С праздничком

     Холодное, серое небо медленно давило на застывшую землю, забитую мертвецами, полуистлевшими, забытыми, проклятыми. Немногие живые дарили цветы бабам, сальным, потным бабам, текущим, как суки, жадно расхлебянивающим рты, заглатывающим разнокалиберные члены, взрывающиеся густыми потоками осклизлой спермы. Они глотали ее, захлебываясь и кашляя, сверкая глазками, строя грандиозные планы под ритмичную музыку и гундосое бормотание черножопых ублюдочных рэперов, одним своим видом вызывающих желание устроить токсик холокост фор олл, раз правосудие не дошло до шестой части суши, заблудилось в лесах Ржечи Посполитой, убоялось нечесаных медведей, уныло и безнадежно трахающих черно-белых коров, кокетливо прикрывших косматые начесы православными платочками, обвисшие сиськи модными платьицами лошадиных моделей, ухоженные ножки туфельками манекенщиц и берцами донбасских по****ушек, увитых полосатыми ленточками, ремешками и все той же, уже засохшей спермой отважных бойцов и командиров. Столы ломились мясной пищей, деликатесами, приберегаемыми специально для светлого праздника имени Клары Цеткин, сказочным изобилием опровергая самую мысль о каком-то там кризисе и недостачах. Действительно, тут и жареные ручонки младенцев, и распятые мальчики, и сирийские беженцы, умирающие от обезвоживания в засушливых полупустынях Германии, и сам царь-батюшка, веселый, довольный и щедрый. Щедрость его простиралась на всех, любой выживший старикашка, для чего-то воевавший с немцами, мог рассчитывать на целых десять евро и ленточку к майскому траурному дню, когда все было кончено, хотя, по-правде, кончилось все тридцатого апреля, малолетний инвалид, родившийся ублюдком ( так получилось), с радостной улыбкой подыхал, напевая бессмертный гимн Михалкова и думая о Новороссии, а высокодуховные россияне медленно катились по неторопливым волнам вечного запоя, традиционного развлечения великих, великих настолько, что даже сраные ботинки, дурно смастыренные, завозились из Китая, великим было недосуг делать хоть что-то не хуже других. Они решали задачи спасения. Белой расы, всех христиан, включая коптов и друзов, лопоухого шайтана-офтальмолога, проворовавшихся ханов и гетьманов, межгалактических микробов и ленточных солитеров. Задачи были грандиозны, под стать величию, грязным сугробам, переваренным декалитрам алкоголя, новым радиоактивным могильникам и самым обычным кладбищам, не успевающим закапывать и утилизировать великий народ, никогда не живший по-человечески, не знающий, что это и как это, но гордый и самоуверенный, ведь, понимаешь, во, бля ! А " во, бля !" - это штука неосязаемая, сакральная, как Крым, мистическая, как присяга КГБ, духовная, словно генерал-майор конвойных войск и, по совместительству, митрополит архиереевич, огромадная, как руины рейхстага и заново восстановленный храм Христа Спасателя, в каракулевой папахе, с орденами и рожей явного недочеловека, настолько явного, что Гитлер катался со смеху по раскаленной сковородке тантрическо-православного ада, между Луганском и Дамбасом.
     Меня подтряхивало от простуды, температуры и любви. Теннисистки жрали колеса десятилетиями, наивные девочки. Ладно, я ширял герыч, кайфовал, кипел. А они-то травили себя, чтоб скакать и прыгать. Пиз...ц. Ништяковый кайф, однако. Впрочем, после их полудурочных дедов, выжиравших стаканюгу спирта и ломящихся на пулеметы сходящих с ума эсэсовцев, удивляться нечему. Удивляться, вообще, вредно и глупо. Какую еще мерзость не сотворили наши соотечественники ? Щас подумаю. Во, они еще не проголосовали. За " Единую Россию" и лично гражданина Путина, чтоб правили нами три тысячи лет. Ничо, наверстают. Нет предела для подвига и всенародной любви.
     Я сплюнул, закурил и с отвращением посмотрел в небо. Ворохнулась мыслишка, желание подспудное дожить до финальной точки, до самого конца, будь это вторжение пришельцев, эпидемия чумы или ядерная война. Скорее  бы. Аминь.