От Источника до Источника. Ч. 1

или монолог человека, потерявшего сына

Я намерен документально описать свой случай, и читатель
обнаружит,  что это — типичный случай. К тому же я сделал
несколько ошибок, которые может сделать любой, — это тоже
полезно знать, чтобы избежать дурного опыта.
Эптон СИНКЛЕР «Совершенное ЗДОРОВЬЕ»

Часть первая. Тропа от Источника.
 Я бы назвал мой рассказ «Солнце, Марс и Добро», хотя это был рядовой поход за брусникой, который совершают в осенние дни тысячи горожан.
Источник – остановочный пункт на Транссибе, находящийся между станциями Глубокая и Подкаменная. За платформой стоит один дом на двух хозяев, какие обычно строила для своих работников железная дорога. В стороне  от дома идет от трассы в гору тропа, переходящая в лесную дорогу. С другой стороны железнодорожной линии, в низине, бежит ключ с чистейшей водой. Видимо, он и дал название остановочному пункту. Говорят, что он и есть начало Левой Олхи. Тропа поднимается в гору, потом пересекает высоковольтную линию, соединяющую подстанции Рассоха, Андриановскую и Слюдянку. Получается, по просеке можно дойти до самого Байкала. Тропа петляет дальше, преодолевая ручьи, болотца, гари, вырубки, иногда разделяется на две тропки, что неопытному путнику доставляет почву для дополнительных размышлений. Тропа еще дважды пересечет лесную дорогу. На всем протяжении меняется растительность: в низинках – заросли голубики, Курильского чая, ивняка и других кустарников;  на твердой почве крепко стоят сосны, лиственницы, кедры, местами перемежаясь с осинником или березняком. На вырубках промелькнут алыми каплями  ягодки княженики или костяники; не сходя с тропы можно кинуть в рот ягоду жимолости или голубички. Вокруг цветут травы. Гарь зарастает сплошь Иван-чаем, поэтому вся окрашена в розовые тона, если середина лета, или белеет, если лето заканчивается. Через несколько километров, пройдя болотистость, путник натыкается на сплошной брусничник. Если на дворе август, то здесь уже можно начинать сбор ягоды, преодолевшей порог спелости. Опытный сборщик собирает бруснику в начале сентября, когда ягода темнеет – тогда она становится слаще винограда, но гораздо вкуснее и полезней. Для него брусника в августе – зеленая. Часть сборщиков собирает ягоду для продажи, поэтому берут белобокую, чтобы краснела дома.

Володя Матонин, открывший для меня эту тропу, собирает бруснику только в сентябре. Но первый поход у нас был в середине июля, потому что целью был сбор жимолости. В это время брусника только заканчивает цвести. У Матонина не было попутчиков в лес. Работал он киповцем – занимался расходомерами, поэтому иногда появлялся в нашем отделе главного метролога. Вначале хотел сходить со мной на Шумак, но я собирался в Нилову Пустынь, бурятский курорт. Договорились сделать выход в горы из Ниловки. Нам бы удалось это сделать, если бы не гибель сына. На следующий год мы сходили на его место за Источником. Десять километров по тропе до перехода через Правую Олху это три часа неторопкой ходьбы. Для меня все было новым.  После перехода через речку Матонин заплутал, сославшись на то, что все заросло. Мы вышли на хребет, я уговаривал его остаться здесь на ночь, чтобы не искать в темноте, он нервничал, пошел вниз и наткнулся на зимовье. Были сумерки. Матонин, не знавший о зимовье, согласился переночевать, хотя его пришлось уговаривать.

 В зимовьюшке все было для жилья. Оно было врыто в землю, крыша плоская, тропинок рядом не было. Хозяин явно не хотел открытости. На дворе был стол с чашками-ложками, было кострище, дрова, неподалеку нашелся туалет. Зимовье нам здорово помогло. Переночевав, добрались до матонинского балагана. До него было еще не менее километра. Обычно в лесу я имею надежные ориентиры. На обратном пути сказал Матонину об этом. Самым надежным ориентиром был хребет, начинающийся от перехода через речку. Дома я даже нарисовал схему. Она была так реальна, что Матонин, увидев, спросил, где я ее достал. Конечно, ходить за десять километров для сбора жимолости – таких энтузиастов еще надо поискать. Обычно ходят по вырубкам неподалеку от жилья или остановок. Жимолость не такая по ценности ягода, как брусника. Матонину нужна была не столько ягода, сколько сам поход, движение, наслаждение одиночеством, природой, уходом от повседневной суеты.

О сельских жителях говорить не стоит, потому что десяток километров в одну, столько же в другую сторону пешком они могут совершать ежедневно, не замечая усталости. Они приспособлены к такой жизни. Если бы я жил в селе, то мясная пища, физический труд закалили бы меня настолько, что подобные переходы были для меня легкой прогулкой. Всегда вспоминаю в таких случаях нашу поездку с сыном в Тункинскую долину, эдакую бурятскую Швейцарию. Мы доехали до села Торы, затем свернули с трассы и напрямую, с приключениями, по лесным дорогам добрались до брусничного места. Там было зимовье. Буряты добирались сюда на конях, иногда их группами привозили на грузовике, большинство местных жителей приходили пешком. Ко времени нашего пребывания обширное ягодное место было, в основном, очищено, хотя в разных местах попадались незамеченные уголки с ягодой.

О  поездке в Торы.
 Двое местных жителей, Анатолий и Михаил, подрядились сопровождать нас, поэтому экскурсия по ягодным местам была основательной. Однако ягода попадалась местами, так называемые «оборыши», там, где было неудобно заниматься промышленным сбором. Ягода была темная, крупная, сладкая, стоила того, чтобы над ней потрудиться. С нами был наш песик Бобик, который смешно себя вел с проводниками. Ему хотелось обязательно кого-то из них укусить, так как они приближались к нам на близкое расстояние. Он открывал пасть и продолжал свой путь, держа пасть открытой возле чьей-нибудь ноги, но не решался укусить, глядя во все глаза на нас с Ваней и ожидая решающего слова. Однако мы только говорили «Нельзя!», так как проводники побаивались такого поведения маленького нашего охранника. На второй день я пошел собирать один, так как Ванек не решился оставить машину одну. Я собирал возле тропы, когда Бобик отчаянно залаял. Перед ним стоял крупный пес, чисто белой окраски, который молча смотрел на меня, не обращая внимания на лай Бобика. Это продолжалось несколько минут, затем он исчез и появился вновь, когда на тропе показались всадники с ружьями. Местные охотники отправлялись за добычей. Я сказал, что видел здесь крупную птицу. Они улыбнулись, пояснив, что им нужно что-нибудь существенней. Охота здесь основательная, жители ею кормятся: изюбрь, лось, марал, коза. Меня тронуло достойное поведение умной собаки, не обращающей на мелочи внимания. Так же, не удостоив вниманием исходившего лаем Бобика, которого мне пришлось удерживать за ошейник, она двинулась рядом со своими хозяевами.

