А и Б

Вглядитесь в фотографию. Два выдающихся русских поэта, две птицы. Пели, пили от житейского озерца, да улетели куда-то. А мы, "чада праха", копируем витиеватые следочки их лапок на песчаной отмели, крутим старые магнитофонные записи, оцифровываем живой голос, изучаем методику письма, отливаем в бронзе…

Представьте, Пушкин - пистолеты, кровь на снегу, смерть - сколько житейской атрибутики! «Поэты сделаны, - скажете вы, - из такого же материала, как и мы». Э, нет! Помните, как выглядит мёртвая птица? Разверстые в неестественном положении крылья, запрокинутая головка с перепачканным клювом…
Разве не похож убитый на дуэли поэт на эту мёртвую певунью?

Андрей и Белла… Слева на фотографии - затейливая форма, вытесанная из травертина, справа -  живая ранимая лебедь. Андрей – мастер ритмических построений, Белла – тихий шелест камыша и высокий полёт стрижа в небе! Наверное, их тянуло друг к другу. Гротеск Вознесенского и гармоническая глубина Ахмадулиной обозначили в поэзии два полюса, два разноимённых знака бесконечности. Вся поэтическая среда второй половины ХХ-ого века находится между ними. Гениальный Евгений Евтушенко – всплеск промежуточного материала огромной амплитуды между Беллой и Андреем. Вот только "осУжденный за тунеядство" Йося Бродский как-то сразу «сплыл» на другую координату и отправился самостоятельно изучать вселенную. Ну да Бог ему судья за хорошие стихи!

Наше (вернее, не наше) телевидение не упускало случая показать Андрея и Беллу старыми и немощными. И мало, кто замечал подмену. Лукавые тележурналисты предметно убеждали нас в том, что поэты – такие же люди, как все. Они старятся и умирают. И если божественная красота слова принадлежит людям, значит, нет нужды верить в Бога.
Лукавый-то знает, что Бог есть, он Его видел! Но на то он и лукавый. Он зазывает нас в свою «старческую гримёрку», чтобы аргументировать наглядно: вот он, умирающий источник красоты, мнимо всё!
Снова змей подносит, как встарь, яблочко - смотрите, любуйтесь, пробуйте...
 

Он несколько занес нам песен райских,
Чтоб, возмутив бескрылое желанье
В нас, чадах праха, после улететь!
Так улетай же! чем скорей, тем лучше...

Сальери понимал, что за птица, этот Моцарт, откуда он родом.
Мы же ходим на могилы поэтов, чтоб поплакать у оградки, почитать стихи, да помянуть на лавочке. Земное отражение их памяти нам привычно, оно теплит наши чувственные начала.
А по ночам, облокотившись на подоконник, мы мечтательно разглядываем звёзды, пишем стихи и ощущаем себя крылатыми, как они. Нам приятно заниматься перед сном литературой.