Агерон. Пробуждение часть 4

136
Леда в лабиринте. Сообщник Даирана.  Уход Ксали
     Который час к Леде  не приходил сон. Она сидела  на краю огромной кровати, а мысли все витали вокруг испускающей дух жрицы. Сегодня была не ее очередь дежурить, но, тем не менее, дева просидела подле нее достаточно долго.  Состояние больной  угнетало. Проведя вечер с Раминой и Тикой, что болтала без умолку, дабы отвлечь от мрачных мыслей хозяйку, сейчас Леда слушала звенящую тишину. В ушах стояли последние слова умирающей, их  нескоро позабудет, если  вообще  когда-нибудь забудет.

     - Твое будущее ждет тебя, - порочила сивилла, - ты - дающая жизнь, - произнесла Ксали последнюю фразу  в  жизни.
     - Я не понимаю смысла твоих изречений! Что они значат? - склонилась над ней Леда,  ответа не последовало. - Умоляю, скажи, хоть что-нибудь – меня не учили разгадывать пророческие  загадки! - в отчаянии выпалила Леда. Она все думала над речами  акатии о чьем-то спасении. - Как  я узнаю, кому и когда надо помочь, если она молчит?! - вздыхала дочь Даана подле Ралмины.
     - Ты не тому задаешь вопросы, откуда мне знать? – отвечала скромница.
     - Голова сейчас расколется - я не предполагаю, к кому меня направляют!  В окружении все живы и здоровы, кроме нее, самой прорицательницы. Ну и как могу дать ей жизнь? – сетовала  послушница.
     - Пусть пройдет время, потом…
     - К тому времени сойду с ума от предположений!
     Подруги рассмеялись.
     - А если серьезно, сама понимаю, что нужно смотреть, - сказала Леда.
     - Смотреть?
     - Да. Ксали сказала, я смотрю, потому  есть шанс увидеть.
     - Очень странно, ты права, не сойти с ума будет сложно! - затряслась от смеха Ралмина. - Умоляю не делать этого!
     - Постараюсь. Об акатиях пойдет дурная слава, а такого допустить  нельзя, -  шутливо закивала  белокурая.

      Служительницы отдыхали в своих комнатах, а она  накинула плащ  - ночью почти всегда прохладно -  выглянула в коридор, удостоверилась, что ее никто не видит и  тихонько, на цыпочках, сбежала вниз по лестнице. Коридор и  огромный  холл освещался   даже ночью. Тусклый свет от нескольких ламп мог выдать беглянку-путешественницу, потому осторожность была ей крайне необходима -  Айри будет недовольна, узнав, что ее подопечные бродят по ночам, как подчиненные Луне.
     В саду, прогуливаясь  под покровом ночи, Леда брела, куда глаза глядят. Светила Сома и показывала прелести цветников  в другом свете, нежели днем солнце. В светлое время суток все четко и ясно, сейчас же многое скрыто в голубовато-синей тени,  контуры изменили свои очертания. Преобразились? Как посмотреть. Сейчас темно, но по-прежнему всякое доступно и открыто, коль захочешь увидеть. Оно зовет и рассказывает - ночная жизнь отлична от сменяющей ее, но тоже бурлит и наполняется.   
     На кленовой ветке пела дуэтом с шелестом листьев птица, им  вторили ветер с облаками  -  имение погрузилось в природное звучание. Ноги несли Леду по сверкающей  дорожке куда-то вдаль. Рассматривая ночные затейливые формы, дева предстала перед лабиринтом. Он был весь из рослого, безупречно ровно подстриженного  кустарника, ни единого  камня или  какого-либо мрамора, только живые растения выше человеческого роста.
   
     Вейко побывала там и делилась  впечатлениями,  оставшимися  после похода.
     - Такой огромный! Запутанный! – размахивала  она  руками.
     - Нашла выход? - интересовались подруги.
137
     - Я далеко не стала уходить,  вдруг потерялась бы? Там предусмотрительно поместили лавки. Я закрутилась, устала. Впервые вижу такой лабиринт! 
     - Красивый? Интригующий?
     - Не то слово, а как притягивает!

     Леда тоже в первый раз видела  столь дивное творение, созданное садовниками, скорее всего по указке  серьезного хозяина, редко захаживающего сюда. В последнее время даже личный  слуга мало  видел его, он все делился с  Тикавией о беспокойном положении вещей – господин с ним не разговаривает! Бедный Цилий переживал, что впал в немилость, и ему грозит тяжелая участь раба, отправленного на работы  в рудники или каменоломни!
     Служанка поделилась догадками и соображениями со своей госпожой, но Леда придерживалась иной точки зрения.
     - Вероятнее всего, вы оба преувеличиваете, - расчесываясь, говорила она, сидя на удобном старинном стуле.
     Он разместился напротив красивейшего зеркала. Оно настолько понравилось постоялице, что она могла любоваться им подолгу, рассматривая не только загогулинки и завитушки  инкрустированной рамы, но  и сам  обработанный черный мрамор. Его цена вовсе не имела  значения,  вещь сама по себе затребовала много  вложений  труда и себя, всей души мастера, в противном случае не вышло б красоты. Леда была уверена, что именно так и создаются шедевры – мастера полностью отдаются любимому делу, принимая идущее сверху. 
     - Если бы жрец хотел, отослал бы Цилия без разговоров,  какой смысл держать подле себя неугодного? Сама посуди,  он все еще служит  господину, - продолжала Леда.   
     - Ох, я не первый год  в доме, но  настолько расстроенным этого невольника  вижу впервые, - взбивала Тикавия подушки для удобства ненаглядной госпожи.
     - Его тревоги понятны - из приближенных в изгнанники,  дело серьезное, - ложась в кровать, сказала дева. - Доля бесправного не вызывает зависти и это касается не только раба.
     - О чем вы?
     - Сколько и какие права у тебя? – пропел дивный голосок.
     Тикавия тяжело вздохнула.
     -  Я - гражданка, но что это дает? Нет ничего своего, и кто будет меня слушать?  То ли дело вас.
     - Мнение неизвестной послушницы ценно? Удивительно, с каких пор? – спросила Леда.
     Тика с недоверием заглянула в серо-голубые глаза.
     - Право, ты преувеличиваешь!
   
     Темный вход притягивал к себе белокурую деву таинственностью. Лабиринт. Никогда не знаешь, куда приведет следующий поворот, и как не крутись, выход один. К нему ведет много путей, но можно свернуть не туда и тогда… придется начинать с того места, где сбился, а коль  не удастся,  с самого начала.
     С полчаса ходила Леда по  бесконечным  коридорам, которые  плавно перетекали друг в друга. Они то сходились, то расходились, то заводили в тупик и никак не хотели выпускать непрошеную гостью. Волей-неволей охватило беспокойство, не ночевать же здесь? Поглядела она на темное небо, чтоб сориентироваться по звездам и хотя б приблизительно узнать направление, куда следует идти. Вскоре поняла -  окончательно заблудилась. Прикинула как, куда и откуда шла, где сворачивала  -  по ее подсчетам  уже должна была приблизиться к цели, а получилось наоборот. Пленница попыталась собраться с силами, но зловещие кусты неодобрительно глядели на нее, не давая ни единой подсказки или намека.
     Она сложила руки на груди и хмуро смотрела  на преграду, решала, как быть дальше. Подпрыгивать было совершенно бесполезно, слишком высока изгородь, растущая   ровной плотной стеной. Кричать, пожалуй, то же не стоит -  вряд ли кто-либо услышит в столь поздний час, к тому же  матушка будет краснеть за нее - нехорошо. Можно, конечно,
138
просидеть здесь до рассвета,  и подождать пока ее хватятся, либо придут садовники, работающие с раннего утра, и  выведут несчастную жрицу. Вариант перелезть через препятствие отпал сразу после возникновения - это под силу только крепкому  мужу, куда уж  ей?  Высота стен почти в два раза превышает  рост, не шутки. К  тому же, что скажут при виде переломанных ветвей, если еще сама останется жива?  Нужно было выбраться, во что бы то ни стало, притом,  не причиняя вред чужому  имуществу и  сохраняя  собственное здоровье. На ум ничего путного не приходило.  Озябнув,  Леда сидела на холодной лавке, мечтая поскорее сбежать отсюда, и громко вздыхала.
     Она уже изрядно замерзла, но тут девичий взгляд упал на землю. Гостья подскочила. Можно пролезть внизу - у корней меньше густоты и не столь плотная крона! Присмотрев место,  она скинула плащ, подняла юбку, чтоб не замарать платье,  встала на четвереньки, развела упрямые стволы в стороны, и начала медленно протискиваться сквозь живую стену, питая  надежду, что не придется проделывать такое снова.   
     Наконец, голова и полтуловища появились с внешней стороны. Но одно неудачное   движение - и в бок воткнулась ветка. Пленница попробовала  пошевелиться и поддеть ее, но злодейка только причиняла боль. Ужас охватил Леду - половина тела с одной стороны, а  вторая, не менее ценная, с другой! Утром придут люди, и что они увидят? Ненормальную послушницу, лазающую по ночам под кустами?! Повторные попытки спастись не увенчались успехом, она отчаялась.
     - О, Великая Матерь! Позор на мою голову! - выругала себя дева. Тут услышала шевеление поодаль.
     Из тени вышел человек,  встречи с которым хотела б избежать. Она дернулась назад, но предательница-ветвь  не пустила, врезавшись меж ребер, из девичьей груди   вырвался   стон.
     - Непреодолимая тяга к кустарникам? – произнес хозяин дома.
     Леда похолодела,  он  помнил случай с розами!
     - Не шевелись!  - скомандовал Агерон.
     Свидетель девичьего неловкого положения опустился возле воспитанницы на колени, вызывая удивление, и выглядывал, как можно ее вызволить. Это дело так затянулось, что  белокурая дева густо раскраснелась. Чудное представленье, ничего не скажешь: храмовая служительница, застрявшая под кустом, обнажает свои прелести перед мужчиной! Такого даже в театре не увидишь!
     - Что вы делаете? – выпалила «актриса».
     - Смотрю, - как ни в чем не бывало отвечал «зритель».
     - На что?! – Леда понимала, глядя на стволы, в поле зрения  обязательно попадутся… которые уже успел  по достоинству оценить Великий жрец.
     Ответа не последовало, вместо него священнослужитель одной рукой взялся за  худенькое плечико, другой отодвинул в сторону ветви и вытащил наружу застрявшее тело. Освобожденная послушница  сразу же подскочила.
     - Плащ! - Она вновь  прильнула к земле и попыталась дотянуться до верхней одежды, ничего не вышло,  она был слишком далеко.   
     Агерон отстранил деву и через секунду подал ей скомканное одеяние. Схватив свое, она  выпрямилась,  стыдливо отводя свои бессовестные глаза.
     Спаситель остался на земле, теперь он смотрел снизу вверх, но даже в темноте видел пылающие щеки послушницы. Она стояла спиной к луне, и оттого светлые волосы,  принявшие на себя сияние серебряного света, сверкали и обрамляли темно-красное личико, погруженное в тень.
     Сановник поднялся, поглядел на объект своих желаний. Не решалась Леда заговорить с ним, чтоб не сгореть  со  стыда окончательно. Да и что тут  еще можно  добавить?
     - Что дальше по плану? Оседлание Пегаса, этого мифического  крылатого коня,  или  будешь  учиться летать? –  хохотнул Агерон, подавляя улыбку.
     Белокурая  сжалась.
139
     - Ни то, ни другое. Позвольте, пойду спать, - буркнула «героиня» маленькой трагедии с далеко идущими последствиями.
     После одобрительного кивка и указания  верной дороги,   она ринулась  со всех ног прочь, а  жрец   сдержал смешок - день закончился удивительно забавно.
     - Срам! Что обо мне подумают! - стонало осипшее девичье горло.
     Но  свидетель остался доволен - пусть чаровница хоть через день застревает. Он проводил ее взглядом, желая  новой встречи.
     - Вот, глупая! - бухнулась на кровать Леда. – Наверное, жалеет, что вообще спас, не то, что уж даровал временный кров! Ох, если сообщит матушке…   Ну, ничего,  появилась надежда - к чему такая жена?!
     В комнате  больной акатии собрались все служительницы.
     - Дитя мое, отпусти руку, - коснулась худенького девичьего плеча Айри.
     Стоя на коленях перед ложем Ксали, белокурая разжала ладонь и оставила тело замерзать. Захныкала Салмия, мелодию подхватили  остальные.
     - Приготовьте все необходимое! - велела матушка.
    Обычай требовал захоронения жрицы в течение двух дней. В первый  происходила   подготовка к путешествию, во второй - собственно захоронение.  Ушедшую Ксали обмыли в согласии с традицией - погрузили в специальную для  таких  целей  купальню с необходимыми смесями, замедляющими разложение,  придали коже свежий и естественный вид, чтоб жрица предстала перед Великой Матерью во всей красе, дарованной  при жизни.
     Затем, укутав в белую материю, акатию положили на смертное ложе, обложили  майораном. Он бессменный спутник умершего и сопровождает его в загробный мир.  Вот и завтра  будет с покойной, когда она покинет сестер навсегда. После продолжительного разговора с Великим  жрецом о дальнейшей судьбе Ксали, настоятельница вышла из кабинета с чувством облегчения – господин дал разрешение приостановить бешеную стройку на три  часа, чтоб похоронить приставленную, как положено.
     На рассвете длинная процессия во главе с Айри двинулась к храму.  Тело, что  несли на носилках следом за матушкой четверо мужчин-рабов,  умостили  акацией, символом чистоты и невинности. Воспитанницы выстроились цепочкой, в руках у каждой нашлось место букетику майорана. Дев скрывали от посторонних глаз  белые плащи с красными лентами-завязками, такие они надевали  исключительно в случае похорон. Старшая  жрица  шествовала с маленькой светлой подушечкой, на которой лежал   венок  из  ритуального растения. Дорога заняла достаточно много времени, но до назначенного господином часа процессия успела без опозданий.
     Перед колонной ворота обители любезно отворили  стражи, выделенные отныне и навсегда высокопоставленным покровителем. Работники расступились и дали пройти к храмовому склепу, не тронутому огнем - он  отдален от остальных построек  это и продлило ему безмятежное существование.
     Акатии обошли три раза святилище, чтоб подруга  попрощалась  со святыней, и направились к последнему пристанищу. Слуги поставили на возвышение ношу и удалились, а жрицы приступили к последней службе Ксали. Тея возложила венок на голову умершей,  в руки ей дала  ключ жизни и записку с пожеланием счастливого пути. Девы сложили к ногам подруги  церемониальные  атрибуты и погребальные сосуды.
     По знаку сивиллы все скинули свои капюшоны, выпустив наружу распущенные волосы, и затянули нению, заунывную погребальную песню, и пели ее, пока матушка заканчивала  обряд. После немой молитвы, что завершала  действо - она читалась  про себя всеми участниками ритуала - прелестницы воззвали к ангелам и предкам с просьбой милостиво принять новую душу. Далее Ксали принял огонь жаркой печи. Прах вместе с емкостями поместили в саркофаг и закрыли в  очередной нише.  Сестру  оставили почивать.
      По возвращении  в имение, соблюдая молчание, небесные невесты  разошлись выполнять
поручения Айри - траурные одежды  они снимут завтра и начнут разговаривать друг с
140
другом только спустя сутки.   
     По улицам одного из городов Пелихории шли, словно тени, две мужские фигуры. Их раны с трудом затягивались, по-прежнему причиняли боль и страдание. Заклейменные и отвергнутые обществом еще много лет назад, сейчас бродили  вдвоем по просторам страны,    призираемые всеми. От них шарахались в стороны бедняки, им кричали вслед проклятья граждане. Ограбить хоть кого-нибудь не удавалось - в последний момент все срывалось, будто невидимая рука отводила от них добычу. Больные и ослабевшие организмы резко начали сдавать, принося немало хлопот. Воспаленные ожоги горели как свежие, из них продолжали сочиться кровь и гной, притягивая к себе назойливых насекомых. 
     Отчаявшись заработать на жизнь, поджигатели храма начали воровать у крестьян хлеб и масло -  пока те работали в полях, разбойники успевали стащить еду, заранее  заготовленную тружениками, чтоб забить голод. Кочуя из одного поселения в другое, преступники повсюду сталкивались с отчуждением и посрамлением – казалось, нет ни единого человека в государстве, не знающего о страшном деянии, совершенном не так давно.
     Мальчишки кидали в них палки и камни, их матери отходили в сторону при виде голодранцев и  страшных богохульников, но дивились  широте душевной Совета Семи, ведь достойные господа так благосклонно отнеслись  к презренным разбойникам и разрушителям святыни. Клеймо старательно пряталось, но вид злодеев говорил сам за себя. Рваная одежда, окрашенная кровью, шрамы по всему телу, скатанные взъерошенные волосы, исхудавшие и изможденные лица отпугивали всякого.   
     - Мы прокляты! Прокляты и небом, и людьми! – стонал, упав на колени, светлый бандит.

