями», то есть без путевки, могли снять жилье.  Самым старым зданием было здание из красного кирпича, как говорили, помнящее самого царя Гороха. В этом длинном трехэтажном строении на первом этаже были лечебные кабинеты. На втором и третьем этажах размещались комнаты – палаты, где жили и лечились спинальники, где должен был быть по идее и я. Здесь кто-то передвигался на инвалидных колясках, а кто-то только лежал и не только положенные сорок пять суток по путевке, это продолжалось годами. Как только кончался срок одной путевки, «хорошие и добрые родственники» покупали новую путёвку, и лежи дальше: баба с воза, коню легче.
В комнатах-палатах жили по 2-3 человека, в зависимости от тяжести травм позвоночника и психологического состояния больного. Но то, что в некоторых палатах лежали настоящие психи, удостоверился  воочию сам. При мне в  санитарку полетела брошенная лежачим «утка», за то, что та вовремя не пришла за ней и не освободила от содержимого. Стеклянная посудина разбилась о стену, и брызги мочи попали не только на испуганную случившимся санитарку, но и на меня, проходившего в этот момент по коридору. Тогда-то подумал, что был далек от данной категории людей, и не дай Бог таким стать. Хотя жизнь – вещь непредсказуемая и ни в ком, и ни в чем нельзя быть уверенным до конца.
В палатах, вместо дверей, висели шторы-занавесы из какой-то грубой ткани, закрывавшие широкие проемы и обитателей этих жилищ, но пропускающие на коридор запах дерьма и мочи, клубы табачного дыма и диких воплей с матами-перематами. Там открыто справляли свои сексуальные потребности те, кто «заключили брак», расписавшись на стене, из-за чего стены были разрисованы и исписаны похлеще самого заброшенного, городского, общественного сартира. А ведь там были и кабинеты лечащих врачей, к которым приходили на прием больные других корпусов санатория. И как часто там делался, хотя бы текущий ремонт, трудно сказать. Было очевидно одно, что с потерявшими смысл жизни и человеческое обличие людьми, работали за какие-то «копейки» те, кому надо было этим заработком кормить и надевать семью, почему-то было много одиноких женщин. Хотя было бы плохо, то не работали бы.
Там, где гоняли колясочники, стены от пола были обшиты оцинкованной жестью. Под вечер они съезжали по специальному спуску вниз и караваном, построившись один за одним, кто на комнатной коляске, кто на дорожной , брали курс к продовольственному магазину, чтобы затовариться алкоголем так, чтобы хорошо поддать не отъезжая от магазина, но и привезти в палату на потом. Многие к 22 часам, когда входная дверь корпуса закрывалась на ночь, после изрядной выпивки не попадали в свою палату и оставались на улице. Это тебе не лето, давно уже октябрь месяц, когда еще нет и снега, которого в Юрмале может и не бывает, но по утрам, от ночного морозца, земля становится белой.  А морская прохлада? Хмель проходил быстро, но оказаться в теплой палате было проблематично, ведь в 82-ом еще мобильников не было, хотя некоторые уже ездили на крутых инвалидных колясках. Если кого-то вдруг обнаруживали, то впускали в корпус и лифтом поднимали на нужный этаж.
Со многими из спинальников мне приходилось видеться во время лечебных процедур и на улице. Мы разговаривали. Каждый говорил, что думал, без всяких секретов, что считал нужным. Не было какой-то наигранности. Если у меня прошло полтора года после травмы позвоночника, то у других от пяти до пятнадцати лет и им было о чем поведать. Я, как молодой в этом деле, больше слушал. Ведь человек намаявшись за свои бедовые годы, хочет выговориться, выплеснуть наружу наболевшее  внутри, которое червоточило в его израненной душе. Кто-то исповедовался спокойно, кто-то постоянно утирал рукавом текущие по щекам слезы. Многие познали цену предательства близких и родных людей, а это тяжелей вдвойне, ибо пропадает вера в человека.
Мне показывали на пары, где молодая, красивая блондинка, видимо жена, с обручальным кольцом на пальце правой руки, толкала инвалидную коляску с молодым человеком, вторая же молодая особа, присев на корточки рядом с коляской, что-то тоже ворковала молодому парню, без отрыва смотря ему в глаза. «Ты плюнь и размажь на все эти ухаживания. Их хватит на год-два, если повезет, то на лет пять и любовь окончится. Многие испытали это на собственной шкуре. Дай Бог, чтобы тебя это обошло стороной!» - чуть ли не хором проговорили мои знакомые. А еще добавили: «Нахрена  нам  без хрена, если с хреном дохрена!»
Услышанное, особенно выражение, которому раньше не придавал значения, вызвало в моем сознании некую тревогу и боязнь за свою будущую супружескую жизнь и чем это может закончиться, ведь моя мужская сила тоже осталась в речке, и я с надеждой пошел искать помощи к врачу урологу, которому пришлось исповедоваться, как церковному служителю. Более унизительного разговора у меня не случалось, но врач есть врач и, чтобы получить нужное лечение больной должен войти с ним в откровенный диалог, чтобы один другого  понял и,  чтобы выяснилось, что хочет один, чем может помочь второй. В итоге в утешение, мне был выписан рецепт на нужные лекарства.
Тема интимной жизни для инвалида-спинальника, в плане секса, очень ранимая и неисполняемая для него же, и очень интересующая среду его обитания, особенно почему-то женщин: дескать, если он не способен исполнить свой мужской долг с женой, то почему она с ним живет? Значит, что-то есть, что-то удерживает, и как на самом деле это происходит. Приходилось мне подобное однажды слышать от трех пышных, розовощеких, с наивной улыбкой, медсестер нейрохирургического отделения одной крупной больницы, куда попал как на обследование после пяти лет после травмы позвоночника, но пришлось проходить курс лечения.
Они сидели в кожаных креслах на медпосту, зевая во весь рот и по-кошачьи потягиваясь до хруста в суставах, ведь шло время к полуночи. Можно подумать, что они меня подъехавшего на инвалидной коляске и ждали. Вопрос прямо в лоб меня не смутил, которого я не ожидал, хотя было некомфортно ощущать себя среди пожирающих тебя трех пар глаз, желающих услышать от меня правду. Да и им ли этим интересоваться, видя в каком состоянии, находятся их пациенты с поломанными позвоночниками и совсем недвижимые. За ответом в карман я не полез, чем открыл им глаза еще шире, когда предложил скоротать ночь с одной из них. Женщины, заинтересованные  интим вопросом, как бы очнулись, утверждая в один голос о своем замужестве. Так к чему, милые дамочки, такие  разговоры? Что может быть в этом процессе особенного и сверхъестественного, если мы земные люди, созданы Богом по его образу и подобию, как мужчины и женщины. И если у здоровых людей сексуальные отношения здоровые, то у спинальников, у которых поврежден спинной нерв, основа жизнедеятельности нашего организма, то ничего не может с женщиной быть по-настоящему. Здесь уже не поможет ни женская ласка, ни врач уролог.
Конечно же, я много на себя взял, изобразив этакого сексгиганта, но того требовал момент разговора, на обдумывание которого не было времени. Такое только возможно с большой фантазии сценариста и режиссера в кино, где любовная близость героя-спинальника происходит с героиней его романа, которая впоследствии рожает ребенка. Смешно от того, чего в природе не может быть. Да, женщина с любой травмой позвоночника может делать одно и если надо другое. Такой ее создал Господь, но мужчина на такое не способен, когда перегорел головной кабель. Кто-то со своей бедой мирится: нет, значит, нет и на этом все – точка! Не может эта любовная утеха присутствовать всю жизнь, хотя многие только из-за этого кончают жизнь суицидом в молодые годы. Оставим в покое столь деликатную тему, не буду отнимать хлеб у сексопатологов и вернусь в апартаменты санаторной жизни, в которой оказался по «горячей» путевке.
При лечении сероводородными ваннами и грязями, каждые пять минут во время сеанса проверялся у пациента пульс. И если он учащался в течении нескольких процедур, то лечение отменялось ибо организм его не принимал. Я же нормально переносил одно и другое.
Если большие литров 200, ванны заполнялись водой, как для купания, с неприятным запахом серы, а чтобы пациент, не владея своим телом, не всплывал, как поплавок, особенно парализованный, его прижимали деревяшкой, то лечебную грязь привозили на тракторе из ближайшего болота, которое занимало огромные территории. Перед потреблением ее очищали от всевозможных кусочков древесины, корней, камушков и нагревали до 30 градусов, чтобы затем налаживать на указанные лечащим врачом места: на суставы ног и рук, бедра, шеи и поясницы. Мне делали из грязи «рубашку», обмазав ею все тело, укрыв клеенкой и байковым одеялом. Отлежав 30 минут, я переходил под душ, который находился в двух метрах. Те, кто самостоятельно обмыться не могли, их обмывали из шланга с хорошим напором воды. Случалось, что теплая вода вдруг кончалась и шла прямо ледяная, ибо местная котельная не справлялась греть воду.
Несмотря, что уже был конец октября, погода в Юрмале стояла сравнительно теплая, но опавшая листва за ночь покрывалась белой изморозью. Днем уже высоко поднявшееся солнце еще давало возможность обитателям санатория, расположившимся на скамейках вдоль пешеходных дорожек и у клумб с ярко-розовыми астрами, понежиться под его лучами. По выходным дням, когда процедурные кабинеты не работали, все, кого более - менее еще носили ноги, использовали эти два дня с пользой для себя, покидая пределы санатория. Кто-то уезжал в Ригу, увидеть достопримечательности, приобрести подарки и знаменитый рижский бальзам; кто-то уходил к берегу Балтийского моря, полюбоваться его красотой и вдохнуть того воздуха, а если повезет, то найти кусочек янтаря. А красота песчаных дюн? Конечно же, не обходилось без санаторных романов. Но так как я не покидал свой корпус дальше порога, то исполнял роль связного между встречавшимися любовниками. Зная в лицо обе стороны, передавал записочки и устные сообщения. Расчетом за услуги были свежие газеты.

Пролетели 24 дня. Приехал опять мой друг, чтобы сопровождать в обратную дорогу. Вот и Рига, в которую приехали на автобусе. Опять, как и в Минске, подземный переход с сотней ступенек и нескончаемым людским потоком, готового смять любого, оказавшегося в этой круговерти. Но на свой поезд мы все, же опоздали и опоздали всего лишь на семь минут. Было обидно, что ближайшие сутки нам придется коротать на железнодорожном вокзале. Конечно же, виновником, сложившейся ситуации стал я со своей расторопностью.
За сутки, проведенные нами на втором этаже вокзала, во рту не было ни крошки хлеба, ни капли воды, а это для того, чтобы не ходить в вокзальный сортир, который находился где-то на первом этаже. То, что я увидел при первом его посещении, отбило охоту туда идти, ибо на полу стояла моча, а унитазы были обделаны дерьмом. При моей сноровке там делать нечего, как бы туда меня не приспичило,  кроме,  как там обгадиться. Осталось во всем себя ограничивать и терпеть, сколько есть мочи.
Вокзалы – это отдельная тема. О них можно писать исследования. Не имеется в виду исторический, инженерный или архитектурный аспект. Это людской перевалочный пункт. Сюда приезжают и встречаются, отсюда уезжают и расстаются, отсиживаются на вокзальных скамейках по несколько суток, нервно взирая на настенные часы,  и чем дальше ждешь свой рейс, тем медленнее идут их стрелки.
Здесь проворачивают свои делишки и высматривают свои жертвы воры, проститутки, фарцовщики, барыги, спекулянты, цыгане, попрошайки и прочая публика, не желающая жить честно. По всей территории вокзала нарезают круги народные дружинники с красными повязками на правой руке во главе с милиционером. Надо же кому-то в этом разношерстном и разномастном мире следить за порядком, где все повязаны между собой, - звенья одной цепи, - и контролируют это криминальное варево «менты». Как именно они «контролируют» комментировать не надо: способов много. Контролируют и все. Умный человек увидит и догадается.
Суета, беготня, толкотня с матом и извинениями, негромкие разговоры сотни людей превращаются в сплошной гул, словно пчелиный улей. И только голос диспетчера по вокзальному громкоговорителю, прозванному в народе матюгальником, сообщающего некую информацию, на мгновение останавливает эту круговерть. Только на вокзале есть возможность вдохнуть тот специфический воздух, который въедается в одежду и даже тело, и долго напоминает о времяпрепровождении в его горниле - зале ожидания.
Пришло время отправиться к своему долгожданному поезду. Выйдя из подземки на перрон, мы увидели огромную толпу народа с баулами, чемоданами, коробками… вдоль состава. Я опять приземлился на урну напротив нашего вагона и стал наблюдать за происходящим: кто кого провожал и кто уезжал, было непонятно, но как только началась посадка, началась толкотня. Каждый пассажир норовил первым прорваться в вагон, вроде вот сейчас поезд отойдет и кто-то останется. Никакого уважения друг к другу, ну ничего, тем более, что у каждого билет и согласно его место в купейном вагоне.
Затесался и мой друг в эту толпу. Что и кому он там наговорил, я не знал, но когда мы стали идти к двери на посадку, толпа послушно отступилась от вагона, сделав проход. Двое парней меня подхватили, и я очутился в вагоне. Оказалось, чтобы я измученный за сутки, быстрее попал на свое место, друг представил меня «афганцем», который якобы после лечения добирается домой. Я по этому поводу сильно психанул, но слово сказано и тут ничего не исправишь, афганец так афганец, хотя об этом сразу забыл. Зато почувствовал, как распирает мочевой пузырь, но пока поезд находится в так называемой санаторной зоне, туалет будет закрыт. Пришлось терпеть, пока проедем двадцать пять километров от вокзала.
Хочу сказать, что спустя много лет после той поездки, никогда не прикрывался именем афганцев, которых, как и чернобыльцев, развелось слишком много, хотя за такого принимали не раз. Я остаюсь самим собой и мне чужое не надо. Просто в том далеком 1982 году, из-за секретности, люди мало знали об афганских событиях, и любая информация воспринималась с сочувствием, вот мой друг и воспользовался из жалости ко мне.
В 21 час поезд прибыл в Минск. Переночевав у наших друзей, к обеду я и жена были дома. Переступив порог квартиры, увидел глаза своих сыновей, которые молча, смотрели на меня, на мои ноги, а в них вопрос: «Что ничего не получилось?». Да, мужики, чуда не получилось.
Говорят, отдыхать – не лес рубить. Только кому как: кто-то отдыхает и лечится, но то, что пришлось выдержать мне, вряд ли отдыхом назовешь, хотя я ехал в санаторий все-таки лечиться. Казалось бы, сама путевка в санаторий дело приятное. Но ее внезапность привела к неимоверной суете, потом неприятности с билетными местами в вагоне, не совсем приятный разговор с завотделением в санатории, мои хождения от корпуса к корпусу во время лечебных процедур и по подземным переходам, а чего стоит суточное ожидание поезда на Рижском железнодорожном вокзале. Наверное, только одному Господу Богу и мне самому, известно, сколько сил и нервов потрачено по той «горящей» путевке, которая пошла явно не по назначению и вряд ли могла принести пользу. Каких-то изменений после санаторного лечения не ощущал. Был наслышан, что улучшения придут через недели две–месяц. Что ж, поживем, увидим.
Дома шло все своим путем, но однажды зазвонил телефон. Жена подняла трубку и сказала, что меня просят к телефону. Звонила санаторная знакомая, которая проживала в нашем корпусе. Она в свое время получила травму шейного отдела позвоночника при автоаварии, и ее каждый год привозил в этот санаторий муж откуда-то из-под Питера. Вместе с парнем, откуда-то из-под Минска, но получившего серьезные увечья в Питере, когда при ремонте крыши на одиннадцатом этаже, он оттуда слетел на землю, она приходила в нашу комнату перекинуться в «дурачка». Мы играли в карты, а мой сосед по койке рассказывал истории о войне, когда будучи стрелком на самолете освобождал Польшу. Знакомая позвонила, чтобы узнать, как я доехал домой и т.д. и т.п. Я всегда был скуп на слова с женским полом, особенно это проявлялось после нырка в речку. Так и в этот раз: все нормально, будь здорова и положил трубку, но звонок незнакомой женщины был запеленгован женой. Тут-то и вспыхнула искорка ревности, которая таилась в ней всегда, но не так бурно, хотя повода я никогда не давал. Она искала его сама и случай подвернулся. Обливаясь слезами, она упрекала меня в неверности: мол, отправила лечиться, а я там завязал шуры-муры, чтобы завтра же не было моего духа в квартире, что она подает на развод. Мои объяснения до нее не доходили. Та, которая никогда не позволяла себе матерщины вдруг на ней заговорила, воспроизведя слово к слову выражение услышанное много от спинальников. Я уже готов был на все, совсем согласиться, только бы прекратить этот кошмар, рядом с которым были мои сыновья.
После двух дней молчания и не принятия пищи с моей стороны и желания доказать своей невиновности, жена пошла на перемирие. Надо же было кому-то утром отглаживать школьную форму сыновьям и ей белый халат, а то и два. Упреки по поводу моей поездки в санатории нет-нет и проявлялись за годы нашей совместной жизни, я же зарекся в дальнейшем не посещать эти места, тем более давать кому-то свой телефонный номер, который, кстати, той знакомой не давал. Но факт остался фактом.


Прошел месяц после санатория. Ничего сверхъестественного с ногами не произошло, наоборот, стал падать. Ничего не дали уколы по рецепту врача-уролога. Падал в квартире, в подъезде, во дворе, когда вдруг подгибалась нога в колене. Если бы не поехал в санаторий, и такое со мной стало происходить, то, наверное, корил бы себя и сожалел, что была возможность подлечиться, и не поехал, а тут стал упрекать себя, что поехал.
Пришлось учиться падать, падать так, чтобы не получить травму или увечье. Падение в свободном полете, с моим ростом, приятных ощущений не приносило, особенно, если это происходило в подъезде при спуске по железобетонным ступенькам. Прежде, чем подняться потом на ноги, надо было на что-то сесть. Если падал в квартире, то полз к дивану, если же приземлялся на улице, и не было кому помочь подняться, приходилось ползком добираться до ближайшей скамейки или забора. Но однажды поднявшись с дивана идти, понял, что не могу сделать шаг. Мои попытки пойти не получались. Так инвалидная коляска вошла в мою жизнь. И хотя по квартире передвигался без нее, где помогали родные стены и трость, на улице без коляски не мог сделать ни шагу.
Мой домашний распорядок остался без изменений, что-то постираю, поглажу, какая-то уборка в квартире. Может, делалось не совсем мужская работа, но она меня занимала, устраивала, отвлекала от моей немощи, а главное время на месте не стояло и уходило с какой-то пользой для меня, для семьи. Зимой, чтобы в квартире было более-менее тепло, хотя бы с вечера топил котелок. Как только мои сыновья-школьники приходили домой,  я выбирал золу, и они приносили с подвала два ведра угля. Тяжеловато было им еще таскать такой груз, но ничего, справлялись, ведь кроме них некому было это делать.
По субботам кочегарил древесными обрезками титан, который стоял в ванной комнате, таким образом,  устраивал для семьи банный день. Кочегарил  до 1989 года, пока наш  панельный двухэтажный дом- «хрущёвку»  не подключили к теплосети. Хорошо, что это произошло вовремя, ибо сильно проржавели трубы. Местами  стали давать течь и требовалась их срочная замена. А ведь жить на втором этаже, это не на первом, если там хоть и потекло, то в подвал, что приносит тоже неприятности, но когда со второго этажа вода попадает на потолки и стены первого, то это просто кошмар, пусть и не по твоей вине.
Без чьей-либо помощи я положил по деревянному полу ДВП, которую дважды олифил, а затем дважды покрывал краской. Было очень тяжело. Кувыркался, принимая разные позы, сдирая кожу до крови на руках и ногах. Таким образом, было покрыто плитой 50 квадратных метров пола.
Сыновья учились нормально. Могли бы лучше, но поленивались. Надо было постоянно подстегивать, но, как только вожжи ослабевали, появлялись тройки и даже неуды. В дневниках могли появиться записи о неприлежном поведении на школьных переменах, а чтобы  избежать домашних разговоров, они пропадали самыми невероятными способами: то в школе забыл, то еще где-нибудь. Конечно же, проводились поучительные беседы, но каждый раз отстаивалась и доказывалась правота случившегося: не мог не заступиться за кого-то или сам нарвался на грубость и стал виновником.
Я их отчитывал и был за них рад, что не ищут помощи со стороны, никому не жалуются, пытаются заступиться за того, кто не может защититься сам, за себя постоять. Это подтверждали одноклассники и даже учителя, которые по-своему статусу такое не поддерживали, но вполне оправдывали. Домой приходило много газет и журналов, в том числе журнал «ФиС» («Физкультура и спорт»), где я выискивал для себя полезную информацию. Так в газете «Советская Россия» обнаружил материал как из обыкновенного дорожного велосипеда можно сделать велотренажер. Для этого вовсе не нужен новый на ходу велосипед, достаточно иметь его раму, желательно от дамского. То есть без верхней перекладины и все остальное, кроме колес. Верхнюю перекладину при помощи сварки можно опустить, чтобы было удобнее впоследствии садиться. Вместо заднего колеса нужна только его втулка, на которую натягивается ремень, которым будет регулироваться нагрузка на ноги. Велотренажер должен стоять на устойчивых опорах, одной будет передняя вилка.
Конечно, хорошо было бы иметь заводское изделие, но где его взять и за какие такие шиши, если живешь с копейки и никакой помощи. И все-таки, сделанный по газетному описанию тренажер, стал для меня очень даже кстати и той соломинкой, за которую, как говорят, хватается утопающий. Я садился на него три раза в день и крутил педали. Такая необычная, на одном месте, езда быстро надоедала, и я включал фантазию, внушая себе езду по знакомому маршруту, со знанием его километража. Тупо вставившись на стрелки часов, с представлением мелькающего по сторонам пейзажа и под мелодии из магнитофона, я продолжал накручивать километры. После такой, казалось бы, смешной езды, в ногах чувствовалась приятное ощущение наполнения их силой.
Такие тренировки помогали мне не только передвигаться по квартире, но и спускаться со второго этажа, в нужное время к коляске и обратно подняться домой. Мог пересесть из коляски на скамейку и сделать техосмотр своему передвижному средству, непредназначенному для улицы, поэтому и мелкие поломки были нормой. А мог просто постоять возле забора, переминаясь с ноги на ногу, делая приседания.

