Роман с комсомолкой. В конце концов. окончание

«Яйца не могут танцевать с камнями!»

(Ксавье Кретьен Д”Аламбер, философ-любитель, половой харчевни «Roan», г. Брюгге, Бельгия)

2012 год
Владимир Путин избран президентом России!

Круизный лайнер "Коста Конкордия" сел на мель в Италии. 32 человека погибли.

Барак Обама переизбран на второй срок президентом США

Конфликт в Сирии перерос в гражданскую войну. Франция и США  признали «объединенную оппозицию "законным представителем сирийского народа". Это создает условия для прямой военной помощи боевикам и отстранения от власти президента Башара Асада.

Социалист Франсуа Олланд становится Президентом Франции.

Пифигист Александр Мешков в г. Казань, снимается в фильме «Сокровища ОК» в роли врача гинеколога.

В Лондоне прошли Олимпийские игры

Уитни Хьюстон скончалась в возрасте 48 лет

В Украине состоялось Евро-2012. Удмуртский коллектив "Бурановские бабушки" занял второе место.

Три безголосые девицы доселе неизвестной панк-группы Pussy Riot стали мировыми знаменитостями, после того, как устроили "панк-молебен" у алтаря храма Христа Спасителя в Москве.

По фактам махинаций в "Оборонсервисе", было возбуждено пять уголовных дел. Ущерб российской обороне превысил 4 миллиарда рублей. Главная фигурантка дела, Евгения Васильева, «мотает срок» в своей «темнице», элитной, московской квартире, и становится поп-звездой и выдающейся живопиской. После возбуждения уголовного дела постов в Минобороны лишились несколько высокопоставленных чиновников, в том числе сам министр Анатолий Сердюков. На пост главы ведомства был назначен экс-губернатор Подмосковья и экс-глава МЧС Сергей Шойгу.
Александр Мешков с удивлением и тревогой, третий раз в жизни разводится.
Страну потрясла прокатившаяся по всем России волна подростковых суицидов, а также попыток свести счеты с жизнью.


Слово "Крымск" стал синонимом слова "трагедия" — регион пережил два разрушительных наводнения. Первое случилось 6-7 июля и затронуло Геленджик, Новороссийск и Крымск, став причиной гибели 168 человек. В ночь на 22 августа в районе Туапсе во время ливня вышла из берегов река Нечепсухо, подтопив курортный поселок Новомихайловский — здесь погибли четыре человека.

Президент России Владимир Путин на мотодельтаплане показал выращенным в питомнике краснокнижным журавлям-стерхам маршрут перелета на зимовку. Находясь за штурвалом мотодельтаплана, который птицы принимают за своего вожака, Путин совершил три полета — первый ознакомительный, а два других с птицами.   


Марсоход Rover Curiosity совершил успешную посадку на Марс.
Чемпион мира, самбиста Расул Мирзаев, убивает ударом кулака 19-летнего москвича Ивана Агафонова. Приговор Мирзаеву - два года ограничения свободы, которые он, к тому времени, отсидел в СИЗО. Приговор был назван экспертами деликатно: "удивительно мягким".

Испания получает спасительный транш от Европейского банка в размере 100 миллиардов евро

Александр Мешков получает спасительный транш от газеты «Комсомольская правда» и улетает на полуостров Юкатан (Мексика) чтобы оттуда успеть передать последний в этой эпохе репортаж о Конце Света.



МОИ ЛЮБИМЫЕ КОНЦЫ

«Как встретишь Конец Света, так его и проведешь!» (народная мудрость)

Если слегка повернуть голову, и скосить глаза, то можно увидеть ее подрагивающую в такт неведомому, неслышимому фокстроту, крепкую, мускулистую, античную ногу с накрашенными ногтями. Обладательница античной ноги лежит подо мной, поверженная кряхтящим соперником, как неживая, кряжистая, суровая, надувная кукла, с тоской и скорбью приговоренного к пожизненному сроку убийце, смотрит в стенку, часто моргая, густо насурмленными очами. Грудь ее ходит ходуном, трясется, как желе в миксере.
- Ты вообще, кончишь, когда-нибудь, наконец-то? – бормочет она раздраженно, - Как же ты мне надоел!
- Когда-нибудь… все кончается, - пыхтя и отдуваясь, с философской неопределенностью Канта отвечаю я, - Как и все, что когда-то начиналось…. Как и жизнь… .
Да! И Жизни земной скоро придет конец, финиш, оргазм, последняя вулканическая эякуляция. «Конец света!!!» - слышится со всех сторон. Бабки на базаре воют, кричат, по «ящику» прорицатели, ведуны, гадалки, оракулы, предсказатели, звездочеты «каркают». Страшно становится! Правда, ведь? А простой причиной этих панических, эсхатологических настроений служит календарь майя, по которому на декабрь 2012 года приходится окончание текущего бактуна (цикла в 5125 лет) эры Пятого Солнца и начало нового бактуна. Будет ли это столкновение Земли с гигантским астероидом, или же разлом земной коры, либо это будет потоп в результате глобального потепления, а может, столкновение с планетой Нибиру или же мощная вспышка на Солнце, а может, извержение вулкана?
- Постой! Дай, я повернусь что ли… У меня уже там сухо все, как в пустыне Гоби….
Достойный географический троп. Я был однажды в пустыне Гоби. Там, в самом деле, сухо, но не так, как у тебя, плутовка.  Почитаемый мною американский провидец, ученый климатолог, Джеймс Хансен упорно делает пророческие прогнозы в отношении Конца Света, основываясь на возрастании концентрации парниковых газов в атмосфере, ведущей к глобальному потеплению. Его исследования  ясно показывают, что беспечное и алчное человечество уже давно уже основательно засрало окружающую среду, в результате чего, концентрация углекислого газа в атмосфере достигла критических показателей. Арктические и антарктические льды под воздействием вышеуказанных факторов могут исчезнуть за период не более года. И все! Делай ковчег! Опять – этот Всемирный Потоп! Задолбал уже! Лично Я дальновидно прикупил себе два надувных резиновых ковчега, длиной пять локтей каждый! Сравните:  Ноев ковчег был вызывающе велик: 140 метров длиной,  23 метра шириной и 14 метров высотой. Это размер современного танкера!
Но, смех смехом, лодка – лодкой, а календарь народов майя закончится именно 21 декабря 2012 года! Эх! Дожить бы до следующего бактуна!
- Ты, когда трезвый напоминаешь мне моего мужа. Такой же занудный, равномерный и бесконечный… От тебя, блять, бежать хочется.
- То есть, как я тебя правильно понял, мне следует напиваться перед твоим приходом?
- Когда ты пьян, ты веселый, креативный и непредсказуемый. Поешь… Танцуешь, танцор….
-  Вот, так вот? – уточняю я, и неприлично вызывающе, вихляю бедрами, словно обкуренная восточная танцовщица, в импровизированном танце. Смеется. Но невесело смеется, натужно. Через силу. Как шутке начальника. Бухнуть что ли в перерыве между раундами, чтобы понравиться? Раньше она кричала, стонала и ревела. И что этим «неверным» блудницам еще надо? Пьяный – плохо. Трезвый – скучно! Слегка поддатый – вот им что хорошо! Но я, почему-то, в силу своей конституции, чаще всего – стремительно, как спринтер, миную эту прекрасную, любимую массами, стадию. Надо переписывать конституцию.
Я с раннего детства, безо всякой философской подготовки, свято верил, и верю свято сейчас, что Конец Вселенной непременно, когда-нибудь, да и наступит. Для многих он уже наступил. Для меня он наступал уже не однажды, как День Рождения, Пасха, Первомай и Новый Год.
Конец Света преследовал меня по пятам всю мою жизнь. В стылой, морозной  Сибири, когда мне было три годика, я решил растопить печку, чтобы согреться и поджег себя. Я воспламенился словно олимпийский факел. И что, Конец?  Обломался Конец! Меня потушила сестра. Будучи уже взрослым первоклашкой, я, как-то раз, в воскресный день, загорая на пляже с матушкой, отпросился у нее посидеть рядом с реченькой, худы ноженьки помочити. Из транзисторного приемника «Атмосфера» доносилось стройное, торжественное пение русского хора про великую партию Ленина. Кругом было много праздных людей, пузатых мужиков, в закатанных трусах, мускулистых спортсменов в ярких плавках, красавиц в открытых купальниках, толстых тетенек, пережевывающих пищу. Все эти прекрасные, счастливые, советские труженики: передовики и несуны, стахановцы и тунеядцы, бюрократы и активисты, смеялись, спали, загорали, играли в волейбол и резались в «подкидного дурачка». Ничто не предвещало Конца Света. Зайдя в стремительные воды реки Воронеж по грудь, я услышал свой внутренний, уверенный, писклявый, тенорок: «Плыви!» И, оттолкнувшись ногами от песчаного дна, я – поплыл. Впервые в жизни. Но недолго. Метр всего. Стремительное течение подхватило меня и понесло на середину реки. В мгновение ока, от испуга, я открыл роток, чтобы позвать на помощь, захлебнулся и стал тонуть. Неведомая сила тянула меня ко дну. Я уже видел из под воды, словно сквозь закопченное, бутылочное стекло, призрачный, расплывчатый, смутный круг солнца, Свет, который постепенно угасал, тускнел. Ему на смену приходил Темный Конец!  Но что это? Чьи-то сильные руки подхватили меня, вознесли в Небо, вынесли на берег, и аккуратно и бережно, словно цветы, к памятнику вождю, возложили на траву. Изо рта, носа, ушей и афедрона моего истекала вонючая, зеленая вода.
- Нормально все? Живой? – обдав меня запахом пива, лука и селедки, спросил хриплый, мужской голос. Лица Спасителя я так и не увидел. Он исчез. Растворился в Бесконечном, Молвном Пространстве Вселенной. Думаю, что это был Сам Спаситель, Бог. Точно! Это был Он. Я именно таким его и представлял, эфемерным, эфирным, незримым, непостижимым, Вечным и Добрым. Я его потом часто встречал. Он мне постоянно напоминал о своем Присутствии.
Пошатываясь, Я вернулся к, укрытой полотенцем, мирно дремлющей матушке моей. Она, спящая красавица, королева пляжа, слегка приоткрыв густо накрашенные глаза, спросила участливо:
- Искупался, сына?
- Отличная вода, - с преувеличенным восторгом, ответил я.
А однажды, студенческой, зимней порою, мы с моим армейским другом, музыкантом, пианистом, хулиганом, бабником, авантюристом, Колькой Сатиным, полезли по балконам на тринадцатый этаж женского общежития, в комнату к нашим девчонкам, чтобы, по обыкновению, предаться с ними блудному пороку. Конечно, можно было и традиционным, консервативным путем нанести этот незапланированный сексуальный визит. Но привередливая вахтерша не пустила нас через проходную, всего лишь потому, что мы были неприлично, для почтенных джентльменов, пьяны, и к тому же, время было два часа ночи. И вот в районе десятого этажа, я уже истощил небогатый запас своих сил, не смог более подтянуться, и висел сосиской над Бирюлевской улицей, держась слабеющими, замерзшими руками за перила балкона. Мой друг пытался меня втащить на балкон за воротник куртки, но воротник оторвался. «Это - Конец!» мелькнуло в голове. Перед глазами промелькнули сладким видением подвижное женское, кудрявое лоно, коричневый сфинктер, клитор, перси, дрожащие ресницы…. Я был, почему-то, на удивление спокоен. «Ну, вот и все» звучали молоточком слова внутреннего голоса. «Нет, не все!» твердил Спаситель. Благодаря какой-то непостижимой, необъяснимой внешней силе Конца Света, Колька втащил меня на балкон…
- Мне больно уже, - пытается она свалить меня с себя, - Ты уже сам больше не хочешь…. И не можешь….
Завязалась небольшая, короткая схватка, в результате которой она оказалась в партере.
- Еще пять минуточек, - говорю я как-то не очень убедительно.
- А-а-а-а-а-а! Я поняла! Это ты отрабатываешь вчерашнюю неудачу?
- Помолчи, пожалуйста….
- Ты, Мешок, меня больше не заводишь….
- Ты что: «Приора», заводить тебя….
Или вот еще. Однажды, на лекции, дверь аудитории открылась и кто-то, невидимый, сказал басом: «Мешкова - в деканат!»
Я, нисколько не тревожась, вышел. Советь моя была чиста перед деканатом. Я был плакатным активистом: членом бюро комсомола курса, редактором стенгазеты, членом бюро профкома факультета журналистики и просто – активным членом. Я сконцентрировал в своих руках все рычаги общественной власти, и полагал, что, видимо, меня приглашают для вручения какой-нибудь правительственной награды, за активность. Но, предо мной стоял бледный, как вампир, взлохмаченный, взъерошенный, как после взбучки, после стирки в стирильной машине, студент, старшекурсник, Сашка Б. с мешками под красными, от слез, глазами, коммунист, активист, командир сводного студенческого стройотряда – человек в Университете известный, авторитетный и уважаемый.
- Пошли! – хмуро сказал он. И я покорно, словно овцебык на заклание, пошел за ним. Вот прошли актовый зал, деканат, буфет, и что это? Он привел меня в мужской туалет. Зачем? Я же совсем недавно опустошил свой мочевой пузырь. Туалет, типа уборная - место для бесед самое неподходящее для толковища: вонючее, смердящее. Кто-то, похоже, с вечера не смыл похмельный понос и утренние рвотные массы. Сашка, словно мексиканский мачетейро, мучачо,  деловито вытащил из недр пиджака огромный мачете для разделки мяса, и приставил к моему горлу, как к телячьей вырезке. Я – опешил. Опешил? Да я просто обосрался!
- Тебе – конец! – дыхнув на меня ночным перегаром, сказал зловеще Сашка, кудрявый коммунист, активист, командир передового, сводного студенческого строительного отряда? Что за бес его попутал? Расклад сил был явно не в мою пользу. Сашка был крепкий, жилистый, кряжистый, мужик, очень косая сажень в плечах и на голову выше меня. Да еще этот нож, будь он неладен….
- Но – почему? – искренне удивился я, ведь я никогда не работал с ним в сводном студенческом, строительном отряде, не воровал стройматериалы, арматуру, портландцемент, и не дискредитировал социалистический труд.
- Ты с Надькой… Ты Надьку… Ты ее… спал, гад… - бормотал он сквозь слезы, а лезвие ножа все глубже впивалось в мою пупырчатую кожу и кадык. Зато что-то начало проясняться. Альтернатива, прямо скажем, сомнительная. Да, я вчера, действительно, пригласил на студенческую пирушку к своим друзьям с юрфака, знакомую девушку Надю, студентку романо-германского отделения, отличницу, активистку, члена бюро профкома, и, после принятия трех стаканов портвейна, без сопротивления, словно генерал Фридрих Паулюс, под Сталинградом, малодушно капитулировал, сдался под интенсивным напором ее чар, и пал жертвой ее плотских желаний. Мы с ней предавались запретным сладким утехам до рассвета, за цветастой занавеской у моих друзей, будущих светил отечественной юриспруденции, пока они резались в преферанс. Но чтобы за это убивать ножом в вонючем туалете? Есть же в нашей жизни более приличные места и более веские причины для убийства. Карточный долг! Пощечина! Плевок или пердок в лицо! Квартирный вопрос! Деньги, наконец! Но чтобы вот так, за одну ночь любви… Как глупо погибнуть от кухонного пера нервического коммуниста, недолюбив, недоебав, недопив, недокурив, недоучившись. (Это позор - умереть бездипломным недоучкой!)
- Спал? Говори! – кричал он мне в лицо, брызгая слюной.
- Нет! – нагло соврал я, и покраснел от удушья. (В самом деле, я не спал! Мы не спали!) Мне было стыдно от своего малодушия, но жизнь моя, в тот миг, мне была дороже. У меня были на нее планы. Я хотел стать литератором, драматургом, музыкантом, актером, художником. О! Сколько прекрасного я хотел создать для потехи человечества!
- Нет? – с удивлением, радостью, и некоторым разочарованием, спросил коммунист, командир передового стройотряда, роняя кухонную утварь на пол. Прекрасный, шанс гордо убить человека, поправшего своим срамным нефритовым стержнем лохматое стегно любимой девушки, уплывал у него из рук.
- Нет! Нет! И еще раз – нет! – решительно ответил я, проворно поднимая нож.
- Но, как же… - растерянно бормотал он, - Она же сама сказала...
- И ее можно понять! Она хочет, чтобы ты на ней скорее женился! – быстро разгадал я хитрый, женский маневр.
Сашка обессилено опустился на корточки, удрученный, огорченный, потрясенный этой шокирующей новостью, евангелием, не меньше, чем я, минуту назад, его безумным, сокровенным желанием перерезать мне глотку. (Кстати, на горле у меня появилась кровь.)
- А я ведь вены из-за нее себе перерезал вчера ночью… - огорченно признался Сашка, демонстрируя мне свои перебинтованные запястья. Потом он бросился меня обнимать, целовать. Вот так всегда они, коммунисты: сначала расстреляют, а потом – целуют!
- Прости, прости, Мешок… Я ее люблю Наденьку, понимаешь, как никого, никогда прежде не любил (Надо отметить, что Сашка был женат, и у него уже было дочурка) - Для тебя, она, может быть, минутная забава, а для меня – жизнь!
Я, признаться, до этого случая, о подобном проявлении любви, знал только из литературных источников, и искренне считал это выдумкой и похмельными глюками пьяных авторов, романтиков. Я ведь, и сам порой нет-нет, да и любил большой любовью несколько раз, но чтобы вот так, с ножом….  Я теперь стал уже сомневаться, а любил ли я вообще? Может, вот она, только такая – настоящая, а не надуманная, Великая Любовь, с горящими, красными и мокрыми от слез, глазищами, с ножом в дрожащей руке, с перерезанными венами, со вздутыми жилами, и подвижными желваками? А все остальное: эти слюнявые поцелуи, нежный шепот в розовое ушко, ночное шуршание трикотажа ажурных трусиков, цветы с клумбы и сопливые записки – лишь жалкий суррогат: кофе из желудей, коктейль из «Солнцедара», шоколадка из сгущенки, коньяк из самогона, слезы от лука и стоны от  запора…
- Тихо, блять! Муж звонит!!! Тихо!
Я замираю в ней. Помню, помню, в детстве мы во дворе играли в «Замри». «Замри!», кричал кто-то. И ты замирал в самой нелепой позе. Сейчас замер в лепой позе. Но, не надолго. Мне показалось забавным, продолжить свою нехитрую забаву во время беседы с незримым мужем.
- Да, дорогой! Все нормально. Да не кричи ты! Я помню! Где-где! В Караганде! Через час буду. Не кричи на меня! Козел! (последнее слово это уже мне!)
Прозвенел спасительный звонок на следующую Жизнь. Я вздрогнул. Сашка, смущенно, виновато, вытер слезы, пригладил шевелюру, пообещал вечером проставиться в общаге за свой косяк, и обещание свое сдержал: два дня поил меня до упора.
- Все! Довольно! Я так больше не могу! Пусти меня! Пусти, я сказала! Да что же ты… Скотина такая! Пусти, блять….
После короткой схватки, мы, обессиленные, потные, скользкие, лежим на мятых простынях, как два бойца Белатора ММА, в ожидании решения судей. Ничья!
- Почему ты никогда не целуешь меня «туда»? – спрашивает Она, сплевывая невидимый волосок, соринку, опилку, пушинку.
- В стегно?
- Сюда!
Тьфу ты! Я сам часто задавал себе этот неудобный вопрос.
- Для того, чтобы целовать «туда», мне необходимо потерять голову от любви, - отвечаю я искренне, чего делать в постели ни в коем случае нельзя.
- Ха! Я тебя тоже не люблю, но когда ты просишь – делаю…
Так вот сошлись в страстном порыве, в бесчеловечной схватке, два нелюбящих сердца. Так уж  странно устроена наша Земная жизнь, что основную часть активного, половозрелого возраста, мы совокупляемся без любви, как животные. А по сути, мы и есть яркие представители животного мира. Любовь уходит и превращается в, обязательные к исполнению, супружеские обязанности, в будничную, серую рутину. Оттого, мы ищем яркого, юного партнера, как ищет самка павлина своего самца с хвостом попышнее, как ищет индюшка индюка, у которого сопли длиннее и пурпурнее.
- Где трусы мои? Блять! Куда ты их спрятал? Сейчас еще от мужа ****юлей получу! – со злостью проигравшего боксера хрипит она, спешно одеваясь. Ушла! Без поцелуя. Нарочно громко дверью хлопнув. К чему теперь напрасные рыданья? Мне вдруг стало невыносимо больно и противно, словно я съел кусок говна, фаршированный гвоздями и соплями…. Сейчас придет к мужу, нежно чмокнет его в щеку, а он легонько, играючи, шаля и кобенясь, шлепнет ее натруженной ладошкой по натруженной попке. А после ужина, как ни в чем не бывало, она будет играть неистовую страсть и нежность в вечернем спектакле семейной жизни. И все будет, как всегда: мирно и чинно. Как в большинстве других семей, русских, американских, еврейских, чукотских. Стагнация семейных отношений, с последующим адюльтером, явление международное, планетарное, закономерное. Может быть, и хорошо, что я, в очередной раз, не женат.
 
