Подарок покойника

         Звонко и раскатисто завизжал будильник, утопив в мелководье снов обрывки странных видений. Я открыл глаза и потянулся к будильнику, стоявшему на тумбочке у кровати. Успокоив его, я поднялся с постели и, разрывая телом прохладную темень, включил свет. Зимнее хмурое утро в ожидании света растеклось по дорогам шумом машин. В серебре мохнатых снегов затерялся след убегающей ночи. Я грустно вздохнул, оделся, и направился на кухню.   
           Жил я в маленькой однокомнатной квартире на первом этаже один, как перст. Была жена, да как то горячим летом  она сбежала от меня к другому, вышла замуж, детей нарожала, а я так и не женился и детей не завёл.  Я достал кастрюлю из холодильника, налил в эмалированную белую чашку холодного вермишелевого супа, который скорее напоминал кашу, и поставил греть на печь. Вскоре суп начал шипеть и плеваться, я выключил газ и снял чашку. Наевшись, я выпил стакан брусничного морса и, наспех ополоснув тарелку, оделся, взял деревянную лопату, стоявшую в углу у двери, и направился на улицу.    
           Я работал дворником, убирал свой и соседние дворы. Работал не ради денег, все-таки  какое-то общение, свежий воздух, разминка. Мутный свет начал разбавлять синие чернила темноты и всё отчётливей вырисовывались приземистые пятиэтажки с оцепеневшим от холода рядком стоявших тополей. Резвый ветерок слетел с ветки и помчался по улицам, бросая под ноги прохожим охапки колючего снега. Мой взгляд упал на соседний дом. Сумку, качающуюся на крюку с наружной стороны балкона, я заметил ещё вчера. Она висела вызывающе, дразня любопытство, как приз на столбе на Масленицу. Ну ладно бы с внутренней стороны балкона, а то с наружной. Я стоял, раздумывая: «Какой  дурак приварил крюк снаружи балкона!» И всё топтался, не зная, то ли идти домой, то ли идти снег у подъездов чистить?
            Ветер усиливался. Он играл сумкой, поглаживая ей бока, подкидывал её, раскачивая на ржавом крюку. Она, казалось, была рада обрести свободу и, не сопротивляясь, с восторгом взирала в серую пучину заштормившего утра. И вот уже махнув одной ручкой, она подпрыгнула и, сорвавшись с крюка, полетела за ветром, а тот, выпрыгнув из-за угла, пнул её в тощий бок и она, перебежав дорогу, уткнулась в обочину. Я подошёл к ней, поднял и, поглядев на приветливо светящиеся окна на четвёртом этаже, решил вернуть её хозяину.
- Сумка хорошая, сгодится ещё,- решил я, и поспешил к дому.
             Я поднялся на четвёртый этаж и долго звонил в квартиру, но никто не спешил унять обезумевшую трель дверного звонка. Тогда я кулаком постучал в дверь, и она тихонько открылась, обнажив весь ужас скорбящей тишины. Я поздоровался, окинув взглядом незнакомое жилище. Вслушиваясь в тишину, я хотел уловить хоть какие-нибудь звуки. Незримо сидя в кресле, время вязало из минут полотно пришедшего дня, равнодушно взирая на происходящее. Тишина, сжевав мои шаги, притаилась в углу, спрятав в карман своё любопытство.
- Есть кто дома?- громко гаркнул я и, поставив лопату у двери, прошёл в комнату.
         В комнате было всё разбросано, будто кто-то что-то искал. Возле дивана, скорчившись, неподвижно лежал мужчина весь в крови. «Во, попал! надо бы полицию вызвать, но не со своего же, телефона звонить!», подумал я.
В коридоре я увидел городской телефон. Я набрал номер, вызвал полицию, а сам, забрав лопату, поспешил быстрее уйти.  «Может сумку надо оставить?» подумал я, спускаясь по лестнице. «Да Бог с ней, пусть это будет мне подарок от покойника. Может когда и сгодится».
           Я пришел домой, достал из холодильника начатую чекушку водки налил немного в стакан и выпил, занюхав кусочком чёрного хлеба. 