Это было первое лето, когда сыновей и меня, уложив инвалидное кресло - коляску в багажник старенькой «Победы», знакомый привез в деревню к моей матери, где я не был три года. За это время я очень соскучился по родительскому дому, где было все близко до мельчайших подробностей, до гвоздя в заборе; по деревне с окружающими ее садами и огородами, полями и лесом, с которыми много связано в моей жизни; все–тоже небо и чистый, пьянящий голову воздух и люди.
Действительно, мой приезд не остался не замеченным односельчанами. Я стал объектом пристального внимания. Родня и соседи приходили, как бы по делам к матери, но было видно, что их больше интересовало мое состояние. Заметив меня на улице,   знакомые подходили и выражали сочувствие, сожалели о случившемся. Начинались расспросы. Несмотря, что моя легенда до подробностей обросла «бородой», приходилось опять и опять рассказывать то самое, чтобы удовлетворить любопытство желающего, как можно подробнее, узнать мою подноготную. Иногда внутри что-то закипало, но не мог я по отношению  хорошо знавших меня и нашу семью людей, которых уважал, позволить себе нетактичность.
Родительский дом был крайним и стоял, как говорится, на отшибе, но теперь предпоследний, либо появились соседи. Из-за большого песка, я еле на коляске переезжал на другую сторону улицы.  Напротив нашего дома стоит длинная со спинкой скамейка, сделанная еще мною.  Рядом растёт и плодоносит груша – дичка. Это мама некогда дала ей жизнь, всадив в землю  семечки от съеденной груши. Я сидел на скамейке и любовался окружающей красотой, отдаваясь воспоминаниям. Хотелось опять пройти, пробежаться по знакомым местам, но как сказал один киногерой: «есть желание, нет возможности». Насидевшись, спускался на траву, чтобы полежать в тени под грушей и даже мог вздремнуть, положив под голову книгу.
Это был 1983 год, когда деревня еще жила в полную силу. К дедушкам и бабушкам на лето приезжали их городские внуки, в которых они души не чаяли, но без них было бы гораздо спокойнее. Попавшие в стихию любви и ласки, почувствовавшие свободу действий и безответственности, начинали проявлять себя не с лучшей стороны. Того и гляди мог вспыхнуть стог красным петухом, стоящий рядом с сараем. Поэтому за сорванцами нужен был глаз да глаз, иначе беды не миновать.
Детвора, в том числе мои сыновья и племянник днями пропадали у водоема. Это метров 200 от нашего дома – за ржаным полем. Я помню тот сентябрьский день 1961 года, когда по договоренности с деревенскими мужиками, бульдозерист начал на своем гусеничном  «С-100»  с большим ножом впереди рыть котлован под водоем на случай пожара. За деревней возле леса была уже вырыта огромная по площади яма, как вдруг пошел дождь. Он с каждой минутой усиливался и, как говорят в подобной ситуации, небо прорвало. Начался сильный ливень. Котлован стал заполняться водой и бульдозерист работу прекратил. Так все и осталось.
После зимы котлован заполнился водой от талого снега. Местами глубина доходила до двух метров, что не могло не радовать нас, деревенскую ребятню. Вместе с лягушками, которые стали дополнять жизнь котлована, неизвестно откуда там появился карась, а затем рыбачки. Юных любителей порыбачить, можно было видеть ранним утром и до позднего вечера.
Пролетели года, словно в мельнице вода, а это 20 лет. И там уже другие мальчишки – мои дети и дети моих товарищей, с которыми прошло детство. Рядом с водоемом, который превратился в пруд и который местные называли пелкой, как  и те многие низины заполняемые водой, было футбольное поле и волейбольная площадка. Конечно же, не обходилось без костра. Будет возможность, обязательно там побуду.
Иногда, когда погода не позволяла пребывать у пруда, или когда солнце садилось за кроны леса, и жара спадала, приходилось своих сорванцов привлекать, так сказать, к общеполезному труду. Мы пилили пилой двухручкой дрова, которые потом, сидя в коляске я колол. Было очень неудобно это делать, осознавая, как это легко и просто происходит стоя на ногах, когда получаешь от колки дров удовольствие. Но ничего – приспособился, ведь я это умел делать с детства, где-то лет с десяти.
Никакого неудовольствия со стороны моих подопечных (меньшему сыну – 8 лет, старшему сыну и племяннику по 11) не проявлялось. А что было непонятно? Надо, значит надо. Это не насилие, а приучение к труду, к работе. Хотя по мере возможности надо отрабатывать за тот же кусок хлеба, даже без масла. Никогда не будет лишним для будущего мужика умение пилить  пилой  двухручкой,  ведь жизнь штука непредсказуемая, и не знаешь, что будет завтра. Народная мудрость говорит: «Дай Бог все уметь, но не все делать». Умение еще никому не помешало. Оно не мешок за плечами, к земле не прижимает.
Однажды, когда я сидел на скамейке, ко мне подошел местный почтальон. Поставив свою сумку на самый край скамейки, пожал мне руку в знак приветствия и присел рядом. А так как мы были уже более-менее знакомы, то сразу же завязался разговор. Добрый и уважаемый сельчанами человек уже отработал на своем посту 18 лет, доставляя в любое время года, в любую погоду жителям трех деревень всю возможную корреспонденцию, а главное – пенсии. Летом его выручал велосипед, ведь надо было в одну сторону открутить семь километров и столько же обратно, а вот зимой ходил пешком. Постоянно напевая–мурлыкая себе под нос некую мелодию, знакомую только ему, он ходил от дома к дому, от калитки к калитке. По нему, как говорится, можно было часы сверять. Вот почтальона и ждали у калитки, чтобы сказать ему доброе слово, а тот в долгу не оставался и делился своими новостями. Его знали все деревенские Шарики и Бобики, встречали в начале деревни в ожидании получения хоть на один зуб угощения, проводили по деревне и провожали с громким лаем за околицу. Он был своим человеком в любом крестьянском доме, где его ждали и говорили за работу почтальона «спасибо».
А еще в свободное от работы время мой знакомый почтальон занимался резьбой по дереву, придумывал и вырезал узоры с цветами, птицами, зверюшками. Как столяр и бондарь, мог сделать любую в дом столярку, бочку или дежку  под соления. К нему шли односельчане с просьбой украсить колодец, и тот начинал обрабатывать сухое дерево, что бы оно опять «выросло» у колодца с сидящими на нем аистами, которые, казалось, вот-вот оторвутся от насиженного места и улетят. Кстати, мне однажды довелось рисовать аиста в натуральную величину, с готовностью подняться в воздух, по его просьбе. Говорил о некой новой задумке. Что ж, успехов тебе творческий человек!
Вот решил написать об этом человеке в районную газету, что не было случайностью, ибо до этого какой-то опыт был. Для придания материалу полноты и красок, обратился в редакцию, чтобы фотокор побыл в соседней деревне, где жил и творил мой герой, как для себя, так и для односельчан и заснял эту красоту. Материал был подготовлен и опубликован, чем был доволен я, и безумно рад герой публикации. Так началось мое сотрудничество с районной газетой. Уже давно нет знакомого почтальона, но тот материал хранится в моем домашнем архиве.
Кто-то скажет, что суть повести как бы о других по статусу людях, а он бает про какого-то почтальона, каких вокруг на каждом шагу хоть пруд пруди. Да, это верно! В жизни каждого из нас происходит необычное, то что порой определяет нашу жизнь. Мы просто не всегда акцентируем на этом внимание. Это могут быть такие чудеса. Только потом понимаем то, что произошло – это ведь чудом и было! Люди порой не хотят видеть очевидного.
Мог ли я подумать при встрече с этим человеком три десятка лет назад, что с этого начнется моя творческая, в полном смысле слова, жизнь? Абсурд. Конечно же, нет. Но это случилось. Считаю, что судьба играет главную роль в жизни, будь то обычная, здоровая по всем параметрам для человека или та,  с множеством проблем. Есть такое выражение: «Человек рождается с ключом, а где-то есть дверь». Задача человека найти эту дверь. Твое место в жизни никем не занято, оно не продается ни за какие деньги. Вот и ищи свое место, найди и займи его! Твоя дверь открывается только твоим ключом. Можно взломать чужую, но счастья и радости не будет. Надо искать свою. Даже если сразу не нашел, ничего страшного-ищи и обязательно найдешь!
Не каждому дано быть поэтом, художником или писателем, но каждый может сочинить свой суп и пирог, было бы с чего. Любое творчество делает жизнь интересной и счастливой, и каждый может создать свое счастье по рецепту.
В каждом человеке есть способности, все это закодировано в генах. Но в силу разных причин и жизненных обстоятельств они могут не проявиться вовсе или проявиться в незначительной степени. Да и все эти причины и обстоятельства  предопределены у человека его генным набором.
Жить надо по максимуму, а не половинчатостью, как бы люблю, как бы живу, и как бы как бы. Жизнь для того и дана, чтобы пройти огромный путь -  путь падений, радости, разочарований, улыбок. Не зря нам это все дано. Уверен, что все испытания, которые приходят, нужно обязательно пройти и пережить. Жизнь штука сложная, но чем больше новых сложностей, тем серьезней начинаешь к ней относиться.
Человек никогда не должен «раскисать», сдаваться. Дух является хозяином тела, а не наоборот. Если человек слаб морально, хнычет, укладывается в постель при малейшем недомогании, то его может угробить самая ерундовая болезнь. Сильная же личность должна презирать свои болячки.
Только влюбляясь можно жить. Без этого ничего не может быть. Только любя и влюбляясь, ты можешь обогатиться, так же и от разочарования в любви. Это необходимо всем людям.
В любой ситуации из всех путей выбирай тот, который не знает страха и упрека. Направь мысль на путь, который ты выбрал, и иди по нему. Тогда твой путь будет прям и прост. Твоя воля выполнит свой долг, твоя совесть превратится в стальной непробиваемый щит. Если ты свой предназначенный природой путь не сможешь проследить прямо, открытыми глазами, не освободишься от путаных мыслей, ты потерпишь поражение.
Жизнь проходит очень даже быстро и приходит время, когда надо задуматься, но главное понять, что ты оставил после своей жизни, какую тень от себя оставил. Человек не существует просто так, не оставляя нигде следов. а значит, the show must go on, так сказать... Жизнь продолжается.


Если положиться на предсказания знаков Зодиака, которые дают описание характеристик тех, кто под ними родился, и насколько это верно, то мне рожденному под знаком Весы при выборе профессии надо было, прежде всего, помнить о юриспруденции, журналистике, не забывать о дипломатической карьере. И как ни странно, но с журналистикой совпало. Попадание прямо в десятку.
Уже с четвертого класса я выбирался редактором настенной газеты, но был корреспондентом и художником. Эта должность ходила за мной по пятам из класса в класс, как общественная нагрузка до окончания средней школы. Не минула сия участь во время службы в армии, где помимо стенгазеты был ротный «Боевой листок», который надо было выпускать ежедневно, а то и два раза в день. Но достала эта должность в родной строительной организации, когда начальство заставляло не только писать о прогульщиках, лодырях, пьяницах, но надо было рисовать на них карикатуры.
Писал в «Пионерскую правду»,  «Піянер  Беларусі», «Зорьку» тоже с класса четвертого. В школе с русским и белорусским языками был полный порядок. Мог не знать и не знал правил, ибо их не учил, но писал без ошибок. Особенно любил писать сочинения на вольную тему и всегда за работу получал пятерку. Поэтому написав экзаменационное сочинение по русскому языку и литературе за среднюю школу на отлично, решил попробовать поступить на факультет журналистики в БГУ и было это в 1967 году. Но получив при поступлении тройку по сочинению, и увидев, с каким багажом приехали поступать ребята, а это целые папки с газетными и журнальными вырезками с их фамилиями под публикациями, письмами-рекомендациями, даже с направлением от редакций газет, охота поступать отпала сразу. Не было смысла тягаться со своими конкурентами. Пусть в нужном месте остаются талантливые люди, а не случайно забредшие.  И вот спустя много лет, во мне снова проснулась та жилка, некогда в детстве проявившаяся, толкнувшая опять взяться за ручку.
Мои отношения с районной газетой стали очень доверительными. Я делился своими мыслями с редакцией по телефону, отсылал туда свои материалы, которым всегда находилось место на страницах газеты.
Бурные 80 - е годы прошлого столетия.  Не дождался чуда – коммунизма советский народ,  призрак  которого бродил где-то в Европе. За 20 лет до Советского Союза он не добрел. Уходило время «застоя». Уходили с арены один за другим руководители-старцы, которые и выдвигали друг друга на руководство великой страной, но преклонный возраст не давал им долго побыть у народной кормушки, ибо приходило время отхода в мир иной, давать  отчет перед Господом. Народ за пять лет привык к траурам, с сожалением вспоминая брежневские времена, которые уже не могли вернуться, а впереди не видно ничего обнадеживающего, только вопросы. И тогда, как всегда бывало в трудное время, обращался к газете, где искал ответ на волнующий его вопрос.
Только газета содержит подробное описание всех преобразований общества. Она живет, как и ее читатели, и благодаря обратной связи отражает на своих страницах разноцветную гамму жизни. Газета - история любого государства с текстом, фотоснимками. История переписывается и дописывается, часть не очень верно, с большими погрешностями, но газетную историю, которая писалась ежедневно и годами, где народам давалась оценка всему происходящему в обществе, изменить нет возможности.
Говорят, место пусто не бывает, и на место прежней политической системе в 1985 году пришла новая, под названием «перестройка», которую народу преподнес М. С. Горбачев. Была объявлена политика гласности - право на свободу слова, возможность открыто говорить правду о своей истории и современности. Многих такая свобода просто распирала. Стали беспардонно ковыряться в истории, которую, возможно, не очень знали, ища изъяны, чтобы ее очернить, сносились изготовленные на народные средства памятники людям, которым не одно десятилетие поклонялись, обливались грязью и оплевывались исторические личности. Какой стыд и позор ковыряться в том, что тебе неведомо, а значит чуждо. Вот сделай, создай свое, если на это хватит ума, тогда и ковыряй, исправляй. А ведь «умные головы» забыли, что историю переделать невозможно.
И всё же, когда одни были заняты осквернением истории, другие строили дома и сеяли хлеб. Казалось, все идет хорошо, но, видимо, хорошо было не все. Из-за людской халатности, или, как говорят сегодня, из-за человеческого фактора, что было установлено  впоследствии, 26 апреля 1986 года случилась авария на Чернобыльской АЭС, которая принесла Белоруссии неизмеримый вред. На ликвидацию последствий аварии ехали молодые люди от организаций, предприятий, учреждений. Ехали в основном как на заработок: мол, вот съежу на месяц и привезу карман денег. Они тогда не думали, не догадывались, что помимо тех заработанных денег, они стали заложниками радиации. Кто-то умирал почти сразу, другие с небольшим интервалом, а иным повезло-живут, но без лекарств и жизнь не жизнь. Слишком много было схвачено этой гадости. Конечно, таких жертв можно было избежать, если бы народ знал сполна о том, что случилось, каковы его последствия и влияние всего этого на здоровье человека, предприняв необходимые меры. Но все ветви высшего руководства Союза, в том числе Белоруссии, пытались утаить эту катастрофу от народа, не зная ее масштабов и надеясь на «авось», может,  пронесет. Этого не случилось. Пострадала на огромных территориях земля, ее флора и фауна, и главное люди. Чтобы не говорили по этому поводу те же умные головы, какими бы лестными словами не утешали и не убеждали народ, эхо атомного взрыва на ЧАЭС еще долго будет откликаться в своих проявлениях, напоминая человеку о своей мощной силе.
Все политические программы второй половины 80-х годов, как и сама «перестройка», о которой ходило много анекдотов и частушек, как проба преодолеть кризис советской системы, окончились провалом. Старые формы руководства оказались нарушенными, а новые, которые соответствовали требованиям свободного развития экономики, не сложились. Нужен был решающий поворот к рыночной экономике, но Белоруссия не имела законов для проведения рыночных экономических реформ.
На рубеже 80-90-х годов начался спад производства, рост цен, инфляция. Уровень жизни большинства населения значительно снизился, а многие оказались за чертой бедности. Трудней всего материально и морально приходилось людям старшего поколения: мало того, что с бытом было не все благополучно, так еще и идеалы, за утверждение которых им в свое время пришлось отдать много сил, подвергается как бы активному пересмотру. И кто знает, что для них было тяжелее? Им, людям, не избалованным временем и достатком, труднее было видеть, как рушатся вчерашние моральные критерии, а они всегда восстанавливаются труднее. Любые слова о тяжелой жизни становятся расхожими. Все реже помогают и самоутешения и оптимизм, если у кого-то остался, становится более сдержанным. Во всяком случае, на ближайшие несколько лет в лучшее будущее верилось с трудом.


Все события, происшедшие в СССР и встревожившие белорусов, не могли не затронуть меня. Было всякое, но негатива было больше и, как должно быть, он, то и врезался в память. Это бесконечные очереди с обмороками, мордобоем и оторванными рукавами в магазинах. Превращением новоявленными фермерами гектаров земли в заросли бурьяна; появление приватизации или по народному – «прихватизации»; появление местных «князьков», многое другое, что проходило через мой мозг, мое сердце, отражалось в моих материалах на страницах районной газеты.
Страна вечного неблагополучия. Сначала было всевластие коммунистов, которые сделали из своего режима настоящий религиозный культ, превращая подвластный им народ в подопытных зверюшек, и проводя над ними многочисленные и не всегда логически объяснимые эксперименты. Взять хоть бы перестроечную антиалкогольную компанию, когда в стране был введен «сухой закон»  и пьющему испокон веков народу вдруг объявили, что пьянство - грех.
Ладно бы просто объявили. Ну, сказали и сказали. Так нет же. Пустили под топор виноградники, стали рушить уже имеющиеся заводы по производству спиртного, даже пивные. Наплевать было на деньги, хотя уже тогда советская экономика пела романсы по поводу своих финансов. А водка приносила в госбюджет до четверти общего дохода страны. И что в итоге? Меньше стали пить? Как бы ни так!
Самогон варился по всей великой стране из всякой дряни и с такими же добавками. Везде изготавливали самодельное вино, когда на стеклянные банки натягивали резиновые перчатки, которые раздувались и как бы приветствовали каждого своими растопыренными пальцами. Мужики придумывали свои коктейли, когда вместо водки и вина пили пиво – «дихлофосный  ершь», процесс приготовления которого надо видеть, как надо видеть лица тех, кто был в ожидании откушать столь необходимого и желанного напитка. Это было страшное зрелище, такое возможно только в фильмах ужасов. Пили всякую гадость, все, что горит, и умирали тысячами, тогда же появились наркоманы.
Ну, эксперимент  не получился, ну ошиблись, ладно. Хотели-то как лучше. Скажите народу об этом, а тех мудрецов, которые заварили эту кашу, накажите. Так нет же! Они здравствуют и продолжают по-прежнему учить, как надо жить.
Я никого не осуждал, не возмущался, а как настоящий оптимист по жизни в любой сложившейся ситуации видел благополучный исход и верил: чтобы  не делалось - все к лучшему. И как бы плохо не приходилось, после черных понедельников и вторников всегда наступали светлые дни. Писал обо всем, но главными героями моих материалов были люди - мои земляки, которые, несмотря, ни на что, продолжали жить, надеясь на лучшее будущее. Помимо районки, писал в областные, республикансике и союзные газеты, а так же в газету Белорусского общества инвалидов «Наша доля». Ни один мой материал не ушел в архив редакции не напечатанным и находил место на страницах той или иной газеты, чего не скажешь сегодня.
В августе 1991 года в Москве произошел государственный переворот, целью которого было сохранение СССР, но который ускорил его развал. Поэтому самое страшное для народа было впереди. Один из персонажей музыкальной кинокомедии «Свадьба в Малиновке» сказал: «Мы находимся на грани огромного шухера». А  шухером для нас стал развал Советского Союза, который произошел 8 декабря 1991 года.
После развала Союза белорусы остались у разбитого корыта: без всяких связей извне, со своими проблемами и болячками. Это было время поисков и разочарований. К власти рвались разного рода «кіраўнікі» со своими программами-обещаниями, в которые народ мало верил, а говорить «от имени народа» и «для народа» они умели. Народ тем временем думал, анализировал, сравнивал, чтобы сделать  свой окончательный выбор, от которого зависела его дальнейшая жизнь и цена ошибки непростого, ответственного выбора была очень велика. Белорусскому народу на это потребовалось четыре года.
Из-за случившейся круговерти прервалась связь с некогда союзными периодическими изданиями. Республиканская пресса писалась как под копирку. Достаточно было взять в руки одну газету, чтобы узнать новости по Белоруссии. «Стихия» гулявшая по стране, процессы, происходившие в обществе, запутали людей, а газеты еще больше усложняли ситуацию, добавляя сомнения и напряженность. Инфляционный волчок набирал все больше обороты, и не было силы остановить это верчение, которое продолжало отбрасывать людей за черту бедности. Подписные цены на периодику стали не по карману простому люду. Приходилось выкраивать, ибо, как откажешься от того, к чему привыкал десятилетиями. Районная газета тоже оказалась в трудном положении, которая вместо трех раз стала выходить два раза в неделю.
Я же садился в инвалидное кресло-коляску и ехал в народ «ради нескольких строчек в газету», чтобы увидеть все своими глазами. Поражали очереди возле магазинов, банка, почты. Люди записывались в списки очерёдности с вечера. У каждого на руке стоял его номер, написанный шариковой ручкой, возле универмага стояли те, кто старался любым способом отовариться золотыми изделиями, возле продмагов ждали хоть какого-то съестного привоза, возле банка и почты люди стояли по несколько суток, чтобы в банке снять сбережения, а на почте получить пенсию. Советских рублей уже не было, а своих белорусских «зайчиков» и «шушиков» не хватало. Вот и стояли люди в очередях, надеясь на «авось». Не минула сия чаша и меня, когда приходилось стоять у почты, чтобы получить пенсию.
Зато поразительно вырос рейтинг местных продавцов в магазинах, особенного универмага, тех, кто годами стоял за прилавками, как продавец и не больше, стали величать только по имени и отчеству. Перед открытием магазинов клиенты встречали их, чуть ли не возле жилищ, справляясь об их здоровье и здоровье их семей, только бы не обидеть, и к магазину уже шла целая процессия. А уж если в итоге состоялась покупка нужного товара, то благодарные покупатели в долгу не оставались и одаривали продавцов своими подарками, которые привозили в коробках и пакетах прямо домой. Так некоторые наживались, используя дефицит государственного товара на прилавках государственных магазинов в условиях сложившейся обстановки в республике.
По выходным в райцентр наведывались братья-хохлы, которые приезжали на «ЛАЗах» со своим салом, подсолнечным маслом, медом, грецкими орехами и спиртом - растворителем, который разливался и продавался прямо в автобусах за небольшие деньги, что и заинтересовало местных сыскарей. В одном из автобусов к спирту добавилась найденная маковая соломка, и водила получил четыре года тюрьмы. Торгашей тревожил местный рэкет, а чтобы разборки не происходили при выезде из горпоселка, гаишники, машины которых хохлы заправляли бензином, сопровождали за пределы района.
А тем временем в Белоруссии готовятся к президентским выборам. В центре поселка тоже кипят предвыборные страсти. Появились громадные агитационные стенды БНФа (Белорусского Народного Фронта), толпой его членов с призывной макулатурой. Кучкуются со своим товаром, привезенным из Польши и Турции, «торбэшники», которые впоследствии будут называться частными предпринимателями. Снуют в этой толпе те, кто из-под  полы продает водку и сигареты, в том числе и я. Словом, торгуют все и всем, только не магазины, где сплошь пустые прилавки. Зато вокруг райцентра строятся особняки, непонятно в каком стиле, но с размахом.
Говорят, счастье не стимулирует умственную деятельность, что настоящий творец должен быть голодным, тогда он может создать шедевр. Сытые  творцы  шедевров не создают. Для того, чтобы хорошо думать, нужно быть несчастливым, а счастливые не думают, они просто живут. Кажется, эти слова можно отнести не только к творческим личностям, но и политикам. Исходя из выше сказанного, белорусский народ свой выбор сделал, выбрав первым президентом А. Г. Лукашенко, и об этом не жалеет.
Я продолжал жить со своей районной газетой. В ноябре 1995 года, в честь ее 65-летия и за многолетнее и активное сотрудничество с газетой, я был награжден Почетной грамотой. Довелось писать материалы, которые вошли в хроникально-документальную книгу «Памяць», которая вышла в 1999 году. Легче сказать, о чем еще не писал в районную газету, чем о том, что было написано за 27 лет сотрудничества.


Белорусскому народу понадобилось десять лет, чтобы выйти на ровную, без колдобин и ухабов, жизненную дорогу, увидеть свет. За эти годы мне тоже довелось проехать сквозь «трубы» разного диаметра, побывать в разных ситуациях, и меня, человека азартного и оптимиста, ничего не могло остановить. Встречалось много самых разных как по характеру, так и по складу ума, людей, но удовольствие приносило общение, хоть и не всегда. Навязавшегося в разговор человека, которого вовсе и не знаешь, не знаешь его привычек, сразу и не поймешь, что от него ожидать. Потом узнаешь, что у собеседника, из-за чересчур умных мозгов, не жизнь, а сплошные дурацкие приключения, в которых слышатся намеки в отношении тебя и твоего места в этой жизни, от которого попахивает неприятным душком. Казалось бы, человек идет своей жизненной дорогой, но нет надо этому «заумному, башковитому и дотошному»  экземпляру поучать кого-то идти, если не по его дороге, то похожей и делать то, что делает он. К примеру, может случиться, что на дороге будет лежать куча дерьма. Все глупцы типа меня пройдут мимо спокойно и не обратят на нее внимания. Зато «заумник», конечно же, должен остановиться и начать рассматривать, ковыряться и ломать мозги: что такое? Кто эту кучу наложил, и нет ли в этом злого умысла? Да, как прав был Мопассан, когда говорил, что есть люди, которым в жизни не везет.
Я привык все правила подвергать сомнению. Мне бесполезно говорить: «Ты должен делать это, потому что ты в жизни...» Но правила устанавливаем мы сами, исходя из нашего жизненного опыта. Главное, себе не врать. И не навязывать свои правила окружающим. А такие умники, как им кажется Эйнштейны, вызывают только негатив и нежелание с ними общаться.
Где бы я ни был на своей инвалидной  коляске, со мной всегда были металлическая трость, ключи с насосом, сзади на ручке висели матерчатая сумка, в которой имелся полный шоферский набор: нож и всегда чистый, завернутый в бумагу «малиновский» граненый стакан. Зная об этом, мужики обращались за меркой, то есть за стаканом и, разобравшись с содержимым своей бутылки, со стаканом приносили и ее: мол, выбрасывать жалко. Потом кто-то еще преподнесет, где-то сам подберу, и смотришь полная сумка. Бутылки отвозил в свой «хран» под большой сиреневый куст возле нашего подъезда. К вечеру собиралось штук 20-30. Так, незаметно для себя, я стал собирать бутылки.
Я подбирал ничейные бутылки, и почему бы не нагнуться, не поднять ее, если под ногами валяются деньги. Курочка, как известно, по зернышку клюет. А ведь сбором пустой стеклотары занимались далеко не бедные люди. Казалось, они- то должны жить нормально, а не бегать сутками как угорелые по кустам и траве, заглядывая в урны и на помойки. Или стоять до последнего возле уже пьяной компании, но продолжающей пить, и ждать, когда в его (ее) сторону с крутым матом полетит пустая бутылка, которая может угодить в любое место тела. Их уже нисколько не смущало и не обижало такое обращение со стороны, ведь они сами утеряли всякую совесть и стыд. Главное - бутылка. Оказывается это дело не только прибыльное, но и заразное.
Собрав мешок «кузнечиков», так называли бутылки, ставил его на подножки коляски, между ног и крутил на пункт приема стеклотары, где мог отстоять до обеда и не сдать: то ящиков нет, то денег, то еще что-то. Стекло вез опять под сиреневый куст до лучшего дня, а сдав, имел в кармане свои деньги и как хотел, так и распоряжался. Как только стали бутылки принимать без этикеток, которые надо было отмывать, я свой «бизнес» прекратил.
Кстати о коляске. Инвалидная коляска - это не просто средство передвижения. Это, в первую очередь, мощнейшее средство реабилитации. Разве может быть свободным полет души, если все стремления и чаяния разбиваются о стены собственной квартиры, дома. Мир становится замкнутым... У многих физически беспомощных людей порождается комплекс неполноценности. И инвалидная коляска становится тем мостиком из прошлого в будущее, минуя тяжелое настоящее. Коляска раздвигает мир, делает его доступным, дает гарантии воплощения порой самых безумных идей. Коляска для инвалида-колясочника - это все. Хорошая коляска - подарок судьбы. Мало ли что может выбить человека из жизненной колеи - и молодого, и того, кто в годах. Не многие травмы столь тяжелы, как травма позвоночника с повреждением спинного мозга - частично или полностью, и другими видами инвалидности.
Первую инвалидную коляску, уже не помню какого завода-изготовителя, я получил через отдел соцобеспечения в 1983 году. Для улицы она совсем не годилась: передние направляющие с литой резиной колесики резали землю, как плугом. Любой маленький камушек мог привести к падению с коляски. На ладонях, не слезая, пузырились мозоли, ведь надо было крутить  металлические обода. В квартире старался обходиться без нее: где пройду, где проползу. Но как только стал ездить во дворе и, бывая в деревне, коляска моментально развалилась.
Моими ногами в полном смысле стала инвалидная кресло-коляска с рычажным приводом (модель 407) Ставровского автомеханического завода, предназначенная для передвижения вне помещения, то есть дорожная, изготовленная по лицензии фирмы «Майра» (ФРГ), которую по заявлению в райсобес получил в 1989 году. На ней-то, легкой на ход и удобной в пользовании, я отвел душу.
После долгой отсидки дома, а приходилось от пяти до семи месяцев находиться в стенах квартиры, в зависимости от погоды, я выезжал на люди. Встречался со старыми знакомыми или просто где-нибудь уединившись, наблюдать за окружающими миром, который ничем не изменился, на который не повлияло мое отсутствие, вдыхая на полную грудь свежесть его воздуха. Находясь в коляске с утра до вечера, все куда-то крутишь, все какие-то дела и легче сказать, где ни был, где бы меня не видели. Но однажды рискнул поехать в деревню к матери, а это девять километров булыжного шоссе, с велосипедной дорожкой с одной стороны, лошадиной дорогой с двумя колеинами от колёс телег - по другую сторону, плюс два километра грунтовой дороги из гравия и песка, от шоссе до деревни. Ехал еле-еле, ведь по булыжнику вообще ехать невозможно, вот кидался с одной обочины на другую, выбирая более пригодные для моего продвижения участки. Очень измучился, сильно болели руки, но расстояние преодолел благополучно, хотя пешеход затратил бы на это гораздо меньше времени. У меня ушло около трех часов. Да дело-то не в скорости – важен сам процесс. Только вот один раз получилось, и стал ездить постоянно.
Какое-то время спустя задумал опять съездить на свою малую родину. Знал, что по-всему  участку ведутся работы по расширению шоссе и укладки асфальта. Но как говорится, охота хуже неволи, и нечистая опять меня понесла. Проехав километра два, я увидел кучи песка и щебенки, и понял, что проехать нет возможности. В голове вращались различные варианты моего дальнейшего действия, и тут же вспомнилось, что когда-то была дорога через лес, по которой можно было объехать этот участок ремонтируемого дорожниками шоссе.
Дорога сохранилась, и была не широкая, но укатанная. Вскоре стал замечать, что она становилась все уже, по сторонам появились огромные лужи с застоявшейся водой. Вдруг дорога, превратившаяся в дорожку, закончилась. Впереди лежало черное пятно высохшей лужи и сплошные неровности. Обратной дороги для меня не было, ибо давая задний ход, мог запросто лечь боком, оставалось только двигаться вперед, и я нажал на рычаги. Моя коляска сразу же провалилась в грязь по самые оси - ни вперед, ни назад. Ничего приятного в случившемся не виделось. Откуда-то появилась тьма-тьмущая огромных серых комаров, которые кинулись на меня со всех сторон. Они кусали, лезли в рот и нос.
Тростью дотянулся до обломка от соснового сука, которым и стал разгребать грязь из-под передних колес, которые затем руками прокручивал, что бы хоть малость продвинуться. Шоссе от меня было в метрах 30-и, но болотина оттуда не просматривалась из-за придорожного кустарника. Если кто-то проезжал на велосипеде, то ничего не мог видеть.
В этом кошмаре я пробыл около трех часов. Думал, что комары загрызут заживо, хотя их укусов уже не ощущал, тело горело огнем. А беспощадно палящее солнце, стоящее над головой, в зените? Для меня это был настоящий экстрим на выживание. Рабочие на дороге смотрели на меня, действительно как на лешего, вылезшего из болота. Принеся ведро воды, они помогли обмыться, а впереди было еще семь километров пути.
Оказалось, в том месте леспромхоз пилил сосновый лес и тракторами его трелевал. Вот и получилось, что делянку леса вырезали, перевернули и оставили обезображенную землю. Одним словом, нагадили и уехали, а меня туда занесло.
Меня устраивало, что имея при себе пару ключей, мог коляску разобрать и собрать до винтика. Любое колесо снималось в считанные минуты, и не надо было бояться, что из обоймы высыплются шарики, ибо там стояли подшипники. Широкие обода колес не режут покрышки. Удобно установленными на рычагах, приводимых коляску в движение, рукоятками, осуществлять повороты, как правой, так и левой руками. Делая очередной техосмотр, я со своей коляской разговаривал, и, протерев тряпочкой никелированные  колёсные обода,  она становилась как новая, она светилась и блестела.
За лето передние покрышки асфальт слизывал как наждаком. Это главная и единственная беда коляски, о которой говориться в инструкции по ее эксплуатации: «При езде по грунтовому и твердому покрытию – большой износ шин». По-моему, это недоработка конструкторов. Ведь основной груз, который зависит от веса седока, приходится на задние колеса, исполняющих функции поворотов, в то же время передние приводные колеса, не имея на себе нагрузки, не имеют плотного сцепления с поверхностью дорожного покрытия, того же асфальта, и получается незаметная пробуксовка, которая приводит к износу шин.
В начале 90-х годов было трудно купить велопокрышки. Они попали в разряд дефицита, если и попадали в торговые магазинчики, то цены накручивались очень даже «кусачие». Зато качество вызывало подозрение – настоящая сырая резина. Подержав такой товар в руках, приходилось их оттирать бензином от черноты. Но люди покупали, а куда денешься, если надо было «обувать» свои велосипеды.
Я, изъезженную до дыр резину, обматывал шнурами  и изолентой, ставил манжеты, но этого хватало на день-два и опять все перетиралось, опять появлялись дырки. Из-за частых проколов на камерах сидели латки на латке. Не знаю, как в других населенных пунктах, а у нас в горпоселке молодые люди, особенно по ночам, осушив бутылку от содержимого, тут же ее разбивали. Это происходило где угодно, лишь бы ее не подобрали «санитары» и не обогатились за их счет. Поэтому утром асфальт переливался всеми цветами радуги. И тут, как ни старайся, как ни всматривайся, свой кусочек стекла в колесо получишь. Такое могло случиться далеко от дома, когда сидишь в коляске, смотришь на его и не знаешь, что дальше делать. Частые проколы прекратились с появлением качественной резины.
Днем и ночью (только летом, когда ездил) коляска стояла возле подъезда под козырьком. Какого-то гаража не было, а таскать ее на площадку второго этажа или в подвал и обратно каждый день, тяжело, неудобно и некому. Во дворе выросло не одно поколение ребят, но, ни один не подошел к коляске, чтобы в ней ковыряться, что-то выкрутить, тем более сесть и поехать. И все же два раза угоняли.
Горпоселок, как большая деревня, где знают друг друга. Знают, кто ездит на лошади, кто на иномарке, знали и о моем средстве передвижения. Поэтому свежий ездок на подобном транспорте бросался сразу в глаза, тем более на центральной улице в два часа ночи. Именно в это время друзьями моих сыновей была замечена «гонщица» на инвалидной коляске. Ребята определили, что это моя коляска, ибо такая среди инвалидов была единственная в горпоселке, как и я сам. Остановили пьяную 14-летнюю угонщицу и под конвоем погнали туда, где она села в коляску.
Утром, выйдя из подъезда, я, как ни в чем не бывало, сел в коляску. Чтобы  перед выездом проверить, не надо ли подкачать шины, увидел, что колёса  в коровьем  дерьме. Меня это насторожило. Значит, кто - то на коляске гонял по улице. Вся правда открылась, когда ко мне привели виновницу. На вопрос: «Зачем взяла коляску?» ответила: «хотела покататься». Конечно, покатавшись и показавши  форс  перед  сверстниками, вряд ли бы она погнала ее обратно, скорее бросила бы где-нибудь, а ты думай потом, где искать. Слукавлю, если скажу, что угонщица отделалась своим извинением, попав под сильнейший прессинг, от чего мне стало, ее жаль. Думаю, что она после того будет обходить стороной любую инвалидную коляску. Второй раз угонщика - любителя подобного средства передвижения искали целую ночь. Под утро коляску нашли перевернутой под забором, а вот ездока к его счастью, заловить не удалось.
После этого я написал в районную газету «Не очень личное обращение к любителям покататься на инвалидной коляске», в конце которого по-человечески и по-хорошему обратился со словами: «Не трогайте, пожалуйста, коляску и не ломайте ее. Придет весна, потеплеет, и коляска опять будет стоять у подъезда. Это ее место. Так что не испытывайте себя и меня, а коль попадетесь, то ваше будет вам. Уж тогда, поверьте моему слову, инвалидную коляску я выделю в ваше пользование». Не знаю, как подействовало мое обращение на молодого читателя, если учитывать, что они газету в руках тоже держат, но коляску больше не угоняли.
После семи лет положенного срока эксплуатации Ставровской коляски, которая еще выглядела неплохо, пришло время получить новую коляску. Согласно некой инструкции, представитель соцзащиты должен осмотреть старую и дать заключение о ее непригодности к дальнейшему использованию, и только тогда есть возможность получить новую. Обычно старые забирают на склад, где они, сваленные в кучу, ржавеют и растаскиваются на запчасти к велосипеду: кому гайка, а кому колесо. Но почему бы минуя бездарные инструкции, не оставлять старье тем же инвалидам на запчасти? А чтобы не забрали на склад мою «ставровку»,  сын разобрал ее так, что для вида осталась только седушка. Никто для осмотра коляски не приходил, и я получил новую, только комнатную, Белорусского протезно - ортопедического восстановительного центра (БПОВЦ), которая, как и та первая, могла служить вместо кресла. Пришлось опять собирать свою Ставровскую коляску, а на запчасти прикупил такую же: мало ли что может придти в негодность или сломаться, ведь таких запчастей в магазине не купить.
Коляска БГПОВЦ – повторение многих инвалидных колясок и с теми же ошибками, которые никто не пробовал устранять. И пока будет выпускаться подобный хлам, будут проблемы и для колясочников. Ведь, если твоя коляска пришла совсем в негодность, то ты на ней не отъездил 7 лет, то новую не получишь. Крутись, как хочешь. Поэтому люди коляски ищут, они им необходимы, но наш закон непробиваем. В свое время я отдал попавшим в беду людям три коляски. Мне их привозили родственники, не имея для себя одну, другие были попросту не нужны. И еще: у инвалида с нарушением опорно-двигательного аппарата должно быть две коляски: комнатная и дорожная. Будет снята проблема инвалидной коляски, то и простор деятельности каждого инвалида, независимо от степени подвижности, будет огромен.