В этой жизни я не только сам себе находил на шею Конец Света. Меня пару раз травили, раз десять пытались зарезать всякие истеричные, неадекватные персонажи: наркоманы, пьяницы, бандиты, грабители, ревнивцы, обманутые в лучших ожиданиях дамы,  в Стамбуле, в Каракасе, в Сочи, в Москве, в Воронеже. Моя многострадальная шея уже привыкла к прикосновениям лезвия ножа. Иной раз, когда нож слишком долго не прикасался к ней, шея вопросительно смотрела мне в глаза, словно, спрашивая: «Не поняла! Что случилось-то?» Я переворачивался на машинах четыре раза. Отделался синяками и ссадинами. Один раз машина сбила меня, деформировав лицо. Другой раз, нас с моим напарником, Снегиревым Юркой, на грузинской дороге, чуть было не отправили в пропасть на ПАЗике злобные грузинские патриоты. Чудом уцелели мы и под минометным обстрелом в Цхинвали. Терпел я бедствие в 10 бальном шторме на старенькой, деревянной яхте в Индийском океане, вместе с отважным, безрассудным и бесстрашным Федором Конюховым. Моему редактору группа безумных националистов, направила ультиматум, в котором обещала убить меня и моего напарника Колю Варсегова, за легкомысленные остроты, не осторожные, неполиткорректные высказывания в статьях. Полгода я оглядывался, крадучись, возвращаясь, домой с заданий, по ночам. Конец Света сурово грозил мне пальчиком, клятвенно обязуясь явиться завтра же, в последний и решительный раз.
Но всякий раз, в последний момент, перед последним нажатием на лезвие, перед судьбоносным полетом пули, или осколка мины, откуда-то появлялся Прекрасный, добрый, образ Спасителя, и благосклонно вырывал меня из лап коварного Конца.
Мало того, что я свято верил в Конец Сущего, так еще и все Жрецы, Пророки, Предсказатели, Ведуньи, Оракулы, Цыгане, Рен ТВ, мировые религии настойчиво и постоянно подтверждали мою святую Веру в Конец. Только разве что Светлое Язычество не «каркало» про Конец Света. Но у нас нет языческого телевидения. (Я бы назвал его «Перун-ТВ»). Язычество было всегда светлое и радостное, без слез и печали и тоски. Оно призывало людей радоваться жизни, плясать, бухать и совокупляться по праздникам. И меня лично этот призыв не оставляет равнодушным до сих пор. Я ему свято следую указаниям Перуна и не упускаю случая, чтобы не порадоваться жизни: небу синему, солнцу ясному, деве красной, красному вину, носу красному, водке белой, хлебу черному, каше гречневой. Но и поучения Христа не забываю. Да и наставления Будды иногда перечитываю.

У СМЕРТИ БУДУТ ТВОИ ГЛАЗА…

«Любовью каждой надо дорожить. Она способна яйца вырвать и  убить!»
(Леонхард  Дебюссал, жиголо, танцор, Шварцвальд, Германия)

Очередной Конец Света для меня наступил внезапно, без предупреждения. (Такой странный нрав у Концов Света – не предупреждать о своем приходе). От меня ушла любимая женщина. Да не просто любимая, а единственная, и первая, с которой я хотел создать семью и умереть в один день. (С другими дамами, я просто тупо хотел жить и спать рядом. Я семью создавать раньше упорно не желал, хотя и создавал, но не по своей инициативе. А тем более – умирать с очередной любимой девушкой в один день! Абсурд! Еще чего! Если уж помирать, то Лучше всего это делать в разные дни! Допустим, она играет в ящик в понедельник, а я откидываю кони через недельку, в четверг! После выходных! С Бодуна! Когда похмелиться нечем! Когда охвачен ты поносом, а туалет занят и ночной горшок разбит!) Любимая моя не просто ушла. Она ушла к другому, неведомому, невыразительному субъекту! Он не играл на гитаре, не писал стихов и сонетов, не пел серенады, блюзы и тропари, не танцевал джайв, хабанеру и краковяк. Ладно бы, просто ушла в никуда: не так обидно. Но я ощущал себя брошенным, игрушечным, плюшевым медвежонком, которого использовали, оторвали лапу, уронили на пол и бросили. Я свой Конец Света именно таким увидел. В голове метались, словно загнанные в горящую конюшню, волки, строчки Иосифа Бродского:

Смерть придет и найдет
тело, чья гладь визит
смерти, точно приход
женщины, отразит.

Это абсурд, вранье:
череп, скелет, коса.
«Смерть придет, у нее
будут Твои глаза».

Неделю я не просыхал. Потом другую, третью. Я забросил работу, музыку, литературу, публицистику, секс (а как его не забросишь, когда сама объект секса ушла к другому субъекту?) Можно было обратиться к другим объектам секса, но я не мог выкинуть из памяти любимую девушку, просто вот так: как сломавшийся мобильник. Она прочно засела в моем мозгу. По ночам я просыпался в холодном поту от кошмарного видения: Моя любимая женщина делает феллацио тому, другому, абстрактному парню, которого я никогда не видел, крепкому, смуглому, плечистому, кудрявому, красавцу, блондину голубоглазому, негру бровастому. Я в слезах бежал на кухню, наливал стакан бухла, врубал блюз, закуривал сигарету и потихоньку убивал себя, планомерно и методично.
Я знал, что эта Любовь, как и все другие, когда-нибудь уйдет, и наступит Конец Света. Любовь – это самое коварное и непостоянное создание Абсолюта. Но можно ли считать Счастливыми тех, кого Она обходит стороной. Я знал людей, которые прожили Жизнь, не познав Любви. Не терзаясь муками ревности, не плача по ночам в подушку, не заливая горечь расставания стаканом портвейна, и даже не лечась у венеролога.


ЖЕЛЕЗНАЯ МАШКА – Я ТЕБЯ ЗНАЮ!

«Даже если сильно хочешь, выше Бога не подскочишь!»

