53. Узник тюрьмы... народов!

                (Фрагмент романа "Крепостная герцогиня". Июнь 1712 года)

    Подскакал британец к деревянному дворцу князя Меншикова, рядом с коим уже вовсю строился каменный дворец его же. При подъезде ко зданию деревянному достал он из сумы парик и на главу свою нахлобучил. Подъехав ко вратам, привязал к ним наездник Архимеда и внутрь вошёл.
    Вскоре доложил слуга господину своему:
    - Ваша Светлость! Прибыл какой-то немчин и что-то по-свОему лопочет.
    - Пущай войдёт, - распорядился князь.
    Вошёл, подобострастно согнувшись, не ахти аки богато одетый иностранец в парике с сумой чрез плечо. Не успел он слово молвить, аки хозяин кабинета воскликнул по-немецки:
    - Ну, здравствуй, гость заморский! Откель прибыл: из Ганновера али из Курляндии?
    - Из "КУРСК-ляндии", Ваша светлость, - ответствовал гость тоже по-немецки. – Позвольте представиться. Роджер Смит, посланник негоцианта курского Василия Самохвалова, коий поручил мне вручить Вашей светлости послание его.
    Тут достал он из сумы конверт запечатанный и вручил почтительно собедеднику светлейшему.
    - Судя по данным твоим анкетным, должен ты глаголить вовсе не по-немецки, - молвил князь на языке аглицком, конверт распечатывая.
    - Считаю себя обязанным беседовать на языке собеседника.
    Усмехнулся Меншиков и молвил на языке … нидерландском, коий освоил во время Великого посольства, пребывая в гостях у штатгальтера Виллема Оранского в Амстердаме:
    - В таком случае, поглаголим на языке великого Рембрандта ван Рейна.
    Ответствовал гость на том же языке, коий ведал от служанки, привезённой матерью его из того же Амстердама:
    - Хоть и являюсь я знатоком и ценителем живописи, однако сам рисовать не умею. Думаю, что неумелая мазня моя скорее будет походить не на язык Рембрандта, а на язык земляка его, но без гениальности, страшенным картинам Босха присущей! 
    Посмеялся князь и молвил по-расейски:
    - Многих полиглотов повидал я на веку своём. Куда менее – юмористов и даже хоть и не лицезрел, но слышал про одну юмористку. Но первый раз вижу наличие эрудиции и юмора в одном индивидууме! … Впрочем, второй раз. Первый был в Лондоне. Но тот парнишка рыжий ещё и в шахматы разумел. Давай-ка с тобой сыграю.
    - Не сочтите бунтарём, Ваша Светлость, но не вижу резона в игре сей. В столице аглицкой были мы в равных условиях. Ныне же сей "цЕтерис пАрибус" невозможен, ибо всецело завишу я от милости Вашей Светлости.
    Опешил князь всесильный. Засим снял парик свой, в карман кафтана положил и на посетителя глянул многозначительно. Тот намёк понял, снял парик и в суму убрал.
    - ВОт так сюрприз! – воскликнул Меншиков. – Сам Уолтер Гриффит златокудрый! Да ты аки купец новгородский из одноимённой оперы «Доска»! Токмо тот покинул пучину морскую, а ты – речную.
    Скажи, какая же причина
    того, что вылез из пучины?!
    - Даже коли Дон, именуемый «тихим», пучину имеет, не вылезал я из нея, ибо не залезал в оную. К тому же плаваю отменно.
    Затем поведал он князю удивлённому историю свою от приезда в Расею на «стройку века» до успешного экзамена Никиты Самохвалова, умолчав про Лябе и про Малашку.
    - Ну и одиссея! – восхитился Меншиков. – Круче, нежели у Одиссея! … И что же, интересно, твой купчина пишет?
    Прочитал князь послание и молвил:
    - Оправдывает даритель фамилию свою. Хвалится Самохвалов, что конь даримый лучший в мире. Так ли сие?
    - Не могу ведать, Ваша Светлость. Но середь виденных мной коней – бесспорно!
    Указал Роджер дланью на окно. Глянул туда князь и, узрев Архимеда, к ограде привязанного, аж рот раскрыл. Засим проговорил восторженно:
    - Середь виденных мной – тоже. Небось, и на скачках первым приходил?
    - Окромя одного раза, когда последним приплёлся.
    - Так вОт в чём причина щедрости самохваловской?
    - Причина сия куда более прискорбна! А в той конфузии конь скорее всего неповинен … в отличие от наездника подкупленного, коий опосля скачек, принёсших Самохвалову убыток преогромный, дом новый построил. А конь славный с другим наездником себя на следующих скачках полностью реабилитировал.
    - А в чём же причина прискорбная дарения щедрого?
    - Была у купца дщерь Глафира, прекрасная более ликом, нежели характером. Видать всё же была душа у нея, ибо измывалась дева сия над Архимедом от всей души! Не раз
    предупреждали ея
    Малашка и я,
    что плохо закончится
    лютость сия.
    Не вняла упрямица полезным советам и получила в висок копытом. Хотел было купец, дщери лишившийся, порешить виновника, но убедил я его подарить коня провинившегося Вашей светлости, ибо покровительство Ваше в делах торговых дороже любых денег (впрочем, аки Архимед!).
    - Ничего купчине не обещаю, … но буду иметь его в виду… Ты про какую-то Малашку упомянул?
    - Крепостная девка малолетняя.
    - Ну, коли «малолетняя», то аки у нея с чувством юмора?
    - Зашкаливает, Ваша Светлость! Мыслю, что коли не превосходит она юмористку, Вами указанную, то сравняется с ней.
    - Не токмо сравняется, но и равняется! Моя юмористка тоже Малашка, тоже малолетняя и тоже из Курска. Не много ли совпадений на одну малолетку? Правда, хозяин ея три года назад был никакой не Самохвалов, а негоциант славный Мойша Ицкович Шафиров, кузен вице-канцлера нашего, ныне в плену турецком … отдыхающего. Но с тех пор при встречах наших с Мойшей не упоминал он ея. Знать, сменила юмористка сия доморощенная хозяина своего.
    - Укажите, Ваша светлость, в какой острог за обмеление канала Ивановского следует мне стопы направить? И выдайте бумагу сопроводительную, дабы не помыслили тюремщики, что я нищий, на дармовые казённые харчи позарившийся.
    - Хороший ты парень, хоть и рыжий! Посему ступай на все четыре стОроны.
    - Позвольте отказаться от предложенного «четвертования»!
    Велика Расея, а убежать некуда!
    Всюду отыщет меня око государево. Проще отсидеть и на Родину вернуться.
    - Ладно. Похлопочу за тебя пред обладателем ока сего. Мнится мне, что не столь уж велика вина твоя за головотяпство Бертрана Перри.