У каждого свой способ преодолевать удары судьбы, отвлечься от безрадостных мыслей, забыть о боли, своей неполноценности. От тоски и обиды, иногда посещавшие мою душу, мог бы заняться чем-то дурным, негативным лишь бы, что называется, Жить. Но увлечение, которое затаилось во мне, спустя десяток лет проснулось, чтобы дополнить и разнообразить мою жизнь, помочь выжить. Я стал участвовать в конкурсах и викторинах, которые предлагали журналы и газеты, радио и телевидение.
В конце 1989 года узнал, что в Минске существует справочно-информационная контора «Мингорсправка», которая выполняет платные услуги населению по сборке газетно-журнальной информации, которой интересуется клиент. Контора в своей работе использовала периодику Белоруссии и всего Советского Союза. Подумал и решил договориться с «Мингорсправкой», чтобы мне высылали конкурсы и викторины. Вскоре получил ответ, что коллектив отдела газетно-журнальной информации на общем собрании решил высылать вырезки с подобной тематикой по мере их появления бесплатно. Я был безмерно рад и благодарен помощнику – целому коллективу, который помогал моему увлечению, высылая каждую неделю конверты с конкурсами и викторинами.
Чтобы ответить на вопросы викторины, приходилось просматривать и прочитывать много разнообразной литературы, кипы старых газет и журналов, крутить диск телефона, а районная библиотека была центром получаемой информации. Ее работники, как правило, с уважением и пониманием относились к моим просьбам, у них хватало терпения и такта работать со мной, за что я им очень благодарен, как и своей жене, которая таскала сумками нужную мне литературу туда-сюда. Зато во время такой работы забываешь обо всех невзгодах, появляется своеобразный азарт. Когда узнаешь, что ты в числе призеров или хотя бы дал правильный ответ, чувствуешь, что чего-то стоишь. Точность и полнота ответов, выразительность и аккуратность написанного текста, художественное оформление работ и приводит в призеры.
Пришлось участвовать в огромном количестве викторин и конкурсов – от районного  до международного. Проделана чудовищная работа. Она никак не занимала мое основное время. Она обогащала меня знаниями, не давала застояться мозгам и давала возможность выжить. Тем было много разных, даже трудно представить, но тема Беларуси  – любимая и родная. Понял, что подавляющее большинство образованных людей не знают истории своей страны, области, района. И еще понял, что участвуя в викторине, никто в проигрыше не остается, потому что приобретенные знания лучший приз, особенно когда ты молод.
Мне приятно ощущать, что живу на этой земле, которую люблю и к которой отношусь с уважением. Рано или поздно уходят из памяти не столь значительные события в нашей жизни, освобождая место другим, ибо таковы законы времени. Но есть такие даты, над которыми время не властно, оно одинаково принадлежит истории и дню сегодняшнему. Значит, историю надо знать, надо читать, познавать любым способом, особенно той земли, где ты родился, где живешь.
Иногда открываю папку, где хранятся мои дипломы и грамоты, благодарственные письма и открытки, смотрю на книги с дарственными надписями, стоящие на полке, как след своего увлечения, память о конкурсах и викторинах, частице своей жизни.


Чтобы узнать, что же произошло со мной спустя пять лет после травмы и есть ли шанс восстановиться, я решил съездить как бы на обследование, а заодно пройти курс лечения в нейрохирургическом отделении крупной больницы, заведующий которого возглавил спецбригаду и выезжал в райбольницу по случаю со мной. Было это в декабре 1986 года, и везли меня на той же «Победе» 1951 года выпуска, на которой завозили в деревню. Было невероятное ощущение от того, что ты находишься в салоне легковушки, которая по возрасту твоя ровесница, и которую можно было видеть только в старых кинохрониках.
После бумажных дел в приемном покое больницы меня лифтом подняли на третий этаж и поселили в палату из восьми коек, которые на тот день еще были свободны, ведь была пятница и обитателей палаты выписали. Поэтому я имел возможность выбора любой койки, которая устраивала по месту ее расположения.
В понедельник уже все койкоместа приняли своих клиентов, которые все, как один, были с травмами головы, то есть с сотрясением мозга разной степени, испорченной облицовкой и с самыми разными историями, уложившими их на больничные койки. Кто-то был в полной отключке, кто-то говорил лишь бы что, кто-то ничего не помнил, не узнавал своих людей. Я, здоровый на голову, с жалостью смотрел на это зрелище и внимательно наблюдал за теми, кто начинал, оклемавшись, шевелиться, пытаясь рассмотреть себя в небольшое зеркальце, когда подколка такого же несчастника вызывала смех, но никто не смеялся, ибо и это отдавалось болью.
Короче, палата мужиков, а положиться не на кого, обратиться за помощью не к кому. Вот и направился я по своим нуждам в туалет. Иду тихонько по коридору вдоль стены, опираясь одной рукой на трость, другой о стену. Медсестры с блокпоста, увидев мою ходьбу и, видимо, успев ознакомиться с историей моей болезни, устроили маленький шум-гам: мол, почему я иду один и куда направился. «Я могу отлить в стоящую под кроватью утку, но ведь мне надо посидеть на горшке», - сказал я, продолжая идти. А к вечеру отыскали где-то старую, допотопную  инвалидную коляску и прикатили в мое распоряжение. Я был доволен, что у меня появилось хоть и это. Для надежности сделал техосмотр и кое-какой ремонт. На коляске я откатал все двадцать суток моего пребывания в нейрохирургическом отделении.
Все больные, которые находились в отделении, обязаны были пройти такую процедуру, как пункция спинного мозга, о чем мне напомнили тоже. Я очень переживал, ездил по палатам и наводил справки, расспрашивая тех, кто это уже прошел, об их самочувствии. Ведь абсолютно бесстрашных людей не бывает и во мне таилась тревога о тяжелых осложнениях после взятия пункции, тем более  что я это уже проходил, но проходил в бессознательном состоянии. Теперь должно все повториться снова. Остается набраться сил, преодолев себя и полностью держа на контроле собственные эмоции. Впереди два дня выходных.
Понедельник, как говорят, - день тяжелый. Это суеверие присутствует и у врачей. В понедельник ими делается только самое необходимое и срочное, от чего зависит жизнь и здоровье больного. Именно это произошло по отношению ко мне. Только я не был намерен ждать еще сутки, настроившись на этот день. Меня положили на каталку и повезли в процедурную.
Прямо на каталке меня повернули на бок, согну в «бараний рог», ибо колени упирались в грудь. Я лежал и по-детски боялся, разве что не хныкал. От любого прикосновения ко мне, закрывал сильно глаза, сжимался в комок и ждал чего-то страшного. Трое здоровых мужиков-врачей каких-то деловых разговоров не вели, все происходило молча. Так получил в области поясницы два укола, словно удары молотком. Сказали, что это пока заморозка. Тут-то мои поджилки и затряслись.
Я лежал лицом к стеклянному шкафу с разными бутылочками и коробочками внутри, и мне, как в зеркале, было видно каждое движение врачей. Вижу, как один из них взял в руку большой шприц с такой же иглой, второй взял мою шею в области затылка своей пятерней и стал тискать. Закрыв глаза, я стал ждать и опять получил тупой удар, но уже кувалды. Спустя какое-то время, которое для меня остановилось, услышал: « Ну, ты понял, что это?», ответа не было. Когда я спросил, что они там обнаружили, то было сказано: «Много будешь знать, быстро состаришься. Лучше пошевели руками и ногами». Попробовал, вроде все в порядке – шевелятся. Меня отвезли в палату, помогли лечь на живот в койку и сказали, чтобы в этом положении отлежал два часа, но через полтора часа я решил перебазироваться в коляску. На койке то сел, а вот в коляску не получилось: ноги стали ватными, не моими. Меня аж потом прошибло, так сильно испугался, хорошо сразу же успокоили, что все скоро пройдет. И, правда, прошло.


Почти весь день приходилось находиться в палате: то утренний врачебный обход, то лечебные процедуры, в основном уколы, обед и обязательный послеобеденный «мертвый» час. Более-менее пришедшие в себя обитатели палаты травили анекдоты и истории, которые сопровождались смехом, не смотря ни на что. И только после ужина я выезжал на коридор, чтобы в какой-нибудь палате посмотреть телевизор, который принесли кому-то родственники.
Однажды решил заехать в крайнюю палату отделения, о которой все говорили, но никто туда не ходил. Что меня туда толкнуло, я и не знаю, но, оказавшись среди коек, вроде бы и растерялся, ибо стал центром всеобщего обозрения. На койках лежало четверо больных, возле троих сидели молодые женщины. Я как-то сразу определил, кто да что. А так как сам приехал, то и разговор начал первый. Слово за слово и выяснилось, что один лежит с переломом позвоночника в шейном отделе (лез на чердак дома по лестнице за яблоками и с ней вместе упал). Второй после травмы позвоночника встал на ноги, но ему захотелось не только ходить, а бегать, вот и решился на операцию в одном из институтов, в результате парализовало; третий лежал после тяжелой травмы головы, и хотя жизненно важные функции восстановились, но из-за пролежней отгнили пятки, вместо которых торчали кости, и он привыкший только лежать, по этой причине не мог даже стоять, не только ходить, упал сильно духом. Возле двоих сидели жены, третьего опекала двоюродная сестра. А вот четвертый по пьянке попал под поезд и остался без ног выше колен, палата стала родным домом.
Я смотрел в глаза лежащих больных и сидящих рядом с ними и понимал, что они от меня ждут чего-то невероятного, как от человека, пережившего что-то подобное и хлебнувшего горя по самую завязку. Мне по их просьбе приходилось демонстрировать свое умение стоять и ходить, показывать то, что осталось от пролежней и многое другое, что когда-то делали они сами, что осталось в прошлом, как воспоминание.
Оказавшись в палате можно было сразу давать толкование тому, почему кроме медсестер и врачей, туда никто не заходил. Ведь там стоял запах запущенного общественного сортира, потому что больные справляли свои нужды в «утки» и «судна», дополняя, сей аромат, дымя безбожно не менее вонючей «Примой» и «Астрой». Я позволил себе поставить условия для обитателей палаты: если не будут проветривать свое, так называемое жилище, то я больше к ним не приеду. Немного подкинул женщинам, намекнув на их нечистоплотность и неряшливость.
Мои слова подействовали, и условия четко выполнялись. Каждый раз я въезжал в проветренную палату, где меня уже ждали, ждали услышать что-нибудь полезное. Я не давал им в себе замкнуться, помогал на какое - то время забыть о своем недуге, вселяя веру и надежду, что они встанут, и будут ходить, но не так быстро, как они думают и рассчитывают, а только приложив огромный труд, через пот и даже кровь.
По моему настоянию и уговорам жены, взявшись за ручки моей коляски сзади, поднялся на ноги тот молодой мужчина без пяток. Он стоял на пальцах ног, которые сильно тряслись, и жена его поддерживала, а однажды он сделал несколько шагов. От боязни упасть он крепко держался за ручки коляски, при этом плакал, не стесняясь окружающих. Потом мы вышли в коридор и ходили туда-сюда, из одного конца в другой и обратно. Не знаю, помогло ли ему это, но с койки я его поднял, дав надежду, что не все потеряно. Понятно, что пятки не наросли, что без ортопедической обуви обойтись ему было невозможно. А ведь его так избили, не понятно за что, сделав инвалидом на всю жизнь.
Больница больницей, но пришло время возвращаться домой. Перед отъездом поговорил с врачами, но ничего конкретного, нового не услышал, одно  тоже: должно все пройти, надо уметь ждать, ведь не все сразу, что могу раз в полгода пройти у них курс лечения. Но зачем ехать за теми уколами, как за ложкой киселя, которые могу получить с таким, же удовольствием дома,  своей  райбольнице, не уезжая за пятьдесят километров. Мне хотелось о себе узнать что-то новое, но остался, ни с чем.


О чем мечтает инвалид? Чтобы не обращали внимания на его инвалидность, чтобы иметь то, что имеют другие люди–образование, социальные блага, работу…
Самая сложная проблема у инвалида – проблема трудоустройства, в том числе и у молодых. В бывшем Советском Союзе существовала двухпроцентная бронь для таких людей на предприятиях, но от инвалидов старались отделаться всеми правдами и неправдами. Предприятию не выгодно создавать им условия.
Где-то в конце 80-х годов, мне в голову пришли мысли устроиться хоть на какую-то работу, но на дому. Подумал, ноги не ходят, левая рука слабее, но рабочая правая рука. Могу, сидя на диване, своими руками хоть сколько-нибудь заработать, и лишними деньги в семье из четырех человек не будут.
Работу нашел быстро, а вернее, она меня нашла. Как-то ко мне домой наведались девчата из местного комбината надомного труда и предложили поработать, притом неплохо заработать. Надо было вязать бахрому для обивки гробов. Нужным материалом обязались обеспечивать своевременно, но сразу предупредили, что выполненная работа будет записываться на другого надомника, который зарабатывает себе трудовую пенсию. А если по делу, то инвалидов первой группы – подобных мне, имеющих справку, в которой указано, что «нуждается в постоянном постороннем уходе», на работу вообще не принимают. Такое случилось по большому знакомству, и я не мог отказаться.
Получил кучу запутанных ниток, скорее отходов от производства корта на шинном комбинате, ленту, специальный крючок, наглядный урок, как завязывать узелки, и работа пошла.
Связать один метр бахромы, когда узелок от узелка кисти – полтора сантиметра, стоил 20 копеек, но охота подзаработать делала свое дело. Вставал ни свет, ни заря и ложился спать поздно. Поднесут к дивану поесть, и вяжу дальше. Забыл гантели и эспандер, книги и газеты, не смотрел телевизор, а слушал как радио. Ленты было 50 метров. Связав ее полностью, нужно было кисти бахромы выровнять ножницами по определенной длине,  а это семь   сантиметров – и связать в моток.
За месяц, хотя мне помогали жена и кума, наплел сто метров бахромы, было начислено 20 рублей, из которых 2 рубля высчитали как подоходный налог. Столько же навязал за второй месяц. Не знаю много это или мало, но больше не получалось никак. Зато так устал, что жене заявил: «Все больше не могу, точка!», на что та ответила вопросом: «А я тебя это заставляла делать?».  Я не мог смотреть телевизор, ибо в глазах пропала резкость, и все сливалось, а по ночам виделись только узелки. Короче, не столько заработал, сколько намучился, получил душевное и моральное унижение и решил, что буду с голоду помирать, но на такую дурную работу больше никогда не соглашусь.
Инвалид  – это словно визитная карточка государства. По тому, как живет этот самый обездоленный член общества, можно судить об экономическом и нравственном уровне общества, а не по каким-то чудесам науки и техники. Это - люди, которые ценят жизнь во много раз больше, чем здоровые. Этих грамотных, талантливых, желающих работать людей почти не используют. Это упрек всему обществу, когда существует нехватка рабочей силы.


Я всегда помнил, что свою семью надо кормить и одевать. Несмотря  на свое положение, обязанность кормильца с себя не снимал никогда. Поэтому после вязания бахромы, я ставил на женскую обувь замки и набойки, подписывал траурные ленты. Но такие заработки меня не радовали и не устраивали. Я был уверен, что смогу круто все изменить, если начну рисовать,  и мои руки меня не подведут, которые этим занимались с раннего детства, и очень даже неплохо. Тем более, что до этого, как появилась мысль серьезно заняться живописью, я уже, будучи инвалидом, занимался резьбой и выжиганием по 10-миллиметровой фанере. Покрытая лаком работа очень даже смотрелась: что-то стало продаваться, что-то раздаривалось. Так что начало было, и это не могло меня не подстегнуть к дальнейшим действиям по этому направлению.
Проверив свои загашники, нашел тюбики масленой краски, кисточки, а в качестве растворителя использовал обычное подсолнечное масло, приготовленное для этой цели по старому рецепту. Писал свои «творения» на той же фанере, но когда поместил в рамки, стали смотреться намного богаче. Работы стали, хоть за какие-то деньги, продаваться. Писал картины даже на заказ. Вместе с этим приходила, какая-никакая известность.
Если фанерой мужики за бутылку белой могли завалить, то с багетом для рамок, которые делал дома сам, было непросто. С парой бутылок вина, я ехал в свою бывшую организацию, где мужики, пока еще знакомые, на пилораме напиливали пачку реек за одну бутылку, которые уложив под сидение инвалидной коляски, вез на мебельную фабрику, где за вторую бутылку вина рейки пускали под фрезу и доводили до положенного вида. Ради этого накручивал около четырех километров, и такие поездки происходили один раз в месяц.
В ноябре 1990 года в одной из республиканских газет увидел объявление, что Всесоюзная академия изобразительных искусств в Москве проводит набор учащихся с платным обучением. Условия приема были,  как и для поступления в Заочный народный университет искусств имени Н. К. Крупской. Туда я поступил,  будучи учеником 10-го класса и учился на декоративно-оформительском отделении. Не знаю, что мне стукнуло в голову, и надо ли было это делать, но работы по рисунку, живописи и документы туда послал. Вскоре получил сообщение, что советом академии я принят на первый курс декоративно-оформительного отделения академии с бесплатным обучением. Я был на то время рад, что в отношении меня совет проявил  милосердие, пойдя на встречу. Но как говорят в народе: «Недолго музыка играла, - недолго фраер танцевал», ибо учеба пришлась на время происшедших событий в Вискулях, где была перечеркнута жизнь многомиллионного населения СССР. Мои учебные работы шли по почте до Москвы, как до Магадана. Постранствовав неизвестно где, возвращались ко мне. Оказывалось, что наклеенных почтовых марок на нашей почте, недоставало на территории России, и дальнейший путь моей бандероли прекращался. Из-за сплошной неразберихи, где рвались и терялись дружеские связи, в том числе почтовые, учебу пришлось бросить.
В конце 1991 года ко мне наведались представители районного отдела культуры с просьбой выделить некое количество работ для выставки, которая проходила в рамках Белорусского фестиваля искусств инвалидов «Смотри на меня как на равного» в областном центре. Надо, значит надо! Я отобрал девять работ, завернул каждую в бумагу и передал отделу культуры.
Прошло два месяца. Казалось бы, уже выставка должна была закрыться, а работы не возвращены. Случилось это на Рождество, когда в квартиру с песнями и плясками ворвались «цыгане», в которых я узнал тех, кто ко мне приходил по поводу работ. Меня и семью поздравили с праздником, вручили диплом за творческие достижения и активное участие в фестивале, подписанный корявым подчерком и без положенной в таком случае печати и подписи учредителя мероприятия, что говорило бы о его подлинности. Была преподнесена денежная премия, как было сказано: «На краски!». Конечно же, принесли мои работы, но никаких оберток на них не было, что меня и насторожило.
Когда ушли мои визитеры, я стал проверять свои работы. От увиденных картин стало не по себе: почти все и во многих местах они были поцарапаны, словно по ним кто-то поводил гвоздем. Я тут же принялся за устранение нанесенной порчи, тогда и было принято решение о разрыве всяких отношений с райотделом культуры. Ко мне опять приходили, извиняясь, просили работы для каких-то важных мероприятий, но я отказывал, напоминая о небрежном отношении к ним, а, значит, неуважение ко мне. Я не хотел их выставок, зная, что меня все равно забудут. Свои выставки я устраивал сам, выставляя работы в людных местах на продажу. С меня вполне хватало того, что люди знали человека, «што ездзіць на інваліднай калясцы, хораша малюе і недорага прадае свае карціны».
Кстати, среди работ на фанере, которые были написаны мною в те годы и расположились на противоположной стене от дивана, на котором и проходит моя жизнь, в одной из комнат, есть и побывавшие на том фестивале, но отреставрированные, если не написанные по-новому. После каждого ремонта комнаты, они опять занимают свои места. И вот уже более 40 лет я смотрю на творение своих рук, и нет никакого желания не только что-то убрать, как бывает с обоями, заменить  свежим, но даже поменять местами. А те, кто это видит впервые, испытывают удовольствие, как и от остальных работ, которыми «обклеены» стены моей 4-х комнатной квартиры, и как только узнают, что ко всему я имею прямое отношение, то восторгу и восхищению нет предела. Случается, что за «фанеру» предлагают деньги, но отдать за бумажки то, что пропитано духом моего места обитания, где я варюсь в собственном соку и зализываю свои болячки, как собака, во что вложены частицы моей души, сердца, мысли, просто не могу. И пока я жив, они, свидетели всего разного, место своей прописки не поменяют.
Работы пребывают в благоприятных условиях, и прошедшие 40 лет со дня их рождения, никоим образом на них не отпечатывались. Думаю, эта свежесть еще переживет ни одно поколение.