(Мордухей Клиттороу, лоцман, порт Салалах, Оман)

- Что это у тебя за синяк на ляжке?
- Представляешь: муж вчера, скотина такая, решил внести элемент романтики в наши отношения! Скотина такая. В машине решил отыметь меня, как шлюху придорожную. Гадина! Разнообразия интимного захотелось. 
- Ну и как? Отымел?
- Ну, тык…
Она рассказывает это с артистизмом, гордостью и кокетством. Странно, но я совершенно не ревную ее к мужу. И не закатываю истерик, не устраиваю безобразных сцен ревности. А она мне, как ни странно, устраивает. Увидела как-то царапину на моем нефритовом стержне, (последствие незапланированной безумной оргии после Венского бала) разразилась гневной обличительной, прокурорской речью и звонкой пощечиной.
- Представляешь, Мешок! Я нашла у него в бардачке презервативы! Представляешь? Ну, ты только подумай! Он кого-то ****, гадина! И наглости еще хватает, говорит, это для тебя! Да мы никогда с презервативом не ****ись.
По ее мнению, я должен сопереживать ей. Она делится со мной своими горестями и радостями, как с подружкой. С виду, она приличная женщина, мать двоих детей, жена еврейского предпринимателя, известная журналистка, автор поучительных, дидактичных статей о морали и нравственности, но со мной матерится, как гопник из Бутово. Она отрывается, становится собой, настоящей, реальной, земной, площадной девкой, такой, которой ей, похоже, всегда хотелось быть. Но я ее не осуждаю. Мы все такие: зажатые, связанные вервями условностей, натянутые, словно минные растяжки, готовые к взрыву, замаскированные, загримированные под святых.
Человек земной, несвободный, в обычной жизни носит удобные маски, для разных жизненных обстоятельств. У меня, у самого, есть целый набор. С матушкой своей я надеваю маску благодарного любящего, послушного, заботливого Сына. С сыном надеваю маску строгого, мудрого Отца. С друзьями я встречаюсь в маске конченного рас****яя, распутного, неугомонного весельчака. С начальством я общаюсь в маске подобострастного раба, чтобы получить бонусы, уважение, хорошие командировки и премии. Лишь только наедине с собой, с Богом, с Братьями, и со своим лучшим другом я общаюсь без масок. Зато, для дам-блудниц, у меня несколько масок: интеллектуальная, загадочная, брутальная, героическая - для первого свидания. Маска пылкого, нежного влюбленного – для второго и третьего. А потом, можно без маски и без трусов. Ведь, так хочется побыть самим собой: нагим, развратным, брутальным, шалым, распущенным, глупым, пьяным.
Каждый из нас, наверняка, знает, что придет смерть, но всегда надеется, что это произойдет не сейчас! Не  сегодня! А потом вдруг, он оказывается в другом мире и не понимает  происходящий с ним изменений. Постой! Почему такая легкость? Почему я не чувствую своего тела? Почему я не хочу писать и какать? Почему я не слышу пения попугая на кухне и журчание водосливного бачка? Почему я не ощущаю жизненного напора в трусах? Где мои трусы, в конце концов? Так и со мной. Я всякий раз, когда, закрыв о т страха глаза, словно в омут, вхожу в Новую Любовь, знаю, что и Она Умрет, и когда уходит эта Любовь, ухожу в долгий, мучительный и позорный запой, хотя абсолютно точно знаю, что после смерти этой Любви, придет следующая, как после этой Жизни приходит Новая, Непознанная, но Реальная! Господь любит меня, лишь только уже потому, что дал мне в этой жизни познать большую Любовь многократно. Легкие Увлечения, флирт, Адюльтеры, случайные связи в самолетах, поездах, в кабинетах, в отелях, соития с Проститутками и просто случайными девчатами – не в счет. За настоящую Любовь я еще и получил Бонус! Мучительные Страдания и горькие слезы, бычий рев отчаяния, молитвы, раскаяние, после каждого расставания. И очищение, и обещание Создателю стать Чистым, Покорным, Благим, Святым, Добрым и Честным. Я становился Мучеником Любви. И встречая новую Любовь, я заранее знал, что она - Конечна, как и весь этот Мир, под солнцем, как эта, кажущаяся бескрайней - Вселенная. Я знал, что после ухода Любви последуют мучения, страдания, горькие, словно коктейль из хрена и полыни, слезы. Но я все равно бросался в нее с головой, как в Геенну Огненную, ощущая сердцем боль от ее ожогов, заливая огонь вино-пиво-водочной смесью.
- Ты подумал, насчет Испании? Мы едем?
Задавать вопросы и мило беседовать во время соития, это ее тренд. Ее это, похоже, заводит. Я меня другая концепция.
- Я тебя, кажется, спросила? Ты что, глухой, подавился шелухой… Я сейчас поднимусь и уйду…
- Я не поеду…. У меня дача…
- Дача-***ча! Ха-ха-ха-ха… Земледел - охуел…. Хлебороб бабу уёоб! КрестьянИн…..
- ****ся один, - подсказал я.
Надо отметить, что ее эстетическая, поэтическая, ровно, как и сексуальная доктрина не способствовали приближению Конца Света, а отдаляла Его.

Я с детства трепетал от осознания Непознаваемого Величия Неведомого Бога. Я постоянно ощущал его присутствие в своей жизни. Я охотно принимал все версии Бога. Молился и в мечетях, и в синагогах, и в костелах. Меня несколько удручала мрачная стихия Церкви, угрюмые, суровые, скорбные, плачущие лица молящихся. Но почему? Почему Вера так тесно связана со скорбью по ушедшему, погибшему Богу? Ведь Он - Воскрес! И живет себе в наших грешных Душах, помогая, спасая, выручая, ругая, карая, утешая, указуя, вселяя надежду. Мне были гораздо ближе веселые Божественные Доктрины. В Каракосе я по утрам ходил в церковь. Там, внутри, лабали рок-н-ролл лохматые братушки рокеры. Прихожане пели и танцевали. Батюшка что-то весело им говорил о Боге. Я уходил после службы в приподнятом настроении.
Было дело, однажды даже был некоторое время вайшнавом и писал статьи для журнала кришнаитов. Они веселые и добрые. Не было у Кришнаитов печали. Они пели и улыбались. Улыбались и пели. Расстаться с ними меня вынудила строгости их обычаев и образа жизни. Бухать – ни-ни! Мяса – ни-ни! Даму чтобы там попрать в кустах, так только для зачатия детей! Да что же это такое! Только петь и улыбаться можно! Я покинул общину. Впрочем, все религии заточены на то, чтобы не давать мне наслаждаться жизнью в полной мере. (Кроме светлого язычества.) 
В буддизме цикличность мира описывается в понятии маха-кальпы). Я так и не стал буддистом. И уже вряд ли достигну нирваны, состояния Будды. В буддизме, так же, одно из главных требований – отказ от земных удовольствий и строгое воздержание. Извините буддисты, но это претит моей жизнелюбивой природе. Я от воздержания чахну, как не политая герань, как анчар в пустыне, как Ихтиандр в бочке с рассолом, как карась на сковородке, как Буратино в огне очага, как Джордано Бруно в инквизиторском костре, как Гитлер в Аду.
Буддизм так трактует Конец Света: С окончанием цикла этой Большой Кальпы  начинают разрушаться все миры, включая мир людей. Кальпа! Красивое слово. Я бы так называл свою любимую! Моя Кальпа уже была разрушена, много раз. Через огромный промежуток времени, вселенная начинает развёртываться вновь. Череда маха-кальп считается в буддизме бесконечной и не имеющей начала.
Библия тоже подробно описывает, каким будет Конец Света. Я и там искал ответ на вопрос: Будет ли ядерный взрыв? Всемирный Понос? Большинство жителей земли больше волнует вопрос, может ли быть Конец Света вообще? Как и во времена Ноя, сегодня над разговорами о конце света насмехаются. (Но не все. Я бывал на Алтае, там сегодня скупают участки те, кто верит в скорый Конец Света. Говорят, на Алтае Его не будет!) Конец Света очень подробно описан в Библии. Если первые ее страницы повествуют о сотворении мира и начале бытия, то последние страницы, книга Откровения - о кончине этого века. Их трудно привязать к сегодняшней реальности, поэтому люди чаще всего представляют себе более приземленные сценарии конца: термоядерная катастрофа, инопланетное вторжение, падение огромного метеорита, страшное землетрясение, страшная эпидемия, техногенная катастрофа.
В общем: будет Страшный Суд. Потом – Страшный, Престрашный судья зачитает приговор: Встать! Конец Света идет! Одни – направо – в Рай, другие – налево – а Ад (за то, что ходили налево при Жизни!) Музыканты, артисты, художники  (и Я!) – Прямо! В Чистилище!
Впрочем, Суд – он всегда страшный. Я был в юности осужден страшным советским судом по «бакланке». А позже – судился с женой. Тоже Страшный был суд. В результате я остался без крыши над головой, на улице. Но страшнее, когда тебя осудят близкие и любимые люди. Такое тоже бывало. Но я всегда приговаривал: «Это еще не Конец Света! Конец – еще впереди!» Да. Конец – всегда впереди! Редко у кого Конец позади! Это – Аномалия, когда Конец - позади! Это мутация!
Но Конец Света – неизбежен! Конец Света, Конец Любви и Конец Жизни – близнецы – братья! Потому что, как утверждает Библия: «ничто не Вечно под Луной». А, может быть, то, что не под Луной – не имеет Конца? Но нам не дано этого знать! У всего есть Конец. У дождевого червя! У Любви. У Ненависти! У Вдохновения.  У меня. У женщин только нет Конца. Но я, к великому счастью, не женщина. Осененный замыслом новой командировки, эксклюзива, я решил, что мой Конец Света не должен произойти от пьяного угара, в прокуренной комнате, на больничной койке, в окружении детей, шуринов, зятьев, тещ, любовниц и внуков. Я придумал себе красивый Конец Света! Готовиться к нему я приступил еще летом. Хотя Он обещал наступить 21 декабря.

ЭХ! УХ! В МЕНЯ ВСЕЛИЛСЯ «ПОПОЛЬ ВУХ»!

«Муж кует, жена пляшет. А сосед елдою машет»
(Рафаил Леонхардт, путевой обходчик, Мероэ, Судан)

Каждое утро я, словно Хулио Картасар, начинаю с матэ и Оззи Осборна. А день завершаю, как Хэменгуэй, более крепкими напитками и бездушным, постыдным Блудом под AC/DC. Бездушный, постыдный Блуд, алкоголь и марихуана – лучшие анальгетики от Боли Расставания. В редакции есть паренек, земляк, который увидел во мне, унылом весельчаке, надежного нарика. Иногда он пишет мне на почту: «Пыхнем»? Я отвечаю: «О.К!». И мы деловито идем в условное место (огороженную часть офиса, где ведутся строительные работы) и там забиваем «мастырку». Трава у него хорошая. «Прет» от нее по-взрослому. Денег за «траву» он не берет. Ему просто нужна компания.

Я пытаюсь убить Боль Души моей. Мне до сих пор страшно представить мою все еще Любимую, Единственную, стонущую, бьющуюся от страсти в конвульсиях, как пойманная в сети Стерлядь, в объятиях молодого Хариуса.
Любовь – это сильный наркотик. Человек подсаживается на него очень быстро. Потом наступает привыкание. Его уже не «торкает» от своей возлюбленной. Ему надо увеличивать дозу или менять наркотик. Когда Любовь внезапно уходит, у Человека начинаются ломки и Бодун, башка трещит, метафизическая рвота, тяжесть в членах, апатия. Он пытается оттянуться пивком, вискарем, или подсаживается на другой наркотик. У меня это – стервозная Мария, и иногда, в моменты отчаяния – «внебрачные», безымянные проститутки. В двух шагах от редакции, в жилом доме, удобно расположился уютный бордель. С Марией у нас случаются соития непосредственно в редакции, на моем рабочем месте. Правда, это еще и рабочее место обозревателей Гали Сапожниковой, Ульяны Скойбеды, Жени Черных и Лени Репина. Но они, к счастью, не часто составляют мне общество. 
- Ты один? – спрашивает она по телефону. У  нее меняется тембр голоса, в зависимости от силы и направления намерений. Сейчас он, по-детски, высокий, нежный и мягкий. Это попытка совращения. Она знает, что я подвержен к латентной, хронической педофилии.
- Один.
- Тогда, может быть…
- Непременно. Приходи.
Я закрываю двери на ключ, она привычно споро приспускает, словно флаги в день траура, штаны с трусами, и мы включаем сразу вторую скорость, опасаясь, что кто-то может нечаянно, словно любовь, нагрянуть, требовательно постучаться. А когда в кабинете моем кто-то присутствует, мы, уединяемся в душевой комнате. Прямо напротив моего кабинета, есть душевая комната, заботливо  и легитимно устроенная руководством газеты для омовения сотрудников редакции в жаркие дни. Но чаще всего, пользуются ею по назначению только уборщицы-таджички. Я, время от времени, практикую там Кама-Сутру с одной из них, когда прихожу в редакцию слишком рано, чтобы «свежачить». (Знаю еще одного приятеля, который предавался там сладкому греху с сотрудницей) Это, кстати, помогает, нам, журналистам, потом сосредоточиться на тексте и не думать о лонах, лядвеях, персях и жопах.
Но Мария меня давно не «цепляет». Меня не «прет» от нее. Ее у меня много, но она не «мазовая». Это лишь на время притупляет слегка Боль. Но зато, от нее «тащится» ее муж, и, наверняка, еще кто-то. Да! Чуть было не забыл! Есть еще и Работа. Это тоже сильный анальгетик.

Я стал с маниакальной скрупулезностью изучать историю и культуру народа майя. Начал с того, что прочитал «Библию» майя, под названием «Пополь Вух». «Пополь-Вух» интерпретируют как «Книга совета» или «Книга народа». И удивился я, как все-таки похожа эта книга на Библию! Сами посудите! Вот только один фрагмент.
«Это — рассказ о том, как все было в состоянии неизвестности, все холодное, все в молчании; все бездвижное, тихое; и пространство неба было пусто. Не было ни человека, ни животного, ни птиц, рыб, крабов, деревьев, камней, пещер, ущелий, трав, не было лесов; существовало только небо. Поверхность земли тогда еще не появилась. Было только холодное море и великое пространство небес. Не было еще ничего соединенного, ничто не могло произвести шума, не было ничего, что могло бы двигаться или дрожать или шуметь в небе. Не было ничего, что существовало бы, что могло бы иметь существование; была только лишь холодная вода, спокойное море, одинокое и тихое. Не существовало ничего.
В темноте, в ночи была только лишь неподвижность, только молчание. Одни лишь Создательница и Творец, Тепеу и Кукумац, Великая мать и Великий отец находились в бесконечных водах. Да, они находились там, скрытые под зелеными и голубыми перьями, и потому они назывались Кукумац. По природе своей они были большими мудрецами и большими мыслителями. Вот в таком виде существовало небо, и там находилось Сердце небес — таково имя бога и так он назывался. Тогда пришло его слово. К Тепеу и Кукумацу, собравшимся вместе во мраке, в ночи пришло оно, и Тепеу и Кукумац говорили с ним. И вот они говорили, обсуждая и совещаясь; они согласились друг с другом, они объединили свои слова и свои мысли. И в то время, когда они размышляли, им стало ясно, что при наступлении зари должен появиться и человек. Тогда они распределили сотворение мира, рост деревьев и лесных чащ, рождение жизни и сотворение человека. Так было установлено это во мраке и в ночи силой того, кто есть Сердце небес, кто именуется Хуракан. Тогда Тепеу и Кукумац сошлись вместе с ними, тогда они совещались о жизни и свете, о том, что должно быть сделано, чтобы появились свет и заря; кто должен быть тот, кто заботился бы об (их) пище и пропитании.
-  Так пусть это свершится! Да будет заполнена пустота! Пусть воды отступят и образуют пустоту, пусть появится земля и будет прочной; пусть это свершится, — так говорили они. — Пусть будет свет, да будет заря на небе и над землей! Но нет ни славы, ни величия в этом нашем творении, в нашем создании, пока не будет создано человеческое существо, пока не будет сотворен человек. пока не будет создан человек! — Так говорили они».
В общем, по-нашему, по-христиански: «Вначале было Слово» и «Да будет Свет!». Только в «Пополь Вух» этот Мир органично и мудро зачинали и создавали Мать и Отец, Тепеу и Кукумац, как положено, как принято в нашей Земной Парадигме, а не в одиночку, как в монотеизме, что противоестественно, хотя и, до смешного, непорочно.  Непорочность в религиях, меня, почему-то, всегда веселила, изумляла и удручала. В одиночку заниматься созиданием Новой Жизни, как-то странно и некрасиво.

