Твердь земная

Насвозь прокуренный двухместный номер с казённой мебелью. В окно дует. Удобства в коридоре на втором этаже. Утром поезд привёз меня в Няндому. Он мог бы привезти ещё куда-нибудь, например, сразу в Каргополь, но поезда туда не ездят, зато ездят автобусы…. Почти сотню километров дорога гнула и гнула свою линию через лес. Рейсовый «ЛАЗ» дребезжал всеми железными внутренностями и подвывал на подъёмах.
 
Просторно, безлюдно, красиво – ничего не могу сказать.
 
Каргополю не хватало солнца, а деревьям на улицах листьев – на дворе начало мая. В общем, грачи прилетели. Со дня на день должен начаться ледоход на Онеге. Райцентр нестерпимо пах весной и древесиной – брёвна были навалены пугающе-огромной горой на берегу. Там, откуда встаёт солнце, громоздился собор с  крестами-куполами. С высоченной колокольни на райцентр озорно глядели щекастые херувимы. Напротив, без устали тянет руку с постамента типовой Ильич. В двух  шагах  райком партии и доска почёта. В книжном лежат Цветаева и Пастернак - в Москве, между прочим, страшный дефицит.
 
На дворе год тысяча девятьсот восемьдесят пятый – время одной сплошной КПСС.

Сонно помаргивая не накрашенными ресницами, кассирша сдачу дала рублями, почему-то всегда мятыми и надорванными.

-Ты прикинь - чешется правая ладонь, значит, в субботу будешь девок лапать в клубе. Левая зачесалась – к прогрессивке. Яйца – к дождю,- лезла в уши болтовня соседа.
 
До моего прихода он уработал бутылку дешёвого портвейна. От выпитого «Агдама»  командировочному было радостно и хотелось пообщаться. Сосед – парень с фотографии в журнале «Умелый воин», думает, что я корреспондент областной газеты. Мне такая версия нравится. Сосед уважительно смотрит на мою фототехнику. Двадцатый век – прогресс. Толстым стёганым одеялом на райцентр опустилась ночь. На Онеге угрожающе трещал лёд.
Весь следующий день светило солнце. Город примерял весну. На берегу лежали деревянные лодки с чёрными смолёными днищами. С голых деревьев каркали вороны. Я зачарованно ходил дощатыми тротуарами, снимал кособочившуюся старину, поредевшие за зиму поленницы дров. Музейная экспозиция. Народу никого – даже школьников.
К вечеру в организме накопилась усталость, во рту вкус столовских котлет с подливкой. До чего же они все грудастые и задастые в провинциальных столовых.
В общем, в Каргополь я влюбился страстно и навсегда…

-Чё делать будем?- затушил сигарету в пепельнице сосед.

-Пойдём на звёзды посмотрим?

-Может, лучше выпьем?

Ещё через пару дней командировочный возвращался в свой Вельск. Отметить спустились в столовку при гостинице, которая каждый вечер превращалась в ресторан третьей категории. Проживающим и гостям подавали винегрет с селёдкой, просто селёдку в колечках лука, шницель с картофельным пюре или поджарку с макаронами. Из алкоголя - болгарский коньяк «Плиску», портвейн и водку. Магнитофон до одури наяривал что-то молодёжное.
 
Пришли. Заказали. Сидим. Переливаем из пустого в порожнее. Сосед пьяно улыбается, часто роняет вилку. После ресторана он ещё дважды бегал «догоняться».
Третью ночь подряд громко трещал лёд на Онеге.

Утром гостиница тускло блестела помытым полом, из туалета тянуло хлоркой. После «вчерашнего» сосед выглядел не очень. Попив холодной воды из умывальника, он вместе с головной болью, отбыл свежим утренним ветерком в свой Вельск по месту прописки. А я поехал смотреть Ошевенск.

-В Ошевенск много теперь ездют. А чего ездют – известно чего – на церкви деревянные глядеть,- морщился в улыбке какой-то мужик, бравший билет в кассе автостанции после меня.

Ещё через полчаса, забрызганный до самых окон ПАЗик, запрыгал по необъятным просторам родины. Я отправился познавать мир, назад в русский восемнадцатый век.

-А баба Маня таки померла, царство ей небесное, немного до пасхи не дожила,- вздыхала тётка на соседнем сиденье. Рядом хмуро кивает другая, в цветастом платке.

Сначала показались какие-то каменные развалины. ПАЗик осторожно перевалил через  деревянный мост и остановился у почерневших банек.
 
Вокруг было живописно. Раскидывая комья грязи, проурчал колёсный трактор с прицепом. Тихий восторг – вот он русский Север. Тот самый. С фотографий Грабаря и графики Билибина. Отголоски прежней жизни, зажатые, как и прежде со всех сторон лесом.
 
-Ты кто?- смотрит на меня, не моргая, плотный блондинистый мужик.
 
-Церковь посмотреть приехал.

-А чего без сапог приехал – городской что ли?- мужик докурил сигарету и выбросил окурок.

-Как же я про сапоги не подумал?! Нет, без сапог здесь никак,– расстроился я.

-А у нас кино снимали. Может видел – «Целуются зори» называется,- засунув руки в карманы штанов, мужик  ушёл.
 
-Иди, Вадим,- сказал себе Вадим, Вздохнул, и зашлёпал ботинками вдоль деревянной одноэтажной улицы. Из-за заборов лаяли собаки.
 
Грузная, обшитая тёсом, церковь среди прошлогодней травы и старых лиственниц.  Буднично и просто. Дальше  тянулись новенькие колхозные дома из бруса. Больница, кирпичные школа и дом культуры. Улица оказалась длинной, километра три. На другом конце села, среди изб – геранька на подоконниках, запах печки - серела двухшатровая часовня под большой листвинницей. У крыльца разлеглась собака.
Через два часа в совхозной столовой усталый и умиротворённый обедал жидкими щами, и печёнкой с макаронами. За соседним столиком уныло жевали два мужика  и о чём-то молчали. Лица серьёзно-озабоченные. На обратном пути свернул к речке - решил отмыть от грязи свои 501 «левайсы» и ботинки. Кое-как подошел к самой воде. У крайней баньки грелся на солнышке давешний мужик. Одной рукой он поглаживал кота, в другой сигарета.
 
-Когда автобус на Каргополь?

-Вечером. В семь часов.

-А попутки бывают?

-Наверно,- подвыцветшими глазами наблюдает мои действия.

-Кыс-кыс-кыс,- из-за бани вышла старуха.

-Кто это, Коль?

-Турист, церковь глядеть приехал.

-Упорхнула жисть-то та. Совсем. Вот видишь, следочек только оставила – церковь старинную. Да и та погнила вся.

Из-за банек, заборов с с избами отовсюду виднелся деревянный шатер церкови, что б хоть немного, хоть чуть-чуть стало нам легче на этой земле от любви и сострадания. За речкой в путанице ольшанника пели птицы.


Таганка. март 2016