На зимовье собирались к вечеру все ягодники. Так как я предусмотрительно взял с собой литра три домашнего вина, то мы «бурханили» возле зимовья  с бурятами, чуть ли не побратавшись с некоторыми из них. Они давали сыну кататься на конях. Где-то сохранились у нас фотографии, а вот пленку, к сожалению, найти пока не удается, чтобы перевести их в цифровой вид. «Бурханить» – это особый жизненный уклад местных жителей Прибайкалья, не обязательно бурятского населения. В эти вечера нам было рассказано множество историй, когда тем, кто «бурханит», сопутствовала удача, а тем, кто отрицательно относится к этому, не везло. Смертельных случаев не было. Но запомнился один. На въезде в Тунку есть место, где все совершают священный обряд, его местные еще называют «побрызгать». Не обязательно нужен алкоголь, можно «бурханить» молочными продуктами. Ехали две машины, полные людей. Одна машина остановилась, чтобы «побрызгать». Буряты с трепетом относятся к этому обычаю, поэтому рядом с дорогой можно местами увидеть беседки, куда можно подъехать и посидеть. Кусты рядом с такой беседкой увязаны разноцветными лентами, что тоже входит в ритуал уважения Бурхана, местного бога. Так вот один коллектив посидел, «побурханил», а затем отправились в путь. На дороге они увидели другую – проехавшую мимо - машину, потерпевшую аварию: то ли колесо у них отвалилось, то ли просто заехали в кювет. Все поранились, одна женщина – тяжело. С полной уверенностью было сказано: если бы они уважили Бурхана, то ничего подобного с ними не случилось. К обрядам жители относятся с трепетом. Я несколько иронично оценивал такое поведение, но, увидев, как проводник Анатолий, русский по национальности, вылил половину своего стакана вина Бурхану, то есть, просто на землю, понял, что для него это важное действие, выполняемое с верой и святостью.

Когда Ванек оставался один возле машины дневалить, то встречал многих людей, проходящих мимо на ягодные места. Здоровался со всеми, с некоторыми разговаривал. Один учитель из Тор рассказал ему, что собрал уже 40 ведер брусники. Они сдают ее перекупщикам, что выгодно обеим сторонам, хотя здесь брусника, понятное дело, самая дешевая. Для большинства жителей сбор ягод и грибов, да и рыбалка с охотой, это способ выживания.
Вечером, когда уже спускались сумерки, то одна, то другая бурятка выходила с горбовиком за плечами к себе домой. Выходили они и группами, и пешком и на конях, но поодиночке, в темноте, по кочковатой, местами топкой, дороге, среди дикого, как казалось нам, леса, с грузом за плечами - выходить без тени сомнения со словами: «Ну, я, однако, пошла!». Вряд ли бы я в это поверил, если б не был непосредственным свидетелем. До дома было расстояние ни много, ни мало, а целых двадцать километров! Выходя в десять вечера, жители добирались до села часам к трем ночи. Утром некоторые из них отправлялись обратно в лес. Разумеется, это было их сезонной работой, однако такая выносливость не могла не поражать.

О  братских отношениях.
Вот поэтому, помня нашу с сыном поездку к бурятам, психологически я был всегда готов к переходам по лесным тропам. Кроме этого, с Матониным я уже ходил от Источника к его балагану, поэтому заблудиться мне было сложно, достаточно было одного раза. Однако, зная ненадежность Матонина, как товарища по лесу, я решился взять с собой племянника Рому. Он недавно приехал из Москвы, где закончил свою работу, перебравшись к родителям. Последние годы мы с сыном брали с собой Рому по ягоды, так как он был старшим сыном моего брата, представитель семьи Престяковых. Несмотря на некоторые нюансы его поведения, Рома был все-таки нашим родственником, а для Вани нужен был товарищ в лесу, как думалось мне. Но главным было то, что через Рому поддерживалась связь с Престяковыми, как родственниками, так как близких отношений семьями, как обычно бывает, у нас давно не было. Причины, разумеется, были обоюдными: и в личных характерах наблюдалось различие, и в семейном менталитете – у нас больше интеллектуального и культурного уклона, у них – больше практического, что исходило из профессий родителей. Наши профессии: инженер и педагог, у них – строитель, грузчик, штукатур-маляр. Разумеется, это – внешние, видимые со стороны, различия, на самом же деле главным является различие в человеческих качествах.

 В последнюю нашу поездку с сыном случилось так, что Рома крепко обидел Ваню. Причем, делал он это так ловко, что внешне это не было заметно. Со мной он вел себя просто, заподозрить его в каком-то коварстве было трудно, даже невозможно. Однако сын был так оскорблен в чувствах, что, когда мы с ним отошли в сторону – я решил напоследок собрать шиповника, а он догнал меня – расплакался и рассказал о Ромином поведении. Зная абсолютную правдивость сына, я пообещал ему никогда не брать Рому в лес. Есть люди, у которых не железные, а дубовые нервы. Их очень трудно прошибить сантиментами, они знают, как надо, они прямы в своих поступках, лишние размышления для них чужды. Я представлял Рому именно таким, и поведение его осмысливал именно этими причинами. В Роме течет простяковская кровь, пусть частично, поэтому такие низкие качества, бывающие у людей, как подлость, предательство, вероломство, я заранее в мыслях своих откидывал. Их фамилия отличается от нашей на букву, потому что брат, отец Ромы, не захотел исправлять ошибку в паспорте, полученном им после службы в армии. Просто Рома дубоват, прямолинеен, но он свой, родной человек, надо учитывать его характер. Так думал я. Собственно, страшного тогда ничего не произошло. Несколько моментов, оскорбивших чистую душу Вани. Ваня был всегда искренним и открытым человеком. Исключаю, пожалуй, только последнюю неделю его жизни, когда душа его раздвоилась, и пришлось ему скрывать, куда уходит, и даже уйти, не простившись со мной. Но причина здесь настолько понятна, что не простить невозможно: женщина, которую он тщательно скрывал от меня и от всех нас. Любовь творит чудеса, любовь делает глупости, а в истории известны случаи, когда любовь доводила до смерти.

Мы привезли Рому на гору, полную брусники. В лесу все должны быть едины. Несмотря на то, что Рома нам известен, вел он себя в последний раз так, что характер его вырисовывался четко. Когда Ваня звал меня, говоря, что нашел ягоду, рядом с ним моментально оказывался Рома и начинал собирать эту ягоду. Когда Ваня звал Рому, тот не откликался. Через некоторое время Ваня натыкался на Рому – тот находился на ягодном месте, быстро собирая бруснику, чтобы обобрать место самому. Это повторялось неоднократно в разных вариациях. Можно ли сказать, что это братское отношение к нам? Объяснения, что Рома не слышал Ваню, были бы наивны, потому что слышал же, когда Ваня звал меня. Да и не так далеко мы были друг от друга. Когда я ушел на стан, они остались добирать ведра.