Я посетил Мезоамериканский центр имени Юрия Кнорозова, где встретился и проконсультировался с его директором - доктором исторических наук Галиной Ершовой, ученицей Юрия Кнорозова. Это именно он, Юрий Кнорозов, чудаковатый, сказочный профессор, первый на Земле расшифровал письменность майя! (Сам он, до этого, ни разу не был в Латинской Америке. Дома все расшифровал.)
Юрий Кнорозов родился под Харьковом, окончил медицинский рабфак, но потом подал документы на истфак. Он приехал в Москву, восстановился уже в МГУ и там начал заниматься шаманскими культами и параллельно письменностью майя. Он перелопатил все библиотеки в Москве. Дешифровка письма майя для него была как вызов мировому научному сообществу. Поэтому в России его поддерживали и понимали, что для науки его открытие очень важно. Кнорозова интересовали не только и не столько майя, сколько вообще теория коллектива. Это был человек, который хотел решить проблемы устройства общества. В 80-е годы ему, ученому с мировым именем, жилось очень трудно. Было время: он даже собирал окурки на улице (он был заядлым курильщиком, а с куревом в стране было плохо. Помню, рабочим выдавали по одной пачке на заводах). Но Кнорозов был стоиком, и никогда не жаловался и не бранил судьбу.
 

Суть грядущего Конца всего Сущего вот в чем: В городишке Эль-Тортугеро, в штате Табаско, в Мексике был обнаружен памятник: панель такая, с двумя ушками. Ее обнаружили еще в 1958 году. В 70-е годы было опубликовано исследование, что эта панель является календарной таблицей. В 2012 году, по расчетам майя, солнце выходит из созвездия Рыб и переходит в созвездие Водолея в весеннее равноденствие. На этот день не приходится никаких знаменательных явлений. В надписи на этой панели речь идет о том, что Марс начинает реверсионное движение в своей петле. И там пишется про этот «болон ёк ты Марс», который начинает реверсионное движение.
- Я тебе принесла грибы жаренные и свиную отбивную! – звонит мне Мария по внутреннему телефону, - Сама делала. Готовься к бою, старикашка, точи стержень!
- Ну, зачем это, - смущаюсь я, хотя мне приятно, что меня подкармливает товарищ по работе.
Когда мой кабинет пустеет, является мимолетным видением  Она.
- Давай, по быстрому, потом поешь, мне еще материал сдавать, - деловито, словно сантехник, говорит она, опираясь на стол, - Мне для здоровья надо.
По-сути, я у нее – фитнес-тренажер. Мои коллеги, обозреватели нашей великой газеты, Галя и Ульяна, работающие со мной в этом кабинете, убили бы меня, узнав, как я использую наше общее юридическое пространство. Мой сосед по рабочему месту, Леня Репин знает, и солидарно одобряет.
- Я вчера спрашивала у подружки, у них с мужем это по три раза в день бывает! – в который раз сообщает она мне тайну.
- Так, ему сколько лет? Тридцать?
- Тридцать пять. 
- А мне пятьдесят восемь.   
Майя ни сном, ни духом о грядущем Конце Света ничего не знают - культурная традиция была нарушена. Когда появились испанцы в начале XVI века, они поубивали всех жрецов, сожгли все священные книги, разрушили государственность, систему национального образования и систему науки. Майя уже не могли в своих детях воспроизводить старую модель знаний, поскольку дети были запихнуты в христианские школы и вырастали уже в парадигме европейской.
Я решил предупредить майя о Конце Света. А то они из-за этих бездушных Испанцев могут погибнуть еще раз! Я чуть было не плакал от обиды: Как все-таки жестока и безнравственная Церковь во всех ее проявлениях по отношению к культурным ценностям и памятникам духовной жизни наших предков. Христианство уничтожало языческие артефакты вместе с несогласными иноверцами. Ислам разрушает древние памятники Христианства и убивает неверных. Куда бежать мне – человеку Вселенской Веры? Я-то ведь верю в Единого Бога. А ему пока нет памятника! Вот ежели минует меня Конец Света – то воздвигну непременно небольшой монумент Единому Вселенскому Богу, и объединю все Религии и языческие и монотеистические в одну и стану Папой Единой Вселенской Церкви. Будут меня величать: Его Преосвященство Папа Саша (для приближенных – Папа Санек).
А я верю в конец света. В Гватемале только что случилось землетрясение, проснулись вулканы, которые дремали тысячелетиями. Так что поеду к нашим братьям майя, чтобы достойно встретить лицом к лицу Конец Света или, как они говорят, EL FIN DEL MUNDO.



В ПУТЬ!

«Упрямому барану все будет по карману!»

(Андреас О”Хайллоу, оракул и гардеробщик театра Ла Скала)


- У себя? – спросил я секретаршу Анечку.
- У себя, – лаконично, как всегда, без подробностей, определений, деепричастий, и тропов, ответила она.
 - Можно зайти?
- Не знаю. У него спроси.
- Можно? – спросил я у Него, осторожно выглядывая из-за полуоткрытой двери, словно ожидая удара корявой и ржавой Кочерги Вечности по башке.
- Да вошел уже, - сказал Главный, не отрываясь от экрана монитора, - Что у тебя?
- Грядет конец света, - объявил я ему, словно бездомный, бродячий проповедник, свидетель Иеговы.
- Дальше что?
- Дальше ничего. Пустота. Я должен ехать в Мексику, на полуостров Юкатан или в Гватемалу, к индейцам майя и встретить с ними Конец Света. Я хочу сделать репортаж о Конце Света.
- Ну, а если Конца Света не будет? Зря прокатаешь деньги.
- Будет, - настаивал Я на своем. – Только представьте, я, посреди хаоса, паники, обожженный, грязный, в рваном рубище, посреди огненной лавы вулкана, в огне упавшего метеорита, посреди землетрясения, с ноутбуком в руках, передаю по скайпу репортаж, о том, как взрывается земля Юкатана, как бегут в панике люди, крик детей, визг свиней, проваливаются под землю хижины, дворцы, и пирамиды, это же будет Бомба, Эксклюзив! «Дорогие Друзья! – с вымученной улыбкой говорю я, а по лицу бегут непрошенные слезы, - Конец Света, о котором так долго твердили эзотерики, наконец-то наступил….». Я полечу туда независимо от вашего решения, за свои деньги даже.
- Цена вопроса…- слегка оживившись, спросил Главный.
- Сто тысяч, - ляпнул я.
- Наглый ты. Пиши заявку.
- А можно, Толя Жданов со мной поедет? – совсем обнаглев, спрашиваю я. (Толя Жданов – один из лучших фоторепортеров России)
- Сам поснимаешь, – отрубил сурово серпом редактор, - Возьми, камеру хорошую, спутниковую антенну и вперед! Сделай видео хорошее для сайта….
- Ну что? – подлетает на крыльях надежды в коридоре Толя Жданов. Я только скорбно развел руками.


*****
Обедаем по доброй, старинной традиции с братушками, коллегами-журналюшками, ветеранами газеты, в грузинском ресторане, в ближайшем парке культуры и отдыха. Почему – в ресторане, а не в редакционном кафе «Репортер»? В ресторане можно по «соточке» хряпнуть.
- Ты не боишься там сдохнуть под вулканической лавой? – с заботливыми нотками спрашивает Андрюша Баранов, наш политический обозреватель.
- Да. У них же там еще и традиции жертвоприношений сохранилась. Так что ты, Мешок, там смотри…
- Да, я боюсь! – говорю откровенно я, - Но, это страх мальчика перед первым сексом. Терять мне нечего. Долгов у меня нет. В армии отслужил целых семь лет, чем я обоснованно горжусь. Дом построил. В тюрьме посидел. Сад посадил. Книжки даже написал, сверх жизненной программы. Сын взрослый, у него своя жизнь. Семьи у меня нет, так что мой уход никому не навредит, не повергнет в шок и печаль. Жил я бурно и смешно, от трудностей не бежал. Они меня сами находили.…. По Планете нашей побродил изрядно, мир посмотрел.
Жизнь наша, это, ведь, вроде, как служба в Армии. Ты отдаешь священный долг Богу, давшему тебе жизнь, Родине своей, планете Земля, вскормившей и взрастившей тебя.
- Логично. Получается, делать тебе уже нечего у нас тут, на Земле, - легко соглашаются друзья, - Получается – дембель у тебя? Завещание оставил?
- Давно уже….
- Нас с Вадиком упомянул?
- А как же!
- Тогда давай, отходную устраивай! Дембельскую!
- Непременно! Официант! Еще водки!
Обед незаметно переходит в банкет.
- А вот интересно, Санек, как бы ты хотел встретить свой последний Конец Света?
- О! Я уже давно себе в уме нарисовал эту прекрасную картину. Ночь. Порывистый сирокко шумит листвою пальм, и гонит по небу черные, грозовые тучи. Я сижу на вершине заброшенной древней Пирамиды Майя в городке Коба. У меня - ящик текилы, кубинские сигары, и прекрасная, юная, худенькая, девушка майяночка с длинными ногами….
- Майя не бывает с длинными ногами…
- Ну, ладно, пусть с короткими, но чтобы не волосатые.
- Ты там, бритву на всякий случай возьми. Побреешь, если что…
- Грудь у нее - какого будет размера?
- Второго будет нормально, на посошок...
- Неплохо.
- Подожди. А закуска? Закуска какая-то будет у тебя?
- Да, да. Что ты возьмешь из деликатесов, на свой последний корпоратив?
- Да, последнюю не закусывают… Да! Я еще бы музыку напоследок послушал.
- Баскова?
- Джон Банамаса, Эрик Клэптон, AC/DC был бы кстати… Колонки бы стоваттные на всю мощность поставил бы на пирамиде…. Громыхнул бы напоследок.…
- Романтик ты, Мешок!


ПЕРВАЯ НОЧЬ — ТОСКА ПРОЧЬ

«Коль бабу ты, на одр свой, приволок – держи, в мошонке тощий, кошелек!»
(Педро Очоа Гонсалес, кондуктор, Каракас, Венесуэла)