    Он до сих пор помнил сообщение сановника  о помиловании, в ушах еще стояли его громкие слова. Но вот палач берет клеймо, накаляет его до красна и, пока тело держат двое крепких стражей, чтоб не вырвался извивающийся, как змея преступник, подносит к коже и… Жгучая боль пронизывает его насквозь по сей день! Запах паленой плоти наполнил спертый воздух – так на сухом плече появилась самая ненавистная рана.      
      - Я горю в аду! – кричал светлый, когда сняли кандалы. Он  горел и снаружи и внутри, но его никто не слышал. Никому  не нужен приговоренный, осужденный на вечные муки.
     - Заткнись, пес! – пнул арестанта охранник и отшвырнул в сторону, чтоб отметить другого.
     - Это твоя вина, что мы оказались здесь! - глядел худой на ослабевшего Даирана.
     - Заткнись, зоф! Ты в руках палача по своей вине! – выпалил былой красавец.
     Главарь шайки сохранял самообладание и только рыкнул при соприкосновении с железкой - гнев был сильнее боли. Даиран пылал ненавистью к своим судьям и всем тем,  кто мало-мальски имеет отношение к его несчастьям.
    
     - У меня ничего нет! Ни коня, ни крыши над головой, даже одежды! Эти лохмотья скоро рассыпятся прямо на мне! -  поглядел на небо худой преступник. - Голод и жажда мучают меня изо дня в день! Я и спать не могу, и ходить, мои  силы иссякли -  наши души горят на земле, не достигнув отражения садов! - стоя на четвереньках, он жадно захватывал  руками камни и песок. Порывы ветра подняли в воздух песчинки и засыпали глаза разбойника. - Слепые, мы - слепые! Я - пыль и прах! Бредем мы то  по  пустыне, то по рощам,  который день в очередной город! Но там будет то же, что и в остальных - багх  пришел за нами! Аката  покарала нас!
     - Ты чокнулся! – бросил былой красавец  Даиран. - Из-за кучки девок свихнулся!
     - Безумец, я чуть не задушил одну из служительниц,  не остановил братьев! Мы могли спалить дев заживо,  а они  чисты! - взвыл спутник и  уткнулся  лбом в землю.
     - Еще прощенья попроси! - съязвил главарь  в ответ. - Они заодно с богачами, которые клеймили тебя и обрекли на муки!    
     - Я молю о прощении Богиню! Разве не слышал, что сказал жрец - акатии не клянут нас! –
141
умывался грязными слезами и ревел, как раненый зверь терзающийся преступник. - Связавшись с тобой,  отдал свою душу нелхи! Я думал,  ты поможешь мне отомстить за мою загубленную жизнь, но только больше погрузился в порок, и опустился на самое дно Равоса, страшного ада! Мы мстили всем, кто не виновен, забывая об истинной причине несчастья!
     - Неправда! - ринулся к упавшему приятелю Даиран и тряхнул его, что есть мочи. - Все вокруг виноваты, все до единого! Хваленое общество - безумная толпа в руках кукловодов-толстосумов, правящих миром! Пастухи блеющего стада, они ухмыляются, глядя на овец, и стригут их всякий раз, когда потребуется! Но те молча волочатся за главарями и разрешают себя колоть, если хозяин того захочет!   
     - Теперь понимаю, почему пошел с тобой - ты болен безумием и заражаешь им других. Речи твои громки, но разрушительны, как и дела! Более не последую за тенью! Оставь меня, а сам иди, куда ведут ноги,  для нас везде темнота…
     - Ты ослеп, раз не видишь, какое палящее солнце ударило по твоей голове!
     - Наоборот, прозрел, еще никогда в жизни не был так зряч!
     Махнув рукой на бывшего компаньона, Даиран отправился дальше покорять города. Худой злодей побрел в противоположную сторону. Много дней скитаний отобрали у него последние силы и надежды, он настолько ослаб, что едва двигался. Однажды ночью  он услышал  шепот,  обернулся.
     - Кто здесь?! – выпалил он.
     В темноте никто не отозвался, но звук становился все громче и громче, через минуту появилась точка света. Она медленно  увеличилась до человеческих размеров, из открывшегося окна выглянули хорошо знакомые люди.
     - Мама, отец?! – затрясся от страха светлый разбойник.
     - Что же ты натворил, сын мой? - говорил родитель. - Твоя мать выплакала все глаза, глядя на твою душу.
     - Прости, папа! - упал на колени злодей и закрыл лицо руками.
     - Пока тебя не было, мы ушли, - сказал женский голос. - Зачем  позоришь доброе имя?
     - Я не хотел, чтоб так вышло!
     - Мы тебя ждали, сынок,  а ты не вернулся.
     - Матушка, прости! – сказал он.
     Ответа не последовало. Преступник услыхал только крики и звуки пожара. Он поднял голову и увидел синие очи девы, поразившие его навсегда.
     - Чудовище, возмечтавшее желать! Целую вечность платить за себя! И ты прости! - вспомнил он Салмию.
     Хотел разбойник отвести глаза, не получилось - они застыли на месте, глядели на содеянное. Куда идти? Никто нигде не ждет. Его ищут, чтоб убить. Рано или поздно его все равно найдут, если раньше не умрет от голода или  не забьют камнями разозленные граждане в страхе, что их город постигнет та же участь. Девы простили обиду, но он себя не простил.
     Изображение исчезло, свет погас. Заклейменный осмотрелся. Подле темного, как его деяния холма  стояло одинокое корявое дерево. Он подошел к нему, взглянул на верхушку.  После подтащил большой камень к стволу, снял с себя пояс, единственное, что осталось целое из одежды, и перекинул его через  крепкую толстую ветку. Стоя на валуне, соорудил петлю,  просунул в нее голову,  посмотрел вверх – на небе светили далекие звезды.
     - Об одном прошу - пусть хоть этот путь не будет разрушающим…
     - Смотрите, смотрите! - закричал слуга богатого купца. - Что это там? Неужели человек?!
     - Да, человек! Ну и зрение у тебя! - вытянул шею один из охранников, сопровождающих караван. - О, Боги, его повесили!
     Перед возвышением, покрытым сплошь растительностью и  принятым в ночи за темное, непримечательное пятно, виднелась мужская фигура. Путники оторопели при виде  зловещей картины.
     - Или сам, - произнес малословный проводник в  длинных белых одеждах с тюрбаном на
142
голове. - В ближайшем  городе поговаривают, что здесь в последний раз видели двух поджигателей храма Великой Матери.
     - Давайте туда! - Купец отправился к жуткому месту, чтоб одним из первых засвидетельствовать столь примечательный факт. Когда он прибудет домой, обязательно расскажет, как стал очевидцем печальной участи, настигшей вероотступника, тот получил по заслугам. На время купец  станет самым востребованным и слушаемым  горожанином. К нему в лавки будут стекаться люди, чтоб послушать историю продавцов  о том, что видел их
хозяин. Они будут покупать товар, независимо от того, надо это или нет, но принесут немалую прибыль господину. - Кажется, не очень далеко?
     - Если пойдем туда, то не успеем дойти до постоялого двора,  стемнеет.
     - Остановимся, где настигнет ночь! - Купец уже сгорал от нетерпения, все высматривал подтверждение слов проводника.
     Слуги и охрана переглянулись.
     - Только трусов мне не хватало! Что он нам сделает? Восстанет и покарает?! - рассмеялся торговец.
     Прочим было не до веселья. Настороженные провожатые  замялись, но подчинились приказу купца. Длинная процессия груженых животных и напуганных людей направилась к указанной цели. Рабы были не настолько амбициозны, чтоб проводить ночь рядом с проклятыми, так поджигателей  окрестили в народе.
     - Слишком мрачное место, -  шепнул  покрывшийся мурашками один из вооруженных наемников. - Не нравится мне…
     - Тебе платят не за разговоры! - одернул его начальник охраны. -  Лучше займись делом! Ставь палатки,  разжигай костер!
     - Почему его не тронули падальщики? Посмотрите. Сколько он здесь висит, а никем не съеден.
     - И они не хотят касаться плоти отвернувшегося от Богов, - отозвался проводник.   
     - Зачем ему висеть? Зрелище не из приятных, - выдавил какой-то невольник.
     Пораженные  путешественники смотрели на видоизмененное тело, закрывая носы.
     -  Отвратительная вонь! Из него уже…   Давайте снимем и похороним, - шепнул раб, но тут же получил затрещину.
     - Дурень! Не смей повторять эти слова! - разозлился купец. - Сейчас как прикажу выпороть, чтоб впредь держал язык за зубами!
     - Что я такого сказал?..  - боялся  спрашивать слуга громко и оттого еле шептал.
     - Ты – чужеземец, и не знаешь наших порядков. Этот преступник отлучен и потому  не может быть похоронен без  разрешения. Он так и будет болтаться на дереве, - отвечал раб-пелихорий.
     - Почему?
     - Кому  он нужен, чтоб за него просили?
     - Но его душа не успокоится, пока он не предан земле.
     - У нас необязательно закапывать тела, иногда их сжигают, а вот уже пепел хоронят, либо рассеивают по ветру или  реке, если человек имел отношение к ней. Обычно, так хоронят рыбаков и моряков, но этому не грозит спокойное будущее - он добровольно покинул мир.
     - Много сложностей и премудростей в таком, казалось бы, простом деле. У нас все происходит гораздо быстрее и проще.
     - Быстро и у нас бывает, только не с каждым. Вообще об этом лучше  жрецов спросить, они лучше знают, это их стихия.
     - А кто, - раб-чужеземец осмотрелся на всякий случай, - должен разре… - Он притих, хозяин покосился на него,  и слуга  умолк.
     - Этого я не знаю.
     - Думаю, Великий жрец, коль он отлучал от веры, - обронил проводник, ставший случайным свидетелем разговора.   
143
Рассказ Тикавии. Леда помогает старушке и ждет наказания
     Перед зеркалом Леда пыталась вызволить из плена ленты, любезно вплетенные подругами, чтоб порадовать ее.
     - Позвольте, я помогу, - бегающая Тикавия  увидела тщетные  попытки спасти газовый шелк от  непослушных волос. Она ринулась на помощь, не дожидаясь разрешения хозяйки, и принялась бережно разбирать упрямые пряди. - Сейчас, сейчас, госпожа.
     -  Откуда такое рвение угодить, ты же не рабыня, да и я тебе не владелица? Скорее… подопечная, за которой присматриваешь, - застыла в одной позе и боялась пошевелиться белокурая.
     - Да, не рабыня, но мне велено заботиться и я забочусь.
     Леда вздохнула,  понятно, кем велено, можно  не продолжать.
     - Ты говорила твоего сына спас Великий жрец?
     Тикавия кивнула и начала длинный рассказ. Она родилась и выросла в Пелихории. Являясь ее гражданкой, имела все права, которыми обладают свободные. Но так как происходила из бедной семьи, своим правом воспользоваться в полной мере не довелось. Рано потеряв отца, братьев и сестер, она осталась с матерью, и долгое время они влачили нищенское существование. Потом вышла замуж, за первые годы брака пережила утрату двоих детей.
    Спустя время родился сын. Макур рос на радость родителей умным и живым мальчуганом, но, к сожалению, страдал падучей болезнью. Сначала приступы случались редко, со временем участились. Тяжелое положение усугубила гибель супруга - в старенькой мастерской, где он работал, обрушился потолок, и засыпало много работников,  правда, большинство  осталось в  живых. Убитая горем  вдова растила ребенка одна. Резко упал семейный доход,  и двое  жили в беспросветной нужде.
     Тика была вынуждена работать больше прежнего. Шестилетний сын, отданный в подмастерья, был возвращен матери из-за недуга. Оставлять его было не с кем, приходилось брать с собой на работу, но владелец прядильни не одобрял присутствия больного, считая, что он  навлекает несчастья.