Занятие живописью стало моей работой, которой, если способствует погода и настроение, ежедневно стал отдавать 3-5 часов. Основная тема – пейзаж, есть натюрморты, с фото могу написать портрет, сделать копию по чьей-либо просьбе с представленного материала. Пишу пейзажи по памяти. Это те места, где проходило мое детство, которых уже давно нет, но которые узнают на моих картинах те, кто их знал и помнит. Уже давно основой моих работ стало ДВП (древесноволокнистая плита), на которой грунтуется ее обратная, нерабочая сторона, что придает оконченной работе вида написания ее на холст.
Вывозя на коляске работы на рынок, я видел, как они притягивают людей, как они им нравятся, как ими любуются, вглядываясь со всех сторон. Если не купили сегодня, то придут завтра и приобретут понравившееся. Это не может не радовать, не вдохновлять на написание новых работ.
Кому-то кажется, что я завышаю цены, но они не думают, когда нанимают работяг  делать ремонт у себя дома, и платят столько, сколько им загородят. Так сказать наниматель даже не знает, что спец у себя дома подобных ремонтов не делает, но по халтурам ходит. Потом отделанное жилище хочется сделать еще более красивым и уютным, повесив на стену, вместо устаревшего ковра, написанную маслом картину, приобретя ее за бесценок. Ведь написание картины совсем иная работа, и делают ее люди, которых Господь одарил этим талантом, чем поклейка обоев или устройство забора, где тоже должна присутствовать красота, а не тяп-ляп, лишь бы с рук.
Иногда меня спрашивают, по каким ценам продаю свои работы, и сразу же на ум приходит старый советский анекдот, когда к следователю на допрос привели проститутку, и тот у нее спрашивает: «Скажите, сколько Вы берете с клиентов за свои услуги?» «С кого пятерку, с кого троячку. А кто понравится тому и так дам» - ответила та. Так и я, но тоже дарственные работы есть в райбиблиотеке, в райцентре соцобслуживания  населения, церкви, больнице, у близких, друзей, хорошо знакомых людей. Я никогда не искал клиентов, тем более уговаривал что-то приобрести. Кому надо было, те находили и находят меня сами. У нас происходит какие-то торги, в результате все остаются довольны.
Я никогда не претендовал на чье-то место из художников, ибо себя таковым не считаю. Этим даром обладают истинные таланты, остальных можно назвать умелыми ремесленниками, но никак не художниками. Рисую и пишу, как умею, но главное нравится людям. Уже более 800 работ находится в квартирах Москвы и Питера, Минска и Витебска, Гомеля и Бобруйска, Несвижа и Любани, Солигорска и других мест Беларуси и России, не говоря своей малой родине. Они есть в Испании, Италии, Германии, США.
Одна работа стала экспонатом в музее капитал-шоу «Поле чудес»  в Москве.
В декабре 2004 года в помещении центральной библиотеки была открыта моя персональная выставка - продажа, читателем которой являюсь с 1972 года, где было представлено тридцать живописных работ. Целью ее было ближе познакомить земляков с моим творчеством. Так выставка - продажа и существует, по сей день. На свободное после покупки работы место вывешивается  новая картина  и так все 11 лет. Как говорят работники библиотеки, без моих картин в помещении было б мрачно.
Несколько раз пытался в этом деле поставить точку: дескать, краски размажу, багет израсходую, и все возвращается на круги своя. Опять достаю краски, заказываю багет и продолжаю рисовать.
Часто говорят, что все мы вышли из детства. Сейчас на склоне лет, подытоживая прожитое, я все чаще обращаюсь к своим детским и юношеским годам. Думаю, что у каждого из нас именно в начале жизни закладываются те черты характера, те склонности, которые потом, развившись, будут определяющими, на которые впоследствии можно будет опереться. Поэтому позволю себе вернуться в то далекое, босоногое детство.
Знакомые, знающие мою подноготную, утверждали, что умение рисовать мне перешло от мамы, которая благодаря этому ремеслу в свое время даже кормила семью, рисуя ковры на бумаге, простынном материале и байковых одеялах. Да, возможно, и наследственность. Тогда почему из восьми ее детей рисую только я и почему мои сыновья в рисовании понятия не имели, а внучка что-то рисует? Значит, любой талант дается выборочно кем-то. Да, мама была первая, кто заметил мои способности, и, как  могла,  помогала, чему-то учила, ибо сама была наделена талантом, рисовать. У меня было много открыток с иллюстрациями известных художников, которые она мне привозила после каждой поездки в город, а также цветных вкладышей из журнала «Огонек».
Произошло это в далеком 1955 году на правом берегу реки Сысолы. В тот день стояла невыносимая жара. Песчаный берег от наших бараков рабочего поселка по всей длине был занят левобережными горожанами из Сыктывкара. Они нежились под палящим солнцем. Мы, пяти - шестилетние пацаны, на пляже чувствовали себя как дома, и он был местом нашего обитания, где купались и валялись в песке.
Вдруг до моего уха дошло: «Эй, мальчик в красных трусиках и красной шапочке, подойди ко мне». Я понял, что это касается меня. Оглянувшись, увидел почти рядом, под большим зонтом, сидящего на стульчике дяденьку, который что-то рисовал. Подойдя, я увидел на листе бумаги, закрепленном на этюднике, нашу реку, в которой купались люди, стоящие у пристани на той стороне пароходы и катера. «Красиво?» - спросил он. В знак согласия я кивнул головой. Оглядев меня с ног до головы, дяденька - художник продолжил: «А ты можешь лечь так, как лежал недавно? Я хочу тебя нарисовать». Меня это предложение ничуть не тронуло: мол, рисуй, если хочешь, но как лежал недавно, сообразить не мог. Мало ли какие позы за день примешь. «Ты ложись на живот, правой рукой подопри подбородок, а левую ногу подними, согнув в колене», - подсказал художник. Я сделал все так, как было сказано, и вскоре мог увидеть изображение лежащего на песке мальчика в красных трусиках и в такой же панаме - шапочке. За позирование получил леденцы в красивой металлической банке. Так впервые в моей жизни появился художник.
Сказать, что рисование сразу же после случившегося запало в душу, то нет. Оно пришло незаметно: что-то придумывал и рисовал, что-то срисовывал. Мама научила рисовать по клеткам, когда надо было что-то скопировать. В моем арсенале всегда были альбомы для рисования, цветные карандаши и акварельные краски, чего не имелось у моих друзей-товарищей. Опять же, с выбором на пост школьной стенгазеты приходилось ее оформлять и рисовать карикатуры, пока не распрощался со школой. В 7-8 классах приходилось вести уроки рисования. На школьную доску я мелом переносил какой-нибудь натюрморт так, как я его видел расположенным на столе сзади, остальные делали тоже, но, что видели спереди и в тетради. Рисовал по всем правилам, только это художество мне не очень нравилось, ведь дома приходилось рисовать тоже, но в тетрадь по рисованию и по памяти, чтобы получить пятерку.
После окончания восьмилетней школы в 1965 году поступил в художественное профтехучилище на специальность столяр-краснодеревщик, где надо учиться три года. Пробыв там две недели, забрал документы и пошел в девятый класс. Я не хотел иметь эту специальность и заниматься резьбой по дереву, хотя, если бы все благополучно закончилось, то ничего бы не потерял. Можно было продолжить учебу дальше, имея базу знаний и навыков, но так сварила моя голова, уже не детская, но еще и не взрослая. Будучи в 10-м классе  приходилось не только рисовать настенную газету, оформлять разные стенды. Перед  праздниками писал  лозунги и плакаты, что давало возможность сачкануть от уроков мне и тому, кто подсоблял, но и на классном часе проводил беседы по изобразительному искусству, рассказывая о художниках, ведь был учащимся, хоть и заочно, ЗНУИ (Заочного народного университета искусств имени Н. К. Крупской в Москве).
В мае 1968 года был призван на срочную службу в Советскую Армию, где умение рисовать тоже вылезло наружу, что дало возможность проявить себя в качестве художника-оформителя. После демобилизации, когда вернулся домой, предлагалась работа заведующим сельского Дома культуры и учителем рисования в среднюю школу, но не устраивал оклад  70 рублей в месяц. Вернулся на стройку, где опять писал перед праздниками и выборами в разные Советы лозунги и плакаты, опять же  стенгазета и наглядная агитация висела на мне. Это продолжалось одиннадцать лет, пока со мной не случилась беда. Не могу не отметить, что после армии, где мне дали характеристику рекомендацию для поступления в художественное учебное заведение, было две попытки поступить в столичный театрально-художественный институт. Первый раз при подаче документов не прошел по рисунку и живописи. Через год все повторил, послав те же работы, и как не странно, пришел вызов, ехать для сдачи вступительных экзаменов. Только в моей жизни все круто изменилось, и надо было решать: учеба, если поступлю или женитьба на той, которую очень любил. Выбрал второе. Выбор был сделан правильный, о чем не жалею. Свое занятие рисованием никогда не бросал. Уединившись, в подвале на какое-то время отдавался кисти и резаку. Но все закончилось в мгновение ока.
Таков мой краткий экскурс в ту, казалось бы, недавнюю и такую далекую прошлую жизнь, которая одарила меня талантом. Его не получилось в  меру развить, но который уже в этой жизни помог выжить, сделать ее полноценной.


Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшаяся мечта   зовёт нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватившись и дорожа каждым днём, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться  Несбывшаяся мечта? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мерцающие черты. Я стал остро, до смертельной тоски завидовать, тем кто живёт нормальной для человека жизнью, тем кто ходит.
Имя Валентина Ивановича Дикуля знакомо многим, особенно спинальникам. О его полной драматизма судьбе и мужестве рассказывалось не раз. Написано бессчётное количество статей и очерков. Напомню, что в 1962 году воздушный гимнаст, тогда ещё был Валентинас Дикулис, упав с большой высоты в цирке, получил тяжелейшую травму – компрессионный перелом позвоночника в поясничном отделе с полной парализацией нижней части туловища. Ценой невероятных духовных и физических усилий смог снова встать на ноги, и не просто встать, Валентин Дикуль один из самых сильных людей Земли, всемирно известный артист цирка.
Миллионы людей смотрели по телевидению фильм «Пирамида», посвящённый удивительной судьбе артиста цирка Валентина Дикуля. Эта документальная лента была удостоена в 1985 году золотой медали на Международном фестивале в Москве. Её закупили для проката более 20 стран мира. Американская академия киноискусства прислала приглашение для участия «Пирамиды» в конкурсе на премию Оскар.
Вспоминаются кадры фильма, где Дикуль поднимает три тонны. Его силовой номер уникален. Огромный, сильный человек склонился над маленьким беззащитным Максимкой. Во взгляде, движениях, интонациях Валентина Ивановича беспредельная доброта и участие, могучие руки обретают неожиданное бережность и нежность. И ребёнок, который, как и все дети, безошибочно чувствует добро и зло, смотрит на него с такой любовью, такой доверчивой преданностью, что не один зритель не может остаться равнодушным.
Материал о человеке, который покорил мир, собирал я. Дикуль совершил невероятное и в этом его большой человеческий подвиг. Можно сказать, заново выковал своё тело, вылепил его собственными руками. Этому есть объяснение: хотел жить, хотел ходить, двигаться и поэтому боролся, себя переделывал.
Выкарабкавшись после беды самостоятельно и встав на ноги, добившись поразительных успехов в цирке, он не оставил мечты о том, что бы облегчить страдания людей, попавших в такую же беду, как он сам. Разрозненные знания, приёмы и методы постепенно сложились в систему восстановления движений, нарушенных при некоторых травмах и заболеваниях. И он стал помогать людям. Его работа с подобными больными  развеяла устоявшиеся в медицине взгляды, как на безнадёжных больных.
Меня заинтересовала, как всё-таки Дикуль поднимает и заставляет ходить недвижимых пострадавших. И, тем более, что лечит, так сказать, заочно по индивидуальной программе, которую составляет для каждого больного. Очень уж хотелось избавиться от своего недуга по методу Валентина Ивановича.
Человеческая психология противоречива. С одной стороны, людей как магнитом притягивает всё необычное и им хочется верить в чудеса. С другой стороны они хотят «трезво» смотреть на мир и отказываются верить во всё к чему они не привыкли, рассматривая это как «мошенничество» и «надувательство». Об этом написано ещё у Чехова, его отставной урядник из дворян Василий Сем-Булатов, услышав о пятнах на солнце считал, что «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».
Я написал письмо на имя Валентина Ивановича Дикуля в Министерство Здравоохранения СССР и вскоре получил от него 58 разработанных им тестовых упражнений. По результатам тестирования у него складывается впечатление о том, какое иметься поражение. Насколько оно глубоко и каково состояние больного. В процессе работы с больным Дикуль проводит повторное тестирование, позволяющее контролировать ход восстановления. О результатах выполнения упражнений нужно было сообщать в форме отчёта, какие номера упражнений были выполнены. После чего Валентин Иванович мог дать наиболее действенные рекомендации. Получив представление о больном, он составляет для него программу занятий с набором специальных упражнений.
Вместе с тестовыми упражнениями был прислан чертёж станка - тренажёра и комплект необходимых упражнений на нём. Это простое, лёгкое, удобное в обращении приспособление. Без него человеку не выздороветь. Для его изготовления нужна заготовка труб разного диаметра, инструмент и человек, который бы немного разбирался в чертежах, и имел бы работающие руки. Но проба сделать тренажёр положительных результатов не принесла, хотя помочь в этом деле обещали многие.


Прошли годы. В ноябре 1992 года по Белорусскому телевидению проходила викторина «Знаете ли вы Китай?». Викторина проходила в 3 тура – два заочных тура, а 3-й на телевидении. Принял участие. В студию были приглашены победители 2-х туров, но так как я приехать на заключительный тур не мог, то благодаря автору и ведущей передачи на вопросы третьего тура отвечал заочно. Было определено 10 победителей телевикторины, в том числе и я.
Член жюри, представитель столичной фирмы, сказал, что её фирма в качестве приза выделила 30 тысяч рублей на изготовление для меня станка- тренажёра по системе Дикуля. Для меня это была неописуемая радость. Всю нагрузку по этому поводу взял на себя представитель жюри, главный редактор творческого объединения «Телефильм», который по телефону договорился с директором нашего агропромтехснаба, о чём я был уведомлён, что там мне сделают тренажёр.
Изготовленный тренажёр для мастеровых из агропромтехснаба был как бы пробным, и если б он получился, то был бы показан в рекламном ролике по телевидению, а уж если бы поступили дополнительные заказы, то изготовление тренажёров было бы поставлено на конвейер. Дело могло бы стать прибыльным для организации, а продукция принесла бы пользу, как больным, так и спортсменам. Тренажёру нашлось бы место не только в спортзале, но и в любой городской квартире. Он быстро собирается и быстро разбирается. В разобранном виде его можно упрятать под диваном. Главное условие изготовленного станка-тренажёра - только хромирование и никакой краски.
Я с нетерпением ждал тренажёр, о котором мечтал долгие годы. Но шли недели, месяцы, а его всё не было. Когда звонил начальнику, чтобы узнать на какой стадии изготовления находиться мой тренажёр, то слышал, что заказ у него под личным контролем и будет сделан в ближайшее время.
Так прошло полгода обещаний. Я чувствовал, что-то тут не то. Да и выделенные деньги «съедала» инфляция. И я решил побыть там и посмотреть на всё своими глазами. Однажды, сев в инвалидную велоколяску, поехал на поиски своего заказа за три километра. Приехал. Начальника не увидел, был на выезде, а вот нужный мне токарный цех нашёл. Нашёл и токаря, которого попросил показать, если не готовый тренажёр, то хотя бы заготовки. Ответ был краток: «Ничего ещё нет!». Тогда я попросил показать чертеж тренажёра. Поковырявшись в каком - то ящике с болтами, токарь подал мне измазанный и порванный чертёж. Не сказав ни слова, а что можно было говорить, я положил его в карман и направился на выезд. Но то, что произошло далее, вышло за всякие рамки приличия и уважения.
Токарь с криком и матом встал перед коляской, не давая мне выехать из токарни. Своими грязными лапищами старался забрать из внутреннего кармана куртки чертёж. На этот шум откуда-то появился инженер. Узнав суть шумихи, стал так же не в лучшем тоне требовать чертёж, ссылаясь на то, что если начальник узнает о том, что я забрал чертёж, то им будет сильный нагоняй. Так, как у меня с матом тоже всё нормально и рядом всегда в коляске металлическая трость, под которую не стоит подставлять горячую голову, о чём, видимо, поняли мужики и отступили. Поняв и то, что перед ними не забитый горем инвалид, а человек, умеющий за себя постоять, только в инвалидной коляске. Вместо прощания, я их, вместе с начальником, послал далеко, очень далеко, и уехал.
Так был обманут, вдобавок оскорблен, и унижен. Когда позвонил в очередной и последний раз начальнику агропромтехснаба, и сказал, что больше не нуждаюсь в их помощи и снимаю свой заказ, понимая, что это пустое дело, тот ответил, что я снял с его шеи тяжкий груз.
О случившемся я сообщил инициатору этой затеи редактору творческого объединения «Телефильм». Он был очень расстроен. Было высказано много не очень лестных слов в адрес начальника агропромтехснаба и его подчинённых: как не серьёзных, не самостоятельных, не деловых и не умеющих думать людях. Вскоре пришёл перевод – призовые деньги. Полученными деньгами я не разбогател, ибо ежемесячная, если не еженедельная, инфляция их здорово обесценила, но они все, же пошли по назначению. Мысль о тренажёре ушла и больше на ум не приходила. Она стала просто неисполнима.
Вот так гуманно мы приучены относиться к своим близким, попавшим в беду. Из-за своих болячек у них искалечено не только тело, но и душа нередко болит. А как их бьёт жизнь. Иногда в ней встречаешь людей, которые ранят и без того больную душу. Не любит наше общество физические недостатки. Инвалиды нарушают картину нашего иллюзорного благополучия. И они знают об этом. Ведь многие из них до случившегося несчастья были такими же людьми и тоже нередко отводили взгляд от «недостойного» предмета, чтобы случайно не навести себя на грустные размышления о смысле жизни.
Это случилось в столице, в провинции, а каково же инвалидам на селе?
С той поры прошло время. Не на кого и не за что не держу в душе обиды и зла. Не знаю, может, свыкся. Не получилось, не сделали. Значит, были на то свои причины.


«Представьте, вёл человек активный образ жизни, и вдруг тяжёлая травма, он прикован к постели, - говорит Валентин Дикуль – Первые попытки двигаться, безрезультатны, да ещё родные и знакомые смотрят на него, как на обречённого, сочувствуют. Человек поддается панике, у него опускаются руки, он фактически отказывается от борьбы, считая, что «всё равно ничего не получится». Значит, очень важно дать больному веру в себя, чтобы, не отчаиваясь при неудачах, он упорно, изо дня в день сам боролся за своё здоровье. Поэтому я стараюсь возбуждать у каждого больного не просто желание-рвение к самостоятельным тренировкам; стараюсь внушать веру, что он победит болезнь и обязательно станет здоровым. Очень во многом успех зависит от веры и от граничащей с фанатизмом настойчивости, с которым больной регулярно занимается »
Это сказал человек, который принял на свои плечи, сердце – людскую боль, страдание, и надежду – надежда, которую он поддерживает и не даёт умереть. И как результат этого – Центр по реабилитации больных со спинномозговой  мозговой травмой и последствиями детского церебрального паралича, где он готов помочь каждому, кто в этом нуждается.
Как я уже упоминал, отвечая на письмо больного, Валентин Дикуль высылает подробную методику занятий и чертежи станка-тренажёра разработанного им. Без этого станка больному человеку не выздороветь.
Тренажёры просты и экономны. Валентин Иванович настаивает, что цена их должна быть такой, чтобы была не в ущерб семейному бюджету. А за лечение нельзя брать ни копейки.
Но, увы, с пониманием к людскому горю относятся, опять же, далеко не все. Есть такие предприятия, который совершенно бесплатно получив от изобретателя чертежи, начинают выпускать тренажёры по баснословной цене , ничуть не смущаясь того, с кого они эти деньги сдирают.
В нашем горпосёлке проживает более 8 тысяч человек, и, тем не менее, люди почти знают один одного. Любая новость, плохая или хорошая, разноситься мгновенно. Не прошло мимо глусчан и известие, что я стал одним из победителей телевикторины посвящённой Китаю. Они же знали, на какие цели пошёл мой денежный приз и, вроде, как бы отслеживали ход действий. Мне и в голову не могла прийти мысль, что чужие люди, толи из-за любопытства, толи из-за сочувствия наблюдали за всем этим и ждали результата.
О своих злоключениях с тренажёром я написал материал и отправил в редакцию нашей районной газеты. Сам же поехал на своей коляске в деревню. Надо было решить кое-какие дела. Через неделю моего отсутствия произошло следующее.
В районке был опубликован мой материал, который получил заметный общественный резонанс. Людей это тронуло за душу и сердце. Основной удар на себя приняли редакция газеты и главный редактор. Звонки, встречи и разговоры, письма и визиты в редакцию обеспокоенных людей, которые не столько анализировали прошлую ситуацию, сколько интересовались: чем можно помочь? Дескать, если не поздно, то и сейчас можно организовать сбор средств, чтобы тренажёр в райгропромтехснабе всё же сделали. Было много вопросов, но главный вопрос: «Почему не справились с несложной технической задачей?» Это осталось и для меня тайной.
Я был сам взволнован по поводу такого неравнодушия людей к случившемуся. Некоторые приходили ко мне домой и так же предлагали помощь. Благодаря их за человечность и сочувствие, я говорил, что тренажёр – это больше не моё и к этой теме возвращаться не буду.
Счастье – это когда тебя понимают. И если вы нашли в ком-то хорошее, помогите ему встать, согрейте его, и он оттает. Человек устроен так, что если в нём стараются найти что-то хорошее – он становиться лучше. Но если искать только недостатки – вы их всегда найдёте. А чем больше будете искать – тем хуже будет становиться человек. Нет людей без недостатков, так же, как и без достоинств. Ведь уважая кого-то, вы уважаете в первую очередь себя.
Кавказская мудрость гласит: «Костер, зажжённый  на вершине горы, не согреет тех, кто у  подножия». И счастье наше, что живут среди нас те, кто не говорит о добре, а творит его. Кто разводит свой огонь так, чтобы люди могли у него согреться. Как же радуется та душа, когда в трудную минуту утешат, выслушают и посочувствуют, добрым словом поддержат. Значит, люди эти совсем не чужие – свои они, наши.


О нём можно говорить бесконечно. Трудно оценить его все богатства. А сколько ему посвящено стихов, написано картин, сложено песен…! И это всё – Его Величество лес, к которому я всегда был неравнодушен. Он меня завораживал и притягивал. Я шёл туда, чтобы уединившись дать волю своим мыслям и мечтам…
Каждый раз, как стал ездить в деревню – колыбель моих снов детских, на своей коляске, старался побыть, если не в лесу, то хотя бы на его опушке. Сказать ему «здравствуй», посмотреть на его, послушать разноголосое пение его пернатых обитателей, услышать стук дятла и то знакомое «ку-ку», от которого каждый человек невольно становиться его пленником.
Веря в некую магическую силу, он в подсознании спрашивает: «Кукушка, кукушка! Скажи, сколько мне осталось жить?» Иногда ответ сильно огорчает своим единственным «ку-ку». А ведь это всего-навсего крик мужской особи и означает «я здесь». Самка же в ответ издаёт звуки похожие на хохот.
Не знаю, помнит ли лес меня, когда пацаном бегал и ползал среди его деревьев с такими, как сам, играя в «войнушку», разделившись на «русских» и «немцев», «красных» и «белых», вооружившись самодельными пистолетами и автоматами; когда в поисках грибов приходилось отшагивать не один километр, исходив его вдоль и поперёк; где знал все стежки- дорожки и мог в любую пору года, в любое время суток выйти в нужном месте.
Наверное, не помнит, забыл. Я ведь тоже изменился за полста лет, и голова от седины стала совсем белая. Уже не бегаю и даже не хожу, а сижу и передвигаюсь в инвалидной коляске. Да и откуда ему помнить, если взрослый, пригодный для хозяйственных нужд лес пошёл под пилу или топор, а молодняк,  он и есть молодняк, которому расти и расти. У меня тоже внученька растёт.
Молодой  сосонник  вырос даже там, где когда-то были футбольное поле и волейбольная площадка, где проходили спортивные баталии между командами соседних деревень, участниками которых был в своё время я, потом мои сыновья. Рядом некогда большой пруд зарос кустами, осиной и берёзой,  и о нём остались лишь воспоминания, у которого спустя много лет я всё же побывал.