Я снял с карточки все свои сбережения, нажитые непосильным трудом. Все до копейки! А  зачем мне теперь деньги? Моя задача их пропить до наступления Конца Света. Я решил покутить всласть напоследок: нагуляться, налюбиться, нажраться, наебаться и сдохнуть под вулканической лавой, под пылающим астероидом, удовлетворенным земной жизнью сполна. Я слишком много работал, читал, писал, мыслил, спал, праздно смотрел в потолок, бесцельно слонялся по весям, и не накутился за свою жизнь. Недокутил! Недолюбил! Недопопрал! Недоласкал! Недобухал! Перед отъездом дал последнее интервью телеканалу Рен ТВ. Сделал прощальную, неудачную, не смешную, программу о Конце Света, на телевидении «Комсомольская Правда» под названием «Мешковина». Написал теплое, трогательное, прощальное письмо потомкам, оставив его дома, на видном месте, на кухонном столе, рядом с початой наполовину бутылкой виски. В ночь перед вылетом, вызвал по телефону проститутку, невыразительную, некрасивую бабу, двадцати-сорока лет, щедро напоил ее, затем надругался над нею в каком-то слепом отчаянии. На посошок.
- У тебя кто-то помер? – громко икнув, спросила она, натягивая колготки.
- Нет, пока. Но, похоже, скоро это случится.
- Можно, я еще выпью? Мне ехать далеко….
- Пей, конечно….
- А жвачки у тебя нет? А то нас за это ебут….
Она суетливо выпила, продублировала, и торопливо ушла, завернув с собой в газету «Комсомольская Правда» два бутерброда с красной рыбой. А я, одинокий странник, до утра, сидел, отчего-то плакал, прощался с домом, с библиотекой, с музыкой, с гитарой, с пылесосом... Едва только забрезжил рассвет сквозь плотные занавески, накатил на посошок вискаря, помолился, поцеловал стены и двери любимого брата, дома своего, и рванул в аэропорт.
     Естественно, перед полетом, я не миновал дьюти фри. Все 14 часов полета прошли в сладком полупьяном сне, под музыку Паркера, Клэптона и Бетховена в наушниках. Рядом, на соседних креслах, ворковали, тихо смеясь своему счастью, два гламурных мужика, держась за руки. Видимо, продюсер и визажист летят на медовый уикэнд.
Прилетел в городок Канкун я, когда последний луч солнца утонул в Карибском море, а теплая ночь накрыла полуостров Юкатан своим черным-пречерным,    как курчавый волос половозрелой креолки, одеялом. Разговорчивый таксист, болтая со мной, а, в основном, сам с собой по-испански, довез меня до крохотного хостела в центре города. Эти дешевые хостелы (бэк-пекерс)  есть сегодня во всех туристических точках мира. В них есть номера-казармы на двадцать человек, а есть и «люксы, с душем, на двоих. Вот у меня был номер на двоих, с душем. Я с армейских времен не взлюбил спать в одном помещении с храпящими мужиками. С незнакомками еще куда ни шло. Но в этих хостелах, женщины и мужчины спят в одной казарме. У них душ один на всех. Я всю свою жизнь прожил в казармах, съемных квартирах, в чужих домах, и шумных грязных общагах, пропитанных стойким похмельным, рвотным духом, саками, вонючими носками, плотским грехом, и посему Конец Света все-таки решил встретить в аристократической неге и недопустимой, непростительной буржуазной роскоши!
     Я бросил в угол свои нехитрые пожитки (ну, что там: видеокамера, компьютер, спутниковая антенна, фотоаппарат, запасные трусы не случай Конца света (две штуки), и резиновые тапочки) принял душ, и, откинув одеяло, хотел моментально отдаться в жадные лапы Морфея (Ничего противоестественного и постыдного: это я образно так говорю!), да не тут-то было. В обшарпанную дверь осторожно постучали. Так стучит крепостной мужик в горницу к барину.
- Открыто! – гаркнул я по-русски. Обшарпанная дверь приотворилась и в проеме показалась курчавая, смуглая женская головка. Головке было лет сорок. 
- Ola-a-a-a-a! – певуче произнесла головка, как будто, пропела начало песни.
- Привет! – сказал я, будучи, уже, кстати, в ярких, сексуальных трусах с драконом на пипке. Я их специально купил для прощального, многократного соблазнения майянских женщин. Курчавая креолка, в белом платье, рукава фонариком, в коих ходят деревенские бабы в мексиканских сериалах, вошла, улыбнулась, как мне показалось, застенчиво, огляделась с каким-то эстетическим любопытством, как если бы оказалась в Лувре, на выставке художника Серова. Она была бы прекрасна, если бы не глубокие морщины на потрепанном жизнью лице и не отсутствие двух передних зубов. Это – сервис! В каждом уважающем себя отеле, мотеле и хосписе есть обслуживающий секс-персонал.
- Вы тут один? – спросила она чисто, по-английски, без акцента.
- Нас теперь двое. – загадочно ответил я, - Выпьешь чего-нибудь? (Чего-нибудь! Как будто у меня был выбор! В рюкзаке – только виски из дьюти фри!)
- Можно у тебя душ принять? – спросила она, - У нас там – очередь...
- Принимай, конечно! – великодушно разрешил я.
- Я за полотенцем сбегаю…
Она вернулась уже в халатике на голое тело. Ее звали Пилар. Меня она называла Санчес. Она была простой учительницей английского языка. Я для таких случаев (ну, как внезапного появления мексиканских учительниц!) всегда имею алкогольный НЗ. И этот вечер не был исключением. Я наполнил стаканы огненной водой, включил музыку в своем ноутбуке, и так, как стульев в номере, весьма дальновидно, не было предусмотрено, то мы возлегли с ней, мокроволосой, чисто вымытой, пахнущей (моим, кстати) шампунем, на единственный трехместный одр.
- Откуда ты, чудище? – спросил я мягким, драматичным баритоном, коим говорят в сериалах коварные соблазнители (Шучу! Я сказал: «My honey»)
- Из Чиуауа.
- Чихуахуа? Как же! Знаю! У вас там собачки такие маленькие и злобные?
Смеется Пилар щербатым оралом.
- А почему ты мексиканка, отдыхаешь в Мексике, а не в Европе или Австралии? (Чиуауа и Юкатан, это как если бы я поехал отдыхать из Воронежа в Пензу!)
- Слишком дорого для меня.  Но если ты меня возьмешь в Париж отдыхать, я не откажусь. Ха-ха-ха-ха…
- Ха-ха-ха-ха, - одобрительно посмеялся я удачной шутке Пилар. Эх! Если бы не ее зубы, вернее, не их недостаток, она была бы милашка, но для этого следовало накатить еще очень много!
Я не стал кормить ее пустыми обещаниями, свозить в Париж. Еще чего! В Париже своих беззубых хватает! Тем более, что приехал я на последний Конец Света. Врать перед Концом – подло, пошло, смешно и грешно. Выпили за дружбу между народами. Потом за Путина, потом за Президента Энрике Пенья Ньето, за певицу Дженни Ривера (Она главная мексиканская звезда Попа, типа нашей Аллы Пугачевой. Погибла накануне в авиакатастрофе), за Любовь и за El Fin del Mundo. В плане предусмотрительности, я конечно, в этот раз превзошел себя, поэтому открыл и вторую бутылку виски. Незаметно наши руки зажили самостоятельной жизнью, стали что-то искать, наши тела нашли друг друга, и незаметно мы схлестнулись в неистовой Хабанере Любви. (Перед тем, как снять трусики, она сказала «Wait!», отвернулась  и стала истово молиться минут десять! «Отче наш» даже на испанском занимает всего минуту. А она, похоже, целиком Апокалипсис пробурчала.  Я, чуть было, позорно не заснул!) Едва она сказала «Амен», я бросился на нее, как священный ягуар, окунулся с головой в непроходимую мексиканскую сельву, не знавшую прикосновения серпа, мачете, косы и бритвы. По сравнению с ней, мой ухоженный, постриженный городской палисадник выглядел несносным щеголем. Пот стекал с нас водопадом, хотя над нами мерно гудел кондиционер. Увертюра была прекрасной и бурной. Но Я, утомленный перелетом, сменой парадигмы и климатического пояса, так не смог завершить торжествующей кодой эту интернациональную симфонию, а лишь перешел с «престо», на «анданте» и, в конце концов, на – затихающее «ларго». Мы лежали, на влажных простынях, тяжело дыша, словно портовые биндюжники, разгрузившие сухогруз со свинцовыми чушками. Обычно, после этого, мачо закуривают.
- Было неплохо, - деликатно, без выражения, сказала Пилар, чтобы успокоить меня. Да меня и не надо было успокаивать. Я не сильно разволновался.
- Кто тебе выбил зубы? – спросил осторожно я.
- Муж, - ответила Пилар, - Я от него ушла. Убежала. Иначе, он бы убил меня. Я теперь одна живу. Не на кого положиться. Нет рядом человека, которому можно доверять! Это моя проблема! А у тебя есть проблема?
- Еще какая! Меня постоянно мучает похмелье и сушняк по утрам! Прямо беда! Никак не могу избавиться. И к специалистам обращался. Неведомый недуг. Мало изученная проблема.
- Я в Мехико жила два года. За умирающими стариками ухаживала. Говно и ссаки за ними убирала. Потом муж погиб: его полицейские застрелили, и я вернулась к маме. А ты? Ты кто? Чем занимаешься у себя в Москве?
После соития, независимо от финала, настоящие мачо закуривают. Да. Кто я? Мачо. Кто мы? Откуда мы? Зачем пришли мы на эту планету? Меня всегда мучил этот вопрос. Только я собрался вслух поразмышлять о земном предназначении, как обнаружил, что у меня нет сигарет. А как можно после виски и секса размышлять о Вечности без сигарет?
- Давай, я сбегаю, - сказала Пилар, - Это в десяти минутах отсюда.
И я дал ей 100 долларов (местной валюты у меня пока не было) сказал: «Сходи! И пива возьми на утро!», искренне радуясь, покорности мексиканских женщин, их готовности бежать  за сигаретами в ночь. Но не через десять, ни через двадцать минут, ни через час, беззубая мексиканская креолка Пилар не пришла. Закончилось виски. Слипались глазки. «Наверное, ее убили пьяные гринго!» подумал я, проваливаясь в сладкое царство Морфея. Мне стало хорошо. Я думал о жизни, Вере, и Времени, я жил…. Силовое воздействие мысли напрямую зависит от Веры человека. Я убедился на примере своей жизни, что могу воздействовать на действительность. Я могу вызывать события. Жизни дала мне страшную возможность убедиться в силе своей Мысли. Однажды я сильно разозлился на одного тупого мужика, и он охромел и вскоре умер. Какая-то «девятка» обрызгала меня с головы до ног на переходе, и через минуту врезалась на перекрестке в грузовик. К сожалению, нескольких человек, я, сам того не желая, в молниеносные мгновения гнева, убил силой своей мысли. Я силой мысли создал себе будущее, которое сегодня уже – зыбкое, пьяное и непредсказуемое Настоящее, переходящее в дивное и невероятное Прошлое, замирающее сияющим янтарем в Истории Жизни. Я, вольный мечтатель, в затянувшейся юности своей придумывал себе будущую Историю своей жизни, записывая ее в своих дневниках и романах, а Мысль моя, по моему сценарию, Ее реализовывала. Я придумал единицу силы воздействия мысли и назвал ее Волюнта (от слова Воля).
Все явления Земной Жизни подчиняются единым термодинамическим законам. И Волюнта, и Хронал, (Хронал это единица интенсивности земных процессов), тоже не является исключением. Хронал – реальная единица глобальных Земных Процессов. Ее открыл и вывел, глубоко почитаемый мной, великий ученый Альберт Иозифович Вейник. Хронал входит в уравнения законов термодинамики наравне с электрическим потенциалом, температурой и давлением, и им можно управлять также легко как температурой и электрическим потенциалом. А так как Время находится в обратной зависимости от Хронала, то и реальным физическим временем можно управлять, замедляя его ход или ускоряя. Похоже на фантастику, но все это подтверждено прямыми экспериментами. Это открывает передо мной потрясающие воображение перспективы, превосходящие все, что в разное время было придумано писателями фантастами…. Я сейчас засну, и ускорю Время во сне. Завтра, рано утром, завтра я решу все проблемы….
Среди ночи я то и дело просыпался, ощупывая кровать: не пришла ли Пилар. Кто-то, видимо, ловко перехватил мою мексиканскую учительницу с моими ста долларами и сигаретами. Ну, что ж! Буду считать это первым взносом в экономику Мексики и оплату труда мексиканской блудницы. Некоторые доморощенные философы не считают секс трудом. Это заблуждение. Женатый человек зачастую занимается сексом, выполняя супружеский Долг. У каждого были случаи, когда ты занимаешься этим для утешения, для самоутверждения, со страшной дамой, со старушкой, для сохранения сексуальной формы, тонуса, и просто – впрок. А проститутки, хотя и испытывают порой оргазм, но зачастую партнером бывает неприглядный, бухой, вонючий, грубый, немощный, бесполезный, бессильный пользователь, заказчик. Это – труд. Вообще, я называю трудом все то, что требует усилий раба, затрат энергии, без радости от полученного результата. Фрезеровщик выточил жгентель винтовой. Думаете, он рад результату? Он рад Деньгам, полученным за жгентель винтовой. 
Относительная Тишина нарушается моим спорадическим храпом, неровным и беспокойным биением моего сердца. Слышимость в отеле была такая, что иногда было слышно, как бегут в Пространстве невидимые Хроналы, как в соседнем номере, под койкой, о чем-то грустно вздыхает старый кукарача.
Я уж не говорю о других звуках. Кто-то храпел за стеной, кто-то пукал от избытка живого духа. А что ты хотел за 300 песо за ночь? (примерно тысяча рублей) Я хоть один в номере, у меня душ есть с горячей водой и кондиционер. А вот в тех, где вздыхают кукарачи под койкой, и витает Дух человечий, по пять-десять человек живут, мужики и бабы в одной комнате. Никакой кондиционер не выдержит. Правда, они и платят по 500 рублей. Я и в таких в юности, (пару лет назад), жил не тужил. Просто, чего это я должен мучиться-корячится перед Концом Света-то? Я должен сибаритствовать по полной программе!

ПЕРВЫЕ И ПОСЛЕДНИЕ РАДОСТИ

Коль ты праздный, безбожный,  бражник, для тебя и Карибское море – праздник.
(Хавьер Рамирес, маг, чудодей, наркодиллер, Playa Del Carmen, полуостров Юкатан, Мексика)

 Жить в хостеле или в «бэк-пекерс» гораздо интереснее, чем в больших отелях, я для себя это давно выяснил. В отелях люди суровые, мрачные, озабоченные, меркантильные, замкнутые в свои блоки-мысли и номера. А тут мы все: американцы, немцы и аргентинцы, бразильцы, чопорный англичанин, чилийская училка, чиновник из Тобаго,  и я — русский журналист, как, бывалоча, выйдем на кухню, приготовить себе завтрак, да как заведем бесконечные беседы, что подгорают тосты, моментально забывается холодная война, отчуждение, начинается живое общение, (споры, приколы, шутки, гомерический смех, шшупание девок) плавно перетекающее в ужин с песнями и бухалом.
Это мы, вечером, возвратясь из ближних странствий, устраиваем шумные посиделки-пати на завалинках хостела, с песнями, частушками, с водкою, спорами и пустыми разговорами. А отеле что? Тоска! Выпил, искупался, пожрал в ресторане этих гадких лангуст и омаров, и снова в койку: метеоритствовать всю ночь без передыху! А тут все чинно. Выпил, поорал песни, похрипел о мире во всем мире и отрубился. И никакого тебе метеоризма. А не с чего метеоритствовать! Да! Мои друзья не скрывают, что приехали в последний раз взглянуть на Карибское море, и достойно встретить Конец света. Да, они, как и я,  верят что, майя не случайно 21 декабря 2012 года назначили последним днем календаря нашей планеты! Они, майя, хорошо знали движуху планет. И пусть скучные, серые, как трусы парторга, ученые скептики утверждают, что это всего лишь, конец одной Эры и начало другой, мы — оптимисты, уверены, что будет Настоящий Конец! И поэтому мы все здесь! Мы ждем чуда! Прилета планеты Небиру, к примеру. Никто ее не узрит, кроме нас! Потому что, никого не будет. Страшно? Пока нет? Подождите! Я время от времени, в перерывах между купанием в Карибском море, пивом и текилой, предавался сочинительству: писал короткие заметки в твиттере, небольшие репортажи в газету. Своим друзьям я писал стихи, исполненные искреннего патриотизма:

Двести раз я ссал в Карибском море
И поднял там уровень воды
Как прекрасно писать на просторе
И не знать ни горя, ни беды
Да! Я ссал во многие моря
И, выходит: жизнь прожил не зря!