 Рома пошел в своих поступках дальше. Он стал выговаривать Ване, что тот не помогал Сереже, его младшему брату, и поэтому Сережа вынужден уйти из технического университета. Сама постановка вопроса не есть глупость, хотя здравомыслящий человек скажет, что учатся всегда самостоятельно. Ситуация заранее была предопределена, вероятно, семейным советом, где главный голос принадлежал их матери, Валентине, жене брата. Сережа поступил на ту же специальность, что и Ваня, учился в параллельной группе. Ваня – талантливый человек, отлично обучался в лицее, на последнем курсе создал программу вычисления орбит астероидов, с которой занял второе место в Москве на конференции «Шаг в будущее». Мог поступить в Московский технический университет. Только из-за нехватки денег – ведь в Москве надо жить - поступил, причем, без экзаменов и оплаты, в Иркутский политех. Получал повышенную стипендию, у него была единственная четверка за все время учебы – по химии, полученная на первом курсе. Сережа обучался в обычной школе на тройки и четверки, родители заплатили, чтобы он учился дальше там же, где и Ваня – на машиностроительном факультете по специальности: информационные сети в машиностроении. Зачем? Для того, чтобы Ваня помогал? В чем был смысл? Это такая же специальность, как и специальности кибернетического факультета – учатся здесь только золотые медалисты, то есть, люди, для которых интеллектуальный труд – привычное занятие. Для Сережи было привычным занятием отлынивать от учебы. Можно ли изменить привычный образ жизни за короткое время? Можно ли из троечников выйти в отличники? Наверное, да, если у человека есть огромное желание стать ученым человеком, есть воля к достижению цели. Есть известный пример: Эйнштейн, который в школе учился на тройки - его знает весь мир. Но тройки Эйнштейна и тройки Сереги несколько отличались: первый был слегка рассеян из-за ранних размышлений, не свойственных примерному ученику. Но Сережа не принадлежал к таким личностям в то время, вряд ли стал таким сейчас. После изгнания из политеха, он поступил в геодезический колледж, где благополучно продолжил учебу – это его уровень. Ваня сразу недоумевал, ведь вначале Серегу хотели определить в авиационный техникум. Как Ванек тогда решил: тетя Валя, мать Сережи, из зависти, чтобы показать, что Сережа тоже может быть на уровне Вани, определила его на эту специальность. Ваня сразу сказал мне, что Сережа не осилит кибернетику, а вот на этом же факультете есть специальность «Сварочное производство», это для Сереги. Он говорил это и самому Сереже, который мог всегда перейти туда, но тот игнорировал его слова.
В чем же были претензии Ромы к двоюродному брату в лесу?

 На этот момент Ваня закончил второй курс университета на «отлично», а Сережа два экзамена не смог сдать, их перенесли на осень. Из-за нехватки денег Ваня попросил меня устроить на практику на завод – второй месяц работал электромонтером в цехе контрольно-измерительных приборов и автоматики. По ягоды он отпросился – ему ставят рабочие дни. Времени заниматься с Сережей у него не было. Но Сережа и не просил его об этом. Ваня постоянно, на протяжении двух лет, объяснял Сереже, что и как делать. По окончании первого семестра он сделал Сереге лабораторные работы по информатике, все работы до единой, потому что тот не понимал ничего. А ведь информатика – это основа основ их специальности, как можно ее не знать? Однако обратная реакция была оригинальной. Вместо благодарности и братских чувств, от Сережи были такие действия. Ваня с ним здоровается в коридоре университета или в электричке. Сережа почти рядом – находится через одного - двух человек. Он смотрит в Ванину сторону – мимо него и никакой реакции. Словно Вани не существует. Это Ваню сильно задевало, особенно замечания ребят, которые видели такое: «Это кто такой?». Ваню знали, как сильного, умного, самостоятельного человека, лидера – а тут так с ним обращаются. Ваня не знал, что отвечать. С другой стороны, парни никак не могли понять, что у Вани может быть такой брат – и по отношению к нему, но главное,  по учебе и в общении с людьми – его антипод. Я говорил сыну, что надо терпеливо к такому относиться, мол, люди родные, но своеобразные, у них заторможенная реакция – это как болезнь. Я сам не мог такого воспринимать, но надо было Ване сопереживать, чтобы он выдерживал подобное пренебрежение. Теперь-то я знаю точно, что это было явное пренебрежение, неуважение со стороны Сереги – никакой заторможенности психики. Всё они понимали и понимают, вместе с Ромой, но воспитаны были так, чтобы получать, не давая взамен ничего. Даже слова благодарности от них не получишь, тем более, какого-либо действия. Это халявщина, понятие, воспитанное матерью. Это не издержки, а прямое следствие семейного воспитания.

Огромный вопрос: откуда и почему? И отец, мой родной брат, и мать их, оба – работящие люди, своим трудом добывавшие хлеб насущный. Вначале, по молодости, я искренне пытался помочь Валентине, которая никак не могла запомнить дни рождения наших родных. Она ссылалась на плохую память – я ей предоставил в письменном виде. Все равно никакой реакции от них не было в дни рождения родственников нашей стороны. Свою-то родню она всегда привечала и, разумеется, все помнила. Хотя зря я к ней вообще обращался – это все-таки дело брата, он должен помнить о своих родных – по крови. Если мы приходили к ним в гости, то Валентина впоследствии год-два могла напоминать, как она угощала нас, какими пирожками, что подарила (хотя подарков я не помню). Из наших посещений запомнилось только то, что мне приходилось говорить Ване, чтобы аккуратно брал съестное со стола – потом Валентина со смешками делала прозрачные намеки на Ванино питание. Мы не были голодными, но если стол накрыт, то надо питаться – так считал Ваня. Сын был без комплексов. Он правильно считал. Однако потом он вообще перестал есть у них – понимание перешло в рефлекс и отсутствие аппетита. Одновременно она жаловалась, как у них плохо с деньгами, продуктами, жить невозможно. На столе были окорочка, которых мы в то время не могли себе позволить, разносолы, квартира большая, ухоженная, делается постоянный ремонт, который мы себе тоже не могли позволить из-за отсутствия средств, была еще одна квартира, в которой жила ее дочь, строился и был построен большой дом в соседнем селе. Мы, конечно, сочувствовали, понимая проблемы в материальном положении, но, из-за наивности, не осознавая, отчего нам жалуются. А жаловалась она только из-за того, что бы мы, не дай бог, что-нибудь не попросили. Знали они прекрасно наше материальное состояние. Но если с нас взять нечего, то хотя бы уберечь свое! То есть, заранее предупредить наши возможные просьбы – вот причина ее жалоб, словно мы - слепые котята и ничего не видим. Разумеется, она судила о других по себе – это нормально с точки зрения психологии. Но мы с женой были другими людьми – никогда ни у кого не просили ни в долг ни, тем более, навсегда. Это было исключено. Поэтому нам было не понять разговоры Валентины.

 Кое-что понимаешь с годами. Однако такие встречи, в которых было предопределено заранее поведение хозяев, становились все реже, пока не прекратились совсем. Говорить об одной Валентине нельзя. Никаких конфронтаций с братом у нас не было, если не считать ранних споров на тему медицины или сторон света, когда мы находились в лесу. Делить нам тоже было нечего. Единственную обиду заметил я у него, когда отец, уезжая на родину, оставил мне топор и ручную пилу – две самые ценные вещи. Отец имел в виду и так мне и сказал, что старший его сын плотник, у него все есть. Эти вещи я берегу, они мне служат до сих пор, и будут служить до моего конца. Однако все мои разговоры, утверждения на любые темы воспринимались братом иронично и никогда, ни разу он не принял мои слова, как воспринимает их обычный собеседник – на веру. Всегда последнее слово оставалось за ним. Так как я умел делать выводы, то смысла в общении просто не находил – не было для этого общих точек. Когда с одной стороны нет уважения, почему вторая сторона должна идти навстречу к ней, зная, что получит в ответ унижение? В этом нет ни логики ни смысла. Без такого общения жить спокойней – хватает и семейных и личных проблем.