         День поднялся и начал набухать метелью. Ветер визжал, выл у окна, мохнатой лапой норовил из открытой форточки вытащить тепло, а самому забраться в дом и с комфортом понежиться на неприбранной постели. На дворе было уже начало марта, а тепла не чувствовалось. Я закрыл форточку и, выпив остаток водки, завалился на диван и задремал.
- Ты что, спишь?- услышал я голос Петра Львовича, моего соседа жившего напротив.
- Да, что-то вздремнулось,- отозвался я, смахнув с глаз прилипшую дрёму.
- А ты знаешь, в доме напротив мужика убили!
- Нет, не знаю. А за что?- поинтересовался я, поднимаясь с дивана.
- А кто его знает. Вот и тебя могут из-за квартиры прихлопнуть, спишь вон с открытой дверью.
 - Да кому она нужна! Во-первых, маленькая, однокомнатная. Во-вторых, на первом этаже,- возразил я.
- Сейчас время такое, могут и за тысячу задушить,- сказал с грустью Пётр Львович.
- А было когда-то время и квартиры не запирали. Ты, знаешь, когда я про детский дом вспоминаю, аж горячо внутри становится, и бардак в душе вижу, будто лампочку включил. Ведь о хорошей жизни мечтал, о семье, детях. А давай, я сейчас за бутылочкой сбегаю, и за порядок выпьем,- предложил я.- Ты жди меня, я скоро приду.
Я выпрыгнул из дома в метель и вскоре вернулся с бутылкой водки и пакетом пельменей.   
- Ну что, метель не утихла, кусается ещё?- спросил Пётр Львович.
- Не кусается уже, а щекочет,- ответил, я, раздеваясь.
Мы прошли в крошечную кухню, где в углу возвышался холодильник, возле которого притулился стол. Возле стола стояли две табуретки, напротив холодильника стояла двух конфорочная газовая печь. Между печкой и раковиной расположился кухонный шкаф, в котором разместилась вся кухонная утварь. Я налил в кастрюлю воду и поставил на печь.
- Сейчас пельмешек сварим, а то у меня пусто в холодильнике, будто в пустыне без краёв, в которой лишь горизонт  виден, только холодно,- сказал я.
Вскоре крышка у кастрюли запрыгала, выплёвывая воду. Я быстро опустил в воду пельмени, достал два стакана, налил в них наполовину водки и стал ждать, когда сварятся пельмени. Ждать пришлось недолго. Вскоре пена приподняла крышку, и с любопытством выглянула из кастрюли. Я помешал пельмени, и немного погодя они начали всплывать, толкая друг друга в бока. Пётр Львович погрузив взгляд в стакан, прервал молчание:
- Я того мужика, которого убили, не знаю. Видел пару раз. Один раз поругался с ним. Я порядок люблю, а он небрежно швырнул бутылку из-под пива, чуть ли мне не под ноги. Ну, я не выдержал, стал его вдоль и поперёк костерить, не одна «мать» с губ соскочила, а ему ничего, как с гуся вода. Думал я, что его кулак, а его кулак здоровый, во всё моё лицо, из моего лица равнину сделает, а он только посмеялся, да и пошёл. Это говорит о том, что не скандальный он был человек. Мне Василий говорил, щуплый такой старичок, пенсионер, он с ним в одном подъезде живёт,  что нет у него никого. Жена была, да умерла от рака, а сына машина сбила насмерть, не уберёг. Вот он и маялся один на белом свете.
Я вынул пельмени и, поставив их на стол, тихо произнёс:
- Давай выпьем за тех, кто не с нами.
- Давай,- поддержал меня Пётр
Мы посидели, поговорили про жизнь и, допив бутылку, Пётр Львович удалился, оставив меня одного. Я прошёл в комнату, сел на диван, и посмотрел на брошенную у дивана сумку. «Что же она там болталась пустая», подумал я. Открыв, я заглянул в её тощее нутро. На дне сумки лежали  две пачки пятитысячных купюр. У меня из глаз выкатилось удивление и раскатилось по дну сумки. Я никак не ожидал увидеть такое богатство. «Деньги это хорошо, но зачем мне они! На похороны у меня деньги есть, на жизнь тоже хватает, родственников нет. Что мне с ними делать? Ладно, решу завтра,- подумал я и, бросив пачки обратно в сумку,  лёг на диван. 