Как-то, за завтраком, в общей столовой, я встретил Пилар. Она сидела за столиком  в компании с каким-то бородатым, очкастым, мексиканским иудеем, и заразительно смеялась его шуткам. Какое коварство! Он, наверняка, беззастенчиво курил мои сигареты, и был угощаем пивом на мои доллары! Ее взгляд на секунду остановился на мне и не выразил радостного удивления. Она даже не кивнула мне приветливо. Хорошо, что я не успел привязаться к ней и полюбить горячей любовью. Ну, что ж! Значит и в Мексике есть коварные женщины! Коварство – это интернациональное свойство! Обидно, что в последние Дни на этой Планете, судьба напомнила мне об этом!

 

ВЫ СЛЫХАЛИ, КАК ПОЕТ МАЙЯ?

«Бедняк за кусок мяса песни поет, а богач жрет, ****, да текилу пьет!»
(Клаус Фон Дитрихъ, поэт-импрессионист, таксист-любитель, Кункун, Мексика)


Два вечера подряд мои друзья: долгими мексиканскими вечерами. (Рассвет тут в 07. Закат в 17.00) Бразилец Элтон, мексиканка Фернанда, немец Ральф и аргентинка Паола  ненавязчиво заставляли меня, словно Орфея,  услаждать свой слух песнями, под звонкую мексиканскую гитару.  В качестве гонорара,  они днем возили меня, то на дикие карибские пляжи, в подземные карстовые озера, а то и уютный приморский ресторанчик с морским меню. Тут незадача одна: вся линия моря вдоль Кункуна занята под шикарные отели. Простому русскому мужику, типа меня, туда лучше не соваться со своим прекрасным рыльцем в калашный ряд. А на диком пляже хоть захлебнись! Никому нет дела.
Но однажды ранним декабрьским утром я впотай уехал из хостела, в парк Шкарет, где работает в поте лица своего таинственный коллектив русского центра мезоамериканской культуры им. Юрия Кнорозова.
(Юрия Кнорозова, к счастью, в Мексике знают и почитают. На закате жизни, он был приглашен в эту страну. Тут ему были вручены Высшие Правительственные награды Мексики. Центр его имени – самый лучший памятник русскому ученому)
Парк Шкарет это огромный, красочный «дисней-лэнд», посвященный цивилизации майя. Вообще, весь Юкатан, пропитан духом майя. Особенно сейчас, перед Концом  Света. Возле входа в парк меня встретили две очаровательные девушки, аспирантки центра, Олечка и Леночка. Загорелые, жизнерадостные, красивые, да еще и умницы-собеседницы, со словами затейницы! Много интересного поведали они мне о цивилизации майя. Я и сам, после общения с ними, стал наполовину аспирантом. (А на другую — доктором!)
 

Шкарет. Центр мезоамериканской культуры им. Юрия Кнорозова.

- Скажите, девчата, чем могут быть сегодня полезны для меня, к примеру, исследования о жизни народов майя? - задаю я давно волновавший меня вопрос, пока мы идем по парку.
- История всех народов взаимосвязана. Незнание истории и неумение делать выводы из исторических фактов, как раз и приводят к трагедиям государств.
После общения с коварной мексиканкой Пилар, я как бы купался и нежился в волнах интеллектуальной информации.
- А сами майя свою историю изучают?
- А как же! Среди них даже есть профессор истории.
- О! Глядите! Это же кабан! - кричу я, завидев большую, носастую, свинью, лежащую молчаливо, без хрюка, возле плетня.
- Это - тапир, - пояснила мне Оля.
- Тапир? - повторил я эхом незнакомое слово, сглотнув набежавшую слюну. - А блюдо из него можно заказать в ресторане?
- Нет. Они — вымирающий вид! - ответила девушка. «Ой! Ой! Ой! Небось, Абрамович-то может заказать себе отбивную из тапира!», впервые позавидовал я олигарху, почувствовав, как урчит в животике.
- Вы тут все-таки близко, к майя, - продолжал я пытать аспиранток, -  Скажите, как на духу: 21 декабря будет конец света, или нет?
- Можете спать спокойно, - как-то не очень убедительно попытались успокоить меня аспиранты, - Конца не будет. Будет новый виток истории.
- Все вы так говорите, ученые! - бурчал я под свой длинный нос, недовольный объяснением, - У вас одно на уме: успокоить меня, народ. А сами, наверняка, уже себе лодки смастерили, воды заготовили, водки, сала и хлеба впрок! Что это? Что это за запах? Кто это там стучит? (это я услышал ушами волшебные звуки музыки и учуял ноздрями не менее волшебный запах ладана)
- Это майя поют! - ответили мне девушки.


ЧТО СГУБИЛО ЦИВИЛИЗАЦИЮ МАЙЯ

«Кто славно пьет и девок прет, тот песню радостно поет!»

 (Освальдо Дротос, этнограф-любитель из Калимантана, Малазия)


Я побежал на волшебные звуки и на волшебные запахи, и выбежал на поляну, где на небольшой сцене, вживую, без фонограммы, пели пять полутораметровых майя (А вы вообще, встречали когда-нибудь майя-исполинов?) разукрашенных в яркие цвета, разодетых в свои необычные наряды и головные уборы.  Один стучал палочкой по деревянному цилиндру, другой, словно пастушок, играл на деревянной дудочке, третий с четвертым не то, чтобы пели, но что-то там говорили на своем тарабарском, майянском наречии. А вокруг них дымились благовония и стояла зачарованная толпа простолюдинов-туристов, с открытыми от восторга и удивления ртами. Мой рот тоже растворился, словно волшебные ворота. Я застыл в немом молчании. Да и что я мог бы молвить, простой российский паренек, впервые заслышав музыку древних майя? Да и татарский и чукотский, и габонский пареньки застыли бы на моем месте. Я полжизни проработал музыкантом, но такой  музыки слыхом не слыхивал. Она, безусловно, была заунывной и тянула на средненький похоронный маршик. Под нее вполне можно было бы станцевать «медляк», с какой-нибудь майяночкой. Но присутствовала в этой музыке некая, непостижимая, тоска и вековая, вселенская печаль. Слышалось в ней и звуки падающей планеты Небиру, и шум тайфунов, боевые кличи конкистадоров, и стоны рожениц, и отчаянные крики, обреченных на гибель, отважных воинов майя.
Как под такую музыку медляк танцевать? Что ты сможешь прошептать на смуглое ушко очаровательной майяночке? Как ты посочувствуешь народу? Это пошло делать в танце! Парни! Никогда! Слышите! Никогда не шепчите во время «медляка» на смуглое ушко майяночке слова сочувствия закату ее цивилизации! И вот именно тогда я понял, что обрекло на гибель великую цивилизацию майя! Песни! Да! Да! Песни, исполненные печали, безысходности и вселенской тоски!

Цивилизация Майя, начала формироваться примерно в 2000 г. до нашей эры. Она сложилась на территории мексиканских штатов Юкатан и Табаско, стран Гватемалы и Белиз, Гондураса и Сальвадора. По поводу происхождения народа, как и о том, куда пропали майя, кроме моей, музыкальной теории, существует несколько независимых теорий. Есть версия о том, что они пришли из Азии, и даже фантастическое предположение, что это потомки жителей мифической Атлантиды. Еще одна теория утверждает, что они выходцы из Палестины. Даже я заметил, что многие элементы религии майя схожи с христианскими (идея прихода Мессии, символ креста). Да и архитектура этого народа очень походит на египетскую, и это наводит на мысль, что он каким-то образом связан и с Древним Египтом. Поздний классический период – время наивысшего расцвета культуры древнего народа Мезоамерики. Тогда были основаны великие города – Ушмаль, Чичен-Ица и Коба. Численность населения каждого из них составляла от 10 до 25 тысяч человек. Кстати, други мои, гордые европейцы, знайте: в это время в средневековой Европе не было таких крупных поселений.
Занимались майя выращиванием фруктов, кушали папайю, авокадо, рамон, чикосапоте, нансе, мараньон. Охота и рыболовство тоже входили в число увлечений индейцев. На Юкатане и в Гватемале жили искусные ремесленники: оружейники, ткачи, ювелиры, скульпторы и зодчие. Религия занимала в жизни майя центральное место. Они известны своими обрядами кровопускания и человеческими жертвами, приносимыми богам. Самыми жестокими из обрядов было закапывание жертвы заживо, а также вспарывание живота и вырывание сердца из тела еще живого человека. В жертву приносились не только пленники, но и соплеменники.
В IX веке южные территории проживания майя вдруг стали пустеть. Жители стали покидать города. Вскоре этот процесс распространился и на центральный Юкатан. Куда пропали майя и по какой причине они оставили насиженные места? На этот вопрос пока нет ответа. Есть гипотезы, которые пытаются объяснить внезапное исчезновение одного из народов Мезоамерики. Исследователи называют следующие причины: вражеские нашествия, кровопролитные восстания, эпидемии и экологическая катастрофа. Возможно, майя нарушили баланс между природой и человеком. Быстрорастущее население окончательно истощило природные ресурсы и стало испытывать серьезные проблемы с нехваткой плодородных почв и питьевой водой. Последняя гипотеза об упадке цивилизации майя предполагает, что это произошло из-за сильной засухи, которая и привела к опустошению городов. А ты говоришь – пустыня Гоби!


КОНЕЦ АГЕНТА

«В гостях ты милый  амиго, а в пути – жалкий Родриго!»

(Карлос Диас Кабаридос, романтик, эссеист, сутенер, спринтер из Мехико)


Когда я вернулся из Шкарета, mexican gerl Мария на рецепшен сказала мне с беспричинной радостью.
- Ты не забыл, что завтра должен освободить комнату?
- Я? Завтра? Комнату? Да ладно! А продлить, нельзя? - ошеломленный новостью, тупо спросил я. Безобразий я не творил (насколько я помню), соседям не мешал, не дебоширил, громко не храпел, голый по коридору не бегал.
- Ты что!!! - округлила она и без того круглые глазишши, - Сейчас тут такое начнется! Ни в одном отеле не будет свободных номеров! Все лавочки на улицах будут забиты! Весь мир съзжается сюда на Конец Света!
- Я как же я? А я куда? Может, к тебе? - хватался я за соломинку.
- Думаю, муж будет против, - подумав пол-секунды, ответила она.
- Экий он у тебя привереда!
Да! Друзья! Жизнь порой преподносит нам сюрпризы. И они не всегда приятные! Не хотел бы я встретить Конец Света бомжом. Да а кто тебя вообще спрашивал? Собрал вещи, и - вперед! Тебя ждут новые странствия и приключения!!! Но у меня рюкзак, блин, 100 литров, забит под завязку: спутниковая антенна, свитер, видеокамера, фотоаппарат, компьютер, штатив, харчи, двое запасных трусов на случай Конца Света и резиновые тапочки...

Всю ночь в Кункуне бушевала гроза. Наш маленький хостел сотрясался от раскатов грома. А ведь сезон дождей давно уже прошел! А до нового еще далече! Я лежал, в своей сиротской кроватке, и думал, что умирать в расцвете сил совсем не хочется, а хочется совсем другого. Хочется сад засадить, семью крепкую создать, детворы нарожать. По телеку смотрю музыкальные каналы. Часто показывают клипы замечательной мексиканской Звезды Дженни Ривера. Мексиканская музыка – восхитительна. А реклама не вызывает омерзения. Нет рекламы колдунов, магов, пива, сигарет, средств от геморроя…
Утром я съехал с комнат. Я шел по улице, молодой, свободный, красивый (по своему), время от времени, как мне казалось, незаметно, по-шпионски, прикладываясь к бутылочке текилы. Да у меня были проблемы. Как-то: телефон мой с мексиканской симкой принимал звонки только в Мексике. Интернет не ловится! Но растет кокос! И на этом полуострове есть календаря! Ребятня и взрослые, не пропадают зря! Но что это за проблемы в масштабе вселенной. До Конца Света (Заметили, что я уважительно пишу это сочетание с большой буквы?) оставалось две недели. Есть еще время улететь домой? Фигушки! Однова живем! Семи смертям не бывать, а одной не миновать! Я, простой, российский мужичок, иду по Кункуну время от времени прикладываясь к горлышку бутылки настоящей, не паленой, мексиканской текилы. Мог ли я в своем голодном, босоногом детстве мечтать об этом? (О текиле с Мексикой!)

На центральной площади устанавливают Рождественскую, пластиковую елку. Рядом сооружали временную сауну и бассейн. Пьяных на улице нет (кроме меня). Вдоль трассы – горы мусора. Это центр города. Значит, Россия, не самая грязная страна. Толпы туристов с рюкзаками рыскают по городу в поисках ночлега. Зашел в бар Los de percada, съел буритос и стакан текилы. Возле игровых автоматов оживление. Перед Концом Света все хотят выиграть на посошок! Движение в Кункуне достаточно оживленное. Но не хаотичное. Водители всегда вежливо тебя пропустят и улыбнутся. А полицейских гаишников свистки издают звук неведомой птицы. Здорово! По небу гуляли черные тучи. Слышались раскаты грома. Но никто почему-то на запасался водой, сухарями, сахаром, гречкой. (Кроме меня, разумеется. Я купил две большие бутылки с водой и сдал их в камеру хранения на автовокзале. Смешно? Вы еще прибежите ко мне!). На автовокзале – общественный туалет. Бросаешь сколько-то песо, и проходишь. Но бабушек-старушек туда проводит бесплатно дежурный, который стоит тут же! Встретил группу женщин майя. Они были живописны, как цыганки. За спиной в сумках болтались младенцы. В руках огромные сумки, словно они собрались переезжать в другой Мир. Они были будто инопланетяне в большом городе. На них оборачивались. Я решил уехать к майя, наугад, в маленький городок Иокдсонот.

И ДЕВУШЕК СМУГЛЫХ ВЕДУ В КАБИНЕТ….