Уже, будучи лет десять инвалидом, у меня что-то в душе и сознании надломилось. Я как бы перестал ощущать по отношению к себе внимание и поддержку, моё слово никакого значения не имело. Мне стало одиноко. Казалось, что от меня все отвернулись, что мои попытки вернуться к нормальному существованию есть плод моих воображений. Себя я представлял пепелищем. Я был замкнут в себе, замкнут на то самое пепелище. Вместо безбрежной жизни–такой же пустырь. Мысль о моей ненужности прочно обосновалась в сознании. Зачем такая жизнь, если только горе, потери, боль?
Зайдя в нишу, где стоит стеллаж со старыми книгами и учебниками, а так же разной всячиной, где стоял стол с фотоувеличителем – место моим занятием фотографией, решил вздернуться на бельевом шнуре, моток которого лежал на полке. Всё было сделано подобающим образом, осталось всунуть в петлю голову, когда вдруг обратил внимание на лист белой бумаги в углу, нечто прикрывающий, которого раньше не было. Отвернув бумагу, увидел трёхлитровую стеклянную банку с жидкостью, закрытую глубокой капроновой крышкой. Не было сомнения, что в банке был самогон, который жена приобрела для нужд и как бы припрятала. Я опустился на табуретку, поставил перед собой банку на стол и подумал: «Вот маленько глотну, а затем и…»
Попробовал открыть руками, но крышка сидела очень плотно, стал пробовать зубами. Крышка подделась и даже наполовину приоткрылась. Из банки в нос ударил резкий запах самогона. Но тут, же крышка с зубов срывается и ложится на своё место, прихватив нижнюю губу. Зубами уже не поможешь, и руками не получается. Тем временем губа стала неметь, её стало распирать. Выручил длинный гвоздь, лежавший на стеллаже, которым подковырнул крышку.
Несмотря на раздувшуюся и онемевшую губу, я приложился к банке и сделал пару глотков. Крепкий, градусов семьдесят самогон обжог горло, от которого заперло дыхалку, и разошёлся по нутру. Прикусив оказавшимися в мешочке сухофруктами, я это дело повторил. В голове пошёл кайф, а на душе стало легко и хорошо. Мысль о затеянном деле изначально отошла и отошла навсегда. Положив свёрнутый шнур в клубок на стеллаж, а банку закрыв крышкой, поставил в угол, не забыв накрыть белой бумагой, я вышел из ниши. Но иногда, заходя туда, всегда смотрел в тот угол, где стояла банка, содержимое которой повернуло меня к жизни, против моей воли.
Об этом трагическом эпизоде я никогда и никому не рассказывал, не считая нужным выносить грязь на люди. Лучше пусть думают, что моя жизнь проходит только в светлых тонах, чем будут у виска крутить пальцем: мол, рехнулся, с ума съехал. Конечно же, было стыдно за себя, за задуманное. Но, как всегда, опять пронесло, а если бы нет? Чужим это стало б поводом для разговора и обсуждения. Посудачив вдоволь, как это обычно бывает, все, в том числе и я, как виновник происшедшего, вскоре бы забылось. Каково было б семье и родным? Церковь самоубийц тоже не приветствует. Тех, кто совершил этот грех, она запрещает хоронить в ограждении кладбища.
Согласно с церковными канонами самоубийство является не преодолением страха смерти, а наоборот – гипнотическим подчинением ей. В древние времена христианином называли того, «кто не боится смерти», потому что знает: цена человеческой жизни – вся жизнь и смерть Христа. И поэтому самоубийство – это не просто отказ от данной Богом Земной жизни, но по существу – отречение Креста и Воскрешения Христа. Именно по этому поводу по церковным правилам все самоубийцы лишены отпевания и христианского погребения, если только их самоубийство произошло не в состоянии сумасшествия.
Думаю, человек идёт на самоубийство потому, что сам не в силах разобраться в проблемах, которые на него навалились, от которых он стал задыхаться. В тот момент не оказывается рядом того, кому бы мог, доверившись раскрыть душу, поплакаться. Глядишь, и полегчало бы, что-то изменилось.


Выбравшись из какой-то ситуации, мы невольно произносим: «Слава Богу!» или «Спасибо ангелу хранителю!», мало задумываясь над тем, что же на самом деле произошло. Мне часто в разговорах говорили: был бы я крещённый, то такого не произошло, Бог бы не допустил.
Анализируя свою жизнь, не знаю, как кто, но я чувствовал, ощущал, что в этом мире не один. Не мог Бог, создавая столь громоздкую структуру оставить своё творение – человека, созданного по-своему подобию без защиты и поэтому, вначале сотворил духовный и невидимый мир или ангелов – бестелесных, бессмертных духов, одарённых умом, волею и могуществом, которые между собой различаются по степени совершенства, по роду своего служения. И если спросить у любого обывателя, сколько у человека ангелов-хранителей, то ответ будет: «Один». На самом же деле…
Первый ангел приходит в этот мир в тот момент, когда душа ребёнка вселяется в будущую мать. Он неотступно будет следовать за ней, оберегая будущую жизнь, до самого рождения, затем становиться за левым плечом новорождённого, оберегая того до самого крещения. С крещением лучше не задерживаться. Грудные дети, как правило, слабы в энергетическом плане и поэтому очень легко поддаются любому негативному воздействию (сглазу и т.д.), которое легко может отразиться на всей дальнейшей жизни человека.
Но и после того, как человека окрестили, этот ангел никуда не отходит, всегда оставаясь за левым плечом. Он, если хотите, своеобразная «резервная сила», приходящая на помощь, лишь в самых тяжёлых случаях. Именно поэтому знающие люди, никогда не плюют даже за левое плечо – там тоже есть наш Ангел-Хранитель. (Искуситель находиться не за спиной, с левой стороны, как принято считать, а по нашу левую руку, всячески стремясь сместить того, кто защищает наше сердце – вместилище души).
Второго ангелы мы получаем во время обряда крещения. Он становиться нашим основным защитником. Именно его голос мы слышим, когда ищем какое-либо решение или когда что-то нас не пускает, например, в опасную поездку. (Впоследствии узнавая, что автобус, на котором вы собирались ехать, попал в аварию). И хотя привыкли мы это всё называть интуицией или случайностью, чудом – это его работа. Именно он помогает избежать таких серьёзных ситуаций, связанных с опасностью для жизни. И именно он старается подсказать нам правильное решение в любой жизненной ситуации. Этот Ангел-Хранитель самый сильный, и к его голосу необходимо прислушиваться как можно чаще. От того, насколько человек ценит и уважает этого ангела, напрямую зависит его везение и удача. Он, как правило, отворачивается от тех, кто ведёт распутный образ жизни, ругается матом или очень кому - то завидует, оставляя их без своей помощи.
Третьим Ангелом-Хранителем иногда становятся умершие из жизни люди, которые при жизни нас очень любили. Это может быть кто-то из родителей, родных или, что бывает, не менее часто, кто - то из погибших влюблённых. Это тоже очень сильные Ангелы-Хранители, которые к тому же могут являться к нам, предупреждая о надвигающейся угрозе, в наших снах или даже, что тоже не является большой редкостью, наяву, в том виде, в каком мы их знали при жизни.
Чтобы заручиться поддержкой своего Ангела-Хранителя, необходимо в первую очередь очищаться самому, как и ежевечернее чтение молитвы на очищение и прося прощения за свои неблаговидные поступки. Надо помнить: сила вашего Ангела-Хранителя напрямую зависит от вашего отношения к нему и окружающим вас людям!
Выходит, что первый Ангел-Хранитель, предназначенный для защиты детей, был все мои пятьдесят лет со мной без поддержки, которую получает при крещении, ведь не зря родители стараются, как можно быстрее окрестить своего новорождённого. Трудно ему, было, не мог мой Ангел справиться с моими жизненными передрягами, а, возможно, иногда отворачивался от меня. Не под силу ему было. Вот и получилось то, что сегодня имею.


Человек с давних пор всегда в кого-то и во что-то верил. С верой ему легче жилось, она ему помогала везде и во всём, так ему, по крайней мере, казалось. Ему, крещёному или нет, всегда хотелось быть здоровым и сильным, а значит, надеется на себя. Только однажды у народа вера и надежда были отобраны, и растоптаны на многие годы. Это была трагедия. Оно и понятно, ведь за плечами остались многовековые традиции, где вера в Бога в этих традициях играла не последнюю роль. Именно в храме, душа человеческая искала помощи и спасения  Всевышнего. И взлетала к небу мольба: «Дай силы мне простить не семь раз, а семьдесят на семь…. Научи меня прощению и примирению, чтобы приобрести покой для души».
Одна из особенностей этого тяжёлого и смутного времени – появление разных религиозных организаций, которые всячески старались завлечь в свои ряды слои населения, и это им удавалось. Я, сидящий в инвалидной коляске, не мог не привлечь внимания их членов. Ко мне подходили на улице незнакомые люди, обычно вдвоём, и начинали заводить разговор. Когда же в нём дело доходило до Бога, сразу наша беседа заканчивалась. Если же они от меня не отходили даже после трёхэтажного мата, я уезжал от них сам. Я таких людей чуял на расстоянии, и не было никакого желания с ними общаться. Нет, я их не боялся! Я их ненавидел!
Неприязнь зародилась ещё в детстве, когда из-за неосторожности обращения с огнём, сгорел наш рабочий посёлок на берегу Сыслоы, а виновниками огромного пожара были члены общины староверов. Они, открывшие своё ремесло по ремонту лодок, оставили без присмотра варившуюся на огне битумную смолу, которая и вспыхнула. Только когда жители бараков, как могли, тушили пожар, староверы с иконами в руках стояли толпой и молились. А книги, подобные роману Анатолия Иванова «Тени исчезают в полдень», разве могли оставить равнодушным к подобному сорту людей.
На мой домашний адрес приходили письма-проповеди, где вместо адреса отправителя был номер почтового ящика, когда на конверте была наклеена марка Испании, а почтовое клеймо было местное. Меня интересовало, каким образом всё происходило, ведь здоровые люди таких писем не получали. Конечно же, в переписку я не вступал, хотя был чистый конверт в письме на обратную связь.
К религии люди обращаются, как правило, в результате разочарования бытиём, окружением или, наоборот, поиском высших нравственных ценностей в потустороннем мире, в обращении к себе, в замкнутом мире, когда единственным поверенным становится божество.
Прошло десять лет, как был заложен первый камень в строительстве нового храма в райцентре. И вот она стоит большая и красивая. От неё пошёл другой отсчёт времени для верующих, которые ждали этого события сорок лет, и оно свершилось. Любая вера лучше, чем равнодушие, безразличие и неверие.
Утром в субботу 7 мая 2000 года я принарядился, сел в инвалидную коляску и поехал в новую Свято-Богоявленную церковь, чтобы принять крещение. Меня, настоятель храма со своим помощником, вместе с коляской подняли на высокое крыльцо, а затем провели вовнутрь, где был проведён обряд. В подтверждение этому было выписано свидетельство.
Так что же меня подтолкнуло сделать столь решительный шаг и переступить порог церкви, ведь уже прожито почти пятьдесят лет? Может не такие яркие, как бы хотелось, особенно последние двадцать. Что ж: «Жалей не о том, Что Бог не дал, а радуйся тому, что он отнял!». Да, грешен. Никогда с сожалением не оглядывался на прожитые годы, понимал, что былого не возвратить и что-то изменить не возможно. Думаю, вернись всё сначала, и повторилось бы это, как под копирку.
Случилось это в начале 90-х годов. Будучи на своей коляске на выезде, ко мне подошли знакомые мужчины и предложили попробовать «очень хорошего спиртика». Дело ясное, не надо искать мерку, то есть стакана, она ведь со мной всегда. Отойдя подальше от глаз людских, мне налили стакан так называемого спирта и со словами: «Давай, с Богом!», кивком головы показали: мол, пей. Я, как и требуется, опрокинул двести грамм тёплой, а значит, неприятной на запах жидкости, которую не очень хотел принимать желудок, стараясь оттуда вытолкнуть, закусил кусочком чёрствой черняшки, и закурил. Мужики ушли в кусты, чтобы растянуть сие удовольствие, я остался один в тени липы. И вдруг стал понимать, что от выпитого начинаю отключаться, что меня даже удивило, но процесс пошёл. В голове присутствовала мысль, чтобы только не «нырнуть» носом с коляски и не испортить о бетонные плиты обшивку. Я держался за поручни, но меня всё ниже и ближе клонило к земле. И когда я приподнялся, и откинулся на спину, то не поверил своим глазам: передо мною на бугре стояла очень высокая женщина, с очень выразительным лицом и в одеянии без каких-либо его контуров, которые, хоть и не было даже лёгкого дуновения воздуха, шевелилось и переливалось серебром. Женщина,  смотрела на меня, молча, и только на мгновение я закрыл глаза и открыл их вновь, то её уже не было. Я не понимал, что это было, но от выпитого и следа не осталось.
Я выехал из этого места, но надо было взъехать, хоть и по асфальту, но по крутому подъёму, где на руки ощущалась сильная нагрузка. Тот подъём я не почувствовал, ибо такая лёгкость была, когда кто - то, тебе подсобляя, толкал сзади. Эта лёгкость чувствовалась постоянно, когда мне приходилось бывать на этом подъёме уже после, и даже на ровном месте. Останавливался, оглядывался, а сзади никого.
Тогда я впервые попробовал, как оказалось, тот этиловый спирт, который будут продавать на многих точках, не зная его настоящего предназначения. Из личного опыта я знал, что от лишне выпитого в глазах может троиться, но чтобы такое чудо предвидеть, никогда бы не подумал, и был убеждён, что это действительно чудо, а,  ни что иное. Никому из своего окружения, особенно на улице, я об этом не распространялся, нутром чувствуя их неадекватную реакцию. Когда поделился этим со знакомой женщиной преклонного возраста, человеком верующим, которая более-менее меня знала, то она посоветовала, чтобы, как только начнётся служба в новой церкви, я должен принять крещение, ибо предвиделась ни кто иная, как Матерь Божья. Она в очередной раз помогла мне выйти из непростой ситуации, помогала, если это надо было, и потом. Мне ничего не оставалось, как при первой же возможности выполнить не только наказ моей знакомой, но и исполнить свою давнюю мечту.
После крещения чего-то особого, заметного не произошло. Продолжал жить так, как жил до этого: с теми же болячками и проблемами. Хотелось видеть своих близких и родных людей во здравии. По-прежнему интересовался разной религиозной литературой, искал ответы на какие - то вопросы. Кстати, ещё в 1982 году, как не, только, участник, но и победитель радиовикторин передачи «Для верующих и неверующих», получил в качестве приза «Новый завет», который по тем временам не каждый желающий мог иметь. В своих живописных работах изображал Матерь Божью, Деву Марию, Иисуса Христа, библейские сюжеты и храмы. Меня успокаивало и радовало, что я стал православным христианином и приверженцем православной веры, которую, как бы тяжело и трудно не было, не изменю и не продам на иную. Крещение над человеком проводится одиножды и на всю жизнь. Нет в Символе Веры крещения дважды. Это полное заблуждение. А ведь человека некрещёного церковь не отпевает и не поминает. Зато после моей смерти, а это неизбежно, кто-то в память обо мне поставит в храме свечку, подаст записку о упокоении. Да, очень долго я к этому шёл!


Человечество перешагнуло в третье тысячелетие своего существования. В октябре мне исполнилось пятьдесят лет. Когда-то в детстве, слушая рассказы уже немолодых людей, приходилось слышать: дескать, всё было словно вчера, что не заметил, как годы пролетели. В моей голове сразу же возникало противоречие сказанному: прошло 50 или 70 лет, а ему всё, как вчера, а ведь многое уже и забылось. То же произошло и со мной: вроде и не жил, но уже 50 и всё было недавно и так давно.
С юбилеем поздравили родные и близкие, знакомые и редакция районной газеты, а райвоенкомат наконец-то снял с военного учёта, что говорило о моей ненужности больше государству. Хотя это должно было произойти ещё 19 лет назад, когда получил пожизненную первую группу инвалидности, о чём военкомат был уведомлён, но почему-то всё это время состоял на учёте, как военнообязанный, продолжая получать повестки. Жизнь как бы ни окончена, но задуматься есть над чем. Основной жизненный отрезок пройден, и хочешь ли ты или нет, всё идёт к концу. И, как не зарекайся, не держись, не сопротивляйся, многое зависит не от тебя, а от твоей генетической памяти.
Жил, как мог, как получалось, как того требовали жизненные обстоятельства. Правда, свой дом не построил, как когда - то мой отец, но за четырнадцать лет работы в строительной организации при моём участии был сделан не один жилой дом. В них живут десятки семейств, в том числе и моя семья. Деревьев было посажено много. Вырастил двух сыновей. Значит, здесь всё нормально.
И прекрасно, что в той жизни я успел всё это приобрести, таким образом, окружив себя надёжным тылом в лице жены и детей, от которых впоследствии стала зависеть моя жизнь. Я не остался один на один со своей бедой, не был брошен на произвол судьбы. А если бы что-то из этого сделать не успел, оставив на потом, то за  34 года такого бы не произошло никогда, что сильно бы усложнило и так незавидное существование. Могло всё закончиться очень даже печально, ведь у беспомощного больного, оставшегося без поддержки, теряется смысл жизни, и он постепенно угасает.
 
 
Никто из людей не может со стопроцентной уверенностью ответить, как сложится его жизнь завтра, послезавтра, через неделю, месяц или год. Никто не даст вразумительного ответа на вопрос, как он поведёт себя в той или иной ситуации, как, в какую сторону изменится его собственная жизнь и жизнь близких ему людей, случись какое-нибудь несчастье. Все ответы и разгадки находятся в самом человеке, в его генной памяти. «Человек, словно в зеркале мир, – многолик, он ничтожен, и он же безмерно велик», - говорил Омар Хайям.
В июле 2001 года  старшая из сестёр  (их пятеро) отметила своё 50-летие, а в августе её не стало. Жила сестра в Мурманске. Бытует мнение, что умершему человеку нет разницы, каким способом и где его похоронят. И всё-таки, каждый в конце пути должен вернуться туда, откуда он вышел в этот путь, то есть на Родину, где его тело должно быть предано земле. Действительно, в этом не нуждается умерший человек, это надо нам – живым. Поэтому самые младшие две сестры, не пожелали, чтобы сестра лежала в чужой земле, поехали в Мурманск и привезли покойную, чтобы похоронить на сельском кладбище, где покоятся родные и близкие люди. Участие в похоронах не принимал и в деревню не ездил. Помощник с меня никакой, а быть объектом внимания и сожаления в столь тяжелую годину для семьи, не считал нужным, и моё слово по поводу отсутствия, обсуждению не подлежало.
Потом было воскресенье 12 марта 2002 года, когда младший сын ушёл вечером по своим молодым делам, но ночевать, домой не пришёл. Такое у него случалось. Назавтра утром позвонили из райбольницы и сообщили, что наш сын получил тяжёлую травму головы и его готовят к операции. Внезапным сообщением мы были шокированы. Жена тут же оделась и пошла в больницу. Я же попробовал встать на ноги, но они стали ватными и не держали, они отказали.
Сына обнаружили около полуночи лежащим на асфальте перед крыльцом ночного бара. У него была сильная рвота и частичная потеря сознания. В тот вечер в баре было много посетителей, которые знали сына, и ничего противоправного за ним не было замечено, но он был пьян и без друзей. Что произошло на улице, никто не видел. «Скорая» его завезла в больницу, где он пролежал до утра, и где не было принято необходимых мер, мол, перепил парень, ведь крови не видно, оклемается и пойдёт домой. А когда утром обнаружили, что затылок превратился в «кашу», было решено делать операцию. За ночь образовалась обширная гематома, и после операции, если она была, сын пролежал в коме неделю и умер. Ему было без малого 27 лет.
Я очень переживал его потерю, переживал за жену, которая до этого перенесла инсульт и кое-как выкарабкалась. Она была с сыном до последней минуты пребывания его на этом свете. Слава Богу, всё обошлось, выдержала эту семейную трагедию. Мне временами казалось, что схожу с ума: у меня уже нет, и никогда больше не будет сына, для которого мы жили и возлагали свои надежды, который был с нами. Жизнь для меня остановилась. Оставаясь дома один, я, уткнувшись в подушку, начинал не своим голосом выть, чтобы освободиться  наболевшим. Я спрашивал у Бога, почему я такой несчастный, зачем мне такие испытания, но ответа, как всегда, не было.
Было много разговоров, суждений, версий по поводу смерти сына, как и заведённое уголовное дело, которое спустя год было закрыто. Жена обивала пороги милиции, но копию судебно-медицинской экспертизы так и не получила. В полученной из больницы справке за подписью обследовавшего врача говорится, что «смерть наступила от травмы затылочной части головы, полученной при падении своим ростом 190 сантиметров на асфальт». Но если бы врачи районной больницы вели себя более расторопно, и отнеслись к больному не как  излишне выпившему, с полным обследованием изначально, а не утром, то такого могло не произойти.
Не стало сына, и моя жизнь действительно остановилась. Не хотелось ни за что браться. Жутко тянулось время. Я прекрасно осознавал случившееся и всё же обманывал себя, вслушиваясь в шаги, если кто - то шёл в подъезде, ждал, что вот-вот откроется дверь, и он тихонько войдёт в прихожую. Его видение ходило по квартире, он мне часто снился. Я искал его на улице, где он обязательно должен был быть, казалось, что сейчас подойдёт и спросит: «Чего стоишь?».
Я крутил на коляске к кладбищу, стоял у чугунной изгороди и видел по ту сторону высокий железный крест на могиле сына. Доставал бутылку вина и с горла выпивал. Потом возвращался в центр горпосёлка и к вечеру был пьян в стельку. Если был в состоянии доехать до подъезда, то оставался на ночь под кустом сирени. Жена чем-либо накрывала, чтобы комары не заели. Отмучавшись ночь в коляске, пробовал встать на ноги, чтобы подняться домой, но если не получалось, то опять садился и ехал искать вчерашний день. Вечером искал пару крепких мужиков, которые могли бы занести домой. Жена плакала и читала нотации, угрожала бросить, но на меня ничего не действовало. Я понимал, что делаю плохо и страдаю сам, ведь водка валит с ног и не таких, как я молодцев, но не мог отказаться от предложения выпить. Любая появившаяся в кармане копейка от полученных газетных гонораров, от продажи картин, уходила в горло. Возле меня всегда обитали любители выпить на халяву, с которыми пил, которые расходились потом по домам, я же оставался один, и хорошо, если в коляске, мог и вывалиться. Так после смерти сына прошло лето. А в сентябре погода стала портиться, и коляску подняли на площадку второго этажа к нашей двери, что говорило о начале моего домашнего заключения, до наступления следующего тепла.
Я никогда не разбрасывался какими-либо обещаниями, но если что-то кому-то обещал, то разобьюсь в доску и сделаю, мог попросить прощения у того, кому преподнёс неприятности, если считал нужным. Но тогда сказал, что с пьянкой  завязал, уже далеко не те годы и физическое состояние совсем иное, чтобы быть на уровне с молодыми и здоровыми мужиками, что горю этим не поможешь.
Было ли предчувствие смерти сына? Конечно же, нет! Разве о таком подумаешь, если молодой и здоровый человеке  был твоим наследником,  для  которого  ты  жил,  у  которого  была  вся  жизнь  впереди?  А вот о народной примете, когда в окно стучит синичка, то это к смерти, я был наслышан давно, и она имела место быть. Помню, как синичка упорно клювом стучала в оконное стекло два утра подряд. Понимая последствия этого стука в моё окно, я брал в руки трость, и, как бы пытаясь увести несчастье от своего жилья, стучал по окну, чтобы отогнать синичку. Та отлетала, но возвращалась на отлив и продолжала стучать. Ладно, была б со снегом, морозная зима, то можно было б подумать, что птица нуждается в еде, и таким образом она её требует у человека. Но уже были первые числа марта, и корма хватало. Свое, отстучав, она больше не появлялась. Зато её прилёт отложил отметку в подсознании о чём-то недобром. Вскоре пришла беда. Кто-то скажет, что это недоразумение, бред и пережитки прошлого. Что ж, по этому поводу у каждого человека своё мнение, и он волен верить этому или нет. Только синичка-вещунья больше на отлив окна после смерти сына замечена не была, хотя их в стайке можно было видеть на крыше балкона, на телевизионном кабеле, но не на отливе. Остаётся только сплюнуть через левое плечо, чтобы не навлечь беду.


Прошло 13 лет, как мою коляску затащили на площадку второго этажа. Именно столько я нахожусь дома, в своей спальне на диване, безвыходно. Это мир моего обитания, который создал сам, в который вписался, и нет никакого желания его покинуть даже на небольшое время. Говорят, если родиться в клетке, жить в ней, а потом обнаружить из неё открытую дверь, то вперёд не потянет. Нечто подобное произошло со мной.
Уже давно не тянет на улицу, которая когда-то постепенно запутывала в своей паутине, засасывая всё глубже и глубже в своих соблазнах, создавая проблемы семье. Надо было срочно менять стиль своей жизни, делать выбор, и он был сделан. Схоронясь дома, я ушёл от всякого негатива, стал ценить время и использовать с отдачей. Весь день в уме расписан чуть ли не по минутам, а начинается он в 6 часов утра, летом на час раньше. Сказывается мой биологический ритм жаворонка.
Чем занимаюсь? Всё тем же, чем и до этого, только гораздо упорнее, как бы спешу жить, чтобы дополнить упущенное время. Известный польский кинорежиссер Анджей Вайда сказал: «Когда человек работает, у него есть время на всё». И с этим нельзя не согласиться, ибо испытано на себе. По-прежнему занимаюсь живописью, но уже, как раньше, не сижу ежедневно до обеда. Дай Бог, разобраться с тем, что имеется в наличии (примерно около 100 работ). Мне сегодня гораздо выгоднее выполнять заказы, которые нет-нет и появляются, где конкретно знаешь судьбу написанной работы и её цену, куда улаживаешься по полной программе, отдавая в неё всю душу. Конечно же, в ближайшее время занятие не заброшу, ибо хочу, чтобы люди, глядя на мои работы, испытывали эмоции, которых раньше не было. Хочу, чтобы они задумывались о своей жизни и меняли её в лучшую сторону. И, кажется, пока удаётся.
С прежним азартом и удовольствием участвовал в исторических и краеведческих конкурсах и викторинах, которые появлялись на страницах одной из областных газет. Это была настоящая битва среди молодых интеллектуалов, кому не безразлична история тех мест, где они живут, откуда их корни. И трудно таким, как я, в этой борьбе не только удержаться, заняв своё место, но и пробиться в призёры, когда в составе творческих коллективов и индивидуально, к примеру, приняло участие 1200 человек. Но мне постоянно удавалось.
Да, получал грамоту или диплом, приз, который иногда не стоит затраченного времени и труда. Но главная, самая важная победа – победа над собственной ленью и безразличием, равнодушием к судьбе своей земли, её истории, к прошлому родных, «близких и дальних». И главная награда за эту победу весомее любых премий и призов. Это любовь к Отчизне, к родному краю и его людям… Осознание их единственности и неповторимости, без которых и весь окружающий мир неполон, превращается лишь в разновидность пёстрого базара.
К сожалению, подобные мероприятия, вот уже несколько лет, стали в диковинку. Как поясняло мне официальное лицо: всё упирается в финансы и без них никак. Мол, если раньше с наградами для победителей могли справиться сами учредители, то сегодня без спонсоров никак не обойтись. Да, и попробуй найти такого хорошего дяденьку, который бы разбрасывался своими деньгами.
Нравится мне отвечать на поставленные вопросы викторины, но найти нужный ответ, ковыряясь в разных книжных источниках библиотеки, просто стало не реально. Вот компьютер – дело другое. Там можно найти любой ответ на любой вопрос. Но для этого надо его иметь, или иметь к нему свободный доступ, и, конечно же, умение его использовать. Так что участие в викторинах и конкурсах стало делом молодых и им надо уступить место. И всё-таки, по старой привычке нечто подобное не пропущу. Попробую, а вдруг повезёт! Хотя в последнее время подобное удовольствие на глаза вообще не появляется, не смотря, что для их проведения в республике были весомые причины.
Продолжаю сотрудничать с районной газетой, пишу в областную и многие республиканские газеты, куда не очень просто пробиться, чтобы твой материал увидел свет. Но однажды такое случилось, когда в одной республиканской газете была опубликована моя исповедь «Моя звезда – моя Валентина». А вскоре в редакцию стали поступать письма - отклики о напечатанном материале. Вот выдержка одного из них: «Номер получился насыщенным, жизнеутверждающим. Хотелось бы поблагодарить сотрудников редакции за то, что не пожалели газетной площади для «Исповеди» В.Василевского. Эта публикация – «руководство к действию» для всех нас. Я прочитала его с огромным интересом и восхитилась человеком, который поднялся над жизненными обстоятельствами, а не оказался у них в плену, как это бывает довольно часто. И чтобы там не говорили Валерий, его жизнь – каждодневный героизм, который нужен не только ему и его семье, а всем нам. Мы ведь порой раскисаем от каждой неудачи, но разве это самое ужасное?! Надо читать, перечитывать «Исповедь» Василевского и по-другому смотреть на свою жизнь. Впечатления от откровений В.Василевского милые, лёгкие и светлые. Спасибо вам, Валерий, за этот свет!» Это было в декабре 2004 года.
Отклик меня очень тронул, чего я не мог ожидать. Он стал точкой для написания чего-то большего, но за чистый лист бумаги засел, именно засел, только в середине августа следующего года. Отложив всё в сторону, я писал, перечитывал, чёркал, дополнял, и так продолжалось сутками. Моей затее жена сильно противилась. «Кому нужна твоя писанина, кому интересна твоя калеченая жизнь?» - спрашивала она. «Тем и  интересна, что я не такой, как все.  Ни на кого не похож, и живу по-другому», - было моим ответом. По этому поводу случались ссоры, и она, чтобы я всё прекратил, отказывалась покупать стержни в ручку. Но я продолжал писать карандашом, ибо колесо завертелось и набрало обороты.
Напрягая память, я как бы отматывал чёрно-белую плёнку событий назад и пытался вспомнить всё, как было в жизни; без каких-то выдумок и прикрас, всё, как было в жизни, с реальными людьми и именами. Писал о своём: что пережил, вытерпел и потерял, что приобрёл, чему научился и кем стал. Я не бежал, как говорится, впереди паровоза, указывая ему дорогу, не пытался её указать кому-то в своём повествовании.