     - Прошу, господин, его нельзя оставлять одного! Во время приступа может  случиться все, что угодно! - упала в ноги заплаканная женщина. - Помилуйте, нам некуда больше податься!
     - Убирай щенка и работай дальше! - кинул купец и отмахнулся.
     - У меня никого нет, кто бы  присмотрел за ним!
     - Тогда смотри за ним сама!

     Оставшись без средств к существованию, Тикавия ежедневно приходила на центральную  площадь и просила милостыню, чтоб не умереть с голоду. Подавали редко и очень мало, едва  хватало на кусок хлеба. Она, грязная оборванка, садилась на одно и то же место, прижимая к себе Макура, им под ноги кидали медные хои, реже серебряные сахты. Но были и такие прохожие,  которые, дабы досадить беднякам,  не стеснялись в выражениях, подкрепляя  крепкое словцо ударами палок. 
     Однажды приступ случился  в разгар дня  посреди площади. Народ отпрянул в стороны, двоих окружили любопытные, чтоб поглазеть на страдальца. Тика отчаянно билась за единственного сына, старалась уберечь от погибели. Тут над мальчуганом склонился человек в темных одеждах. Он приказал толпе отойти подальше, потом прошептал над Макуром несколько слов и поводил руками. После сообщил, что состояние  ребенка не вызывает опасений и  якобы он здоров, затем  велел идти за ним.
     С тех пор Тикавия служила в доме господина, своего благодетеля, верой и правдой, бережно хранила ото всех его секреты. Женщина считала едва ли не грехом сделать что-либо вопреки воле добродушного повелителя или добросовестно не исполнить поручение, например, присмотреть за госпожой.
144
     - А дом? У тебя же есть дом? Почему живешь в чужом? – сматывала дева ленты, глядя на  служанку.
     - Мой полуразрушенный домишко  не пригоден для житья, лучше оставаться в имении. Мне все здесь нравится. Хорошая удобная комната, рядом работа, спозаранку не надо торопиться  на другой конец города. Да и сын при деле. О чем еще мечтать?
     Про Макура гостье мать тоже успела рассказать. Этот темноволосый сорванец в эргастерии  дает фору и парням постарше, и юношам, надеющимся на повышение заработка в случае хороших результатов труда. Мальчишка опережал их и в умении, и в скорости, чем вызывал недовольство молодых и одобрение у старших мастеров гончарного дела. К тому же он неплохо справлялся с нанесением рисунков - умельцы отмечали художественный вкус и искусную руку умелого не по годам дитя.
     Благодаря ножному гончарному кругу - он облегчал труд людей - качество отделки сосудов все росло, по сравнению с прошлыми столетиями. А малыш так увлекся устройством, что быстро его освоил и творил наравне с взрослыми тунеядцами - мастера не стеснялись в выражениях. Мастерские Великого жреца выпускали качественную керамику,  в чем Леда не сомневалась - вряд ли бы ремесленники смогли поступить иначе под бдительным взором серьезного хозяина. Болтушка Тика уже успела поведать деве о многих вещах, происходящих в доме и городе. Они не очень-то интересовали слушательницу, особенно, когда речь заходила о всемилостивейшем  господине. Теперь белокурая  знала, почти что  из первых уст  о  бездонных рудниках благодетеля  с их невероятными залежами чего-то там, что после отправлялось в  металлургические мастерские для  изготовления на продажу ценных товаров, которые неплохо пополняли казну богатого наследника.
     - Зачем об этом рассказываешь? Мне это неинтересно! - разводила руками послушница.
     - Ну, не знаю, всех интересует, а вас нет. Даже странно, обычно всем нравится считать чужие доходы, - помогала Тикавия госпоже завязать пояс на платье - сложность была в том, что он завязывался сзади.
     - Ты забываешь,  я из храма и, поверь, меня не заботят финансовые дела посторонних. Если бы дело касалось отца или братьев,  это одно, а тут,  совсем другое.
     - Разве господин для вас посторонний?
     - Мне не нравится,  что ты говоришь! – Леда бросила на женщину недовольный взгляд.
     - О, не сердитесь, ничего дурного я не имела в виду. Только хотела сказать, что раз он приютил акатий, значит, не  посторонний и, кстати, вам к лицу розовый цвет! - попыталась уйти от разговора Тикавия.
     Но первая половина высказывания показалась деве маленькой ложью - служанка знала о тяге господина к подопечной и потому не упускала возможности нахваливать его всякий раз.   
     Пока посланница надевала плащ и расправляла кудри, торопясь  в город на рынок за   дарами и жертвами для Богини, неуемная Тика рассказала, как тяжел труд на рудниках, где   работал ее отец. Она поведала о горном деле, о молотах, лопатах, клинах, переносках и сложностях подъема руды на поверхность - трудно было болезненному  отцу справляться с грузом, ведь вся работа проделывалась вручную.
     - Он говорил, что шахты узкие и низкие - это затрудняет работы под землей. Дышать  нечем,  нет вентиляции,  глиняные светильники дают мало света, это едва помогает что-либо разглядеть в темноте. А сколько там погибало… - взмахнула руками Тикавия.
     - Пожалуй, пойду, - попятилась  к  спасительной двери Леда. - Мне нужно успеть до служения, - и, выскользнув наружу, облегченно выдохнула.
     Пройдя по длинному коридору, она вошла в храмовую комнату и взяла с алтарной части пустой серебряный поднос, лонид, который предстояло заполнить. Он отражал яркий солнечный свет так, что пришлось   вытянуть перед собой руки, настолько была ослеплена.
     Лонид, как зеркало, показал со всей свойственной ему  щедростью молодую хорошенькую женщину с серо-голубыми глазами и премилыми  светлыми кудряшками, ниспадающими сначала на покатые  плечи,  затем  на грудь. Плащ нежно обнимал деву, завязки, повязанные
145
в виде банта, придавали свежему личику еще больше очарования и подчеркивали румянец. Она никогда не уделяла много внимания внешности и не крутилась подолгу у зеркал, и потому не понимала, чем вызван такой интерес со стороны покровителя? Такая же, как и все. Вот и теперь, во всей красе, сильно уступает  Салмие, Вейко и яркой красавице Тее.
     Леда тяжело вздохнула, натянула капюшон, чтоб никто не видел лица, по крайней мере,  питала на это надежду, и зашагала в город. Центр кишел людьми, и оттого стал похож на муравейник, лишь с той только разницей, что насекомые не столь жестоки и алчны. Объединенные единой целью, они трудятся на благо друг друга, все делают вместе. Если ноша одного слишком тяжела, ее тут же подхватывают и помогают другие муравьишки. К тому же эти мелкие существа приносят пользу людям - истинные целители, жрецы и лекари  знают, как использовать ценный муравьиный яд.
     В лечебницах наряду с водо-, фитолечением, массажем и специальными физическими упражнениями идут в ход и пчелы, и пиявки, и муравьи, даже змеи, но как  применяют  последних для несведущей девы оставалось загадкой. Она знала, врачи умеют делать операции, зашивать раны, ставить уколы, как акатии Ксали, когда она была жива. Орудия для этих действ изготавливались из мочевых пузырей животных, к ним-то и прикреплялись  полые трубочки. В качестве обезболивающего, дабы не уморить оперируемого или тяжелобольного,  широко использовалось зелье из макового сока.
     Как-то воспитанница читала легенду, в которой говорилось о происхождении мака. Считается, он появился из слез Афродиты, которые она проливала, оплакивая красавца Адониса, избалованного и капризного, пришедшегося по сердцу еще и Персефоне. Эти две богини никак не могли поделить меж собой юношу, и Зевс приказал ему часть года проводить в Царстве мертвых с одной, остальное время на земле с другой. На свою беду он отказал во взаимности Артемиде. Она наслала на молодца страшного вепря, что и  забрал молодую  жизнь - так и пролились слезы любящей, которая вырастила на могиле Адониса цветок и назвала его  именем любимого.  Когда девушка в Пелихории выходит замуж, это растение  кладут у порога, чтобы она переступила его  и занесла в дом счастье и здоровье.
     Приблизившись к Агоре, дева огляделась, решая  с чего начать. Под открытым небом на торговой площади,  близ центральной, оживленно шла торговля всякой всячиной. Вокруг лавок   толпилась масса народу, несмотря на жару, царившую в полдень.   Рынок представлял собой  длинные ряды построек, походивших на  полки с навесами, последние  защищали от солнечных лучей и лавочников, и прилавки. Они подразделялись на овощные, рыбные, винные, посудные и прочие. Помимо этого,  с лотков  продавались мелкие вещицы, сушеные ягоды и фрукты. Торговцы и торговки громко зазывали покупателей, расхваливая свой товар. Наперебой спорили недовольные или просто любители пошуметь, они внести свою лепту в общий гомон.
     Далеких музыкантов перебивали выкрики фокусников, что демонстрировали  свои умения на входе, где строители  предусмотрительно оставили место для  представлений и забав, чтоб повеселить народ.
     Иногда тут появлялись продавцы живого товара. Невольников выстраивали рядами на  изготовленном для этих целей возвышении и несчастные стояли по многу часов под палящими лучами, пока их как любую другую вещь ощупывали, осматривали, заставляли пройтись, показать зубы, руки, груди и прочее, что вызывало  недовольство послушницы.
     На сей раз рабами не торговали, и Леда со спокойной душой приступила к отбору жертв и даров, самых лучших и ценных. Когда лонид заполнился, накрыла его сверху, как и требовала традиция серебристой тканью, под стать емкости, и понесла  перед собой.
     Когда все поручения были выполнены, она повернула обратно. По обыкновению, мимо проходили спешащие горожане, бегали  с поручениями одни рабы, несли на носилках хозяев другие. Изредка проезжали верхом состоятельные господа, ибо только они могли себе позволить такую роскошь, как породистые лошади, проносились колесницы, большие, с сидениями, и обычные. Мимо проезжали телеги, груженые - в сторону рыночной площади,
146
пустые - от нее. В центре движение замирало лишь на ночь.
     Свернув за угол, дева продолжила путь по менее людной улице.      
     - Дитя мое, подай бедной, - протянула к ней руки нищенка с морщинистым  лицом.      
     Одетая  в лохмотья, она  сидела  на земле, держа перед собой палку, на которую опиралась во время  передвижения, что давалось с трудом. По всему было видно, что незнакомка действительно голодна. Кисти ее дрожали, из слепых глаз вытекли слезы и смочили пыль под ногами.
     - Я похоронила всех своих детей  и мне, больной старухе,  некому подать  и воды.
     - Сейчас принесу! - схватила Леда лежащий рядом  сосуд, видимо несчастная обронила его, когда пыталась встать, и поспешила к фонтанчику. Для удобства поставила лонид на плечо, набрала питья и вернулась к нищенке,  пока бегала, та только тихонько вздыхала, ощупывая в своей темноте клюку.
     - Благодарю, дитя, - поставила пред собой килик напоенная старушка.
     - Куда отвести тебя, женщина? Где твой дом? – спросила белокурая дева.
     Горожанка поджала губы.
     - Ты что-то путаешь - это улица! – растерялась  Леда, а старушка покачала головой. -  Ты просила подать, но не видишь, с кем разговариваешь – у меня нет…
    - От тебя пахнет едой, - содрогнулась простолюдинка,  учуяв запах пищи.
     Послушница вздрогнула. Она посмотрела  на  жертвы, перевела взгляд  на несчастную старуху. Затем собралась с силами, запустила руку под материю, старалась, чтоб никто не увидел, вытащила оттуда первый попавшийся плод, и быстро сунула его в трясущиеся  сухие  ладони.
     - Это же запрещено! – прогремел серьезный  голос.
     Леда  едва  удержала поднос. Она мигом  узнала говорящего, но осталась  стоять к нему  спиной.  От испуга побледнела - ей грозила расправа за нарушение предписания! Правило требовало бережно хранить жертвы,  не растрачивать их,  и ни в коем случае не отдавать в чужие руки. То, что предназначено для Акаты, нельзя  раздавать, дарить, терять, исключается любое недостойное транжирство. Следовало немедля повернуться лицом к Агерону, но нарушительница  не могла и двинуться.
     - Великая Матерь  не одобрит голодную смерть старушки, – наконец предстала, как и  должно перед Великим жрецом Леда.
     Сановник глядел на нее сверху вниз, восседая на Лагусе, что переминался с ноги на ногу в желании продолжить бег. Тут священнослужителя позвал какой-то  всадник-сопроводитель.  Он обернулся,  бросил на подопечную  беглый взгляд и исчез.
     - Ну, вот…  -  обреченно вздохнула воспитанница.
     - Не печалься, дитя, у него голос дрожит, когда с тобой говорит, - начала судорожно  жевать нищенка.
     - Нет,  это я дрожу. Я бы услышала,  - повесила голову Леда.
     - Ты зрячая,  тебе не нужен острый слух, каким обладают слепые. Дрожит.
     - От гнева, - еще раз вздохнула дева  и поплелась в особняк.
     - Что-то не похоже на гнев, - причмокивала жующая беззубая старушка.
     Вернулся в имение Агерон под вечер и сразу же  направился  в кабинет.  Начало смеркаться, а нарушительницу все не звали на поругание. Она рискнула предположить, что господин  пока занят, но потом ей ой, как достанется! Какое именно наказание ждет, не знала, но и спросить тоже не решалась: не хотела тревожить подруг.
     Гуляя второй час по саду близ дома,  Леда ждала зова. Она  заламывала себе  пальцы – скорее всего, о произошедшем уже знает  Айри и будет ругать. Что ж, раз виновата - ответит. Начала дева прикидывать, какой может быть расправа,  но  самой  страшной сочла изгнание с позором. Правда, теплилась надежда на менее суровое наказание.
     По прибытии из города белокурая  отнесла лонид настоятельнице,  попросила у Богини  прощение за оскорбление, но знала, случись такое снова, поступила бы так же. То же знал  и
147
покровитель. На  прогулке Леде составили компанию Вейко и Ралмина, пытаясь выведать у нее секрет - отчего же она  так печальна?
     - Задумалась, - отвечала она.
     - Начинаю беспокоиться, когда ты это говоришь, - хихикнула акатия.
     - А я  нет! Может, сейчас что-нибудь расскажет новенькое, интересное! -  поджала губы скромница.
     Дочь Даана покачала головой и не ответила.
     - Как нет? Зачем же тогда задумываться?
     - Пока человек способен мыслить - он живет, и есть надежда, что не все так плохо, как кажется, - рассмеялась Леда. - Гораздо хуже, если не задумывается о поступках и их результатах. Это может привести к трагическим последствиям, а когда размышляет - прежде прикинет, чем сотворить непоправимое.      
     - Предположение оказалось верным. Не зря думала! - Вейко еле сдержала смех. - Продолжай,  мы слушаем!
     - Не могу, думаю о другом.
     - О ком?
     - О чем!
     - Хорошо, о чем же можно думать с таким выражением лица, как  у тебя сейчас? Рискну предположить, беспокоит нечто масштабное - возникновение Вселенной? Неужели происхождение человечества? Истоки добра и зла? -  спросила Вейко.
     Подруги  рассмеялись.
     - Почти, - выдавила Леда.
     Тут матушка позвала дев, и они послушно зашли в дом. 
     Происходящее показалось белокурой престранным - Айри и словом не обмолвилась о нарушении.  Меряя шагами  комнату, она пришла к выводу - надо идти самой к, ох, какому, сердитому хозяину!  Не имея ни малейшего  представления, где он находится, как воспримет  визит и что скажет,  отправилась на поиски. Акатии не преступали границ западного крыла, и потому пришлось скитаться по этажам, плутать по коридорам.  По пути встречались слуги, но они понятия не имели, где сейчас их владелец. Как и предупреждала Тикавия, дом  действительно оказался большим. Гостья долго блуждала, опасаясь, что отругают  за расхаживания в неположенном месте, но тут  вдалеке мелькнул личный слуга.
     - Цилий! - поспешила  она навстречу к нему. - Прощу, отведи к господину!
     - Вы, госпожа, в своем ли?..  – начал было разгневанный  раб, но вспомнил, насколько трепетно относится повелитель  к  жрицам и вздохнул. - Его нельзя беспокоить по пустякам.
     - Не по пустякам, - отрезала послушница - вряд ли нарушение устава можно назвать пустяком, а уж если за него еще  и наказание положено, так и подавно.
     Цилий  повел ее  по мудреным  коридорам и большущим прекрасным залам.  Тут Леда вспомнила слова отца о том, что его друг охоч  до прекрасных вещей, к коим она себя не причисляла. Однако подтверждение  слов Даана можно было встретить на каждом шагу. 
     Дорога отняла немало времени, что только не повидала дева за этот путь!  Галереи - залы, залы - галереи, бесконечно причудливые и заманчивые. Полные шедевров небывалой красоты, созданной руками человеческими. Они бережно доставлены сюда невесть откуда. Они, вполне вероятно, сменили за долгие годы своего существования не одного хозяина, а теперь очутились в этом доме. Где-то на первом этаже Леда видела  маленький фонтанчик, выбивающийся из выступа над нишей, его струйки ниспадали в чашу-раковину.  Прелестный водопад обрамляли сползающие по ярко окрашенной стене цветы. Повсюду стояли растения, меньшие, чем в саду, но не менее обворожительные. Изысканные вещицы дополняли убранство, деву охватил восторг.
     Цилий шел медленно, молясь, чтоб гостья  передумала посещать повелителя, но вместо этого, она шла след в след и не собиралась отставать либо менять планы! Раб  все вздыхал, в последнее время он стал чаще охать и ахать -  акатии не дают покоя несчастному.
148
     - Слишком много беспокойства приносят в дом жрицы, а растрат сколько! - жаловался он жене, с которой вместе был продан в рабство. – Я видел бумаги! О-го-го! Какие там суммы, ты  себе и представить не можешь! Они решили разорить нашего благодетеля! 
     - Если хозяин тратит, значит, считает нужным, до трагедии же содержал обитель.
     - Деньги на содержание выделялись из другого источника, а теперь…
     - Не вмешивайся и не жалуйся, не то прогневаешь господина! Идет строительство, и  клехи уходят туда! Он лучше знает, что и как распределять - в конце концов, золото его! Старый дурень, из-за твоей глупой болтовни мы можем  лишиться крыши над головой! Что тогда будем делать,  ведь мы не молоды?! Отправит на рудники, будешь знать! 