«Только тому, кто от Любви страдает, Господь объект для секса посылает!»
(Флориан  Моосбургер, (стриптизер, по кличке «Кларисса»), Брюссель, Бельгия)


На автовокзале узнал, что автобус на Иокдсонот, мне подадут только завтра, в полдень. И собирался уже отправиться искать подходящие кусты для ночлега, как ко мне подошел невысокий мексиканский мужичок-боровичок в усах, и сказал на ломаном английском:
- Hostel! Very cheep! Very close!
Удача просто таки преследует меня. Отлично! Отель – это лучше любых, даже самых густых кустов! Мы прошли несколько кварталов и оказались перед высоким забором. Он нажал кнопку звонка на двери. Дверь вскоре отворилась и нас встретила улыбкой смуглая хозяюшка хостела « Mexica Haina».
- О! Вы из России? – обрадовалась она мне как земляку, - У нас уже есть один гость из России! Вам будет весело!
Да уж, куда там! Веселее некуда, прилететь в Мексику и набухаться в говно с россиянином. (Как потом оказалось, этот гость был, к тому же, из Эстонии, но для Мексики, это – Россия! Он приехал в Мексику в поисках работы! Ничего себе – удаленный мигрант!)
Отель представлял из себя двухэтажное здание со множеством маленьких комнатушек, с фанерными стенками. Двери номеров были открыты настежь, чтобы постояльцы не сдохли от жары (кондиционеров в отеле не было!) И я видел в них двухъярусные нары, на которых в тесноте, но не в обиде, лежали рюкзаки и туристы. Удобства в конце коридора.
- Я хочу отдельную комнату, - сказал капризно я.
- У нас остался только один одноместный номер, - хозяюшка отворила двери комнатки, размером с кладовку, два на полтора метра, в которой помещались только одноместные тюремные нары.
- Отличный номер! – восхитился искренне я, бросая сумку на стул. На рубли выходило тысячу за ночь. В общих номерах – по 300. Но, оказалось, что есть в этом отеле, места еще дешевле. Я убедился в этом, когда выходил на ночную прогулку. На веранде, краснокожая девушка-индеанка, устраивала для почивания ГАМАК!!!! Неподалеку другая, но чернокожая девушка, невероятной для такого убогого хостела, красоты, так же готовила гамак для ночлега, привязывала его веревочные концы к деревянным колонам. Интернационал какой-то, гамачный!
- Помочь? – просил я африканскую девушку, стараясь придать своему лицу ангельское очарование, тембром голоса – смущение, всуе демонстрируя глазами чистоту своих помыслов. Но похоть и порок мой аристократический артистизм скрыть не мог.
- О!!!! - улыбнулась она, сверкнув перламутровыми зубами. Я привязал гамак, покачался в нем пару минут.
- Все! Не упадет!
Я помялся застенчиво пару минут, что-то еще промямлил про холодные ночи Кункуна, и, набравшись духа, брякнул, не надеясь на успех:
- А давай погуляем перед Концом Света, где-нибудь посидим, в кафе, - предложил я Саманте. Фамилия у нее была легендарная - «Пэйдж»! Она с великой радостью согласилась скрасить мое одиночество. Да и, похоже, голодна была африканка. Удача не отставала, словно говоря: «Ну а дальше, дальше-то – что?». Мы пошли в блюзовое кафе «Los de Percado», которое я присмотрел еще давеча. Я заказал щедрый для ночного ужина, банкет: торта де пастос, энчиладос грилл, такос, паррилада, бухалос в бутылос…
Судя по тому, как Крошка Сэм накинулась на яства, она не ела пару недель. (К концу нашей вечеринки – она смела все и даже то, что оставалось на моей тарелке!!!!) Сэм приехала в Юкатан из Майями. Ехала на попутках. Чем там она расплачивалась, одному Богу известно. Батя ее отдал Конец в прошлом году. Матушка одна с тремя малышами осталась. А Сэманта уже год путешествует по белу свету (в пределах США и Латинской Америки). Месяц назад поругалась с другом. Он был легок на подъем, легко менял свои убеждения, и, превратившись из безобидной, ласковой личинки в злобную и коварную бабочку-махоон, упорхнул в Гондурас с ее мобильником и бумажником.   
- Я копила на эту поездку несколько лет. Мама работала прачкой, уборщицей, и всегда заставляла меня помогать ей, брала с собой на работу. Когда мы с ней работали в одном богатом доме, я, когда убирала на кухне, мыла раковины, то потихоньку жрала продуктами из холодильника. Я сначала ходила в школу, но мне было неинтересно там, и я перестала. А что? Читать, писать умею. Вообще, я свое детство вспоминаю, как тоскливое тюремное заключение. Вонь. Говно. Голод. Постоянная уборка. Обосранные братья. 
- Я, кстати, тоже не в оранжерее возрос, – успокоил я ее, - Мое детство прошло в интернате для проблемных детей сирот и дебилов. Потому что и сам был одним из них! Но давай не будем сыпать соль на вульву. Давай зальем ее текилой! Я больше всего не люблю тоскливых воспоминаний. Не грузить других людей своим горем и тоской – это мой принцип. Я обычно делюсь своими тяжкими мыслями лишь с Богом. Сяду на кухне, налью стакан, включу любимую музыку, и делюсь, делюсь. У каждого есть свои мандавошки в жизни. Мы с тобой в Мексике. Нам тепло. Мы сидим в кабачке. Разве это не есть – Счастье? Хрен с ним, с твоим парнем и кошельком! Он не принесет счастья тому парню! Он принесет ему горе. Если тебя это успокоит. Ворованное, чужое, никогда не принесет счастье! Только беду! Ой! Посиди, я пойду, сделаю сикейрос!
- Что? Сикейрос?
- Пописаю…
В туалете, я, скрытно, словно Джеймс Бонд рацию,  достал из своего рюкзака резервную, тайную, бутылку текилы, бесстрашно и мужественно хряпнул из горла, чтобы не сильно тратиться на дорогую ресторанную выпивку. Такой я был рачительный перед Армагеддоном.
И вот что я в тот момент подумал: а ведь я видел уже эту картину! Это чистое дежа вю. Я описал это в романе ZOPA еще двадцать лет назад. Лирический герой этого романа, человек среднего уровня нравственности: не убийца, умеренный пьяница, шалый бабник, волокита, и бретер, мотается по белу свету, изрядно бухает, попирая попутно встречных женщин, размышляя о своем предназначении и о прочих загадках Вселенной.
Возвратясь, я еще раз, но уже замутненным взглядом воззрел на Саманту, и убедился в том, это очередной дар Создателя к Дню Перерождения, что краше ее нет на Свете, которому скоро придет Конец. Я почувствовал себя счастливейшим гринго на земле! Как я вообще мог роптать о судьбе? Ведь только моему безымянному Великому Богу ведомо, что для нас благо, а что - горе.
- Я сюда приехала на Конец Света посмотреть, - сказал Саманта, и расплылась в чарующей, мечтательной улыбке. Да! На Конец Света ты непременно посмотришь! Я тебе это обещаю, думал я хмельным разумом, замечая, как стремительно пьянеет моя Черная Крошка. Эх! Похоже, и на мой Закат печальный, пришла Любовь улыбкою прощальной!
- Вместе посмотрим на Конец! – пообещал я, - Порадуемся. Никогда не видел Конца Света. Представляешь: потом можно будет сказать с гордостью потомкам: Я видел Конец Света! Если, конечно, доведется им что-то сказать.
 
Мы надрались в хлам, в драбадан, в зюзю, почти одновременно, хотя в конце банкета и выпили по чашке крепкого кофе. Не помогло! Я, рачительно и дальновидно прихватил с собою для утренней дозаправки упаковку пива (шесть пузырей, объемом 0,3 по 39 песо за бутылку. Тут вообще нет чисто российского изобретения: двухлитровых пластиковых баклажек!) и мы, пошатываясь, в обнимку, потопали в хостел. Правда, нам пришлось поблукать часок по ночному Канкуну в поисках правильного пути. По пути мы часто останавливались, чтобы предаться страстному петтингу, она пару раз уходила в кустики, справить нехитрую, малую нужду.
- Слышишь, беложопый! Я заебу тебя до смерти, - заплетающимся площадным языком говорила мне моя пленительная красавица, возвращаясь из зарослей Авес-дель-Параисо.
- Не сомневаюсь! На это у тебя уйдет от силы минут пять! – отвечал я ей, покатываясь со смеху.
В конце концов, перед рассветом, мы нашли в закоулках Кункуна свой хостел « Mexica Haina». Долго давили кнопку звонка. Сонный, взлохмаченный и недовольный чем-то хозяин открыл нам ворота, пробурчал суровое, но справедливое замечание, по поводу нашего опоздания к отбою, а мы, молча, как ягнята, поднялись по лестнице и дружно свалились замертво в мою койку. Проснувшись ранним утром от пения аспидногрудого скрытохвоста, с ощущением адского огня во рту, я, как огнеборец, залил нутряной пожар пивом и, увидев пред собой красавицу африканку, с ужасом осознал, что вчера постыдно так и не насладился ее упругой, манящей плотью. Не смог? Забыл!!!! Позор-то, какой для человека Русского, яркого представителя своего народа! Я, преодолевая выхлоп чудовищного перегара с ее стороны, и слабое сопротивление, похожее на поощрение, навалился на спящую Саманту, как огнедышащий, двуглавый  дракон. Грудь ее была упруга и пупырчата. Интимные волосы у нее были жесткие, словно проволока на щетке для чистки печных труб, и я даже ободрал свой неуемный, твердый, как Бук, совсем не срамной, Прекрасный Шалый Уд. Если подстричь такие волосы косилкой, то об поверхность лона можно будет точить мачете. С похмельного утра мое мужское начало частенько наталкивалось на противостояние полусонных, вялых, красавиц и дурнушек. Чаровница Саманта, даже не открыла своих прекрасных очей, что меня, впрочем, не очень удручило. Ее необъятные африканские, поросшие девственными зарослями, просторы были явно рассчитаны на исполина. Все вокруг нас хлюпало, крякало и кряхтело, как если бы два грузчика, перетаскивали фортепиано на крышу Эмпайер Стейт Билдинг. А за дверью были слышны громкие и бодрые голоса проснувшихся туристов, как будто и не было никакой двери.
Я, похмеленный и взбудораженный облегчением чресел своих, принял душ, и, вернувшись, на всякий случай, продублировал свою попытку разбудить в ней страсть. Она спала, как убитая, до 12 часов утра. А я пил пиво, любовался ее сказочным, слегка одутловатым лицом, после вчерашнего возлияния, не смея ее разбудить. Она была похожа на чернокожую рабыню, омывающую ноги Вирсавии, на одноименной картине Карла Брюллова, висевшей лет десять над унитазом, в серале моей уединенной обители, трудов и сладких нег, в далеком русском Воронеже. Я, дальновидно, не намеревался покинуть свой сераль, поскольку  боялся, что эту прекрасная, черная, сытая пантера исчезнет из моей жизни со своими проблемами, и с моими вещами. Во сне она откинула одеяло и раскинулась по одру во всей своей первозданной наготе. Я глядел на  эту африканскую пантеру и едва сдерживал себя, чтобы не расплакаться от счастья. Я готов был влюбиться в нее, чтобы убить в себе воспоминания ушедшей чистой и высокой любви. Я говорил себе: Не хочу Конца Света! Я хочу быть счастливым! Я хочу любить и быть любимым! Я знаю, как быть счастливым! Я попрошу прощения у всех, кого я обидел, и буду строить новый мир во славу Господа, во славу России и во Славу нашей планеты нашей Земля!

 

Влюбленный я бываю несносным дураком. Впрочем, и не влюбленным бываю я дураком. Но влюбленный - я в сотни раз дурнее. 
Однажды, в пору, когда сорокалетние женщины еще казались мне древними старухами, а одеколон «Кармен» считался изысканным, благородным напитком, будучи в гостях у горячо любимой юной прелестницы Леночки, и, желая сделать романтический вечер незабываемым, я показал ей авторский, креативный стриптиз: крутил, словно пропеллером, своим, раскрашенным гуашью, будто индейский вождь, детородным Приапом, перевязанным ленточкой и посыпанным конфетти, когда неожиданно в комнату вошел ее папа, директор Дворца культуры металлургов.  Я, не заметив его явления, еще некоторое время увлеченно крутил фуете своим срамным, нефритовым стержнем. Выросший в семье циркового акробата, и повидавший на своем веку немало перфомансов, худых танцоров и диковинных шоу, папа Лены тихо, зачарованно и удрученно сполз по стенке, держась за сердце. Я, немало смутясь, словно застуканный за онанизмом тинейджер, в панике схватив в охапку свои одежды, огорченный полу- летальным эффектом своего хореографического номера, проворно выскочил за дверь и был таков.
Будучи влюбленным в очередной раз, в очередную красавицу, я, серди ночи, в одних трусах, отправился на поиски сигарет. Так повелела моя любимая. Если действительно любишь, и хочешь обладать мною, – найдешь сигареты и без штанов! Такова была безумная цена ее взаимности. Дождь. Сумрак. Мокрый асфальт. Редкие прохожие шарахались в ночи от парня в семейных трусах в цветочек и переходили на другую сторону шоссе. Как ни странно, свою пачку сигарет мне пожертвовал одинокий, юный милиционер, вознамерившийся забрать ночного голышочка в отделение. Но услышав взволнованную, трогательную мотивацию моего поступка, сжалился и отпустил. Но самое страшное то, что я, заблудился, и не нашел дома и квартиры своей капризной девчонки. Я звонил в какие-то двери, но мне отвечали незнакомые, злые, мускулинные  голоса. Да так в трусах, и с пачкой сигарет «Шипка» в руках, я через три часа и дошел до дома своего приятеля, где и провел остаток романтической ночи.
Но мне нравится именно тот Санчес: безумный, влюбленный бедолага, дурашливый игрец, безрассудный, шалый, лохматый, неугомонный, мальчишка, чем нынешний – рассудительный, взвешенный, озабоченный, целомудренный развратник, строгий эксгибиционист, пьяный джентльмен.