О простоте.
 В молодости нюансы поведения других людей воспринимаются легко. Характер Валентины был стабилен, предсказуем, так как были, случались в нашей жизни весомые ситуации, невольно вскрывавшие ее внутренние мотивы, скрытые за приветливой улыбкой при встречах-проводах. Так как я был коммуникабельным человеком всегда, то был в хороших отношениях с ее отцом, ныне покойным Николаем Антоновичем. Это было начало 90-х годов прошлого века, у меня был мотоцикл «Днепр». Часто летом заезжал к ним в село со всей семьей, двое детей помещались в расширенную мной люльку. Мы делали экскурсии вдоль Иркута. Третья дочь еще не родилась. Брат строил дом по соседству с родителями жены. Николай Антонович был простым человеком, работал электриком и сварщиком в совхозе, пользовался там уважением. Он посодействовал, несмотря на то, что уже вышел на пенсию, чтобы мне на лето выделили участок под картошку. Урожай получился отменный, огромные картофелины, да еще выросли большие тыквы – помню, как мы с Ваней тянули эти плети. Ванек всегда был первым помощником, хотя тогда основную работу мы еще делали с матерью. Надо ли говорить, что для русской семьи картошка всегда была основным питанием? Я обратился к Николаю Антоновичу с просьбой сделать такой же участок на следующий год. Он согласился, сказав, что договорится. Однако через некоторое время стало известно, что участка нам не будет. Когда я спросил Николая Антоновича, тот ответил: «Я не понимаю Валю». Дочь просто ему запретила содействовать об участке для нас. Отец ее всегда жил по принципу: попросили – помог. У Валентины уже были другие принципы. Мать ее, Мария Степановна, такая же крестьянка, полуграмотная, всю жизнь в земле и «назьме», как она говорила о навозе, не могла бы додуматься до такого отказа. Жили они до самой смерти бесхитростной жизнью. Дочь у них была одна, остальные – сыновья. У меня нет цели вскрывать истоки человеческих характеров, одно ясно: Валентина думала о своей семье, в которой трое детей, а от нас, где тоже трое детишек на лавках, навару для них никакого. Все просто. Смысла нет помогать нам. Если я и делал для них, как для всех родных, фотографии, то это для нее была такая чепуха, мелочь, что и говорить не стоило – их же кушать не будешь.

С Ромой был такой памятный случай. Он учился в лицее. Надо сказать, он первый проторил дорогу туда – своим трудолюбием. Что интересно, стоит заговорить на эту тему, как одно событие тянет за собой другое. Всё это – невеселые, больные воспоминания, которые затушевались, как и другие тяжелые моменты в жизни. Прошло, и бог с ним! Но сейчас я пытаюсь установить, было ли происшествие с Ромой в последнем моем путешествии в лес случайностью или же это та закономерность, переводящая его в разряд людей, от которых надо держаться подальше, потому что быть рядом опасно, даже смертельно опасно. Рома очень гордился тем, что стал лицеистом. Тогда я часто его встречал в городе, и он весело рассказывал о своих пятерках по физике. Однажды он пришел к нам домой и попросил книг по литературе. Если я беру  у кого-либо что-то, то я только и думаю о том, как сберечь эту вещь и отдать вовремя. Чужая вещь вдвойне ценней – таков был мой принцип. Как говорят, точность – вежливость королей. Библиотека, которая имеется у нас, собрана мной за десятки лет. Книги я покупал на большом пространстве Советского Союза. Есть книги, купленные в Тбилиси, Риге и Таллинне, есть, купленные в Петропавловске-Камчатском и Владивостоке. Я уж не говорю о столице или Саратове, городе, где провел студенческие годы, Иркутске, где начал работать. В основном, приобретал классику, которая пригодится и мне и моим будущим детям. Роме, как раз, нужна была классика. Какой может быть отказ родному человеку? Если надо – бери. Рома выбрал большую стопку – я даже не ожидал. Все это прочтешь? Да, конечно. Просто возникла мысль: записать, какие книги берет Рома. Дело не в доверии, а в том, что книги любят учет. В своей библиотеке я пытался создать карточный учет книг – до сих пор встречаются карточки с почерком сестры. Она тоже мне помогала, будучи в душе и библиофилом и библиотекарем. Спрашиваю Рому: надолго ли, за полгода осилишь? Да, только на этот учебный год. Потом Рома обещал вернуть. Он оказался единственным читателем со стороны – что его учитывать? Так я подумал, глядя в ясные глаза племянника. Тут тоже самое: родной человек – значит, такой же, как и я. Даже количество книг не стал считать. Свой человек: сказал – вернет.

Прошло время. Наступила пора Ване читать классику. Я стал искать одну-другую книгу, их нет. Изменений в перечне литературы еще не было. Странно было, что нет именно необходимой литературы, которая точно была. Ваня еще не поступал в лицей, учился в седьмом-восьмом классе шестой школы. И тогда я вспомнил, что Рома года два назад взял много книг, но, кажется, не возвращал. Стал звонить им. Рома уже поступил в университет. Вопрос о книгах вызвал там легкое удивление. Поехал к родственникам. Стал перебирать книги в книжном шкафу – таковой у них был один. Все свои книги я узнал, но стопка собралась значительно тоще той, Роминой. Главное, что он, оказывается, взял том из 18-томного собрания сочинений Чехова. Так он и пропал навсегда. Для любителя литературы это означает, что уничтожено все собрание сочинений. Отдаешь руками – забираешь ногами. До последнего времени случались моменты, что ищешь книгу, зная, что покупал, помнишь ее историю, где покупал, уверен, что была, потом бросаешь это дело - пропала. Буквально на днях искал младшей дочери, говорю домашним: «Помню вид, из серии «Классики и современники» - должна лежать только здесь». Потом догадываюсь, где она может быть. Читатель был один – Рома. Необходимую книгу теперь берет мать в библиотеке своей школы или я нахожу в Интернете, где можно найти все. Разумеется, никакого «спасибо» или обычного «извини» - никаких подобных звуков я не слышал ни от Ромы ни от моего брата, его отца. Ошибаюсь, были звуки. Позвонил через день после моего визита Валера, брат. Спрашивал, не взял ли я у них книгу Телятьева (иркутский специалист) о травах. У меня своих книг этого автора две, зачем мне еще? Брат положил трубку с недовольным голосом. Надо отдать должное, через несколько дней он перезвонил, сказав, что книга нашлась. Тогда он еще иногда звонил. Есть такое выражение, а надо сказать, что народ не случайно их придумал: простота хуже воровства. Предыдущий сюжет можно было назвать именно так. Однако кому хуже-то?