Писать закончил в середине марта 2006 года. Передо мной лежало 180 машинописных листов  на бумаге формата  А 4, а это 360 страниц. Написать-то написал, а что делать? Первым делом, написанное от руки надо было показать человеку, знающему в этом толк, который дал бы честную и объективную оценку, конкретные замечания и советы. Написанное повествование доверил редактору районной газеты. Я сильно переживал и волновался, пока мой материал разбирался «по косточкам». Я ждал от уважаемого мною человека услышать правду о моём сочинении. И ответ я получил, где помимо итоговых хороших впечатлений, пояснялось, что написанное требует «стилистического и грамматического редактирования. А самое главное, определённых организаторских усилий, денежного спонсора. Думаю, после некоторых правок то, что ты сделал, может представить интерес. Всё это не только и не столько литература, сколько выбор и поступок. Поступок человека, который пишет историю личного мужества, личной выдержки. Не обозлился на весь свет, не опустил руки. Волею судьбы прикован к инвалидной коляске, дал фору очень многим из тех, кто имел возможность двигаться, но ограничил себя иным. Ты динамичен душевно, творчески, в своих мыслях и стремлениях».
Опять из написанного материала что-то выбросилось, чем-то дополнилось, но сам себе решил: кто бы, что не говорил, больше никаких изменений не будет. Предлагалось для разнообразия вставить анекдоты: дескать, создадут особый колорит, но, как сказал Мандельштам, «к чему острить, когда вокруг и так смешно». К сказанному нечего добавить и убавить. Написанное – не любовное  чтиво и не детектив, хотя есть всё, даже более, и написано простым, доступным для человеческого сознания языком. Так что не будет никакой фальши. Только то, что было и есть. Потом была написана повесть «Стройбат», - одна из страниц моей жизни, которая из-за объёма не могла поместиться в «Исповеди».
О финансовой поддержке по изданию книги, я в письменной форме обратился сначала в администрацию райисполкома, потом в облисполком, но получил в обоих случаях, как говорят, от ворот поворот. Суть обоих ответов была одна: сам кашу заварил – сам и расхлёбывай. У нас нет в бюджете на это денег. С газетами, как мне посоветовали, связываться не было смысла – пустая трата времени, как и найти спонсоров, в лице доброго и богатого предпринимателя или предприятия.
Я не из когорты наслышанных авторов и моё имя ничего не говорит, а статус инвалида первой группы вообще отбивает всякий ко мне интерес. Высокая должность даёт человеку положение и авторитет в обществе. А чем она выше, тем больше власти, значит, больше почёта, уважения и веса в решении тех или иных проблем. И не ум и знания возвышают человека, а многочисленные личные знакомства с нужными людьми. Эта формула жизненного успеха срабатывает во всех ситуациях. И найти таким людям энную сумму денег на свои нужды не составляет сложности.
Не откладывая свою проблему в долгий ящик, написал в газету республиканского общества инвалидов, которая находится под опекой Министерства социальной защиты населения, с которой сотрудничал, отсылая материалы и рисунки. Ответа не получил, но когда позвонил редактору, то тот сказал, что кроме как напечатать что-то небольшое в газете, ничем помочь не могут. Тут-то и вспомнились слова жены, сказанные в начале написания повествования, как о пустой и никому не нужной затее, с такой же тратой времени. Что было, то прошло – кануло во времени, а изложенное мною на бумаге осталось. Любой автор, когда что-то создаёт, то делает не для себя. И это не случайность, а закономерность. Это делается не по его воле. Поэтому без всякого сожаления отложил рукопись в сторону, с надеждой на лучшее будущее, хотя ощущение пушкинской старухи у разбитого корыта присутствовало.


Быть другом и называться другом – две большие разницы. Секрет настоящей дружбы и заключается в том, что друга, как и родителей не выбирают. Может я повторился, но это так. К сожалению, с настоящими друзьями, а они – друзья детства, судьба разлучает, и жизненные дороги расходятся порой на долгие годы. Человек же по своей природе не может быть один. Он старается заполнить существующую нишу и ищет кандидатуру так называемого друга, и находит, не обращая внимания на привычки, надеясь на взаимопонимание и поддержку, особенно, если ты сидишь в инвалидной кресло-коляске. Приходится делиться последним, чтобы не потерять лица парня-рубахи и держаться на плаву среди  дружбанов. Кажется, чем друзей-товарищей больше, как бы на все случаи жизни, тем лучше.
Мой уход с улицы 13-летней давности не был незамеченным. Был на виду с утра до позднего вечера то тут, то там, и вдруг исчез. Да, исчез, чтобы не навязывать свои проблемы, особенно, по доставке домой. Не стало сына, который мне в этом подсоблял, а на друзей положиться было нельзя. Вот и решил: ходить не можешь – сиди дома, и проблемы снимутся. И сижу, не высовывая на улицу нос, свежий воздух вдыхаю только через открытую форточку. Если в начале моего «заточения» иногда кто-то забегал, то уже давно никто не появлялся. При встрече с женой на улице – краткое наведение справок о моём «существовании», с передачей привета и обещанием как - нибудь навестить. Но обещание, как известно, ждут годами. А каких обо мне только не ходило слухов: тяжело заболел, уехал навсегда в деревню и даже был похоронен. Просто диву даёшься от столь буйной фантазии моих бывших друзей.
Я же их тоже пока ещё не забыл. Помню, кто на что горазд, что у кого на уме. Особого интереса уже не вызывают, постепенно исходят из памяти их образы, да и многие уже ушли на приём к Господу. Мои содруги забыли, а может, не знали, слова Экзюпери: «Высшая роскошь на земле – это роскошь человеческого общения». Вот она проверка такой дружбы. Только настоящего друга можно не видеть годами, но, тем не менее, он другом остаётся: помнит о тебе, обязательно позвонит, а при возможности навестит. Он знает моё местонахождение, восхищается оптимизмом и жизнелюбием, силой духа и тем, что я не просто сижу на диване, а чем-то нужным и полезным занимаюсь. Поэтому, если с друзьями не встречаться, то нет и смысла переписывать их адреса и номера телефонов в свою записную книжку.


Что ж, в жизни не всегда выходит так, как нам того хочется. И всё-таки мечтать не вредно. Ведь иногда задуманное сбывается. Главное, не падать духом и с надеждой верить в лучший исход. «Чему бы жизнь на не учила, но сердце верит в чудеса», - писал Тютчев.
Мысль о книге меня посещала часто, а о человеке, который бы помог в её издании с головы не выходила. Однажды удосужившись, я набрал номер рабочего телефона чиновника высокого ранга из облисполкома. Он оказался на месте, и секретарша соединила наши телефоны. У нас произошёл откровенный и конкретный разговор по поводу издания книги. Чиновник пообещал оказать финансовую помощь в том случае, если рукопись, выведенная на бумагу, и на компактдиске его зацепит. Вот и попробуй предсказать будущее задуманного, когда на вкус и на цвет приятелей нет. Тем не менее, времени терять не стал, нашёл человека, который, конечно же, не за голубые глазки, текст написанного вывел на бумагу формата А4 и скопировал на диск. Сняв дополнительную ксерокопию, я для себя сделал две так называемые самиздатовские книги.
Прошёл год после моего разговора с чиновником, который был избран для работы в Палату представителей Национального собрания республики, и вот он в качестве депутата приехал проводить приём в помещении райисполкома тех, кто когда-то на выборах голосовал за его кандидатуру, кто нуждался в его помощи. Тогда-то и была занесена ему моя рукопись и компактдиск, как бы для полного обозрения. Это было в июле 2009 года.
С того дня я потерял всякое спокойствие, переживал и волновался ужасно. Спустя какое-то время не стерпел и ему всё-таки позвонил, поинтересовался его мнением по поводу моей писанины, на что он сразу же дал своего рода наказ, чтобы я был оптимистом и держал хвост трубой, добавив, что книга будет издана. А в конце года мне позвонили из управления идеологической работы облисполкома и сообщили, что на издание моей книги из областного бюджета будут выделены деньги, и она будет отпечатана в областной укрупнённой типографии Могилёва.
Не могу не отметить, что ещё во время вывода текста рукописи на бумагу, отксерокопированные повести начали хождения из рук в руки не только в горпосёлке, но и на районе, и те, кто их прочитал, очень даже лестно отзывались, что не могло не радовать. К примеру, один из откликов: «Повесть «Исповедь человека в инвалидной коляске» не только захватывающе интересна, как художественное произведение, но и несёт мощный эмоциональный целительный заряд.
Судьба Валерия – это пример, маяк надежды для многих оказавшихся в подобных ситуациях. Молодой мужчина - инвалид, прочитав повесть, говорит: «Так это же обо мне! Я же пережил тоже же!» Получив травму позвоночника на стройке и обречённый жизнь проводить в стенах своего жилья, он обозлился на судьбу и свою немощность, изводил своих домочадцев. Впоследствии стал работать над собой, занялся полезной работой, и прекратились бесконечные придирки и оскорбления в адрес жены, детей, врачей. Человек приобрёл смысл жизни: «Мне нужно вырастить и воспитать дочь!»
Произведение наполнено глубоким философским смыслом, мудростью, но простым и доступным для понимания. Несмотря на трагизм случившегося, оно вызывает светлое чувство, чувство надежды и веры. Вызывает желание быть чище и лучше, а так же ценить и любить родные места, людей, мужественно переносить невзгоды.
Валерий – пример сильного человека, который заново себя создал, и его лозунг: «Не ложиться добровольно в яму собственного несчастья. Не поддаваться слепой судьбе и злому року: бороться до конца!»
Об этом человеке можно сказать: «Он на своём месте!» Новых творческих успехов и замыслов Валерию!».
В мае 2010 года, тиражом 500 экземпляров, вышла книга с двумя моими автобиографическими повестями: «Исповедь человека в инвалидной коляске» и «Стройбат», а так же «Житейские истории услышанные и записанные». Название первой повести и стало названием книги.
Я был безмерно рад и благодарен, особенно своему уважаемому депутату, который не забыл своего обещания и подставил плечо, взвалив на себя, я бы сказал, непростое дело. И  тому же начальнику управления идеологической работы облисполкома, который продолжил не только начатое депутатом, но и вёл переговоры, как с финансированием будущего издания, так и заключительного этапа, куда входило его распространение, в том числе по библиотекам области.
Я с волнением и трепетом, не веря своим глазам, держал в руках своё творение, которое некогда было задумано, зачато и с большими трудностями вынашивалось. Моя мечта превратилась в реальность. Она сбылась благодаря многим людям, и не без Божьей помощи. Но в памяти есть и другие примеры, когда начинающие поэты, писатели, художники, не были в своё время поняты чиновниками и властью, а сами не имели возможности превратить те же рукописи в книги, которые так или иначе спустя какое-то время увидели своего читателя. Картины стали продаваться на торгах, пополняя частные коллекции. Только толк-то, какой? Авторы отошли в мир иной, может не все в нищете, но основная масса. Есть предположение, что все сожалели о проделанном: дескать, при живом авторе это никому не надо, то после его смерти тем более. Хотя книги издаются по несколько раз в странах мира, но не у нас. Значит, кому-то это выгодно.
И всё же, волею случая или обстоятельств, к кому-то приходит известность, а чьи-то рукописи уходят на растопку, в макулатуру или на чердак. Так и теряется связующая ниточка автора с будущим читателем. Народ не обманешь. Он очень точно чувствует написанное. Если оно стоящее и доходящее до ума, то на книжных прилавках не залёживается, переходит из одних рук в другие и зачитывается до дыр. А самое главное, остаётся в памяти. Тот мусор, которым забит книжный рынок, остаётся, и его прямая дорога в утиль, на переработку. Так не лучше ли на начинающих авторов своевременно обращать внимание и пойти власти им навстречу, правильно оценить их труд и содействовать исполнению замысла, если их творения того заслуживают.
О вышедшей книге сообщила районная газета, и если многие жители райцентра и района знали меня как автора газетных материалов, то теперь, как автора книги. Они звонили и интересовались, где можно приобрести книгу, которая, для  моих родных и близких людей стала семейной летописью; для односельчан – историей их милой родины в событиях и людях; для других же, наш бывший Советский Союз в разных красках. Но все, кто возьмёт в руки книгу, не останутся равнодушными. Возможно, кому-то она принесёт пользу, поддержит в трудную минуту, поставит на путь истинный, заменит лекарство, как когда-то газетные публикации Ю. Власова меня.
А теперь о том, что многих может интересовать. Не  зазвездился  ли я от внезапно нахлынувших похвал? Отвечаю. К похвалам, которые, как не странно, появились по отношению ко мне со школьного возраста, отношусь спокойно и равнодушно. Похвалу не накормишь, на стол не поставишь, на стену не повесишь и в постель не положишь. Она исходит из иных уст, и тут важно узреть, от какого человека ты сегодня похвалу слышишь. Да, это приятно и льстит. Но чтобы ненароком не накликать на себя некую неприятность в виде зависти, которая имеет место существовать и передаваться. Поэтому нет  никакого желания оставаться с похвалой наедине, опочивать  зазвездившись на так называемых лаврах. Надо двигаться дальше, ибо от этого зависит твоё завтра и послезавтра, а дальше время покажет.
Жизнь – короткая дорога, которую можно пробежать, а зачем? Можно ведь и спокойно пройти эту дорогу, посмотреть, что вокруг, остановиться, посидеть, может даже чуть-чуть полежать на траве, а можно и пробежать с отдышкой, вспотеть, ничего так и не поняв.
Важно много всего перепробовать. Бывает,  чего-то не хочется, появляется внутренняя ленивость. Очень важно быть открытым миру и ничего не бояться. Ведь всё, что делается, делается к лучшему! Каждый из познанного материала вынесет только пользу.


Сегодня, когда мне уже перевернуло за 66, я с трудом представляю свою жизнь без музыки и песни. Я что-то слушаю из классики, даже некоторые арии из опер, неравнодушен к оперетте, нравится джаз и кантри, блюз и рок-н-рол, люблю народные мелодии, песни 30-х и послевоенных лет в исполнении Петра Лещенко и Аллы  Баяновой, Изабеллы Юрьевой и Вадима Козина, Леонида Утёсова и Клавдии  Шульженко. А разве забудешь голоса Александра  Галича и Булата Окуджавы, Аркадия Северного и Бориса Рубашкина, Александра Вертинского и Владимира Высоцкого? Не пропускаю по телевидению передач «Играй, гармонь, любимая!», «В нашу гавань заходили корабли». И, конечно же, канал «Шансон ТВ» - моя любовь, о чём можно говорить много и с наслаждением. Случается, иногда услышанная песня торкнет так, что от внутренних переживаний, от подкатившегося комка к горлу, перекрывает дыхалку и выбивает слезу. Может это сказываются годы и все жизненные передряги, а возможно усталость организма и сдают нервишки, но сей факт стал иметь место.
Любовь к этому жанру искусства не мог появиться на голом месте, оно вошло в меня, наверно, вместе с материнским молоком, когда, улаживая меня спать, мама что-то напевала. Имея красивый певчий голос, она не только пела, она сопровождала своё пение, подыгрывая на гитаре, и её песенный репертуар не имел конца. Когда немного подрос и мог не только взобраться на стул, но и стал накручивать пружину патефона, возле которого всегда лежали коробки с грампластинками, я выучил всё, что на них было записано, что они с шипением издавали. Кстати, в моей жизни было три патефона, есть он и сегодня, как раритет, который давно позабыт, но при котором имеется всё необходимое для его использования: стальные иголки и пластинки.
В родительском доме был радиоприёмник, позже появилась радиола, не говоря о простой радиоточке, откуда постоянно слышалась музыка. И если на слух западала мелодия, то она сразу же начинала мною насвистываться. Но однажды семилетним пацаном меня занесло на уличный «пятачок», где собиралась и веселилась молодёжь, куда приходили отсидевшие тюремные срока, где под гитару пелись лагерные и блатные песни, которые сегодня называют дворовой песней, городским романсом или попросту шансоном. Если теперь можно подобный шансон в исполнении Александра  Розенбаума, Вили Токарева, Михаила  Гулько, Михаила Шуфутинского и группы «Лесоповал», купить в любом газетном киоске, то в далёком 57-м году, такое можно было услышать только в подобной среде. Известную «Мурку» я впервые услышал именно тогда на «пятачке».
Будучи учеником 5-го класса, я самостоятельно освоил грамоту игры на гармошке, подбирая на слух всё, что должен играть гармонист при  необходимости повеселить народ. Играл и для народа. Очень даже получалось. Где-то в 9-м классе взял в руки баян и стал играть, а в армии научился играть на гитаре. Зная много разных по жанру песен, я пел их под свой аккомпанемент, что приносило удовольствие самому и тем, кто был рядом. Это продолжалось до того трагического дня тридцатилетней давности, когда моя левая рука утеряла способность нажимать на клавиши басов и мои усилия это восстановить ни к чему не привели.
В 60-е годы новинки эстрадной музыки можно было услышать только с грампластинок, которые не залеживались на прилавках музыкальных отделов магазинов и на молодёжных танцплощадках под иглой проигрывателей заигрывались до «дыр». Я тоже старался не пропустить что-нибудь модненькое и заиметь в своей фонотеке. Из распахнутых окон домов вперемешку с песнями в исполнении советских исполнителей: Муслима Магомаева, Жана Татляна, Паллада  Бюль-Бюль-оглы, Валерия Ободзинского, «Песняров», слышались голоса певцов зарубежной эстрады: Радмилы Караклаич и Лили Ивановой, Эмила Димитрова и Рафаэля, знаменитой ливерпульской четвёрки «Битлз».
В 70-м году вернувшись из армии, устроился на работу и купил большой магнитофон – бобинник «AIDAS 9М» . Записал всё, что считал нужным, но основой стали песни, которые некогда услышал на «пятачке». Но технический прогресс на месте не стоит и на смену бобинникам пришли кассетные магнитофоны, старый, же занял место рядом с патефоном и гармошкой. Сегодня уже и кассетники ушли из моды, молодёжи подавай дивиди диски, а мне это не нравится из-за их похожести на носки одноразового пользования. Уж очень быстро приходят в негодность эти носители информации.
Жизнь меняется, меняются люди, вкусы, мода, но хорошая песня была, есть и будет. У каждого поколения свои песни, судьба которых зависит от таланта их авторов, и в немалой степени от мастерства их исполнителей. Печально, что сегодня мы не слышим, или всё реже слышим, по радио голоса Лидии Руслановой, Георга Отса, Марка Бернеса, тех, кто стоял у истоков песенного жанра, о существовании которых нынешняя молодёжь и не знает. Вместо их звучат исполнители, большинство которых трудно назвать певцами, не понятно по каким критериям их называют звёздами эстрады, хотя звёзды в небе, а на земле – люди. Есть предположение, что эту звёздность они сами себе придумывают, ведь всякая пипетка мечтает стать клизмой. Слава Богу, что кроме мусора на эстраде, типа «муси-пуси» и «шоколадный заяц», есть Ирина Аллегрова, Валерий Леонтьев, Лайма Вайкуле, Лев Лещенко, Гриша Лепс и другие, которые своим пением завораживают. И когда на душе становиться тоскливо, когда начинают скрести кошки, я включаю магнитолу и ставлю нужную кассету из своей большой коллекции, где понятен язык и есть возможность задуматься о правде жизни. В этом и есть сила блатного и лагерного шансона, ставшего народным.


Когда знакомые утверждают: дескать, ты ещё счастливый, особая в твоей жизни звезда светила. Я всегда отвечаю, что светить-то она, может, и светила–живым светом, но это звезда – Валентина, моя любимая жена, моё Божество, перед которым я в неоплатном долгу.
3 ноября 1971 года мы с женой создали семью, и на тот момент у нас даже не было обручальных колец. Но мы были молоды и счастливы, и наша жизнь начиналась самостоятельно, без всякой помощи и поддержки. Мы не думали насколько может быть тяжело, хорошо и плохо. Да, и кто осмелится предсказать, что всё должно быть только хорошо или плохо, ибо жизнь прекрасна в любых её проявлениях. Надо видеть её с разных сторон, и быть готовым ко всему. Самое главное, не бояться чего-то в жизни, нужно уметь формулировать свои желания и отвечать за свои поступки. И вот на носу юбилей – 40 лет совместного проживания в законном браке, из которых 30 последних лет мы живём как бы в другой плоскости. Кто из подобных индивидов мне может похвастаться столь длительным проживанием? Как много таких везунчиков?
Не знаю, насколько справедлив свадебный календарь, но попробую разобраться в его тайнах. И так, наше бракосочетание состоялось в ноябре месяце, и народная примета пообещала богатую жизнь, 40 лет которой – Рубиновая свадьба. Рубин – символ пламенной любви. Он призван напоминать супругам о тех чувствах, что они испытывали, когда решили стать одной семьёй. Кроме того этот юбилей говорит о том, что близость супругов стала кровной, поскольку цвет рубина так похож на кровь. В этот день прекрасным подарком для жены станет кольцо с рубином от любящего мужа. Конечно же, такое кольцо действительно штука прекрасная, но из ряда фантастики и неисполнимого желания, а с остальным можно соглашаться, ибо всё сходится. И как тут не привести слова Антуана Сент-Экзюпери, который даёт свой рецепт долголетия совместной жизни: «Не смотреть друг на друга, но идти в одном направлении – вот что значит любовь».
И если первые десять лет нашего супружества проходили в общих делах и заботах, то когда я стал инвалидом, жене пришлось принимать другие условия игры своей дальнейшей жизни, делать выбор – оставаться со мной калекой или расстаться. Её никакое богатство, кроме двоих сыновей, не держало, делить было нечего. Могла бы уйти, сильно стукнув дверью, но такого не сотворила. Она, как жена и мать, решила нести не только свой крест, но и немалую часть моего креста, и детей. Говорят, трактор железный и тот не выдерживает, ломается. А вот человек выдерживает, хотя тоже до поры до времени. Ей, гипертонику по жизни, казалось бы, надо было жить в спокойствии, с соблюдением чего-то элементарного, так необходимо для безболезненного проживания. Но, ведь в жизни  кроме хорошего и  приятного, благополучного  и  радостного,  есть и  горечи. Они   постоянно и  каждый раз оставляют отметину на сердце, выбивая его из строя. И после смерти младшего сына, когда казалось, что пронесло, случился второй инсульт. Она трижды оказалась между небом и землёй, но выживала, потому, что этого хотела, этому способствовала её упёртость по отношению к жизни. Она не опускала руки и боролась с болезнью, не забывая о моём существовании, понимая,  что моя жизнь полностью зависит от неё, что только её присутствие её продлит.
В моей жизни никогда не было кумиров. Мне были всегда симпатичны талантливые люди: поэты, музыканты, художники и просто человеки. И здесь никакой роли не играет их образованность, которая как бы поднимает такого человека над серой массой общества, но остаётся таким же, как все по образу, и талантливыми изнутри. Талант и есть талант, которому не учат, его поддерживают, развивают, он даётся природой и только избранным. Если что-то в человеке мне понравилось и может пригодиться в жизни, то почему бы это что-то не перенять, и я брал.
А вот моя жена имеет жизненный опыт, секретами которого делится со своими детьми: сыном, невестой, внучкой, и они прислушиваются, считают их нужными и полезными, что является не меньшим талантом, как написание стишков. Я обращаю внимание на всё, и если считаю нужным, беру  во внимание и на вооружение. Как же иначе, если это мой единственный советник, консультант и критик.
Никто, нигде и никогда не учит, и не будет учить человека жизни. Эту науку каждый должен постигать самостоятельно. Повезло, если кто-то даст дельные советы, а советчиками должны быть родные дедушки и бабушки, родители, которые своими кровинушкам ничего плохого не желают. Существует великолепные слова о том, что человек рождается для того, чтобы жить, а не проживать свою жизнь. Это «Жить» надо произносить с большой буквы. Смысл, скрытый в этом слове, не просто велик, он грандиозен для каждого человека. Тот, кто сумеет постичь всю глубину этого смысла, проживёт счастливую жизнь. Она у такого человека будет до предела наполнена всевозможными деяниями: хорошими и плохими. Ведь народная мудрость гласит, не ошибается только тот, кто ничего не делает.
Я и жена, как давно отлетевших два голубка, которые только воркуют друг другу сидя на диване, и уже нет тех сил, когда казалось, что ты по земле не идёшь, а летишь. Смотрим по телевизору сериалы и в обязательном порядке новости. Жить и не знать, что творится в регионе, республике, мире, значит не жить. Можем из-за пустяка поссориться и таким способом, выплеснув свои эмоции, расслабиться, чтобы продолжать прежнюю жизнь. Получаем средние, как большинство народа, пенсии, и этого нам хватает. Надо просто уметь деньгами распоряжаться, а не тратить попусту, и будет всё в ажуре.
По-прежнему с нетерпением ждём приезда сына с семьёй. Случается такое 3-4 раза в год, но каждый приезд – праздник. Жена, как добрая мама, свекровь, бабушка, зная их любимые блюда, с удовольствием готовит угощения. Сын в наших подачках не нуждается. Но жена не может их оставить без ничего и когда варит варенье, делает разные закатки, то на их долю тоже. Моими картинами обвешана их городская квартира. Чем можем, тем и помогаем, а когда у них всё хорошо, то и нам радостно. Визиты краткие, на день-два, проведали и уезжают домой, в свою жизнь.