     Пройдя  еще немного, путники предстали перед  тяжелой дубовой  двустворчатой дверью. Она защищала от неизвестности и  страшного гнева  сановника, которые ждали впереди. Хотелось поскорее сбежать отсюда навсегда и никогда не возвращаться к резной красоте, над которой работала его мастерская и  он сам.
     По периметру мастера нанесли прекрасные национальные узоры, что обрамляли   картину с изображением, повествующим о том, как  из морской пучины вышла едва  укрытая покрывалом женщина, сражая наповал сильного воина, который победил клыкастое чудовище. И вот оно, поверженное, лежит  у ног завоевателя, но герой направил взор в другую сторону и совсем  забыл о своем подвиге. Возможно ли такое?
     Слуга постучал, послышался девичий  судорожный вздох. Мужской голос дозволил войти.
     - Как вас представить? - шепнул раб.
     После паузы еле слышные звуки, похожие на легкий шелест в тишине, сложились в  женское имя и долетели до уха Цилия. Он вошел и сообщил о просьбе ненормальной  принять ее, глупая девица дерзнула отвлечь от дел высокопоставленного господина, не терпящего возражений и беспокойств.
     - Кто?! -  подивился Агерон.
     От возгласа Леда задрожала еще сильней, словно ей предстояло войти в логово страшного хищника, разрывающего своих жертв прямо у входа, не давая и рта открыть, чтоб оправдаться. Да и какие могут быть оправдания, если сам все прекрасно видел? 
     Невольник повторил дрожащим голосом имя взбалмошной девицы, навлекшей на его седую голову недовольство благодетеля.
     - Пусть войдет! - Почему-то сановник посчитал ее приход  вымыслом и,  выругав себя за напрасные терзания, окунулся  в работу  с головой.
     Гостья вошла. Сердце замерло, на мгновение остановилось,  когда дверь закрылась за спиной - путь к отступлению был отрезан, и безоружная воспитанница осталась наедине с суровым повелителем. Что теперь будет?..
     Ее приняло  большое просторное помещение, раза в два, а то и в три больше, чем  покои.    Освещалось оно лампами, не дающими копоти.  Вдоль стен нашли пристанище  длинные полки от пола до потолка,  надежные свидетели того, что их владелец много  читает и знает – такого количества свитков и примкнувших к ним табличек, глиняных и каменных, хватило бы на приличную общественную библиотеку.
     На полу, под ногами, расстилался персидский ковер, выполняющий скорее украшающую  функцию, нежели для создания комфорта и уж тем более не для  согрева заледенелых девичьих  ножек. Это была баснословно  дорогостоящая вещь, и дева сошла с нее, отступив назад, но  уперлась   спиной в дверную ручку.  Повсюду стояли фигурки из камня и дерева, они изображали  различных знаменитостей разных эпох. Среди них можно было встретить  политиков, ученых, врачевателей и поэтов. Большое окно закрывали  парчовые  занавеси в тон с ковром. Огромный дубовый стол был усеян всевозможными предметами и бумагами, но разложенными по порядку в строгой последовательности - он, стол, занимал солидное место в кабинете. К  нему примкнули  два кресла, а чуть поодаль разместилось ложе. 
149
     За рабочим местом  на стуле с высокой спинкой  старинной работы восседал  владелец дома. За его спиной  в сосуде росло раскидистое деревце, оно выгодно подчеркивало  убранство комнаты, делая помещение в некотором смысле живописным.   
     Пока незваная гостья рассматривала детали кабинета, не прерывая этого занятия,  Агерон изучал ее. Наконец, девичий взор достиг фигуры, занимающей центральное место в зале.  Серьезная личность сидела  перед ворохом листов,  держа  палочку для письма. Тут Леда поняла, что  помешала  работе.  Великий жрец  подпер руками подбородок  и  выжидал. Когда, в конце концов,  взгляд  нарушительницы остановился  на нем, он указал на сидение напротив – воспитанница  отказалась присесть, рассчитывая снести  тяжелый удар стоя. 
     - Я пришла, чтоб… -  нерешительно начала Леда, опустив  глаза в пол и полагая, что тянуть больше не следует.
     Агерон сдвинул брови и пытался понять, зачем она  здесь.
     - Сегодня … в общем…  я нарушила правила, - выдохнула белокурая - будь, что будет!
     - Что ж, видишь во-о-он  ту дверь? – после паузы  серьезный господин указал  на выход.
     Гостья  обернулась и тут же с ужасом уставилась на повелителя.
     - Иди! – велел он.
     - Вы прогоняете меня? Из  храма?!
     - Я выгоняю тебя из кабинета, - членораздельно проговорил  вершитель судеб, дабы его слова дошли до адресата. - Быстро! -  нарочито сердито бросил он.
     Перепуганная  дева сама не заметила, как выскочила вон и закрыла за собой дверь.
     - Что это?! – она готовилась к выплеску гнева, наказанию, а вместо этого…
     Вновь обернулась и тут же  рванула прочь, на всякий случай, вдруг господин передумает? 
     - Еще бы попросила ее выпороть! Хотя,  хорошая идея…  - Жрец рыкнул и отбросил близлежащие предметы в сторону, дала о себе знать разыгравшаяся фантазия. 
     Было время, он искал уединения, покоя,  сейчас - нет. При одной только мысли, что Леда покинет его дом, становилось тяжело. Не за горами тот час, когда акатии вернутся в Дом  и    уведут за собой и  ее. Кто же тогда будет  громко щебетать под окнами, выводить из себя  Цилия, доставлять массу хлопот, приятных и не очень, срезать все распустившиеся цветы в саду?
     За  эти месяцы он привык к  звонкому задорному смеху, что льется  бесконечным потоком  и наполняет всю  округу. Воздух стал радостнее, живее, необходимее, даже слуги обнаружили в себе перемены. То, что белокурая подле и ее можно видеть  чаще, одновременно и радовало, и удручало Агерона - чем дольше она рядом с ним, тем сильнее привязанность. Что  будет делать после?.. 
     Леде  показалось, будто  она обежала дом не менее трех раз, но все время сворачивала не туда и поэтому никак не могла выбраться из плена. Остановилась, перевела дыхание. Чтоб выйти, потребовалось  собраться  с мыслями. Дева огляделась. Она последовала  подсказкам внутреннего голоса  и обнаружила выход в спасительный сад!
     Вечернее наказание, пожалуй, самое странное  за всю ее жизнь. Леда набрала  полные легкие теплого воздуха, ощутила свежесть его дыхания, замерла. Благоговейная тишина миролюбивого уголка природы, пусть спланированного человеком, но взращенного самой природой, охладила желание   унестись прочь, туда, где нет ничего - только она и Вечность.
     Минутный порыв, будь то гнева или страсти, способен изменить существование до неузнаваемости. Конечно, потом она пожалела бы, но прежде могло свершиться непоправимое. Начало темнеть. Высоко над головой  зажигались небесные огоньки, засияло ночное светило.
     Поднялся ветер, извечный спутник  здешних сумерек. Опоенная ночной мелодией с ее шелестом листьев и гулким пением порывов, что играли со светлыми волосами, дева шла по узкой светящейся аллейке на встречу с… собой?  Кудри то вздымались вверх, то ниспадали вниз, щекотали плечики и шейку, выпрямлялись  и возвращались обратно, принимали прежние формы, словно и не устремлялись далеко-далеко, к центру сущего. Смятение, что
150
несет разрушение, только что дребезжащее внутри, как сломанный старинный инструмент,  рассеялось в седом полумраке, на его место шагнуло другое, создающее.
     Послушница обернулась и столкнулась лицом к лицу с Зефиром. Его настроение  усиливалось, превращалось в резкие порывы и легкий, воздушный, поэтичный перерос в неуправляемый, напористый, со своим накалом страстей серьезный ветер. Он менял направление ежесекундно - то в одну сторону ему надо, то в другую! Как понять такого непоседу? Он бывает резок и груб, а порою мягок и ласков. Властный - требует склонения колосьев хлеба на полях, добродушный – поднимает их с земли и не дает погибнуть. Он  разгоняет тучи, но порою собирает  их. В школе учили - твердость и жесткость более хрупки, нежели плавность и гибкость, оттого движения дев грациозны и завораживающе прекрасны.
     Дочь Даана вспомнила песенку:
Гибкие ветви ивы
Низко вниз  клонятся,
По ветру крыла распустят,
Чтобы не сломаться.
     Стихия подгоняла худенькое тело,  через мгновение меняла направление и не давала и шагу ступить. Они, дева и ветер,  играли. Землянка поворачивалась,  раскрывала свои объятья   потоку, затем обращалась к нему спиной, сжималась. Мелодия закончилась и наружу вырвались струящиеся звуки радости, отдающиеся эхом в человеке, что стоял в тени.
     Леда вздохнула - люди прячутся в себя, замыкаясь, подобно гусенице в коконе. Но есть и такие,  кто вроде  ветра, стремятся к далеким вершинам высоких гор, кто дарит свое сердце всем вокруг, а не заставляет его остановиться и засохнуть раньше назначенного часа. Прежде она не любила ветер - этот проказник то и дело срывал с ее головы капюшон, оставляя не в надлежащем виде перед прохожими, мешал идти, направлял капли дождя в глаза, уносил газовую ленту.
     Не понимала Леда смысла  данного проявления Матери-Природы. Вот и сейчас, не ведает его полностью, зато, перестав сопротивляться и доверившись старому знакомому,  они подружились. Ветер поведал свои тайны - для него нет преград, его нельзя поймать, уничтожить, разбить, сломать.
    Судьба его отлична от судеб обитателей земли, во многом не зависит от них.  Если человек вмешивается в течение  Священных Вод,  больно ударяя по живому, получает удар в ответ - за нанесенное оскорбление приходиться платить. Подобно иве девичье тело поддавалось порывам, и они не сломили его. Ураган стих, освобождая подругу. Отпустил Сильный без наказания, не обнародовав  маленький секрет.
     Белокурая задумалась: матушка говорит,  жрец  мудр и действует в соответствие с этой мудростью, различая правду и ложь, искренность и лицемерие, зная истинные  причины поступка, выносит вердикт. Послушница остановилась перед вязом – такие, как покровитель, вроде ветра? Как он преодолевают трудности? Не прячутся от них, не стучатся упрямо лбом о толстую стену, доказывая всем своим существом особенное бесполезное упрямство в достижении целей, но гибко действуют и находят  решения?
     Улыбнулась Леда, всего лишь один раз поддалась дуновениям, но они навсегда завоевали девичье  сердце.  Захлестнули необъяснимые чувства, и если б природная сила не стихла, дева  не очнулась бы.
     Завтра обязательно она навестит отца и братьев с племянниками, чтоб обнять и сказать, как сильно соскучилась, предстанет перед теми, кто нуждается в ней также сильно, как и она в них, точно сущее в  ветре.          
   