Халявщина.
 Создается впечатление, что подобные факты нашей истории никому не нужны, особенно простяковской родне. Понятно, что наши родители, создавшие семью накануне страшной войны, прошедшие войну, родившие пятерых детей, не хотели бы слышать о разногласиях между детьми. Одна, старшая дочь Тая, умерла в 1941 году, вскоре после рождения, простыв по дороге в эвакуацию. Отец умер несколько лет назад. Мать знает, что сыновья общаются мало, и наставляет каждого, когда они по очереди навещают ее, чтобы не забывали друг о друге. Давайте порассуждаем самую малость. Родня или не родня, это не важно. Важно, что не может быть между людьми односторонних отношений. Почему мы даем, абсолютно бескорыстно, с любовью, безо всяких условий и контроля, своё, а нам наше, нажитое с годами имущество, просто не отдают, фактически присваивают люди, которых мы считаем родными. Не имеет значения, что для них книги – просто мелочевка, о которой говорить не стоит. На самом деле, это не так, ведь всполохнулся брат о книге Телятьева (кстати, которую я ему когда-то подарил – вряд ли он об этом помнит). Помнили они, прекрасно помнили о том, что взяты наши книги, но не отдавали! Вот в чем дело. Знали они все, что Рома взял у нас книги – никакой реакции не было, хотя мы общались и встречались. Ни звука. Есть этому определение? Оказывается, есть, и это слово бытует у них в семье очень давно.
Это слово мы с Ваней услышали, находясь как-то у них, кажется, по поводу покупки Роме компьютера. Для нас оно было ново, хотя значение его было понятно – русский язык мы знаем. Ново оно звучало, по-особенному, так как Серега и Рома смеялись, повторяя его, словно это было нечто волнующе-сладостное, перекидывались им, как мячиком: «Халява!». Чувствовалось, что здесь это слово культивировалось, его здесь ценили, оно имело значение. В нашей семье такого понятия не существовало, потому что мы прививали детям другое отношение к подаркам, особенно непрошенным: «Бесплатный сыр». Мы знали, что за все надо платить, вернее, расплачиваться. Нам это слово было чуждым, Рома и Сережа смеялись искренне, это слово олицетворяло для них что-то неведомое нам, но близкое им. Мы только переглядывались с Ваней, хотя Ваня всегда любил юмор и шутки. Общего веселья я не помню. Потом от Ромы проскальзывало это слово, но мы только посмеемся, сидя у костра, да и переведем на другую тему. Из песни слов не выкинешь. То, что было, заново не повторишь, потому что действующие лица исчезают, вот в чем причина.

Бывали у нас общие поездки семьями. Дети одновременно бывали в лагере «Орленок» возле селения Моты. Мы приезжали или на автобусе или на своей машине, а брат на мотоцикле. Потом собирались на берегу Иркута с детьми. Было нам весело, мы бегали, прыгали, бродили босиком в воде, развлекались, как могли, вместе обедали. Откуда и почему взялись у нас совместные поездки в лес? Разумеется, с братом, еще холостым, мы постоянно ездили в лес. Русский человек редко попадает в лес для развлечения, но сама поездка, имевшая заготовительную цель, становится развлечением, отдыхом. Одновременно мы посещали туристические места, например, бывали на скальнике Старуха, с которого видно всю южную часть чаши Байкала.
Когда у меня появилась семья, пришлось вначале продолжать одиночные походы в лес, что было моим любимым занятием. Ванюша и Танюша научились ходить. Этого было достаточно, чтобы в лесу бывать всей семьей. За Старухой у нас с Бархатовым был балаган, куда мы с детишками неоднократно ходили пешком от станции Орленок, а это не меньше 13 километров! Потом появился мотоцикл, дальше – машина. Проще стало добираться до ягодных и просто интересных мест – порой выезжали просто на экскурсию.

Однажды в начале июля мы с Ваней собрались по жимолость за Большой Луг. С Престяковыми были тогда более короткие отношения, поэтому с нами поехали Рома и Сережа. Как-то с зятем - Колей - мы ездили в ту сторону на «Муравье», трехколесном мотороллере советского производства. Но заехали в Большелугский заказник Байкальского заповедника, с трудностями вытаскивая мотороллер из луж, чуть ли не пояс в воде. Это было начало сентября, поэтому брусничные места оказались обобранными, а сама поездка как ознакомительная, туристическая, запомнилась до сих пор. Мы проезжали мост через верховья Половинки, впадающей в Байкал недалеко от станции Маритуй, где в годы войны служил отец в подразделении, охраняющем Кругобайкальскую дорогу. Поэтому родилась мысль пройти речку до Байкала, но это так и осталось мечтой, такой же, как у Коли была мечта пройти Кругобайкальскую железную дорогу на ручной дрезине от и до. На этот раз с парнями мы доехали до плаката, предупреждающего о начале заповедника, и повернули направо по дороге, ведущей к горкам с жимолостью. Ваня сидел рядом со мной, как штурман, предупреждая об опасностях на дороге. Доехав до нужной тропы, мы разбили палатку.

 Место было мне известно – не набрав ягоды в заказнике, заезжали сюда с Колей на обратном пути, исследуя местность. Поднявшись по тропе в гору, нужно было дойти до геофизической просеки север-юг, тогда еще хорошо заметной. Вдоль нее продолжалась тропа мимо скальника Старуха, остававшегося справа, а слева находились зимовье дзюдоистов и, если спуститься вниз, наш балаган с Бархатовым, впоследствии сгоревший вместе с лесом. Горку мы исследовали с Колей, а потом бывали с Ваней, заходя с обратной стороны – местами попадался хороший брусничник, несмотря на вырубки. С Колей мы попали на очень ягодное место после вырубки, заросшей жимолостью – небольшое, но продуктивное: ягода крупная, спелая, на солнце виделась черной. Интересно, что с Ваней я не смог вновь попасть на это место, как тщательно мы ни искали, хотя казалось, что оно находится метрах в ста от просеки. Этим коварен лес: расстояние измеряется не количеством шагов, тем более, не метров, а субъективным ощущением, что добраться можно за четверть часа. На самом деле, период зависит от физической подготовки таежника, от наличия зарослей, от косвенных примет – все это со временем меняется. Шел я быстро, Коля поспевал за мной, и в какой-то момент я не придержал ветку, которая, оттянувшись, хлестнула Колю по глазу. Во-первых, я не ожидал, что Коля находится так близко. Во-вторых, надо идущему вслед быть всегда настороже: я, к примеру, всегда держу одну руку поднятой вверх. Опасности в лесу возникают там, где меньше всего ожидаешь. Коля долго ругался. Помню эту полянку. Ветка оттянулась на значительное расстояние. Думаю, он прав. Так как он водитель, то надо быть вдвойне осторожным и предупреждать опасности.
Все в этом мире повторяется. С ребятами я проходил и здесь, дошли до тропы, ведущей от просеки к станции Орленок – все здесь поросло жимолостью. Княженика еще цвела, но Ваня находил уже и спелые ягоды – на горке спеет быстрее. Бархатов в этих местах собирал по ведру княженики. Этот год был неудачный – ягод жимолости было немного. На обратном пути - недалеко от места, где пострадал Колин глаз - со мной случилась похожая история. В лесу я предпочитаю ходить в очках – лучше увидеть дальнюю ягодку. Одновременно считал, что очки защищают глаза от мошки и веток. Наше мнение, наша логика и жизнь иногда расходятся в ответе. Мошк;, мелкое зловредное насекомое, предпочитает потаенные уголки, где можно спрятаться: нос, глаза, уши, складки за ушами. Ударение в слове мошка – на последнем слоге. Оказалось, что за очками ей вообще вольготно живется. А вот, чтобы выкурить ее, надо очки снимать, вытирать пот, вытаскивать мошку из глаза, если не успел вовремя. В более молодые годы я имел другое мнение. Возможно, ходил быстрее, был более активен, и мошка меньше меня трогала.