Умирают камни и умирают звёзды. Высыхают моря, а цветущие земли превращаются в пустыни. Материя слишком хрупка для вечности, даже для едва уловимой её части, для мимолётного мгновения.
Материя погибнет, но душа продолжает жить. Ею дышат звёзды и камни, моря и песок, огонь и даже ничто, разделяющее Вселенной.
Душа незрима и всеобъемлюща. Она есть в любой момент времени, в любой точке пространства. И она будет всегда. Даже когда умрёт пространство и потеряет смысл время.
Одним из таинственных и загадочных событий в жизни человека является смерть. У каждого она своя единственная и неповторимая, и чего скрывать, страшно становиться за свою собственную смерть. Какой она будет? Что случиться? Человек не может противостоять высшим силам, если таковые существуют, к своей смерти. Для каждого из нас смерть – событие чрезвычайной важности. Такое происходит, не боясь можно сказать, раз в жизни. В соответствии с этим смерть - нечто торжественное, подводящее как бы итог, юбилей юбилеев. Хотелось бы видеть в смерти и подведение итогов, и красивый уход, и собственно, некое закругление смысла, и логику, соответствующую прожитой жизни, чтобы жизнь плавно и логично перетекала в смерть.
Но, как оказывается, такое происходит нечасто и только тогда, когда повезёт, либо человек готовиться к «юбилею юбилеев» - помнит о смерти. А обычно самое важное событие в жизни – умирать – застаёт врасплох. Ещё хуже, когда в это событие врываются факторы, ломающие её уникальную интимную суть. Необъяснимые стечения обстоятельств, страшные звенья событий, затмевающие своей непостижимостью сам факт смерти конкретного человека.
Каждый час, каждый миг в мире умирают люди. Это явление нельзя отрицать, а значит, нельзя и пугаться его. Это просто обычный, естественный процесс: вечное обновление всего. Надо суметь увидеть красоту в этой естественности. Увидеть и испытать восторг и тогда… тогда не будет никаких страхов, не будет пугать даже собственный печальный и скорбный конец, который всё равно рано или поздно придёт ко всем нам. В  своё время,  если выпадала возможность, я посещал и ходил по городским, и деревенским  кладбищам – городам Мёртвых. Я мог ходить часами между кованых железных крестов и каменных надгробий, перемешивающихся с деревянными крестами и надгробными тумбами со звездочками, где спят вечным сном мудрые и глупые, богатые и бедные, виновные и невиновные, бывшие и бывшие настоящие, всматриваясь в фотографии тех, кто жил на земле, размышляя о бренности бытия. На кладбище можно прочесть всю историю города, деревни. Кладбище как телефонная книга, на нём нет вымысла, как правило, всегда точная дата рождения и абсолютно точная дата смерти.
Кладбище–такое же человеческое изобретение, как и многое придуманное им. Человек приходит на кладбище, чтобы помянуть своих родных и тех, кто навсегда освобождён от плена земного притяжения, тех, кого нет рядом с нами, но память о ком греет наши души и заставляет задуматься    вечным.
Нам необходимы эти минуты, когда мы остаёмся один на один с памятью о бесконечно близких нам людях, которые с высоты своей молчаливой недосягаемости одной только памятью о себе делают нас более терпеливыми, рассудительными и мудрыми. Наши цветы, наши слёзы нужны не им – нужны нам самим для того, чтобы растаяла оболочка очерствелой от серого повседневного быта души, чтобы, содрогнувшись, мы ужаснулись, осмыслив глубину и неповторимость собственного греховного существования, чтобы, наконец, почувствовали себя человеком.
Родительскую субботу в православном мире знают все, может кроме малолетних детей. Её почитают и верующие, и атеисты, как день поминовения родителей. Даже те, кто отрицает понимание смерти, как временной разлуки с близкими, приемлют непрерывность духовной связи с усопшими родичами. Принято говорить, что умершие живы, пока о них помнят живые.
При посещении кладбища склоняют головы перед памятью всех, ибо перед лицом смерти все мы равны: и те, кто сознательно шёл на гибель ради идеалов, в которые он верил, и те, кто мученически с жизнью распрощался в одиночестве казённых больничных палат, и те, кто стал жертвой нелепого трагического случая. Сегодня они для нас не герои и не преступники, не известные деятели и бомжи – просто чьи-то отцы и матери, сыновья и дочери, смерть которых принесла горе и слёзы в дом.
Боль утраты и боль переживаний по умершим близким людям, постепенно перестаёт быть такой острой. Но она не исчезнет навсегда: нет-нет, да напомнит о себе. Человек без этой боли всё равно, что без памяти и прошлого. Бесцветна и тускла его жизнь. Он силён своей памятью и верностью к тем, кого любил. То, что когда-то было, и уже нет, сниться не как воспоминание и сожаление, а как настоящая единственная реальность. Так часто бывает с любимыми, безвременно умершими людьми: их уже давно нет, а во сне они ещё живы, будто и не случилось несчастье, будто всё само продолжается, течёт по нормальному, положенному руслу жизни, как и следовало, если б не смерть.
Кладбище в горпосёлке стало и моим. Там похоронен наш младший сын. Рядом с ним «забронированы» места для меня с женой. Будем лежать рядом. Конечно, хотелось бы опочивать вечным сном там, где покоятся отец, сестра, брат и родственники, на кладбище, которому более тысячи лет, и где усопшие не лежат пластами один на одном, как на посёлковом кладбище. И нет  гарантии, что, спустя какое-то время, территория кладбища не отойдёт под застройку, как это случилось с еврейским кладбищем. Там сегодня  стоит здание автостанции. А ведь ещё у многих в памяти осталось, как  на этом месте экскаваторы и бульдозеры перемешивали землю,  мусор  и   останки  захоронённых,  а  детвора,  на глазах у взрослых, гоняла черепа вместо футбольных мячей.
Во мне сохранились и всегда присутствуют бойцовские качечства, с добавкой хулиганства и так называемой ненормативной лексики, которая сопровождает по жизни. Меня непросто вывести из себя, но лучше этого не делать, ибо результат может оказаться плачевным. Вспыльчив, но быстро отходчив. Мнителен и легко раним. Любые неприятности переношу молча, не обращая внимания на изменения в организме, не обращаясь за помощью.
В один из дней мне стало плохо, появилась опатия , отвращение на всё, что для меня было жизнью. Я вытянулся на диване, чего за все годы не бывало, тем более днём, сложил на груди руки и представил себя покойником лежащим в гробу в окружении родных и близких людей. И вдруг меня осенило: мол, траур трауром, но ведь это торжество перехода из земной жизни в вечную, тогда почему не слышно траурной музыки, которая должна негромко звучать в помещении. Особенно запомнился похоронный марш «Увявший цветок», без которого раньше не проходили ни одне похороны. Сегодня же похороны проходят в присутствии священника, ибо музыка стала дорогим удовольствием
Я поднялся и включил компьютер. Быстро отыскал нужный похоронный марш, прослушал и скачал в папку, где хранится огромная фонотека. Похоронный марш «Увявший цветок» Федерик Шопен написал в 1837 году, как третью часть сюиты для фортепьяно № 2 си – бемоль мажор. Он у всех на слуху–он исполняется практически на всех похоронах. Прекрасное, трагическое, возвышенное воплощение скорби! Эта музыка заставляет сердце плакать, призывает осознать, что – это прощание навсегда. От неё какое – то умиление сжимает горло, и почти сладкие слёзы выступают из глаз. Этот марш занял особое, исключительное место не только в музыкальной литературе, но и в жизни человечества. – Теперь всё будет как надо, а приедет сын, введу в курс дела, - подумал я.
Ночь прошла неспокойно. Я часто просыпался и долго не мог уснуть. В ушах выли трубы музыкантов, звенели медью тарелки, а местный лабух Гришка – «козёл», Царство ему Небесное, ударяя колотушкой в барабан, смотрел на меня с ухмылкой и говорил: «Земле шкварка, а людям чарка. Каб яшчэ, каб яшчэ...».
После ночного кошмара, я стал читать молитву, с которой начинается каждое утро: «Господи, Отче наш, войди в мой дом и удали из него все болезни и беспокойства из сердца моего. Прошу защити и сохрани мою семью. Аминь». Трижды перекрестившись, включил компьютер и удалил файл с похоронным маршем. Удалил и понял, что сделал правильно, ибо, как сказал некогда тот самый Гришка: «Доргой, мы будем играть, но ты музыки не услышишь». Так зачем эта преждевременная суета, когда всему своё время. А пока надо радоваться каждому новому дню.
Я вернулся в свою калею. От всего, чем занимаюсь, мне хорошо, ибо этим живу. Остановись мгновение, ты прекрасно! И не надо чего–то большего желать, так ведь из–за жадности можно всё испортить. Как сказал великий, не понятый и не оцененный при жизни писатель Франц Кафка: «Жадность – один из вернейших признаков того, что человек глубоко несчастен» . Неизвестно, сколько мне ещё придётся пробыть на этой земле вместе со своей женой Валентиной, но пережить её не желаю. Одно я прошу у Бога, чтобы Он не нризвал к себе её первой, ибо это уже будет для меня не жизнь. Коль так случится, то свою жизнь никому навязывать не буду, что–нибудь придумаю. А пока надо жить.
Мною написано материалов на 2–3 книги. Но, перефразируя слова писателя Константина Симонова, беда в том, что это только рукописи – всего только рукописи, которым пришло время стать книгами. Пока это моя голубая мечта, которую, может, кто–то услышит, и она сбудется.
Благодаря творчеству и правильной жизненной позиции ко мне пришло переосмысление многих жизненных ценностей, того пути, по которомумы должны идти. Путь к свету – это та дорога, которая учит нас жить, любить и уважать своих близких и друзей. Ведь мы рождены для того, чтобы стремиться к свету, нести лучик добра и надежды тем, кто в этом нуждается.
В какой-то момент я понял, что Господь Бог щёдр и благосклонен ко мне. К своим годамя остаюсь человеком с неубитой надеждой, с мечтами. Я сам себя слепил и продолжаю себя мочалить и находить. Я благодарен Господу за то, что у меня есть, за то, что живу. Я - не глубоко верующий человек, постов не соблюдаю. Но ко мне постепенно приходит правильное понимание веры. Самое важное – это тот храм, который ты строишь всю жизнь внутри себя. Если Господь посещает его и даёт свет, то это и есть жизнь. Не могу сказать, что я всю жизнь понял и осознал, но нахожусь на пути к этому.
Что такое судьба, я не знаю, но что-то похожее есть определённо. Считаю, что сам человек является хозяином своей судьбы. И в этом тоже проявляется судьба. В каждом из нас есть внутренний компас, которым мы пользуемся в полной мере и таким образом осуществляем себя. Вот это я называю судьбой. Будь-то по ленности, по трусости или глупости мы этого не делаем-и это тоже судьба, но с отрицательным знаком. Да, бывают неожиданности, невезения, но тем не менее никто нас судьбы не лишает. Даже если мы попадаем в очень тяжёлые ситуации, только от нас зависит, как мы в этой ситуации поведём.

Я всегда сравнивал человека с электрической лампочкой, которая горела, светила, отдавала своё тепло и перегорела. Так и человек. Только лампочку выбросили в мусорное ведро и забыли. Человека предают земле по всем православным или другим обычаям и помнят о нём. Не знаю, что меня ждёт после смерти, но в виртуальном мире будут жить столько, сколько будут жить мои живописные работы, которые разбросаны по земле в большом количестве с моей подписью на каждой. Обращая внимание на работу, обязательно прочтут «В.Василевский». Работы  переживут не одно поколение. В них  заключены мои идеи, мысли, душа. Будут жить в газетных материалах, которые хранятся в фондах публичных библиотек Питера, Москвы и Минска. Может когда-нибудь кто-то из наших местных будущих журналистов прочтёт и мою фамилию, листая старые подшивки газет.
Пожив в этом мире, только к старости понимаешь, как много в твоей жизни проделано против твоей воли, желаний, что нет ничего случайного, и все звенья в цепи взаимосвязаны. Всё предначертано, всё предрешено в этом мире. Лишь тот, кто много выстрадал, может и многое вместить в своё сердце.
Человечество за свою историю мечтало о многом, и бессмертие – его самая прекрасная мечта. Если ты веришь в Создателя и в его мудрость, то логично верить и в то, что тебе дан один шанс, чтобы не профукать свою жизнь. Используй свой шанс по полной, уважай то, что тебе дано, а потом уступи место другим. Вот и получилось, начал за здравие, а кончил за упокой. Что ж, такова наша жизнь! К месту и вспомнившийся соломоновский постулат: «Всё проходит и это пройдёт». С высоты своих прожитых лет и нахождения в статусе инвалида, я попытаюсь осмыслить понятие «инвалидность», попробую по–своему «взвесить» это судьбоносное слово по отношению к себе.
Инвалидность – это, скорее всего, судьба. Она для меня стала испытанием, научила терпимости, думать и принимать мир таким, какой он есть. Благодарить Бога за каждую прожитую минуту в этом мире. Инвалидность – это возможность переосмыслить и изменить к лучшему свою жизнь. Доказать, что я не хуже других, а в чём–то даже превосхожу полноценных людей по целеустремлённости, силе воли, духу, талантам, данным от Бога. Это трудно, но это на благо. Если бы я был здоровым человеком, вряд ли бы мне хватило времени (именно времени) подумать над тем, кто я и зачем я родился в этот свет. Суета и бытовые заботы не позволяют это сделать, а получив травму позвоночника, было время подумать и понять, что тебе действительно нужно в этой жизни.
Инвалидность – это борьба. Но после долгого времени борьбы приходит смирение. Нет, я не сложил руки. Понял, что хватит жить с мыслью, что когда–либо вернусь к прошлой жизни. А ведь одна из главных проблем, с которой сталкивается человек, получивший тяжёлую травму, - сожаление об утраченном. Эти мысли надо отбросить мгновенно. Нужно заниматься собой и параллельно приспосабливаться, брать от жизни максимум и всеми силами стараться быть полезным обществу.
Инвалидность – не только дополнительная нагрузка, но и стимул к творчеству. Если бы не она, я бы не занимался тем, чем занимаюсь сейчас: живопись маслом (около 800 работ), пишу повести, рассказы, очерки, сотрудничаю с рядом газет и журналом…. Спасибо травме за житейскую мудрость! Спасибо за то, что помогла реализовать себя на особенно сложных участках судьбы. А ведь моей травме 34 года, и очень сложно сказать, кем бы я мог быть, если бы не инвалидность. Наверное, спился бы где–то на стройках, и, возможно, уже ушёл бы в мир иной, как случилось со многими знакомыми, с которыми пришлось работать.
Есть сожаление, что я рановато родился. Родись позже – возможно такого бы не случилось. Я не могу сказать, что доволен тем, как сложилась моя жизнь. Но я всегда говорю, что есть очень большое количество людей, которым хуже. Чем мне.
Мне по душе «особенный человек», «человек… с изюминкой». Потому что от бабочки – капустницы до нобелевского лауреата все люди – одного поля ягоды, и главное в этой жизни - не навредить. А если ещё что–то полезное можешь сделать, тогда ты – вообще….
Барьеров для человека с ограниченными возможностями существовать не должно. Только стереотипы, мешающие делать то, что тебе написано на роду. Главное - понять, кто ты есть на самом деле. А справляться с барьерами нужно, поставив конкретную цель и уверенно к ней стремиться. Главный барьер – это наш страх и наша лень. Как бороться? Делать то, что боишься, и каждый день, каждый час, каждую минуту преодолевать свою лень. Это залог успеха. Я знаю – сам такой.
Слово «инвалид» не считаю оскорбительным. Хотя, смотря в каком контексте говорится. Я же предпочитаю «человек с инвалидностью», потому что главное – это человек, а с чем он, с инвалидностью или с велосипедом – это уже дополнение. Мне нравится одно выражение: «В Европе инвалиды – это «люди с повышенными потребностями», а у нас – это «люди с ограниченными возможностями». Прочувствуйте разницу
Это что касаемо моей жизни
А теперь…

Как хорошо быть здоровым: с двумя руками и ногами, со светлой головой! «Здоровому человеку всё здорово!» - гласит народная мудрость. Здоровье – главное, ни с чем несравнимое богатство человека. От этого, прежде всего, зависит его полноценная жизнь и успех в труде, земные радости и счастье. Мы не чувствуем этого здоровья и не очень о нём заботимся, пока его не утеряем.
Жил на свете человек. Имел друзей, влюблялся, расставался, у него были свои планы и цели. Жизнь казалась прекрасной. Но жизнь – штука беспощадная и сломать может любого. И когда она бьёт, человек падает, но встаёт. Опять удар – и опять на земле, но всё равно пытается встать. А ведь силы человеческие не беспредельны, и когда они, казалось бы, на исходе, очень важно, что бы к нему пришли на помощь, чтобы его боль, его нужда и проблемы стали чьей - то заботой, в том числе общества.
Мало ли что может выбить человека из жизненной колеи – молодого, и того, кто в годах. Это, как правило, жертвы коварной болезни, нелепой аварии или другого несчастного случая. И вдруг инвалидность… Мир окрасился в чёрные краски. Одолели страх, паника: «Как жить дальше? Кому я такой нужен?» Прохожие на улице в смущении отводят от него взгляд. Друзья приходят всё реже. Он всё чаще остаётся наедине с самим собой, большую часть времени проводит подальше от людей, круг его общения сужается до родственников.
Обладать социальным статусом инвалида – это, скорее, повод для печали, чем для гордости. Каждый знает, как нелегко живётся этим людям. Любой понимает, что некоторые связанные с понятием «инвалид» льготы потому и даются, что человек из - за страданий, приносимых недугами, сам себя обеспечивать в должной мере не в состоянии.
Общество  введено в заблуждение по поводу хорошего обеспечения инвалидов: мол, если ты инвалид, то и льготы все твои. Девяносто процентов льгот приходятся на инвалидов войны, воинов - интернационалистов, инвалидов армии и труда. А самые массовые категории – инвалиды общего заболевания и инвалиды с детства  - получают незавидные пособия и плохое обеспечение. И попробуй, проживи, если нет помощи со стороны, нет так необходимой работы!
Для инвалида очень мало социальных благ, и он последний на социальное обеспечение. В Германии, Канаде, к примеру, наш брат пользуется всеми благами. А у нас, извиняюсь за чёрный юмор, инвалид с одной ногой может купить… один ботинок. Неприспособленность улиц, учреждений и других мест для колясочников. Видимо, архитекторы, проектировщики и конструкторы всё ещё считают, что инвалидов у нас нет. Вот бы посадить их на неделю-вторую в нашу, а не в заграничную инвалидную коляску и обязать посещать поликлинику, аптеку, почту, библиотеку, и хотя бы тот же магазин. Наверное, тогда бы на мир взглянули иначе.
Люди, обделённые физическими свойствами, вынуждены ежедневно бороться за своё право считаться полноправными членами общества, бороться с комплексами окружающих людей по отношению к инвалидам. Это ведь на бумаге, если посмотреть Закон «О социальной защите инвалидов в Республике», они выглядят очень даже равноправными, а в жизни ситуация совсем иная, особенно в глубинке. Вот и воплощают в жизнь тот самый Закон, который, как и свои права, они плохо знают, или не знают совсем, не умеют добиваться того, что им положено от государства.
А дети - инвалиды? Хорошо, что появившиеся спонсоры при возможности дарят им праздники не только в Международный день инвалида (3 декабря). Это прекрасно: увидели, услышали, помогли. Доброе дело, пусть и маленькое, остаётся добрым и памятным, как бы оно не происходило, и в каком времени. Но праздники проходят, наступают обычные будни со своими проблемами. Говорят, что дети, страдающие каким-либо недугом с младенчества, взрослеют и мудреют намного раньше, и душа устроена вообще по-другому. На мир они тоже смотрят иными глазами. Поэтому в свои годы оказываются сильнее и умнее многих взрослых.
Господь Бог по-своему бесконечному милосердию возложил на людские плечи крест соответственно силам каждого. Пока же крест многих детей - инвалидов несут их близкие. Придёт время, и он всем грузом ляжет на их неподготовленные, неприспособленные плечи, и тогда для многих это станет трагедией, стоящей жизни. И не надо их жалеть вслух. Даже от чистого сердца. Жалость унизительна. Она расслабляет, делает человека иждивенцем, мешает жить, особенно портит маленького. Инвалиды об этом знают сами, во всяком случае, должны знать и помнить. Они должны бороться за себя и за своё место в жизни, цепляться за всё, что им может помочь. Надо проявить себя во всём. Не надо надеяться на добрых дядей и тётей.


Справедлив старый афоризм, утверждающий, что «каждый человек немножко гений». Впервые годы жизни человек не знает, каким путём ему предстоит пойти. В каждом заложены самые разные таланты и открыто множество дорог. Но затем под воздействием воспитания и окружения, таланты начинают исчезать. Исчезать очень быстро. Остаётся только один из них, который в полной мере отвечает тебе настоящему, твоей сути, твоей душе. Он тоже может исчезнуть, уйти навсегда, а потому – не зевай, пойми себя, ощути и работай. Главное, чтобы это было ваше. А чтобы быть счастливым – вариант один: будь собой. Работай, как проклятый, развивай свой дар, потому что если лишишься его – жизнь станет каторгой. Дороги закроются, и будешь до самой смерти топтать проложенные другими тропинки. Нужно добиваться совершенства в своей профессии или увлечении, пролить много пота, ошибаться, вновь работать, достичь вершины, и тогда будет подарок. Ты обретёшь себя и станешь человеком, для которого не существует секретов в его деле. Ты будешь служить своему делу, а дело будет служить тебе.

Не надо зацикливаться на мысли, что я такой несчастный, такой больной и прочее. Не надо оставлять себя с подобными настроениями ни на минуту, а необходимо занять себя, своё тело, руки, мозг работой, которая тебе интересна и занимательна. Это поможет преодолеть судьбы удар, отгонит безрадостные мысли о своей неполноценности, притупит так очертевшие боли. Человек должен стремиться к выполнению своих планов, замыслов, мечтаний, идей. Нельзя отступать, нельзя предавать мечту! И как здорово, когда ты добился и нашёл, что искал. Считаю, что, если человек не определился с тем, что такое счастье, и перестал мечтать, значит, он совершил духовное самоубийство.


Великий Пьер Шанти – руководитель одного из ведущих театров кукол в мире – лечил душевнобольных людей куклотерапией. Один из его номеров проходил с неизменным успехом: марионетка Пьеро постепенно обрывает все нити, которые его поддерживают, вот обрывает последнюю нить и умирает. Идея до банальности проста: нельзя обрывать все связи с жизнью, в каком бы тяжёлом положении не оказался.
Наша жизнь находиться в неких узловых точках, и в отличии от сказочного камня, на котором написано знамение: «Налево пойдёшь… направо пойдёшь…», в реальной действительности никогда не знаешь, что приобретёшь и что потеряешь. Вообще, потеряешь, или найдёшь.
Каждому суждено пройти свой путь. Уникальный. Неповторимый. Но далеко не каждый способен отыскать его, найти единственную дорогу, которая наполнит жизнь смыслом. Кое-кто ошибается, растрачивая силы там, где ему ничего не добиться, кто-то плывёт по течению, выбирая лёгкий, как ему кажется, путь, который ведёт никуда,… а кто-то берётся за вёсла и гребёт. Возможно, с самого начала выбрав свой поток, возможно, когда-то уже пришлось плыть против течения, или резко меняя курс, но суть в том, что человек сумел найти себя, сумел раскрыться, став человеком в прямом смысле слова.
Пожив на этой грешной земле в статусе инвалида первой группы 34 года, хлебнувши горя полной мерой и испытав многое на собственной шкуре, проблемы нашего брата знаю не понаслышке, которые всегда присутствуют в моих газетных материалах. Знаю, как близкие и родные хотят помочь попавшим в беду сыновьям и внукам. Те, кто был знаком с моей историей, обращались за помощью, видя не только моё возвращение к жизни, но и как некого спасителя, чей совет поможет пострадавшим. По их просьбе я навещал оказавшихся в другой жизни людей, разговаривал, что-то советовал и подсказывал, но не позволял себе вести их у себя на поводу. То же делал, отвечая на письма боли, крики и отчаяния, авторы которых были знакомы с моими газетными материалами и из-за незнания моего домашнего адреса, свои письма отправляли в райисполком на моё имя. А вот услышали ли они меня – дело другое.
Каждый из нас идёт по дороге, верстовые столбы на которой поставлены прожитыми годами. Каждый движется вперёд, иногда к какой-то цели, иногда просто так. Каждый из нас встречается с попутчиками, мечтает и завидует, любит и ненавидит, но даже самый близкий человек не способен полностью разделить с вами путь. И не должен это делать, потому что у каждого своя дорога.
Близкий человек может идти рядом, делать с тобой радости и невзгоды. Ваши пути могут навсегда слиться в один. Но ведь когда-то вы шли порознь. Не бывает одинаковых жизней. Не бывает. У одних – скоростное шоссе, у других – извилистая тропинка, то и дело разрываемая завалами. Кто-то скучно бредёт по пыльному просёлку, а кто-то, пританцовывая и подпрыгивая, бежит по аккуратно выложенной мостовой. Но каждому из нас, не большинству, а абсолютно каждому рано или поздно приходит в голову вопрос: «По той ли дороге я иду?». И утвердительный ответ на него требует большого мужества.
Людям нравиться широкие магистрали, а вот пыльные просёлки вызывают у них отвращение. Людям хочется туда, где даже ночью светло, как днём, а гладкий асфальт лентой стремился в манящую даль. Люди пытаются схитрить, перебраться на дорогу получше, расталкивают попутчиков, лезут… и очень часто выясняют, что сменили пыльный просёлок на пыльную обочину, которая вообще никуда не ведёт.
Люди редко думают о том, что все дороги связаны друг с другом, что самая захудалая тропинка способна превратиться в заветное шоссе. Что надо не просто идти, уповая на лучшее, а прокладывать свой путь. Что надо найти ту самую дорогу, по которой ты сможешь идти с закрытыми глазами, по которой тебя ведёт душа, - оставайся верным ей. А ещё – будь упорным и трудолюбивым.
Говорят, сомнения выдают критический ум. Возможно и так.
С течением времени человек переосмысливает известные ему факты, узнаёт новое, смотрит на старые, привычные вещи, другими глазами. Начинает понимать больше. Может, ему так хочется?
Часто сомнения ведут к разочарованию, порождают хаос в душе, заставляют опускать руки… или наоборот – совершать немыслимые поступки. Не великие, не значимые, а просто немыслимые. Маленький червячок способен поглотить весь внутренний мир человека, потушить глаза, заставить совершить предательство или уйти от людей.
Предать себя, других – неважно. Изменить идеалам и друзьям. Изменить себе, тому, ещё не знавшему о червячках сомнений.
А ещё – слабость. Потому что нет в этом мире ничего более сложного, чем следовать сделанному выбору, который человек должен сделать сам. Быть твёрдым, несчастным, выстрадать, вымучить, определиться и не отступить. Сохранить в себе стержень. Железный стержень, о который сломает зубы червяк любого размера. Даже если выбор порождён чудовищными сомнениями, превратившимися в чувство чудовищной вины.
Нет несчастья, с которым нельзя было бы свыкнуться, и всё, что кажется нам с первого взгляда тяжёлым, недоступным, становиться лёгким вследствие привычки. Огорчившись сначала участью, выпавшей на мою долю, я, наконец, решился подчиниться необходимости прожить остальные годы земного существования по принципу: «Жалей не о том, что Бог не дал, а радуйся тому, что он не отнял!»
Не знаю почему, но, не смотря на свой возраст, каждый раз при приближении Дня инвалида, в душе творится что–то чисто детское. Вот придут  тётя или дядя и поздравят,  чего-то пожелают, а может чего-нибудь принесут. Но сказка не получается и на душе остаётся маленькая ранка, которую ощущаешь до следующего Дня и так годами.