151
Даиран. Месть Тарока. Жрец отпускает слугу
     Стемнело. В деревянную дверь тарабанил  человек.  Уставший город погрузился  в сон, потому ответили не сразу. Тучный бродяга в пыльных одеждах до самого вечера разыскивал нужного горожанина. Поиски усложнялись тем, что простые люди  пугались искателя, а те, что побогаче, и вовсе не желали замечать. За последнее  время путник  пошел дюжину городов в поисках помощи и, наконец, когда она близка, сдал - болезнь прогрессировала с невероятной скоростью, грозясь нанести последний удар и лишить шанса исполнить мечту.
     Еле передвигался бродяга, что с головы до пят покрылся кровоточащими язвами,  мягкие живые ткани гнили, причиняя нестерпимую боль. Огромные средства он потратил  на врачей-шарлатанов, бежавших исцелить от недуга, а вместо лечения они  выманивали деньги и сбегали с золотом, и он возвращал его обратно. Они-то, мошенники, здорово подорвали и без того худое здоровье, отобрали последние силы на мотание за ними.
     Теперь он стал похож на дряхлого старика, мечтающего поскорее перебраться через Реку - если бы не одно желание, давно б предстал перед Судом. Не иначе как мечта заставляла двигаться от одного поселения к другому, и всякий раз дрожать от нетерпения, что вот-вот исполнятся грезы. К нему и в молодости не относились благосклонно, теперь и подавно - ходячее человекоподобное существо, несущее ад всем, кого встречает, уничтожает любого, кто преграждает путь, сеет разруху и все за то, что  когда-то отвергли  и разрушили его. 
     На темной, плохо освещаемой  улочке в гордом одиночестве, стоял незнакомец и стучал, что есть мочи, получалось едва ли громко. Хозяин  проснулся вместе со своими домашними, которых перебудил непрошеный гость. 
     - Кто вы такой и что вам нужно? – открыл невольник  маленькое окошко.
     - Позови хозяина! - прохрипел Тарок.
     - Я должен доложить господину…
     - Оставь, - окликнул  раба некий  человек.
     - Вы и есть доктор?
     - Меня так называют, что вам нужно?
     - Помощь! Я хорошо заплачу! - Тяжелое дыхание перешло в кашель.
     - В моем доме берут плату, если действительно могу излечить. – Лекарь распорядился  впустить больного.
     Седовласый, несмотря на  молодые годы, целитель  стал известен на весь город  много лет назад, вскоре о нем заговорили и за городскими стенами. Обучался он своему искусству  у знаменитого Нипона, выходца из школы жрецов, который  решил заняться врачеванием  вместо получения  духовного сана. Его имя гремело на всю Пелихорию. Он писал книги о здоровом образе жизни, где говорил о важности содержания тел и душ в чистоте, о  воздействии на них небесных светил и природных явлений. Основываясь на  собственные исследования, и на работы древних медиков, написал медицинский  трактат. Одним из используемых источников стал так называемый «папирус Эберса», содержащий не менее семисот заклинаний, коими пользовались в Египте, считая их самым действенным лекарством. Оттуда же были взяты и некоторые  рецепты зелий от всевозможных хворей.
     Знаменитый врач предлагал лекарства, в состав которых входили кошачья шерсть, ослиный жир, кислое молоко. Нипон, как и египетские врачеватели, рекомендовал использовать различные амулеты тем, у кого не было средств заплатить врачам. Талантливый медик не обошел стороной и бесценный дар Гиппократа с острова Кос с его предположениями, что пища, климат и профессия влияют на здоровье. Этот ученый   убеждал учеников в необходимости нормально питаться и хорошо отдыхать. Знаменитый грек уверял,  что тогда многие недуги отступят сами собой.
     Бесценные труды Нипона изучали в медицинских школах, у него учился  и  уважаемый господин, к которому как раз и направился Шрам. Наслышанный о чудесах исцеления, происходящих благодаря Кагину, он долго разыскивал его и вот  добрался.   
     Врач оказался невысоким, худощавым, но с правильными чертами лица человеком. Своим
152
обаянием и отзывчивостью он  притягивал к себе страждущих, и они шли к нему с благодарностями и дарами в знак уважения и признания после исчезновения  хворей.
     Слуга впустил гостя внутрь и повел по дорожке к двухэтажному кирпичному дому  через  маленький дворик, где цвели  розовые кусты. Затем  трое поднялись в кабинет, заставленный различной врачебной утварью. Среди них больной разглядел емкости для кровопускания, всевозможные скальпели и щипцы, хирургические ножницы.  На полках стояли  коробочки с измельченным жемчугом и обожженными оленьими рогами, были  склянки с собачьей кровью для заживления ран, с яичными белками, что используются при гнойных заболеваниях глаз. Здесь были и прочие емкости с разнообразными  снадобьями и даже животными, включая разрезанных пополам мышей. Подвешенные на крючках пучки трав и цветов разместились по всей комнате. Тут  пахло лугом и маслами, коими частенько пользовались медики. 
     Пустив в ход нехитрые инструменты для более детального и внимательного осмотра, несмотря на то, что признаки болезни были явными, Кагин подтвердил тяжелый недуг, развивающийся в ослабленном теле довольно долгий срок.
     - Сожалею, но вы обратились слишком поздно, - развел он руками.
     - И это говорит знаменитый хваленый врач?! – рыкнул Тарок.
     - Вы преувеличиваете,  я - всего лишь доктор, а не чудотворец и не всесилен. Да обладаю знаниями, оперирую, поднимаю лежачих, и все это происходит по воле Богов. Ко мне приезжает много пациентов, еще больше постоянных. К сожалению, есть и с неподвластными мне болезнями или запущенными - вы один из таких.
     - Я буду платить, сколько скажете! Пятьдесят? Сто? Двести клех?!
     - Это большие  деньги,  но они не играют роли -  сколько бы вы не дали, не верну здоровья.
     - Тогда я расправлюсь с вами!
     - Моя гибель не вернет прежнее, боюсь, вам никто не сможет помочь, - сложил инвентарь медик. - Единственное, что могу - облегчить на время боль.
     - Морфий?!  Да  если бы не он, сюда б не дошел!
     - Как давно болезнь поразила вас?
     - Уже не помню.
     - Сейчас я могу только поставить приблизительные сроки, они мало утешат живого.
     Тарок сжался. В любом случае ему не жить - рано или поздно, если не враги, так болезнь  похоронит его.
     - Что может  продлить  дни? Мне  нужно сделать очень важное дело!
     - Вам нужен покой и уход. Что ж такое хотите совершить?
     Шрам едва не упал. Слуга и  доктор усадили его на стул с высокой спинкой.
     - Мне нужно вернуть долг! - свирепо прошипел больной Тарок.
     - Ищите мести? За годы врачевания у меня была масса пациентов, а вы единственный, который перед лицом смерти думает о том, как бы причинить вред другому - потратите отведенные вам  драгоценные минуты впустую.
     - Не вмешивайтесь не в свое дело! Коль излечить или облегчить страдания  не под силу, так и наставлять  перестаньте! - распалялся Шрам, его раны вздулись, из них хлынула  кровь,  дышать стало сложнее.
     - Прошу, покиньте мой дом – в нем нет места насилию, - указал Кагин  на выход.
     Странный и мрачный гость немедленно ушел.
     - Господин, надо сообщить стражам! Он очень опасен! - подскочил слуга к уважаемому владельцу, который обучал его премудростям своего дела, и, следовало отметить, справлялся юный ученик неплохо.
      - Обязательно, только не сейчас,  на рассвете – он, скорее всего, не один и  поджидает тебя на улице.
     Под густой кроной кустарника притаился охотник без оружия, и выжидал пока фазан
153
подойдет поближе, чтоб бросить в него камень. Глупый самец  все никак не хотел идти в сторону погибели, то и дело крутился  и топтался  возле курицы,  привлекая к себе ее  взор. 
     Этот разноцветный яркий петух не мог отойти далеко от серого невзрачного создания. Непонятно, что вообще его  привлекает? Но, тем не менее, он не подпускал  другого, такого же раскрашенного кавалера и без конца гонял соперника. Беспечная  курочка не обращала на обоих никакого внимания, будто они не интересуют ее. А они из кожи вон лезли, издавали привлекающие звуки, важно вышагивали подле, трясли головами, чуть ли не в пляс пустились – безуспешно. Самочка осталась хладнокровной, и пока лидирующий петух возмущенно  не налетел на равнодушную самку, она  не отреагировала, как полагается. 
     Затаившийся охотник пошевелился и, как выяснилось, зря - добыча помчалась прочь. Человек ринулся вдогонку, запустил смертоносное орудие, и поверженный фазан упал наземь. Добытчик в два прыжка настиг  невезучего, свернул ему шею, пока  не  очухался и, трясясь от голода,  тут же  начал выдирать клочьями перья.
     Они летели в разные стороны, падали на ярко-зеленую сочную траву в тени высоких раскидистых деревьев пригородной рощицы. Сюда приходят поохотиться любители данного вида развлечений, но здесь безопаснее, чем  в той, что близ Миреи - там водятся кабаны и другие хищники, за которыми любит погоняться Геаркон, брат Леды.
     У оборванца, давненько не евшего и оставшегося без единой крохи, нечем  было развести огонь, да и поблизости не нашлось ни одной  живой души - все разбежались при виде чудовища. Некогда красивый, мощный, высокий красавец, превратился в сутулого, дряблого, изможденного беспросветным бродяжничеством между городами и деревнями  Пелихории нищего, ему нигде не было  места. Даиран воровал на рынках еду. Его поймали стражники, но ему удалось улизнуть. Долгое время он прятался в сточной канаве, чтоб не нашли. Исходящее от него зловоние пугало даже последнего городского бродягу, и они могли выдать отступника патрулю, даже от таких же нищих приходилось прятаться и искать пропитание по ночам. Выбираясь из развалин старого крестьянского домишки, в полном одиночестве отправлялся на поиски.
     Раны Даирана никак не хотели затягиваться, гноились и кровили, плохо видел покалеченный пытками в тюрьме глаз, в совокупности увечья  мешали жить и грабить. Это не удавалось с тех пор, как его пленили. Мелкие кражи, не с целью наживы, а только чтоб не сдохнуть с голоду,  являлись его спутниками. Рукава грязных одежд порвались и обнажили клеймо, выдававшее его с головой. Умыкнув, как-то раз одежду в бедном квартале, попробовал скрыть позорное пятно, но полез  за добычей и снова порвал на том же  месте.   На своей шкуре узнал,  какую  ненависть испытывают  к заклейменным, что подожгли храм. Правда, он не связывал эти два факта, а считал себя жертвой классового произвола и полагал, что  обрушивающиеся на его голову несчастья случались лишь по вине богачей.   