 Однако один раз может случиться исключение. Я сошел с тропы, чтобы взять ягодку с куста жимолости. На вспотевшем носу очки немного сползли вниз. В появившийся просвет залезла ветка и, хотя я заметил ее, попала мне концом в глаз. Глаз был широко открыт. Я сделал защитное движение, но, видимо, неправильно, да и предсказать траекторию ветки нельзя никакой формулой. Главное, что конец оказался не мягким, как в случае с Колей, а крепким и острым. Глаз оказался сильно поранен. Показал сыну. Ваня увидел красно-белую полосу по яблоку глаза. Глаз жгло. Придя в лагерь, я забинтовал глаз. Открывать его было нельзя. Он болел и слезился. Весь обратный путь домой я ехал за рулем машины без очков и с одним глазом. Рядом был надежный штурман - сын. Кстати, вылечил глаз я самостоятельно, в основном, настойкой календулы. Мой метод сомнителен, однако именно так я всегда лечил своих детей при глазных заболеваниях. Ватку намочить в спиртовой настойке календулы, отжать, наложить на закрытое веко, сверху прикрыть полотенцем и прижать. Глаз будет разогреваться от спирта, а календула эффективнее воздействовать. Разумеется, открыть глаз нельзя – на воздухе пары спирта могут ожечь слизистую оболочку. Это я делаю на ночь. Ночью человек засыпает, компресс упадет с закрытых глаз – лучше сразу делать на оба глаза, а утром болезнь отступает. В тяжелых случаях, как травма, надо несколько раз повторить.

У нас с собой была видеокамера, поэтому некоторые моменты этого приключения остались в фильме. Из спортивного пистолета «Вальтер» стреляли по очереди по бутылке. Снимали с себя клещей. Рома раскладывал темный свитер на красный капот «Нивы» и вытаскивал клещей из шерсти. В среднем, каждый снял с себя по 70 клещей. Было весело и дружно.. Племянников я забирал из квартиры в микрорайоне, а увозил в Баклаши, соседнюю с городом деревню, несмотря на состояние здоровья или машины, всегда державшейся на честном слове. В предпоследнюю поездку Рому на обратном пути повез в квартиру, но он категорически заявил, что нужно в Баклаши. Почему-то вовремя он не сказал этого, а я мог ехать коротко через Чистые Ключи на Введенщину, потом в Баклаши – напрямую. Пришлось делать крюк 10 километров. Когда я нахожусь пассажиром в чьей-то машине, то обязательно согласую маршрут, чтобы водитель мог принимать решение. В тот момент горела желтая лампочка, показывавшая, что бензин на исходе, денег на бензин тоже не было. Машина прошла «подводные» испытания дважды – у речки Куйтун, залившей дорогу на протяжении 200 метров, и возле парома, когда пьяный паромщик заставил объезжать заглохшую в воде «девятку» и я попал в яму. Заехали-то мы хорошо, но все четыре дня, что мы там находились, шел дождь. На пониженной скорости бензин тратится в полтора раза больше.  «Нива» выдержала испытания, у меня только долго дрожали ноги от нервного стресса. Хорошо, что вообще попали в город! Однако, поколебавшись, завез Рому к дому в Баклашах – бензина все же хватило. Подобные недопустимые эксперименты я делал еще с мотоциклом, потом ходил за бензином по гаражным кооперативам с бутылкой – по добрым людям. Зато в последнюю поездку заранее спросил Рому, куда везти – повез по прямой дороге в Баклаши. Но я уже знал, что поездка – последняя.

Все эти требования племянника я относил только к его качествам характера. В детстве у него выявили неладное с головой – вроде как пустоты были, заполненные жидкостью. Отсюда – головные боли, плохое усвоение материала в учебе. Я всегда это учитывал. И Рома и Сережа были послушными, домашними детьми. Рома во всем помогал отцу, вырастал физически крепким. Но характер сказывался. В школе к нему приставали пацаны, дрались. Рома не мог дать отпор. Помню, как давал ему совет стать сильнее, тогда никто не пристанет. Не думаю, что подействовало именно мое влияние. В Баклашах у них был поставлен турник, на котором Рома крутился, как гимнаст. Вдоль Иркута он регулярно бегал «десятку». Для меня это было особенно интересно отметить, так как всегда считал, что бег – универсальное средство поддержания здоровья. Таким его я увидел, когда он стал студентом. Двухметровый здоровяк, веселый, довольный, уверенный в себе. Только трудолюбием, старанием пробил себе дорогу в вуз. Однако друзей у него не было, так как понятие «коммуникабельность» придумано было не для него. Разумеется, когда он вырос да накачал мышцы, никто к нему не приставал. Человек поставил цель – выучиться в вузе, добился этого сам. Времена были такие, когда еще не было засилья коммерческого обучения. Что можно сказать? Только одно – молодец!

О характере.
Мне не надо было ставить своим детям Рому, как пример. Ваня любил учиться, любил быть первым, был творческой натурой, все постигал сам, но не чурался ничьей помощи. В отличие от Ромы он легко заводил друзей, так как был общительным, юмор из него выплескивался. С одной стороны, ребята это любили, с другой – Ваня задевал наглых, считавших себя «крутыми» парней, отсюда бывали сходные проблемы. Как-то сын оказался в больнице – мне пришлось, не дождавшись его из школы, искать через милицию. Его толкнули на лестнице, возможно, главный забияка Прапорщиков, но Ваня этого не видел – скатившись по лестнице, повредил ногу. Ваня любил заниматься легкой атлетикой, особенно прыгать в длину и бегать. Бегал и со мной по поселку, пока его не покусала собака. Развивая силу, начал ходить в спортивный клуб – занимал по армрестлингу третье место в городе. В университете начал заниматься рукопашным боем, уже после того, как разогнал молодежную банду, грабившую студентов. Случилось так, что банда в этот же день, утром, ограбила Серегу, а Ваня после учебы по пути на электричку прибил их главаря так, что тот оказался в реанимации. Как говорится, нарочно не придумаешь. В нашем городе тоже лезли и к Ване и Сереже. Ваня выходил из учебного центра, где вел занятия по информатике, как на него напали трое. Откинув кожаную папку с бумагами, которую заработал на олимпиаде в Москве, Ваня стал так активно отбиваться, что подоспевший мужик решил вначале, что он – нападавший. В конце концов, все разрешилось: обидчики разбежались. С Серегой получилось в нашем городе иначе. Его преследовали до дома, а бегал он всегда быстро, хотя Ваня говорил, что в университете стал Серега бегать хуже него – не занимался физическим здоровьем. Квартира у них на первом этаже. Дома, видимо, никого не было. Серега забежал на второй этаж своего подъезда. Там его догнали преследователи, жестоко избили и все отобрали. Отпора он не смог дать. Правда, нападавших потом вычислили и судили.