А пока нужно помнить, что инвалиды в стране есть и не замечать их – преступление. В свою очередь инвалиды не должны сидеть и ждать манны небесной, должны требовать и добиваться решения своих проблем. Если этого делать не будут, надо полагать, что согласились со своей участью. Народная мудрость гласит: «Господь своей милостью даёт нам орехи на дереве, однако колоть их и вкладывать нам в рот Он не будет». Так что не надо терять время. Но уж если государство отвернётся от проблем своих инвалидов, тогда каковы будут ценность и значимость этого государства?
Советским гражданам инвалиды были в диковину, и совковый менталитет даже не предполагал, что инвалид – такой же полноценный член общества и имеет те же права, что и здоровая особь любого пола. Многие и до сих пор вспоминают инвалида как человека, достойного жалости и сострадания, но ни как не равноправия и уважения. А ведь многие из них – вполне состоявшиеся люди. И никак не ищущие «сиротского» милосердия общества. Впрочем, благотворение и милосердие – вещи хорошие. Вот только не нужно подменять понятия. Достойное отношение к инвалидам вполне обойдётся без искусственной «слезы». Просто не нужно отнимать у этих людей возможности к полноценной жизни, и они сами докажут, что душа жива и в надломленном теле!
Тем не менее, несмотря ни на что, инвалиды пытаются наладить свою жизнь, как-то изменить: пишут стихи и прозу, занимаются живописью и спортом, показывая и доказывая всем, как оказавшись в тяжелейших условиях, можно возродиться и начать жить. И показывают. За одно это общество должно быть им благодарно. И ещё. Нет богатых и зажиточных инвалидов. Не могут обездоленные и нуждающиеся в заботе и внимании люди таковыми быть.
И всё же, когда по воле судьбы становимся инвалидами, жизнь продолжается, жить надо. Будем надеяться, что когда-нибудь решаться все проблемы инвалида, а пожаловавшегося на свои болячки кабинетный чиновник не оборвёт: «А кому сейчас легко?». Не думаю, что понятие совести у нас окончательно исчезнет. Не такой мы народ... Но всё дело в том, что люди с ограниченными возможностями должны хлебать из той же миски, что и все остальные: здоровые и больные, умные и дураки, весёлые и грустные, злые и добрые и т.д., и т.п. Пока же надо помнить слова писателя Даниила Гранина: «К милосердию надо призывать и призывать, чтобы растревожить совесть, чтобы лечить глухоту души, чтобы человек перестал пожирать отпущенную жизнь, ничего не отдавая взамен и ни чем не жертвуя». Или слова русского поэта А. Яшина: «Спешите делать добрые дела! Пусть маленькие, но добрые. Тогда мир станет светлее и для нуждающихся  в помощи, и для идущих им навстречу». Прекрасные слова, и дай Бог, чтобы они нашли свой отклик.
У Иосифа Бродского есть замечательная фраза, что с горем не надо бороться, надо принять это горе и соотвнтствовать ему. Часто человеку попавшему в бедственную ситуацию говорят: «Жизнь продолжается». Но если вдуматься и вникнуть в эти слова, то это неправда – ничего не продолжается. Всё, что потерял, уже потерял. Возможно, многое, если не всё, надо будет начинать сначала – по–новому. Понять чужое горе тоже никому не дано. А чтобы понять, надо испытать самому.
И тема, которую никак не могу обойти стороной, - инвалиды Великой Отечественной войны оставшиеся слепыми, без рук и ног. Впервые я их увидел, когда наша семья переезжала из Коми АССР на родину отца – Глусчину. Было это в 1957 году. Безногие ездили в поезде из вагона в вагон на колясках – стульчиках, слепых водили под руку. Все они просили милостыню. На московских вокзалах их было очень много, где инвалиды не только промышляли, но и жили.
Потом наша семья жила в Бобруйске и там тоже приходилось видеть эту категорию людей. Особенно много их находилось по выходным дням на центральном базаре у трёх ворот. Мне запомнился моряк без рук и ног, который сидел на коляске–стульчике и пел жалобные песни. В его бескозырку прохожие и сочуствующие бросали деньги. В определённое время к нему приходили какие–то мужики и изымали «кассу» из бескозырки. Вечером, когда ворота закрывались, его те же мужики забирали, а рано утром он появлялся снова. И здесь никакого секрета не было: матрос – калека был для кого–то хорошей кормушкой. Про его даже в народе рассказывался непристойный анекдот. Где–то в 60-х годах матрос, как и другие инвалиды вдруг исчезли. Остались такие, которые как бы были при деле и приносили какую–то пользу обществу.
Мой отец многие годы выписывал журнал «Искусство», и из него я узнал о судьбах таких, как матрос, увидел рисунки художника Доброва, на которые без глубокого сочувствия нельзя было смотреть. Ведь первую графическую серию «Автографы войны» Геннадий Михайлович Добров создавал в 70-х годах. Художник ездил по интернатам и приютам Бахчисарая, Омска, Сахалина, Армении... и рисовал с натуры портреты инвалидов фронтовиков от рядового до генерала, награждённых боевыми орденами и медалями, имевшие высокие звания Герой Советского Союза. Это были гордые и независимые люди, которые ничего и никого не боялись. Их просто цинично вывезли из городов Советского Союза в забытые и заброшенные Богом и людьми места, ибо подобные индивидумы нарушали картинку нашего иллюзорного благополучия. А ведь они были нашими, жили среди нас, пострадали ради нас рискуя своми жизнями. Но Родина – мать, за которую они в жестокой битве с врагом лишились здоровья, их предала, отказалась от своих сыновей, бросив на произвол судьбы, изолировав от общества, от его каких – то благ. Из этого можно с уверенностью сказать, что и общество, позволившее отдать своих близких и родных в никуда, было само больное. И это заболевание давало неилечимые последствия. С 1974 по 1980 годы Геннадий Добров нарисовал 40 портретов тех, кто ещё жил на Валааме – острове в северной части Ладожского озера, куда после Второй мировой войны в 1950 – 1984 годы и который был основан по Указу Верховного Совета Карело – Финской ССР в 1950 году,  свозили инвалидов фронтовиков. Рисунки не могут не «зацепить». Он изобразил трагедию и страдания людей. Это его творческий подвиг.
Меня до глубины души, до мурашек по телу потряс видеофильм телеканала «Россия 24» - «Интернат. Преданы и забыты», - о тех инвалидах войны, кто находился на Валааме, о том, что десятки лет находилось под грифом «Секретно». И это, действительно, не для слабонервных. Но это наша история и наша горькая правда, которую мы должны знать и делать выводы.


Жизнь данная нам, рассчитана никак не на десяток лет, а в большинстве своём – где-то около века. Вот и прожить её надо так, чтобы, как говорил классик, не было потом мучительно больно и в прямом, и в переносном смысле. Можно крутиться в колесе жизни, но всё до поры, до времени. Чрезмерные нагрузки на человека во все времена не проходили бесследно. Да, семья, работа, дача, проблемы, но не надо забывать об элементарных вещах и помнить о собственном организме, и беречь здоровье. О себе нужно заботиться и хоть немного себя любить. Конечно же, не значит, что не нужно работать, просто во всём надо знать меру и, как говорится, не заплывать за буйки.
У нас часто складывается ощущение, что мы находимся на пороге чего-то нового, одако это новое так и не приходит. Причины подобных неудач можно искать в чём угодно, но начинать нужно с себя.
Большинству из нас будет комфортно находится там, где мы находимся сейчас, даже если мир паревернётся. Однако стоит помнить, что изменения для нас жизненно необходимы, потому что благодаря им мы начинаем расти и обращать внимание на то, что ранее казалось незаметным. Не надо забывать: каким бы тяжёлым не было наше нынешнее положение, оно обязательно изменится.
Надо перестать винить окружающих во всех наших бедах. Когда мы обвиняем кого-то, мы тем самым избавляемся от собственной ответственности и оставляем проблему нерешённой. Обвинение – это своего рода оправдание, а поиск оправданий – первый шаг навстречу неудачам. Мы и только мы несём ответственность за сделанный нами выбор и принятые нами решения.
Одни лишь мечтают об успехе, а другие работают не покладая рук над тем, чтобы достичь его. Большинство из нас склонны избегать серьёзных поступков и глобальных изменений, даже когда более всего в них нуждаются. Начиная работу над чем-то новым, не надо думать о финишной прямой, а лучше тщательно продумать свои первые шаги. Постепенно они приведут к желанным изменениям.
Если же начнём контролировать всё и переживать по поводу того, чего контролировать не можем, то превратим собственную жизнь в сплошную череду проблем и разочарований. Человек не в состоянии влиять на некоторые вещи, но можем формировать своё отношение к ним. В жизни каждого из нас есть как положительные, так и отрицательные моменты, а наше счастье во многом зависит от того, на какие из них мы обращаем внимание.
При правильном применении человеческий ум является превосходным инструментом, но, когда мы используем его неправильно, он может сыграть с нами злую шутку. Все мы мысленно разгвариваем с собой, но не всегда задумываемся над тем, что именно говорим и как это в дальнейшем скажется на нас. Одни из главных наших неудач – неуверенность в себе и отрицательное мышление. Надо гнать самоедство и разрушающие нас эмоции. Только позитивный настрой, только ободряющие мысли!
Если чувствуем себя комфортно со всеми своими недостатками, то не стоит заострять внимание на недостатках окружающих. Не стоит беспокоится о чужих проблемах, надо решать свои. Надо занять всё своё свободное время полезными делами и саморазвитием, а не критикой других людей.
Страхи мешают нам в принятии правильных решений и ограничивают нашу зону комфорта. Позволяя тревоге и переживаниям держать себя под контролем, мы не живём полной жизнью, а лишь влачим жалкое существование. Надо стараться быстро решать проблемы и бороться со страхами, но не убегать от них. Самое лучшее – встретиься с ними с глазу на глаз независимо от того, насколько сильными они нам представляются.
Некоторые люди постоянно думают о том, что уже произошло, или о том, что бы они хотели изменить и кем бы могли стать. Однако прошлое уже не вернуть, а будущее ещё не настало. Надо думать больше о настоящем. Проживая каждый миг, мы должны более активными, открытыми и целеустремлёнными. Не нужно думать о предстоящем отпуске, находясь на работе, не утруждать себя мыслями о запланированных делах, загорая на пляже. Живите сейчас, обращая внимание на красоту, которая окружает.
Одно из самых сложных испытаний в жизни – остаться самим собой в мире, который хочет видеть вас похожим на всех. Всегда найдётся кто-то красивее, умнее или моложе вас, но он никогда не станет таким, как вы. Не меняйтесь и создавайте себе кумиров, а просто будьте самим собой. Всегда просыпайтесь с чувством благодарности за свою жизнь вне зависимости от того, насколько хорошо или плохо вы себя чувствуете. Вместо того,чтобы думать о том, чего у вас нет, постарайтесь думать о том, чего ни у кого нет, кроме вас.   
Неоднократно доводилось слышать, как работающие в какой-либо отрасли, будь-то стройка или библиотека, и «отпахавшие» по 30-40 лет, ждут и никак не дождутся того дня, когда, получив статус пенсионера, наконец - то, смогут уже не идти на изрядно поднадоевшую работу. А это, как известно, для женщин, доживших до 55 лет, мужчин–60 лет. Только человек делает большую ошибку этим самым нетерпением, подгоняет время. Его нельзя торопить. Это равносильно тому, что торопить свою смерть. Постоянно торопя то минуты, то часы, то недели, забываем, что каждая ушедшая минута укорачивает нашу жизнь. А этих минут, если разобраться, не так уж много. Однажды наступит день, когда нам уже нечего станет торопить - жизнь кончится.
Уход на пенсию для многих, если не для всех, ощущение великого праздника: больше ни от кого не зависим, что хочу, то ворочу. Им кажется, что чувствуют себя не много лет моложе своих паспортных данных. Но ведь не зря государственными структурами устанавливается пенсионный возраст. Да, они работали, двигались, не давали застояться телу и мозгам, ведь какая-никакая работа требовала шевеления, в голове перелопачивалась некая информация. Только уже волос начинает окрашиваться сединой не только на висках, но и по всей голове, морщины на лице стали более заметными, да и зубной щётке во рту уже нет работы. Когда, поднявшись по ступенькам на второй этаж дома, приходится останавливаться, чтобы широко раскрытым ртом хватануть воздуха, словно выброшенной на берег рыбёшке, придерживаясь одной рукой за перила, а второй прижимая левую сторону груди, как бы ни давая из него выскочить сердцу. И вот с этими, как бы малозаметными, но уже ощутимыми симптомами пошатнувшегося здоровья, мы мним себя чуть ли не 20-летними людьми. Но природу и наследственность не обманешь, подбадривая себя лестными словами.
Французы считают, что уже к сорока годам каждый имеет такое лицо, которое заслуживает. Время укрупняет, делает более рельефным черты характера, на лице запечатлеваются страсти, которыми жил человек, высвечиваются добродетели и пороки. Годы, перенесённые невзгоды, болезни не лучшим образом сказываются и на внешнем облике.
Уйдя с работы на заслуженный отдых, человек начинает сидьма сидеть дома, отдавая себе любимой (ому) всё, чего не заполучил за многие годы отданные труду на благо Родины и семье, ублажая больше желудок и душу, напрочь забыв о теле, о мозгах. И тут-то к нему незаметно начинает подкрадываться старость. Старение происходит мгновенно, как только начинает застаиваться мозг. Если он затухает, то человек становится равнодушным, бездеятельным, скучным. Начинает слабеть память. Поскольку технический прогресс не стоит на месте и быстрыми темпами движется вперёд, то человек моментально начинает чувствовать свою оторванность от жизни, не в состоянии воспринять новую информацию.
Конечно же, процесс старения организма остановить невозможно, но что бы чувство своей ненужности обществу и прихода старости пропало, чтобы в начинающих тухнуть глазах вновь появился огонёк жизни, новоиспечённому пенсионеру необходимо найти интересное занятие. Поможет ли это человеку что-то изменить? Во всяком случае, должен верить, что поможет. Как же иначе? Но многие опускают руки, говоря, что ничего сделать не возможно. Всё возможно! Было б желание.
Есть данные, что даже восемь минут занятий физкультурой в день замедляют старение и продлевают жизнь. В процессе движения возрождаются гормоны роста, выработка которых сокращается после тридцати лет. Влюбляйтесь! Гормоны счастья продлевают молодость. Если нет  партнёров в реальной жизни, придумайте себе кумира из мира театра и кино. Разгадывайте кроссворды! Тренированный мозг – залог долгой молодости. Старайтесь меньше бывать на солнце и спите в прохладной комнате. Доказано, кто спит при температуре 17-18 градусов, долго остаётся молодым. Уменьшите калорийность пищи, ешьте больше растительных жиров и клетчатки. Попробуйте, и ваша жизнь изменится.
Те, кто, уйдя на пенсию, не сумел обустроить свою другую жизнь, которая полностью зависит от многих факторов нашего бытия, по собственной глупости погубили и губят не только некогда задуманные большие и светлые цели, но и свою жизнь. А ведь всё могло сложиться иначе, если бы не…
Каждый человек имеет определённые отклонения оттого, что принято считать общей нормой, которые выражаются в творческих поисках, в хобби, в привычках, характере, склонностях. Среди тех отклонений могут быть и прочие, и абсолютно невероятные.
Размышляя на тему, почему иным людям Бог не дал сил пройти предначертанный путь до конца, в ряду причин на первое место, не раздумывая можно ставить алкоголь. Его систематическое употребление резко ухудшает самоконтроль. Человек теряет благородство, остаются лишь примитивные навыки, шаблонные слова и пошлые шутки, со временем они становятся всё грубее и циничнее. Опошляются не только мысли – развивается бестактность, грубость в отношении к детям, женщинам, окружающим. С изменением нравственности исчезает стыд. Со временем пьяница может делать только грубую физическую работу, поскольку погибает способность мыслить.
Если к мужскому алкоголизму мы более-менее привыкли, то к женскому привыкнуть просто невозможно, который процветает и прогрессирует во всех направлениях. На скользкой и кривой дорожке оказывается некогда приличные по всем параметрам женщины. Почувствовав свободу и независимость, они не реагируя ни на кого и ни на что, продолжали употребление некогда не допитого, только пригублённого алкоголя, успев почувствовать в нём блаженство и притягательную силу, но, уже не зная нормы, и не контролирую себя, свои поступки.
Многие, у кого не сложилась личная жизнь, приводят в жилище, где проживает мать-старушка, любовников, выпивают, издеваются, превращая их жизнь в сплошной кошмар. Казалось бы, дочь всегда считается ближе к матери: в душевном, психологическом плане, но происходит полная противоположность. Порой они доведены до такого состояния, что не желают ничего, а только скорее бы обрести вечный покой.
Забыли мы пятую заповедь Закона Божьего, известную ещё со времён Ветхого Завета: «Почитай отца своего и мать свою, чтобы тебе хорошо было, и чтобы ты долго прожил на земле». А значит, любить их, быть почтительными к ним, помогать им в труде, заботиться о них, когда они находятся в нужде, особенно во время болезни и в старости, так и после смерти.
Грех непочтения к родителям есть великий грех. В Ветхом Завете, кто злословил отца и мать, наказывался смертью. Никто не имеет права поднимать руку на стариков и детей, даже когда идёт жестокая война. Это вечная истина – забывать её нельзя, иначе не избежать возмездия. Рано или поздно – придётся отвечать. И никуда ты от этого не денешься, чего бы себе ни воображал! Бога не обманешь.


Попавших в цепкие объятия Бахуса молодых матерей, опустившихся хуже некуда, государство лишает материнства, взяв под опеку их детей, которые распределяются по приютам и интернатам. Уверен, что когда-нибудь уже у повзрослевших детей срабатывает зов крови. Они, не видевшие и не знавшие материнской ласки и тепла, захотят отыскать своих заблудших матерей-кукушек, и отцов тоже. Но не для того, чтобы потребовать какие-то долги, или взять их к себе, хотя и такое может быть, а посмотреть в их глаза. Думаю, любое предательство не прощается, тем более по отношению к родным детям - продолжению себя. Ведь даже самые хищные самки-звери, такого не позволяют. Их дети находятся под постоянной опекой и надёжной защитой. А вот самка HOMO SAPIENS – человека разумного – на такое не способна. Дети радуют уже тем, что они есть! Всё в нашей жизни проходящее: деньги слава, признание, остаются только дети – продолжение тебя, либо человек оставляет себя в человеке. В этом – человеческое бессмертие.
А как можно мириться с таким невообразимым и существующим фактом? Матери и бабушки не только сами пьянствуют  без всякого повода, но когда это продолжается беспробудно и в горло уходят пенсии,  в том числе и детские пособия. Тогда начинается таскания по домам и квартирам в поисках  одолжения денег,  чтобы продолжить это безумие. Вместо того,  чтобы детей и внуков накормить, они им в руки суют стакан с «чернилами». Как не странно, но подобные особи себя пьянью не считают: мол, это временное явление. В народе бытует страшное проклятие: «Дай Бог, чтобы твоя жена почувствовала вкус водки!». Задуматься есть над чем.
…Время неумолимо ускоряет свой ход и не щадит никого. Человеку отведено не так уж много. Стоит подумать о том, что через какое-то время все мы предстанем перед лицом седоволосой старости. И какого мы хотим к себе отношения: такого ли, как мы сами «устраивали» своим ближним, или мечтаем о тихой, спокойной, безмятежной старости в окружении любящих детей и внуков. И если в нашей судьбе что-то складывается не так, подумать о том, всё ли мы делаем в жизни верно. Конечно, от ошибок не застрахован никто, но главное – осознавать их, извлекать уроки и не совершать новых, ещё более тяжёлых. Относись к другим так, как хочешь ты, чтобы относились другие к тебе, не желай другому ничего такого, чего себе не желаешь. Человеческие отношения, как бумеранг, что запустишь вдаль, то и вернётся.
Я вот ещё что подумал, как же в старости страшно быть одиноким. И чтобы этого не произошло, с одиночества надо выходить, как можно раньше. С ним можно и надо бороться, но для этого необходим большой труд. Да всё труд – жизнь, любовь. У кого один ребёнок – уже большой труд, а у кого два -  труд вдвойне. Так всю жизнь надо трудиться, чтобы получить кусочек счастья.
В моей памяти много примеров, когда очень даже образованные люди мужского пола, выделявшиеся в серой массе общества и имевшие на её влияние, оказывались на самом его дне. Ведь спотыкаешься только один раз, дальше – стремительно катишься в пропасть. Пагубное воздействие алкоголя обезображивало и разрушало их личности всё больше и больше, опуская всё ниже и ниже. Алкоголь отнял всё необходимое для благополучной и полноценной жизни. Дальше идти уже некуда и терять больше нечего, кроме своего жалкого и никому ненужного существования. Какое-то время это ещё продолжается уже по накатанной тропинке, которая идёт всё круче и делается всё уже. И вот она кончилась, а вместе с ней закончилось земное пребывание человека.  Некогда  сидя на коне, он, возомнив себя Богом, позволил себе вседозволенность, но Господь, как должно быть известно, этого не любит.  И  всадник с коня упал под ноги тем, кто раньше стелился у его ног. Он  был, не глядя затоптан серой массой общества.


Вместо эпилога

Пришло время в своём повествовании ставить точку, ибо, что было задумано – перенесено на бумагу. Каждый раз, как только брался за ручку, возникала мысль, какими словами должен закончить свою повесть-размышление. Решил вернуться к тому, чего коснулся вначале, а именно – осуждения, от чего предостерегал Спаситель. «Не судите, да не судимы, будете, - поучает Он, - ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какой мерою мерите, такою и вам будут мерить. И что смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоём глазе не чувствуешь? Или как скажешь брату твоему: «дай я выну сучок из глаза твоего», а вот в твоём глазе бревно? Лицемер! Вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего» (Мф 7: 1-5).
Конечно же, тема очень глубокая и глобальная, требующая больших знаний. Можно с чем-то согласиться, с чем-то спорить, ибо единого мнения быть не может, но выход есть. И мне кажется, поведанное не разрушило рамок Его предостережения. В мои планы не входило осуждение конкретного человека, кроме самого себя, оказавшегося за гранью обычной жизни, у которого никакой обиды на свой разум нет, который себя считает совершенством, и ему хорошо. Хотя ничего хорошего он собой не представляет.
Это не фанатизм моего воображения, а крик души. Нельзя закрывать глаза, притворяясь слепым, на происходящее вокруг тебя. Наше, как нам кажется, благополучное общество поражено раковой опухолью, метастазы которого уже распространились и распространяются во всех его слоях – от детей до стариков, а ведь среди них есть и те, кто нам дорог. Нельзя в этом мире пребывать по принципу: «Моя хата с краю, ничего не вижу и ничего не знаю».
Народная мудрость гласит: «Жизнь прожить – не поле перейти», где судьба – злодейка подталкивает к греху, и совершаются необдуманные поступки, которые и приводят некоторых членов нашего сообщества к печальному исходу. Нам, умным да здоровым, вытащить бы таких из этого русла и в правильное русло поставить, невзирая на их сопротивление, но у нас нет такого желания, даже попыток: хорошо им – хорошо нам, как-нибудь привыкнем. Мы не хотим почувствовать запах дерьма, который исходит от этих людей, частицы которого могут, не дай Бог, оказаться на нашей одежде и даже теле. А отношение к подобным людям, утратившим какие-то человеческие качества и нуждающихся в помощи и поддержке, и означает зрелость нашего общества быть ответственным за всё и всех.
Осуждать отдельно взятого человека, что является грехом, я на себя не взял по одной причине, человек – творенье  Божье, и только он вправе судить человека, зная все его достоинства и слабости. Судя другого, мы можем не знать, что он внутри себя, возможно, уже стал на путь истинный, путь исправления, и кается о содеянном грехе, хотя наружно этого ещё не заметно. Поэтому «судить, - говорит преподобный Иоанн Лествичн, - это бесстыдное похищение Божия достоинства». Так оставим же сан Судьи Господу, и не будем присваивать Божье достоинство.
Мне доводилось в свой адрес слышать: дескать, был бы крещёный, то такого бы со мной не произошло, Бог бы не допустил. Со мной всё ясно. Тогда где пребывает Бог, если каждое живое существо у него на виду, почему в разных земных катаклизмах, в мгновение ока, гибнет огромное количество совсем неповинных людей, тех, кто шёл за Ним, за его крестом? Неужели все они погрязли в своих грехах, и им уже не осталось места на земле? А сколько в страданиях находится тяжёлых калек? Для многих и жизнь – не жизнь, а сплошные мучения? Неужели Ему, создавшему такую громоздкую структуру, некогда разобраться в масштабах каждого человека, созданного по его образу и подобию, видя его падение?
А ведь своё начало понятие грешника берёт от первочеловеков Адама и Евы, которые ослушались Творца, совершили свой грех, чем и положили начало греховного пути человека, когда родившийся на свет человек уже пребывает в состоянии греха. Постоянно передаваясь из поколения в поколение, грех овладел всеми людьми и всех подчинил себе. Нынешний человек – всего лишь продолжатель некогда случившегося, но с сильно укоренившейся системой, которую уничтожить невозможно. Вот и получается, что все люди, кто больше, кто меньше, но все грешны, когда за грехи отцов должны отвечать дети. Даже если их грехов и не было, всё равно должны отвечать. И такое, к сожалению, происходит.
На протяжении всего существования человечества на земле, разного рода преступников судил и судит сам человек. И каких только не было судов, где заседали не всегда чистые на руку судьи, которые, действительно не видя в своём глазу бревно, указывали на соринку в глазу другого. Суды приговаривали человека, наделённого разумом, который позволил себе переступить черту дозволенного, к различным мерам наказания, в том числе и смерти. Это делалось и делается от безысходности, но никогда и, ни к чему положительному не приводило. Ведь в бессловесном животном стаде, и то, появляются бунтари. А что говорить о человеке. Преступление – это не сам поступок – это состояние сознания.
Бытует мнение, что рядом с судом человеческим существует наказание Божье, когда Его кара, в виде страшной болезни, несчастного случая и всего разного, вдруг ложится на человека, который как бы этого не заслуживает. И тоже наступают чёрные дни с муками и страданиями. Так какой же суд прав, тот человеческий, где всё ясно и понятно, или Божий, где делается из-под тишка - неожиданно, и попробуй, вразуми, за какие же грехи ты попал в немилость Господу.
Безусловно, человек, тем более, истинный христианин, должен сосредотачиваться на своих, а не на чужих недостатках, не вдаваться в пересуды, держать свой язык за зубами и отгонять мысли об осуждении кого-то бы ни было. Молва осуждения может оскорбить, унизить человека, посеять ревность, ненависть, вражду и даже убить человека. Но злой язык без костей и его язвительное слово, пока будет человечество, будет иметь место и делать свою непристойную и грязную работу. Не зря говорят: «Язык мой – враг мой». О духовной пагубности злого языка  предостерегает и Писание. Поэтому надо просить Бога: «Положи, Господи, охрану устам моим и огради двери уст моих» (Пс 140:3). А ещё помнить слова молитвы святого Ефрема Сирина: «Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего...». Хотелось бы, чтобы язык превратился в оружие хвалы Создателю, а слово наше – в светильник любви к ближнему. Возможно, тогда всё изменится. У меня всё! Это были мои рассуждения о моей жизни, и тех, кто оказался в одной и той же жизненной плоскости.
Feci guod potil? Feciunt meliore - Я сделал, что мог,кто может сделать лучше - пусть сделает.
 август 2010 – 15 г.г.