    Явился князь в Летний дворец, в коем государь пребывал в меланхолии.
    - Что не весел, мин херц? – вопросил Меншиков.
    - Катька вновь понесла и на почве токсикозной на меня наорала!
    - Надеюсь, весть моя развеселит тебя хоть ненадолго.
    - И что сие за благая весть?
    - Явился ко мне некий деятель и просит заточить его в острог!
    - И впрямь занятно, токмо не для него! Был, помню, похожий случай. Напросился в тюрьму некий пешеход сознательный, коий перешёл Невскую першпективу вне зоны перехода. Хорошо хоть, опознал его тюремщик. Оказалось, что сие суть душегуб жутчайший. Хотел в неволе переждать, пока его на воле ищут!
    - Мой клиент нрава тихого и культуры офигенной! Боится быть обвинённым в обмелении канала Ивановского.
    - За сие головотяпство покарал я уже Бертрашку. Пошутил с виселицей, хоть с дружками его казнокрадами шутить не стал… И кто же сей каналостроитель сознательный?
    - Знакомый наш лондонский Уолтер Гриффит златовласый.
    - Что?! – возопил монарх и аж с места вскочил. Засим на оное плюхнулся и захохотал прегромко:
    - Ну, Алексашка! Ну, потешил! Мы сему инженеру славному крест забабахали с эпитафией юморной, а он живёхонький!
    Понял царедворец опытный, чтО за вопрос ожидает от него собеседник августейший и вопросил:
    - А что за эпитафия, мин херц?
    Прочёл царь довольный опус свой "ОСВОДовский", а князь посмеялся верноподданно. Засим не удержался:
    - Неужли токмо обмеление канала вызвало столь блестящий полёт мысли и стрел сатирических?
    - Умён, шельма! Токмо не переборщи! … Ну, да. Была ещё причина. Сей вольно… (и даже слишком) …думец пустил в народ клевету гнусную, что потому я изувер, ибо в сем быдле (коее он «людьми» величал) изуверился! Мало ему показалось, что выставил меня на посмешище в Лондоне с шахматами! … Но прежде, нежели я вердикт нахалу сему вынесу, поведай-ка историю его.
    Прослушал царь в исполнении фаворита своего повествование заказанное. Засим воскликнул с пафосом:
    - Богата земля расейская талантами … аглицкими! … А теперь вердикт обещанный. Славного инженера маркиза посмертного Уолтера Гриффита считать утопшим, усопшим и погребённым на брегу реки Дон. Репетитора Роджера Смита считать … репетитором Роджером Смитом. Пущай ко своему купчине возвращается. Хотел он в тюрьме оказаться – "нОу", аки у них там глаголится, "прОблем"! Некий остряк, во многонациональной камере отсидевший и за свою острОту туда вернувшийся, глаголил, что «Расея – тюрьма народов». (Впоследствии фразу сию прикарманил малоизвестный Астольф де КюстИн, а у того – широкоизвестный Ленин.) Вот пущай сей репетитор в сей тюрьме просторной и пребывает, … пока я жив! А что опосля моего успения будет – меня не касаемо!

    Вернулся князь во дворец свой деревянный и, не вдаваясь в подробности, поведал Роджеру Смиту повеление высочайшее оставаться «Роджером Смитом».
        Направился британец восвояси на попутном транспорте.
                ***