          По белой извести снегов потекли сумерки, они просочились в окно, наполняя комнату густеющей синью. Уронив отяжелевшую голову на подушку, я провалился в сон
и, перепрыгнув ночь, свалился в утро. Проснувшись, я хотел стряхнуть тревогу с души, как пыль с коврика, да она так прилипла, что не отскребёшь ничем. Так и ходил с ней всё утро.
          Метель утихла, наигравшись небом, и сидя у края горизонта догрызала леденец луны. На дворе было тихо, морозно. Я постарался быстро сделать свою работу, весь взмок, не замечая, как мимо меня проходят люди, проезжают машины, взрывая белую пену снега. Слышно было, как работает бульдозер, расчищая улицы. 
         В час дня я вернулся домой, две пачки денег не давали мне покоя, этот подарок покойника совсем меня выбил из колеи. «Ну не знаю, что с ними делать, не знаю!» отчаянно билось в голове. И тут я вспомнил соседку, что живет этажом выше. «Пацанчик у неё болеет, может, ей помощь нужна», подумал, обрадовавшись, я. Взяв деньги, я поднялся на этаж выше, и позвонил в квартиру. Дверь открыла худенькая миловидная женщина. Она, с удивлением посмотрев на меня, спросила:
- Иван Григорьевич, вы ко мне?
- Да. Пройти можно, разговор есть,- сказал я.
- Конечно, проходите. Чаю хотите?- спросила Наталья.
- А что-нибудь погуще есть?
- Есть рассольник, будете?- спросила она
- Конечно, буду,- согласился я. – А где Костик?
- Костик в больнице. Нужна дорогостоящая операция, а у меня денег нет. Хотела квартиру продать, а где мы жить будем!
- А где твой Серёга?- полюбопытствовал я.
- Серёга от меня ушёл. Кому больной ребёнок нужен! Стал скандалы устраивать на ровном месте, а потом собрался и ушёл. А сына вылечить можно, будет он как все, только вот деньги нужны. У кого только не просила, у всех свои заморочки, так вот и сижу пустая, со своим горем и слезами.
Серёжа тоже помогать не хочет, во всём меня винит. «Виновата», говорит, «Плати». Вот такие, Иван Григорьевич, дела.
- Сколько надо?- спросил я.
- Много. На операцию шестьсот тысяч, на реабилитацию еще двести, ну и дорога в город и обратно,- ответила она, макая в слёзы слова.
Я вынул из кармана две пачки пятитысячных купюр и протянул их Наталье.
- На, возьми деньги. Они мне ни к чему, только морока от них. Бизнесом заняться нет желания и таланту, съездить куда-нибудь тоже не хочется, стар я уже. Засорили они мне душу, думать о них не хочу. Детей и родственников у меня нет, а так наудачу выбросить кому-то, жалко. Бери, бери, не думай, а за рассольник спасибо,- сказал я.
- Это вам большое спасибо, но я вас не хочу обманывать, я вам не смогу их вернуть, но если нужна будет моя помощь, я обязательно вам помогу,- сказала она, глядя на меня как на Бога, который помог ей в беде, в тот миг, когда она уже отчаялась ждать помощи.
Я вернулся в свою квартиру, и мне было так легко и радостно.
Время покатилось, как мячик под гору. Костика вылечили. Как же радовалась Наталья, да и парнишка оказался бойцом, и к тому же таким смышлёным. Ко мне она стала часто приходить, чтобы прибраться, сварить что-нибудь вкусненькое, пирожками угостить, да и так просто поболтать, своим щебетом разбавить тишину моего одиночества.
      Я вышел на улицу, убирать у подъездов снег. Я увидел, как из подъезда вышли Наталья с Костиком и, поздоровавшись со мной, пошли в сторону детского сада.  «Спасибо покойнику за такой ценный подарок», подумал я, мешая в душе свою вину и благородство.