Когда Ваня разогнал банду в Иркутске, он в тот же день сказал мне, что эти же бандиты ограбили Сережу утром. Морально Ваня был готов к встрече с ними, готов отомстить за брата. Это было на первом курсе, когда Серега еще не проявил явного пренебрежения Ваней. Но это сыграло важную роль в Ваниной победе. Банда состояла из шести человек. Скоротечность боя – Ваня бился с главарем, а других отпугивал окровавленными руками – случилась из-за электрички, на которую Ваня боялся опоздать. Юмор в Ваниных ситуациях присутствовал всегда. Когда он стал уходить на электричку, к лежавшему бандиту подбежал другой, тогда еще незнакомый парень, и стал с лежащего снимать куртку. Снял и побежал вслед за Ваней на электричку. Кличка у этого шелеховца была Примат. С тех пор «крутые» не раз предлагали Ване участвовать в подобном разбое – естественно, Ваня отказывался. Так сын говорил мне. Однако в среде «приматов» Ваню уважали, как сильного и боевого парня. Потом к Ване ходили студенты с других факультетов – посмотреть на человека, который один разогнал банду, грабившую всех. Один был с геологического факультета, парень двухметрового роста, пострадавший от банды, смотрел на Ваню сверху вниз и недоумевал, как тот мог с ними справиться? Банда прекратила существование, так как основу обычно являет собой главарь, а остальные - шакалы. Главарь попал в больницу и стал недееспособным. Нет главаря – нет и этой занозы.

В России право на независимость часто приходится доказывать силой, в том числе кулаками. Когда Ваня попал в Москву на научную конференцию, еще лицеистом, то первая же встреча с москвичами на проспекте Комарова вылилась в бой с двумя местными мужиками, пытавшимися забрать у него вещи. Вещей-то было: сумка, планшет с документами и тубус с чертежами. Кстати, очень кстати, сделал я ему в дорогу книжку-подшивку из журнальных вырезок по боевому самбо. В сарае валялись журналы «Советская милиция», откуда и был собран материал. Где эта книжка сейчас, неизвестно. В самолете Ваня не спал, а изучал приемы самозащиты. Один из приемов был – вывернуть кисть противника на перелом. Другой – удар ногой под колено противника. Изученный материал не пропал даром. Москвичи ретировались с возгласами: «Сумасшедший какой-то!», вещи остались целы, хотя и валялись рядом с полем боя. Приемы приемами, но главное в схватках - наличие бойцовского характера, желание отстаивать свое достоинство. Ведь трус, зная лучшие приемы, останется трусом, спасует в критической ситуации. Года через два уже рядом с родным домом на него напали в темноте двое, пытаясь выхватить сумку. В сумке были вещи для физкультуры – шел с занятий. Одному он сразу выбил ногу, а второго молотил до крови, пока тот, с выбитой ногой, не крикнул сзади: «Скажи ему, что мы из милиции!». Видимо, Ваня бил да приговаривал: «Бандиты, щас я вас!». Он мне сказал через несколько минут, что хотел притащить их домой, к папе, чтобы позвонить в милицию и сдать, как положено. Пришлось оттащить этого на свет, горевший по ночам у соседа-китайца, где бандит показал удостоверение. Сын отпустил их, и они, обнявшись и прихрамывая, отправились восвояси. Ваня тоже отбежал в переулок и следил за ними, чтобы не знали, из какого он дома. Так милиция, якобы, искала воров цветного металла. На самом деле, неизвестно, что они хотели, но приемы у них были явно бандитские. Отбой они получили достойный.
Таким образом, помощь от Ваниного присутствия рядом с Серегой была для него значительной – уже в самом присутствии. Серегу другие не могли обижать, зная, что Ваня его брат и может заступиться. По их специальности было две группы, учились они в разных группах, но на лекциях бывали вместе. Ваня объяснял Сереге, как надо себя вести. Ваня изучал психологию – для себя, не как учебный предмет, всегда учитывал, какие глаза у человека, другие приметы. Соответственно знал, как с ними обращаться. Ваня был старше Сереги на 3,5 месяца, но по поведению был сложившимся взрослым человеком. Мне только жаловался, что у него вид молодой, поэтому все пристают. Все – имеются в виду подонки. Надо сказать, что когда Вани уже не стало, я бывал в Иркутске и часто встречал картину: какие-то хлюсты, лица моложе тридцати лет, приставали к более молодым, явно незнакомым, парням. Видимо, такой город. Кроме этого, по учебе именно Ваня наставлял Серегу и помогал ему. Если Серега обращался к кому-то еще, то с него брали деньги. Ваня помогал абсолютно бескорыстно, а от Сереги при жизни не дождался даже простого спасибо. Получал только пощечины в виде неуважительного отношения и пренебрежения на людях.

И вот за все это Рома в лесу устроил Ване допрос с пристрастием: почему, мол, он не помогал Сереге? Более того, он не спрашивал, а укорял, причем, явно нагло, как я теперь не сомневаюсь. «Мол, из-за тебя Серега теперь может вылететь из университета». Даже если слова «из-за тебя» не было – совершенно неважно, потому что обвинение звучало только в один адрес – Вани. Он во всем виноват. Разумеется, такое поведение иначе, чем бредом не назовешь. В другом случае, если бы кто-то кого-то обвинял, то Ваня посмеялся бы и сказал любимое слово: «Бредик! Это – бредик!». Да еще попрыгал бы по кухне. Побил бы Танюше ладонь. Это самый настоящий бред – поведение Ромы, полное отсутствие здравого смысла. Да, он защищает своего брата, это факт. Понятно. Но от кого и перед кем? От Вани? Серегу надо было защищать от его же невежества и лени – над этим надо было работать брату Роме, и не в лесу, делая злые замечания невинному человеку, двоюродному брату, а постоянно дома, где он был свидетелем круглосуточных игр Сереги на компьютере. Ваня недоумевал, рассказывая, как Серега в университете или в электричке только и может говорить о компьютерных играх. Компьютер у него ассоциировался с понятием «игра». В голове у него была мешанина из игр, названий, имен, героев, хотя должны были фигурировать компьютерные понятия совсем иного рода, которые давались на лекциях и лабораторных работах. Ваня с первого же учебного дня в сентябре начинал заниматься учебой – своим делом. Пока не сделает задания, не выйдет из своей комнаты – компьютерной. Если его тронешь, он ответит только одно: «Я занят!». И занят он будет, сидя за компьютером, не игрой, а делом – учебным процессом. Если он занимался игрой «Контрстрайк», то это было его делом, так как была создана команда, он был капитаном, ведущим, он отстаивал интересы факультатива. Поэтому он иногда тренировался дома в эту игру, но в ущерб учебе это никогда не шло, только для разгрузки, для смены деятельности или в свободное время. Если он лабораторные работы сдавал за месяц-полтора до сессии, если сессии закрывал на пятерки, то понятно, что не в игры он играл за компьютером. Практически все задания – по любым предметам – надо было выполнять на компьютере. Даже военка и та у него вся имеется до сих пор в электронном виде, в том числе шпоры.