     Крадясь по темным улочкам вдоль стен, он озирался и уходил в глухую тень при всяком шорохе - нельзя было попадаться  на глаза наемникам. Что он может украсть в такое время суток, когда все заперто и никого, кроме стражей нет? Он побродил взад и вперед в поисках, ничего путного не обнаружил и  двинулся дальше, к домам состоятельных граждан.
     Вскоре приблизился к центру города, принимая все меры предосторожности, чтоб  избежать неприятных встреч. Длинный забор тянулся вдоль цветущей аллеи. Заклейменный вскарабкался на него и к своей радости увидал фруктовый сад. На деревьях уже начали   поспевать яблоки, за ними, ближе к дому, росли абрикосы и смоковницы, но до инжира было не добраться, слишком далеко. Два-три движения - и гость очутился средь деревьев, щедро снабжающих своих владельцев  дарами, что позволяли поддерживать здоровье, не то, что у него. Эти глупцы толстосумы даже не понимают, как им повезло. Они живут припеваючи, огородившись от голытьбы  высокими перегородками. Им прислуживают  рабы, гнущие свои больные спины на богачей.
     Светлый зоф, его приятель,  покончил с собой. Об этом Даиран услыхал на рынке, когда появился там  в последний раз. Приятель,  видите ли, не смог перенести вины, у  бывшего   
154
главаря шайки такого чувства и в помине не было.
     Подобравшись к ближайшей яблоне, он вскарабкался на нее. Плоды спрятались высоко и пришлось потрудиться. Внезапно  предательница-рука соскользнула,  разбойник  не удержался и рухнул - силы не те, что прежде. Пришлось повторить попытку. Он старался  как можно тише достичь цели, желая наесться спелых плодов и  часть взять с собой. Схватил Даиран первое попавшееся яблоко, торопливо запихнул его в рот, прожевал, не чувствуя вкуса ароматного, сочного, красного фрукта, похожего на яркое теплое солнышко с гладкой кожурой. Проглотил в одно мгновение вместе с горькими зернами,  принялся за второй.
     Пока жевал, сбрасывал все подряд, в надежде унести, как можно больше. В саду раздавались глухие звуки: что-то твердое ударялось о землю. Это и разбудило сторожей.
     Утоляя голод, меченный  повеселел, на ум пришла  любимая песня каторжника:
Очнувшись, я обрадовался темноте,
О, моя единственная  верная подруга,
Нетронутая  девственная ночь!
Под твоим покровом черным
Творятся страшные  дела, порой!
     Послышалось шуршание, после наступило затишье, вновь шуршание и снова тишина. Разбойник прислушался  - глухо, только  светящиеся глаза смотрят  на него снизу.  Тут же  замер – его ожидал  пес!
     - Пошел вон, кыш-кыш! – прогонял грабитель собаку.
     Следом за животным  с лампами и палками спешили люди. Даиран бросил в пса очередное яблоко, он взвизгнул, удар был сильным, и, пока тот  очухивался,  незваный гость спрыгнул наземь и помчался  к забору.
     - Ловите вора! - кричали преследователи, грозясь перебудить полквартала, вместе с обитателями обворованного дома.
     Бродяга взлетел на изгородь, перекинул одну ногу и собирался проделать то же со второй, но мощные челюсти вцепились  в голень и сжали его - заклейменный взвыл, как воют дикие звери в полнолуние. Дернулся, что есть сил, вышло удачно, пес  ударился о стену  и ослабил хватку. Слуги успели только кинуть вдогонку камень, но он, на счастье разбойника, пролетел мимо, иначе разбил бы голову.
     Выкрики сторожей были услышаны. Стражи поспешили  на подмогу, дабы сохранить порядок в районе. Оборванец едва разминулся с воинами в доспехах, что  нарядились, словно собрались на войну, а не объявили охоту на безоружного калеку, чья вина исключительно в нужде. Он вжался в стену и тяжело дышал, закрывая рот ладонью, хотел  заглушить бешеные стуки, идущие изнутри. Когда мимо пробегали дозорные, наполовину наемники, наполовину государственные рабы, состоящие на службе у государя, замер. Вскоре суматоха стихла, Даиран сполз на брусчатку. Окровавленный голень со следами от зверского укуса клыкастого чудовища пронизывала острая боль. Преступник понял, в городе ему   оставаться опасно, его будут искать и преследовать теперь и по ночам, пока не найдут, чтоб заключить под стражу или того хуже.
     На рассвете он покинул людей и, хромая, побрел в сторону одинокой спасительной рощи.  Изнемогая от голода, он питался кореньями, пил из родника чистую пресную воду - повезло,  она здесь была, однако, идти дальше не мог. Слишком  глубокая рана не торопилась затягиваться и все продолжала гноиться. Попытки поймать щебечущих без толку  на ветках птиц  не увенчались успехом, и не было надежды на нормальную еду, но тут повстречал фазанов.   
     В мгновение ока он ощипал дичь, долго думать не  стал и впился  в тушку. Даиран выдирал  куски сырого хрустящего на зубах мяса,  с жадностью проглатывал их, едва  жуя. Кровь вперемешку со слюной стекала с уголков рта на подбородок. Разбойник вытер их  и продолжил трапезу, пока чрево не наполнилось.
     Незаметно для себя уничтожил добычу, оставил лишь обглоданные кости,  зато насытился
155
сверх меры. Откинул в сторону остатки, на которые тут же накинулись мухи, кружившие вокруг него, когда ел, они  ждали своего честно заслуженного блюда.  Насекомые чуяли  пленяющий запах  пищи, и оттого потеряли осторожность, парочка простилась с жизнью.  На объедки  налетел целый рой - редко выпадает возможность полакомиться свежатиной. Мушиный пир стоял горой, человек глянул на мух и присел, охота отняла много сил.
     Разбойник оперся спиной о ствол широкого дерева. Голова кружилась, тело болело и изнемогало от усталости. Он понимал, долго так продолжаться не может,  нужна помощь лекаря. Только какой доктор окажет ее, когда нечем платить? Правда, Даиран может пригрозить расправой,  если вдруг медик откажется  выполнять свой священный долг перед богом и людьми.  Вернуться ли ему в город или идти в другой? Но там все то же самое, точь-в-точь  как в тех, где уже побывал и где никто не принимает оборванца-калеку, зная, тени каких грехов тянутся за ним.
     - Наконец-то я тебя нашел! - прохрипел суровый голос.
     Калека  обернулся.
     - А, это ты, пес! – увидал Даиран  такого же,  как и сам человека.
     За прошедшее время Тарок сильно сдал и  выглядел не лучше него. В стороне от преследователя  стояли еще двое:  их бывший красавец  видел впервые. Эти крепкие здоровые ребята могли запросто справиться и со стражами, возникшими на пути. Они являлись  отменными головорезами и походили на пару огромных валунов, какие можно встретить подле горы, что недалеко от городских стен,  прямо за рощей.
     Взгляд  хозяина притона отнюдь  не излучал  радости, что бывает при неожиданной приятной встрече старых знакомых, скорее наоборот, был  полон гнева. В руках громилы держали веревки и обнаженные мечи. Даиран  сразу смекнул, поохотиться  пришли вовсе не на фазанов.
     - Что тебе нужно? Или твоим ребятам захотелось проверить ловкость в здешних местах? Тут водится много птиц, - выпалил он.
     - Мне нужна твоя жизнь! - прогремел зверский вопль.
     - Ха! Нужна жизнь! Она не продлит твою! - подскочил бродяга  с  земли и ткнул в тучного Шрама пальцем. – Тебя, как и меня гонят, боятся! Зачем тебе еще и я?!
     - Ты сломал мою жизнь, слуга нелхи!
     - Не понимаю, о чем толкуешь? Я ничего не ломал и не брал твоего! Ищешь  виновного в своих бедах? Не туда пришел!
     - Ты и твои люди разгневали власти, натравили их на мое детище и разрушили до основания все, что было, оставив после себя груды каменных глыб с черепками, из которых сделают себе приют дикие звери!  Под теми развалинами нашли себе последнее пристанище  отчаянные ребята!
     - Значит, притон выполнил свое предназначение! - расхохотался некогда высокий Даиран.
     Тарок  побагровел.
     - Ты ошибаешься, я никого не наводил! – крикнул калека.
     - Тогда твои псы! - трясся от злобы Шрам.
     - Они ушли,  и ты в скором времени последуешь за ними! Уже слышу нению  по тебе!
     - Сначала ее отпоют по твою душу! Гореть тебе в Равосе! – Тарок подал знак и стоящие возле него здоровяки-наемники мигом скрутили слабого Даирана.
     У него не было возможности даже сопротивляться. Его придавили  к огромному камню, избили и  накрепко связали.
     - Ты будешь умирать медленно, - протянул Шрам. - Никто уже не спасет тебя!
     - Ты последуешь за мной, гниющий изнутри! - корчился  от боли  Даиран. Он сверлил глазами взбухшие язвы на теле желчного человека. - Ты уже труп,  чудовище  ада! Отправляйся туда!
     - Зато теперь  могу умереть спокойно - я создал твой ад! - улыбался звероподобной улыбкой грузный Тарок, в очередной раз довольный своим творением.
156
     Привязанный разбойник продолжал осыпать бранными словами троих, когда они уходили, и испустил дух под утро, проклиная все сущее.          
     В особняке Великого жреца жизнь продолжалась,  несмотря ни на что. Траур по Ксали  закончился, не успев начаться. По предписанию Лакан, не принято долго оплакивать ушедшую жрицу, потому как она предстала  перед самой Великой Матерью, а этот момент важен и радостен, и, следовательно, стоит только позавидовать столь прекрасной участи - попасть в объятья  Беспредельного Счастья и не знать горя.
     Да что и говорить, коль  и само время настолько скоротечно, что не успеваешь следить за его ходом. Вот только случилось  судьбоносное событие, как вдруг его сменяет другое,  такое же по значимости и занимает свое место в нише бытия человеческого. Для всякого оно свое и играет  свою особенную роль. Кому-то оно покажется мелочью, кто-то воспримет, как личную трагедию. Одни и те же происшествия  трактуются  по-разному,  в зависимости от индивидуальных особенностей и настроения этой самой личности. В одну минуту они кажутся беспросветным горем, в другую - сущим пустяком.
     Дочь Даана сидела на лавочке. Казалось бы, она должна радоваться – подруга на небесах, в раю, но почему  стало  настолько  холодно, когда Ксали ушла? Не  потому ли, что она  осталась? Или от пугающей ли неизвестности? Страх смерти сильнее ее самой и Леда боится уйти следующей?  Глядя на такое событие  понимала, что она тоже бренна, как и другие. Конец не так уж и далек, годы все короче, вот  скоро они  превратятся в дни и обрушатся подобно водопаду на ее кудрявую  голову.
     Ей  меньше тридцати, еще очень молода, но разве, чтоб погибнуть, нужно быть слабым и немощным? Все случается по велению Великих Родителей, в любой момент  Они призовут к ответу. Мудрая Айри учила, что не важно, сколько живем, важнее,  как делаем это, что несем собой. 

     - Не оставляйте напоследок хорошие дела, - закончила длинный монолог наставница.
     - Матушка, мы что-либо несем, это бесспорно. К примеру, я  считаю это хорошим, кто-то меня осудит, приводя обратные примеры. Что для меня благо, для другого может быть  антиблагом, -  высказалась  любимица.
     - Важно действовать в согласии с совестью, не идти против высшей воли и преданно служить Богам, а через них - людям.  За любой поступок Там ждет ответ, - настоятельница подняла указательный палец вверх.
     - А если  могли сделать, но не сделали?
     - Тогда понесете ответ за бездействие.
     - Получается, значимы не только поступки, но и мысли, мотивы, результаты?
     - Совершено верно, дорогая, - гладила Айри по голове послушницу, - совершенно.
     - Что если совершить благое дело, а оно понесет за собой  не то, что предполагали сначала?
     - Намерения предполагаем чистые? – спросила матушка и получила утвердительный ответ. - В таком случае, человек должен сделать во искупление ошибки нечто полезное. Видишь ли,  невозможно предугадать, в какие следствия обернется причина.  К примеру, убийство, - сказала Айри, ученицы в зале ахнули. - Не пугайтесь, такое происходит слишком часто. Тела хрупки, и кому, как не нам знать насколько. Мы ведь знакомы с медициной и сталкиваемся с великим разнообразием заразы, внедряющейся сначала в наши души, а после и тела - больная душа передает порок  организму, но сейчас не об этом. Итак, гибель. В далеком-далеком прошлом, в одной большой стране, которой не увидишь на карте,  жили светлые маги, поклоняющиеся Арка и колдуны, молящиеся против него.  Услышали чистые Голос, и повелел Он уничтожить злодеев, пока  они не натворили еще более страшных дел, грозящих гибелью планете. И не ослушались первые, а усыпили черных,  и накрыла вода  их, а  погребальной им песней  стал шум набегающей волны.
     - Как же война? – опомнилась заслушавшаяся Ралмина. - Там тоже убивают. Выходит, ее 
157
можно оправдать? Но нас учили  убийство -  грех?!
     - В свое время  и меня учили, что нельзя оправдать смерть, не мы даем и не нам  отбирать. Следует помнить, что помимо духовных законов, есть человеческие и общественные, писанные, они-то и вносят коррективы в  жизнь. Наши правила тоже написаны человеческой рукой десятков поколений, причем мужской, - улыбнулась Айри. - Мы выполняем предписания безоговорочно, такова традиция.

     -  Посмотрите, как замер! - акатии застыли, завидев молодого слугу покровителя.
     - Что это с ним? Не моргает даже! – удивлению Салми не было границ, она никогда не видела, чтоб живые  люди не моргали. – Может, заболел?
     - По-моему он задумался, - пригляделась Леда.
     - Замечтался?
     - Вряд ли, смотрит на небо и действительно можно подумать, что мечтает, но он расстроен. Нечто печалит его, и не на шутку.
     - Поделитесь со мной? – присоединилась к подругам красавица Тея. - О, не может быть! Тебя заинтересовал парень? – покосилась она  на  послушницу.
     - Трудно не шевелиться столько времени. Взгляни - он едва дышит! Твои предположения?
     Тея, у которой было множество воздыхателей, улыбнулась и прочие догадались о причине долгого смотрения.    
     - Раз смотрит вдаль, то она далеко,  - развела руки в стороны синеглазка.
     - Встань, немедленно! – Цилий толкнул в бок молодого человека - тот задумался и не заметил приблизившегося  хозяина. 
     Он, вообще, перестал что-либо замечать, и был погружен в тяжелые думы который день.
     - Дубина,  хватит разлеживаться,  господин! – рыкнул личный слуга.
     Парень, сидевший на нижней ступеньке портика, подскочил и низко  склонил голову перед остановившимся напротив  повелителем - Агерону  достаточно было бросить беглый взгляд, чтобы понять, что именно творится с Дагилом. Цилий посчитал поклон недостаточно глубоким и ударил юнца еще сильнее.
     - Завтра приведи его ко мне! - на ходу произнес  Великий жрец.
     - Видишь, что натворил! Теперь господин прогонит тебя взашей! На рудники! А из-за тебя могу пострадать еще и я! О, Боги, за что такие страдания терплю? Мне достанется из-за тебя, а  этому  тунеядцу все нипочем -  все  любуется звездами, видите ли! – замахнулся Цилий и бросился догонять благодетеля.