Только что посмотрел свой фильм. Раньше я много снимал на большую, считавшуюся полупрофессиональной, видеокамеру «Хитачи». Мы с детьми были у Престяковых 12 июня 1999 года, когда Ваня и Серега закончили седьмой класс, а Рома поступил на физический факультет университета. Конечно же, я не мог помнить этого разговора. Приезжали мы просто снять фильм – для отправки моим родителям в Волгоградскую область. Для детей это была экскурсия в село. Ясный летний день. Родители Валентины еще были живы. Николай Антонович плохо говорил после инсульта, поэтому молча похаживал рядом. Все у них было замечательно: новый дом, банька, бетонная дорожка к крыльцу, большой огород с посадками: облепихой, смородиной, зеленеющими грядками, парниками и теплицей. Я был с камерой, поэтому спрашивал. Спросил Серегу, как закончил год. Тот говорит, что все четверки, кроме четырех. Чего четырех, пятерок? Серега мнется, не говорит. Валентина сама добавляет, что – троек. Да он у нас – троечник, мы его готовим в ГПТУ, так говорит она, посмеиваясь. А пятерки есть? Есть, отвечает Серега, по музыке. А Ваня как закончил? Пять четверок, говорит Ваня. Остальные – что у тебя? Ваня посмеивается – не отвечает. Остальные, разумеется, пятерки – в два раза больше четверок. Тут же был разговор между взрослыми. Говорю, что Ваня попал в такой класс, что поневоле приходится обращаться к маме – писать вместе сочинение, если маме некогда, то тогда – к папе.

Валентина: - А нам некогда Серьгой заниматься, постоянно работаем. У нас нет денег двоих учить (кивает в сторону Ромы). А этот пять лет обучится, будет на бирже труда стоять. (Рома учился на первом курсе университета).
Рома: - Не буду стоять – работать пойду.
Я: - Радиозавод станет тогда коммерческим предприятием – работа будет.
Валентина: - А Серьга всегда работу найдет. Вон, сварщиком обучится. Мы только в ГПТУ пойдем. Сварщиков везде принимают. Денис обучился, сразу работу нашел.
Мария Степановна: - Говорят, на ИркАЗ поступить – нужно десять тысяч платить. За два месяца отработают.
Валентина: - Десять тысяч платить – на хрена он нужен, ИркАЗ. Это надо денежному мужику быть. Веры муж, сделал операцию на одной ноге, комиссию не прошел, собирались отчислять, теперь на второй ноге делает операцию.
Я: - Ну как, Рома, тебе машина такая?
Рома: - Нормально, лучше, чем мотоцикл.
Перевел видеокамеру на машину. Рассказываю, как вчера посадил пять ребятишек, своих и соседских, ездил за поселок, привез несколько мешков торфа. Маленькая Настенька с улыбкой выглядывает из-за сидений. Танюша тоже рядом.

Разумеется, понятно было нам с Ваней, что Серега сам не хочет или не может учиться, но надо было слушать Ваню сразу. Ваня сказал Сереге, что тот сможет учиться на этом факультете по другой специальности – сварочное производство. Там учатся на коммерческой основе троечники. Будет диплом, что ему и нужно. Сварка – дело нехитрое, когда есть диплом. Работу-то будут выполнять сварщики. Нет, Сереге нужно было учиться здесь, рядом с Ваней. Ваня сказал ему вовремя: окончив первый курс, студент вправе перейти на другую специальность. На первом курсе – много общих предметов. Но реагировал двоюродный брат на Ванины объяснения однозначно: абсолютно не реагировал. Ваня не зря пародировал такое действие людей, говоря слово «втупака» и делая лицо первобытного человека, выпячивая вперед нижнюю челюсть.
Не смог я об этом написать сразу, потому что разногласия, недомолвки между людьми, когда они живы, когда впереди еще, как кажется, вся жизнь, оцениваются как незначительные недоразумения, которых можно в дальнейшем избежать, ведь опыт приобретен. Так мы и решили с Ваней, я твердо ему пообещал: с Ромой в лес никогда не ездить. Подразумевали мы, разумеется, нашу «Ниву», которую облюбовал племянник. Одно только захотелось мне: написать рассказ с недвусмысленным названием «Халява». Некрасивое название, но что поделаешь? Название должно отражать суть явления. Жили мы всегда скромно, но халявщина, как нечто нечестное, недостойное человека, было для нас таким же недоступным понятием, как марсианские пирамиды. За домашними заботами не добрался я до этого рассказа, хотя все было на поверхности. Это на первый взгляд кажется, что написать просто, но речь шла о взаимоотношениях с родственниками, о таком обычно говорят: выносить сор из избы. Поэтому, кроме названия, ничего у меня не вышло. Мало ли попадается разного рода плутовства в жизни, стоит ли зацикливаться на таких пустяках?

Однако случилось непоправимое: сын погиб. Все те, кто его обидел, уже не смогут исправить положение, хотя бы просто извиниться перед ним, не считая последнего «Прости!». Получилось так, что и мы с Ваней никогда больше не попали в лес на нашей красной «Ниве». В тот проклятый август вывез меня товарищ на своей белой «Ниве» в лес, на Ванино любимое место. Но в том состоянии лес пугал меня. Черника была окроплена моими слезами. Мы были во второй половине августа. Черника уже попадалась местами и, когда я не видел ягоды на кустах, то звал Ваню и мысленно просил его показать, где черника. Я шел наобум, у меня не было настроения бегать, как раньше, рыскать в поисках хорошего места, как мы делали с Ваней. И ягода попадалась, как мне казалось, после моих просьб. Товарищ включал кассеты Высоцкого, но меня душили рыдания, а водка была, как вода. Я уходил, мне нужно было побыть одному, все место стоянки было необычно усеяно грибами – вновь вспоминал сына, как он любил собирать грибы, здесь, на этом месте, как любил он собирать здесь землянику и княженику для сестер, как любил он это место.
Было несколько Иванов с нашей фамилией, но они погибали, не дожив до старости, от разных причин: старший брат отца – в ГУЛАГе, на стройках Комсомольска-на-Амуре, пятнадцатилетний - от взрыва гранаты после войны, другие тоже не от болезней, а внешних причин. Мой двадцатилетний сын погиб при странных обстоятельствах в воде, когда друг не только не спасал, хотя Ваня просил о помощи, но и не дал другому человеку спасти его. Пока сын был несколько минут в воде – вдвоем с другом, у него оказалась травма виска. Неожиданность гибели сына чуть и меня не свела в могилу.

 Прошло какое-то время, и лес вновь потянул меня к себе, потому что я выжил, а живому нужно быть на природе, общаться с ней: с небом, с деревьями, с травой, с речками и родниками. Лес всегда был для нашей семьи, а для нас с Ваней особенно, источником жизненной энергии на весь год. За день до гибели Ваня спросил меня: «Папа, мы в лес поедем?», вопрос был задан в виде просьбы, хотя он прекрасно знал, что я уезжаю на курорт. Мне нужно было задуматься над этим вопросом, но я был детерминирован поездкой, готовился к ней, да и собирался там с дочерью сделать вылазку в горы. Я вез два рюкзака, на следующий выходной собирался приехать Матонин. Машина была не подготовлена к поездке, но задним числом думаю, что можно было съездить в лес на электричке – все были бы живы. Два-три раза за лето мы обязательно бывали в лесу и на Байкале. Для этого и нужен был нам транспорт, с помощью которого мы могли забираться в самые глубинки леса. Но нашу израненную «Ниву» пришлось продать, потому что без сына мне уже не нужна была ни ягода, ни природа, была только одна мысль: удержаться в этой жизни ради дочерей.

От Источника до Источника. Ч. 2: http://www.proza.ru/2016/03/09/1611