     По дороге  из Миреи в Сантари двадцатилетний юноша вел под уздцы  кобылу  с прекрасной наездницей на спине. Пугливая девчонка, что провела два года на постоялом дворе, принося прибыль Тароку, замоталась в покрывало с  головы до ног. 
     Не знающая  иного отношения мужчины к женщине, она боялась всех до единого. Ее похитили,  когда гуляла за воротами дома. На девичью беду мимо проезжал задолжавший Шраму злодей. Он решил вернуть долг живым товаром, чтоб тот  приносил еще и  немалый доход. Денег у разбойника все равно не было, а за эту девку можно было выручить приличную сумму. Прикинул злодей, что вряд ли ее будут искать, она из обычной, скромного достатка  семьи. Схватил ее, накинул на глупышку свой плащ  и был таков.
     - Зачем ты привез сюда эту дрянь! - потер тучный Шрам запястье, укушенное привезенной девушкой. Он тут же влепил пощечину несговорчивой.
     - Посмотри, как  свеж товар, ты будешь продавать ее дороже остальных! - настаивал головорез и сам сдернул платье, обнажив молодую крепкую грудь.
     Юница стыдливо закрылась руками.
     - Взгляни каково, а? Так и просится на ложе! – вскинул бровь разбойник-должник.
     - Кто возьмет ее такой?
     - Поморишь голодом, поласкаешь плетьми, смотри  не попорть, и  станет покладистой –
158
мне ли тебя учить?
     Шрам и преступник переглянулись. Долг был прощен, а юное создание попало в рабство.  Несчастные родители убивались от горя. Они обыскали каждый  городской закоулок – никто  ничего не видел, не слышал и не знал.  Мать  выплакала все глаза, поседела, покрылась морщинами, отец расхворался  от боли утраты, он очень любил дочь и скорбел  вместе с женой, не зная, жива дочка или нет.
     Девчонку избивали, оставляя шрамы и синяки на гладкой коже, не кормили, в итоге она уступила силе, когда ее взяли против воли. Юница  не пользовалась  большим   спросом за строптивый и  несговорчивый нрав, но были разные клиенты, которым только таких подавай.   
     Шрама беспокоили лишь деньги, эрана их приносила. Затраты на нее были невелики, он бы и сам  полакомился, да вот болезнь подкосила - тело не слушалось, как прежде.
     Невольница предпринимала попытки сбежать. Ее возвращали, связывали и снова морили голодом. Спустя годы, несчастная девушка отчаялась и не верила во спасение, пока на горизонте не появились царские войска. Началась паника,  давка, про нее забыли, и появилась возможность выбраться из кромешного ада. Она накинула покрывало, единственное что нашла, помчалась к выходу, но оказалась на пути противников и, хвала Богам, произошло чудо - ее спас неизвестный, который велел своему слуге отвести домой. 
     Девушка ехала верхом, ведомая  рабом-мужчиной. Сначала жутко боялась, укутываясь сильнее в одеяло, словно оно могло защитить ото всех бед на земле. Задумчивый молодой человек боялся лишний раз посмотреть в сторону прекрасной незнакомки, заговорить тоже не решался и безмолвно брел несколько часов подряд.
     - Устал? – произнес приятный девичий голосок в тишине.
     Спутнику на мгновение показалось, что звенит весенний ручеек, сбегающий с гор, что на  его родине, что разливается эхом дивная мелодия шуршащих листьев. Отчего-то сердце заклокотало сильнее,  он обернулся – ясные очи прелестницы  горели заботой.
     - Нет-нет! Я могу идти дальше, - замотал головой молодец.
     - До города не дойти пешком  и за день, а скоро стемнеет.
     - Пусть дорога длится вечно, лишь об этом молю Богов.
     Дагил в действительности мечтал о бесконечном пути, не замечал, что его окружает, петляет  ли  тропа или идет прямо, встретил ли кого-нибудь, солнце ль, дождь.   Побежденный несчастный  раб посмел поднять бессовестные  глаза на свободную гражданку-чужеземку. Его дело подчиняться, выполнять приказы, а не рассматривать юных распрекрасных  дев!
     - Мои ноги сотрутся в кровь, при долгом сидении на коне.
     - Это лошадь, - едва улыбнулся парень. О, чудо,  девушка ответила на улыбку!       
     Всадница благосклонно разрешила присесть подле себя, и они  уже  вдвоем поскакали дальше, но, к сожалению,  быстро достигли стен Сантари.  Уже успело  стемнеть, когда только это произошло? Время прибавило ход?  Пролетели часы, что соединили их и, доведя юницу до дверей отчего дома, раб бережно опустил ее на землю и неожиданно громко вздохнул.  Так и стояли молодые у входа в каменный  дом с красной  черепицей на крыше.  Близ жилища разместился  огородик. Возделывать приходилось  матери  и сестре, когда глава семьи работал в мастерской - чтоб прокормить родных он открыл свое дело, и по многу часов трудился вместе со своим единственным рабом, приобретенным на последние деньги. Потом дело пошло в гору и  начало приносить доход, небольшой. Кузнец из него вышел отличный, о нем как об умельце заговорили в городе. Его товар пользовался  спросом,  прошлое же  занятие не принесло ему успеха - никудышный он  пекарь.
     Вокруг было темно, но красивый, крепкого телосложения  юноша  прекрасно видел в глухой черноте свое светило, и ни за что не хотел расставаться с ним.
     - Отойди от нее! - занес  появившийся на пороге  мужчина палку за плечо, готовясь нанести удар.
     - Нет, отец!  - закрыла  собой провожатого  девушка. - Он привез меня! Его господин  спас
159
и был настолько щедр, что одарил.
     Она протянула кулачек и разжала его - золотые  монеты засверкали в темноте. Родитель прижал к себе дочку и расплакался от радости. На крыльцо выбежали домашние и раб в том числе, он тоже считал себя членом семьи, ставшей для него родной. Они словно сплелись в единое целое, одну дружную семью.  Посторонний смотрел на счастье, но сам был несчастен - ему надо спешить обратно. Он хотел было сбежать от  хозяина, бросить все и остаться здесь, но нужен ли? Кроме того, суровый владелец знает, где его слуга. Похлопав кобылу  по шее, раб повернул обратно.
     - Постой, сынок, дай поблагодарить-то тебя! – обнял незнакомца, как отпрыска кузнец. - Останься у нас на ночь, отдохни. На рассвете поедешь обратно.
     Девчонка уже успела рассказать историю спасения, а попутчик не заметил и этого.
     - Меня ждет повелитель, господин.
    - Если верить словам Саины, он не глуп и поймет, что ты остался переночевать у нас. Прошу, не побрезгуй!
     - О чем вы? Я всего лишь безвольник, это вам нужно…
     - Ни слова больше! - замахал руками ремесленник. - Ведите его в дом! Сегодня такой день! В нашем доме праздник!
     Гостя взяли под руки и повели в жилище. Приведшего любимую дочь парня приняли, как родного. Мать и сестра кружились возле Саины, отец не мог наглядеться на нее, не поскупился и закатил целый пир. Раба усадили рядом с отцом семейства, восседавшего во главе стола, ломившегося от яств. Ему  наливали лучшее вино, что только было в погребе.
     - Сын мой, ты и твой хозяин  исполнили мою мечту, благодарю, - прослезился  седовласый кузнец вновь. - Кто он, позволь узнать?
     Мать девушек бегала вокруг мужчин, не забывая и про кровиночку, и так и этак хотела угодить всем. Раб сидел печальный и, несмотря на уговоры, не взял в рот и крошки. 
     - Мой господин очень важный человек. Думаю, надо поторопиться с возращением, не стоит гневить его, - встал молодец из-за стола. - Он  - Великий жрец.
     - Кто?! – переспросил  ремесленник, не веря ушам своим.
     Все разом уставились на Дагила.
     - Что ж, большая честь для нас - его щедрость не имеет границ, - указал отец на дочь  и монеты. - Надо вернуть деньги господину! Это мы должны благодарить, а не наоборот! Я изготовлю ему что-нибудь этакое,  и преподнесу в знак благодарности!
     Саина поведала,  что сказал ей жрец. Родитель долго молчал, после чуть улыбнулся.
     - Ты сделаешь, как сказал господин, - произнес он. - Негоже идти против  его воли! Будет дитя, значит, пусть будет! Выращу из внука настоящего мастера! – поднял кубок кузнец.
     Ни сановник, ни  простой ремесленник тогда не ошиблись. Из ребенка вырос талантливый человек, ни словом, ни делом не запятнавший фамилию.

     Перепуганный Дагил сжался.   
     - Что я такого натворил, раз владыка  зовет меня?! – обронил он.
     Цилий взял его за шиворот и потащил в особняк.
     - Сейчас узнаешь, дубина. Вот отправят тебя на рудники, будешь знать, как мечтать! -  личный слуга открыл входную дверь и впихнул в дом молодого раба. – Быстро! Не заставляй ждать благодетеля! Разозлишь его,  еще и Вирому  попадет!
     Трясущегося от страха молодца поверенный доставил за короткий срок в рабочий  кабинет, где владелец, не отрываясь от дел, сидел с рассвета.
     Два ответственных казначея представили отчеты и стояли подле, тоже опасаясь гнева сановника в случае недовольства. Он  мог  наказать за излишние затраты и недостаточную экономию в этом месяце. Не торопясь, очень внимательно,  он  изучал предъявленные ему бумаги, проверяя их на наличие утечки средств и необоснованных расходов.
     - Неужели думал, сможешь скрыть от меня?! - откинул Агерон лист и покосился на 
160
казначея постарше. Он решил чуть подправить документ в свою пользу,  в один момент потерял  бдительность и увлекся. Хозяин обнаружил хищения.
     - Пошел вон! – прогремел священнослужитель.
     - Господин! - упал в ноги казначей. - Господин! Умоляю! – вопил он, моля о пощаде.
     - С годами  плохо стало со слухом? Прочь! Знаю, что втихаря  обкрадываешь меня, это мелочи, но  средства, выделенные на стройку, вернешь, иначе - под суд! 
     Слуга еще долго просил о милости. Суровый повелитель остался непреклонным.
     - Ты злоупотреблял - довольно! Впредь будешь простым служкой! Следить за ним! – дал Агерон указание другому казначею. - И моли Богов, что не упек за воровство!
     - О, самый щедрый господин, благодарю! - кланялся в ноги казначей. - Если меня осудят… моя семья…
     Несмотря на разжалование, слуга был рад - он сохранил свободу и будут средства на существование. Родные не пойдут по миру, не уйдет с молотка  имущество и, самое главное, не грозит рабство за долги сыновьям и дочерям.
     - Уведите его! – махнул Агерон младшему хранителю финансов. 
     Облысевший с годами состоящий на службе у Великого жреца казначей, трудился верой и правдой  на пользу чиновника,  не забывая и о себе. Он изредка приворовывал, как и полагается при такой должности. Правда, со временем аппетиты возрастали, он становился ненасытнее и, в конце  концов, посягнул на святыню - хозяин разозлился.
     Для того не являлось секретом, что доверенное лицо запускает руку в его карман,  но делает это аккуратно и разумно. Другого  брать не имело смысла, он  так же, как и предшественник  займется улучшением своего  положения, потому повелитель  только следил за умеренностью  желаний нынешнего.
     Не успели выйти из кабинета одни, вошли другие и застыли на пороге. Личный слуга так и зыркал в сторону парня. Бедняга после ряда  предположений  насчет  его дальнейшей тяжелой участи  трясся от страха.
     - Вот он, господин! - склонился в низком поклоне Цилий, искренне старающийся угодить.
     - С сегодняшнего дня ты не работаешь в моем доме, - встал из-за стола священнослужитель и  взял с полки свиток.
     Дагил похолодел - опасения сбываются!
     - Я недоволен твоей работой и потому отсылаю.
     Побледневший парень совсем спал с лица.
     - Да, господин, я плохо работал, но  обещаю… - прошептал он, рудники означали конец всем мечтам, оттуда не выберешься!
     - Цыц! Не смей прерывать! - кинул Цилий и поддал молодцу.
     - Я отсылаю тебя далеко отсюда – в... – сказал Агерон, Дагил перестал дышать, – Сантари.
     Слуги, непонимающе, уставились на громогласного господина.
     - Что замер? Будешь работать в кузнице - бери свою свободу и иди, - протянул он  бумагу молодому человеку,  который  не решался сделать шаг. - Ты все о ней знаешь?
     - Да, господин, она ни в чем не виновата! -  затряс головой молодой раб.
     - Скажи, хоть, как зовут дивное создание?
     - Саина, - порозовел  ныне свободный Дагил.
     - Возле нее еще одна девушка, - рассмотрел некий  образ дальновидный господин.
     - Ее сестра, Леда, - застенчиво ответил юноша.
     - Поспеши, - велел Агерон. - Нехорошо заставлять женщину ждать, поди, заждалась уже?
     Жених выскочил, только его и видели, приближенный слуга нахмурился.
     - Скажи настоятельнице, пусть соберет акатий.
     При одном упоминании о жрицах Цилий  побагровел –  он теперь  и слышать о них  спокойно не мог, не то, что уж ходить по поручениям в западное крыло.  Как же тот мечтал о времени, когда девицы  отправятся восвояси.
     - И еще,  ты…  невыносимый ворчун, - прищурился Агерон, слуга едва устоял на ногах.