Нежданно, негаданно Саманта во сне легонько пукнула фальшивым обертоном, брутальным звуком геликона, в до-мажоре, первой октавы, вздрогнула от утренней дерзости своей томной, темной и неугомонной попы, и оттого проснулась. Мне показалось, что в комнатушке поднялся небольшой вихрь, буран, торнадо. Вонь поднялась такая, будто в казарме одновременно взбзднул взвод пьяных артиллеристов. Ни хера себе: «50 оттенков серого»!!!  Как все-таки слащавая, припудренная, ботексная, женская литература далека от суровых, зловонных, реалий нашей жизни!!! А как ей, бедняжечке, не пукать громко и зловонно, если вчера она, словно Гаргантюа, сожрала ведро мексиканской еды. Я вообще удивляюсь, как она не обделалась во сне, малышка моя, любимая. Забрать ее, что ли с собой в Россию? Да только не прокормлю я ее, судя по вчерашнему пиру.
- Привет, - вымученно улыбнулась она, как мне показалось, слегка покраснев своим черным ликом, от смещения за свой нечаянный, отчаянный, утренний, ураганный пук, и, легонько вскочив, накинула яркий халатик, стремительной, потной торпедой рванула в туалет облегчаться, словно боясь опоздать на последний поезд.
- Башка трещит, - пожаловалась она, возвратясь, легкая, воздушная, словно яркая бабочка-махаон. Изрядно похмелившись, мы собрали наши нехитрые пожитки, сели в автобус на Тискакалькупуль, и отправились, куда глаза глядят, в сторону Конца Света.

И ВНОВЬ ОДИН! ДА ЧТО Ж ЭТО ТАКОЕ!

«Мачо! Жди! Придет беда, коль подружка молода!»

(Хохе Гарсиа Хуэйрос, хозяин Ранчо, Тигауна, Мексика)


Как я оказался на верху этой пирамиды Майя? Не помню, хоть убей. Но оно и понятно! Я же почти всегда под воздействием текилы!  Помню только, что от Тулума мы тащились через джунгли до развалин городка Коба. Но как забрался на вершину – не помню. Смотрю на телефон. Разрази меня Кинич Ахау! Подо мной на много миль вокруг простирались непроходимые джунгли. Где-то за ними, на краю земли, пылал багровый закат, какой обычно бывает перед Концом Света.
Всемирный Потоп описывался и в «Пополь Вух». Выходит: он был и в истории Майя! Значит, вероятность его повторения равна вероятности гибели Земли от падения гигантского астероида!

«Потоп был создан Сердцем небес, был устроен великий потоп, который пал на головы деревянных созданий. Плоть мужчины была сделана из дерева ците, но когда Создательница и Творец создавали женщину, ее плоть была сделана из сердцевины тростника. Вот таковы были материалы, которые Создательница и Творец желали использовать, создавая их. Но те, которых они создали, те, которых они сотворили, не думали и не говорили пред лицом своей Создательницы, пред лицом своего Творца. И из-за этого они были уничтожены, они были потоплены. Густая смола пролилась с неба. Тот, кто называется Шекотковач, пришел и вырвал их глаза; Камалоц пришел и оторвал их головы; Коцбалам пришел и пожрал их плоть. Тукумбалам тоже пришел, он сломал и растерзал их кости и их жилы, он перетер и сокрушил их кости»
О! Страшны мне такие пророчества! Страшно читать такую книгу! Хотя, в Библии жестокости не меньше.

И эти туманные мысли о смерти, и пыльные, безлюбые глаза, увядшие корни внизу, пустые консервные банки, импотентский огрызок сигары, задранные ноги незнакомой женщины майя, коричневый сфинктер, все это спрелось и мумифицировалось вокруг моих корней. И ты, моя Любовь, стоишь предо мною в Закате в величии своих очертаний, мокрая, покинувшая чрево порока. Мы прекрасные золотые подсолнухи наших желаний, и наши голые, волосатые тела, при закате превращаются в золотые кукурузные початки, за которыми пристально наблюдают наши глаза в тени безумного кладбища, над грязным болотом. Я сам себя пытаюсь соблазнить. Я вижу, как потемнело небо над моей Пирамидой. Как десяток огромных аллигаторов ползут по ступенькам  вверх, волоча за собою свои тела и безжизненный хвосты. Так вот какой Конец Света ожидает меня! Я буду съеден зелеными, злобными тварями, крокодилами Генами! А ведь меня предупреждали девчонки из Шкарета, из центра Юрия Кнорозова, что нельзя мне встречать Конец Света на пирамиде в Коба! Звуки Армагеддона начинают свой забег, скачут, плавно плывут по эфиру. Все быстрее и быстрее Яростное биение крыльев Ангелов. Эх! Едреный Пополь Вух! (Звучит, как красивое ругательство!) Я гляжу вниз, туда, где по ступенькам торопливо взбираются на мою последнюю Пирамиду голодные, зубастые, зеленые твари. О! Я еще успею насладиться плотью краснокожей девчушки, бесстыдно расставившей короткие краснокожие ноги свои передо мной! Она даже не разулась. А я не назову ее по имени. Я его просто не знаю. Эта девушка, дочь жреца Майя, даже не сняла башмаков своих, сплетенных из кукурузной ботвы. Негромкий говорок попугая. Дочь жреца призывно смотрит мне в глаза. Она не знает, не видит, не ведает, что крокодилы поднимаются по ступенькам пирамиды. И через световое мгновение мы провалимся в темную таинственную Шибалбу, подземное царство мертвых майя! Но стоп! Ведь мне надо успеть передать последний репортаж о Конце Света в редакцию! Мир должен знать: как покинул я эту планету! Я панически начинаю настраивать спутниковую антенну, и к своему ужасу осознаю, что забыл, в какой последовательности следует это делать!!!! Нажимаю Activate. Дисплей включается. Ура! Поворачиваю коробочку спутниковой антенны вокруг себя. Сигнал то выше, то ниже, исполняет какой-то атональный чардаш. Подсоединяю кабель Интернета….
Я, искоса наблюдаю пространство, гляжу вниз, и вижу, что крокодилы уже совсем близко. Мерзкие, пупырчатые твари! Они кровожадно смотрят вверх, из под набухших надбровниц, и тоже видят меня! Запускаю браузер! 8 долларов за мегабайт! Однако! Но что передавать? Ведь я еще не написал свой последний репортаж!!!! Слова, предлоги, запятые, восклицательные знаки, цифры, перемешиваются со звуками, запахами, красками, с грязью, теряются в помойке памяти, стираются, превращаясь в грязную жижу. Я еще хочу успеть до прихода крокодилов насладиться плотью этой коротконогой девчушки! Что сначала – репортаж передать, или предаться сладкому пороку? Я набираю в Интернете адрес почты Витьки Канского. Ему я должен сейчас, прямо с пирамиды передать свой последний репортаж. По скайпу! Я покажу сейчас моим неведомым зрителям ползущих по ступенькам пирамиды крокодилов! Это будет бомба! Стоп! Если буду передавать репортаж, я точно  не успею в последний раз испытать прощальный оргазм с девушкой майя! К черту статью! Я передам репортаж об оргазме! Я с силой мечу ноутбук, словно дискобол гранату, в ближайшего крокодила, и удачно попадаю прямо ему в бошку. Крокодил с ревом падает с пирамиды, увлекая за собой своих братьев, сестер и матерей. Достигнув сельвы, они, через минуту, придя в себя, снова лезут на пирамиду. Эти пупырчатые, безмозглые божьи создания, твердо решили встретить Конец света со мной в пасти! Я поворачиваюсь к своей прекрасной майанской жрице Лилит, и раздвигаю короткие, волосатые, пупырчатые ноги…. Если Бог создал меня по образу и подобию своему, значит, я равен Богу! Значит, я – есть Бог! Лилит! О, прекрасная краснокожая Лилит! Бог точно знал, что нужно мне, перед тем, как покинуть Землю. Она грубо толкает меня в бок.
- Не храпи! – говорит она голосом Саманты. Что за хрень? Где жрица? Саманта? Ты? Как она здесь оказалась?
- Заткнись! – отвечаю громко и весело я, и просыпаюсь от своего командирского голоса. Саманта смотрит на меня своими огромными глазищами и улыбается, похваляясь своими сверкающими, акульими зубищами.
- Пусти! Я не хочу. От тебя перегаром несет!
Ага! Не нравится! Я нехотя оставляю свои неловкие, утренние попытки возлюбить ее.
- Санек! Ты бухаешь каждый день, - укоряет она меня (я научил ее называть меня «Санек»! Так называют меня только самые близкие люди).
- Так, все равно, сдохнем скоро все! – поясняю я ей уже в который раз. Мы проснулись на куче тряпья, в полутемной хижине, без окон, но с дверью, в очередной деревушке майя. В просторной горнице, с земляным полом, и соломенной крышей. Хозяева уже давно встали и шуршат во дворе по хозяйству!
Саманта, уныло, с какой-то затаенной печалью поливала мне во дворе из старой кастрюли, чтобы я смыл с себя позор прошлых ночей.
- Скажи мне, крошка Сэм. А у тебя были белые парни? – спросил я ее, растирая свое любимое тело докрасна вафельным, армейским полотенцем. Ухмыльнулась загадочно крошка Сэм. Посмотрела в облачное небо, словно там, в Небе находился ответ на этот простой вопрос, и ответила, с улыбкой ясной:
- У меня и белые, и красные, черные и зеленые, и китайцы были. Я вообще-то, проституткой была год или даже немного больше. Два года, - уточнила она.
Два одиночества, как два неприкаянных года проституции: вечно, преувеличенно, наигранно веселый, бледнолицый Сашка и вечно печальная, естественная, уставшая от бродяжничества, чернокожая девчонка Сэм, блуждают по деревням и весям Юкатана уже который день, просто так, без цели. В ожидании Конца Света. Наверняка она была бы неплохой домовитой хозяйкой, матерью, в хорошем, светлом доме. Но, увы! Жизнь нас пока что гарантировала от сладкого бремени семьи.
Иногда я пишу заметки в ноутбуке, для своей любимой газеты. Но отправить не могу. Нет Интернета в этих деревнях. Жду, когда, наконец, мы достигнем все-таки цивилизации. Я просто хочу уже помыться горячей водой, с шампунем, в душе. Саманта пахнет, будто загнанная, тягловая лошадь. Мы живем, как на другой планете. Поели утром кукурузной кашки и, оставив дедушке Хуану 50 песо (200 рублей), снова мчимся на автобусе по проселочной дороге, через джунгли.
- Ой! Глянь, глянь! Как красиво!!! Давай тут сойдем! – кричит она в непонятном восторге, увидев что-то милое в убогой, мрачной деревушке, мимо которой мы проезжаем. Сойдем, так – сойдем! Отчего не сойти, когда у тебя полный рюкзак текилы! (Как оказалось – писать хотелось ей так сильно, что немного описалась, пока мы не забежали в кусты)
 
Мы ночевали и в отелях и мотелях, придорожных хостелах, но чаще, в гипер-эконом классе, в настоящих, вонючих, деревенских хижинах майя, если кукурузную кашу из деревянных, самопальных мисок. Мне это нравилось больше. Я именно об этом мечтал. В отеле, мотеле я и в Европе могу понежиться. И в Брюсселе, и в Пензе и Челябинске они одинаковы. Я щедро оставлял по сотне песо добрым, маленьким хозяевам, мы с крошкой садились в автобус и ехали дальше, от деревни, к деревне к неведомому городку Тискакалькупуль.
Расстались мы с ней совершенно неожиданно в местечке Шпухиль (там, рядом, стоит одна из самых древних и неухоженных пирамид Майя). Для меня, по крайней мере, это было – неожиданно. Сэм отправилась на пирамиды, где и затерялась почти на целый день. Я, смыв с себя жирный налет Времени в душе маленького отельчика, в смутной тревоге слонялся по унылому, сонному городку, изредка прикладываясь к бутылке, чтобы унять тревогу. Вернувшись к обеду, в номер, провалился в сон. Проснулся от шуршания Вечности. Вечностью была Сэм. Она торопливо собирала свои разбросанные по комнате вещи в свой рюкзак. Предчувствие не обмануло меня и на этот раз.
- Я уезжаю, Санек! – пояснила она мне, убирая мои шаловливые  руки, живущие по своим, автономным законом, от своей попы.
- Куда, - живо поинтересовался я, переводя пальпацию на перси.
- Мы едем в Мехико.
- Кто это – МЫ?
- Я и Бальтазар! – дерзко объявила она.
- О! Ё! Хо-хо! Бальтазар! Это совсем другое дело! – подскочив в небо на полметра, воскликнул драматично я, - Ну и имячко! Как у хомяка. Вот так у тебя все просто. Бросаешь меня и уходишь к Бальтазару? (Это уже мексиканский сериал!)
- А тебя разве это огорчает? Ты что – любишь меня?  – съязвила она, театрально смеясь, и кряхтя, пытаясь застегнуть молнию сумки. Я по-джентльменски, помогаю ей. Возле сумки примостился здоровенный, рыжий, наглый, таракан. Я беспощадно убиваю его своим резиновым шлепанцем.
- Конечно, люблю. Я привык к тебе.
Я заметил этого мексиканского, усатого парня еще в первый день, когда мы бродили по развалинам Пирамиды. Там было много туристов. Но его я выделил из всех, почему-то, сразу. Ему было лет тридцать. Был он высок, худощав, жилист, нагл и похотлив, как блудный пес. Он беззастенчиво, пожирал взглядом мою  Саманту, как будто не было с ней рядом меня, обгорелого на солнце, ледащего, перезрелого гринго.
- Привыкают к собаке. Ты же не собираешься жениться на мне?
- Так! А Бальтазар, значит, женится на тебе?
Саманта, безусловно, не могла не заметить этого всепожирающего, хищнического взора. Это Она предложила мне остаться в отеле на ночь. Сказала, что сильно устала. Точно, как набоковская Долорес Гейз.
- Бальтазар не пьет каждый день, - с гордостью за усатого хомяка, сказала она.
- Не говори чепухи. Ты просто, как охотница, ищешь добычу покрупнее.
- Если ты о ***, то, у китайцев он еще меньше.
Эк, она меня уела! Я чувствовал себя обманутым Гумбертом.
- Эх! Саманта! Быстро же ты променяла меня шило на мыло, - в отчаянии воскликнул я, заламывая руки, словно гитана, - Что тебе не хватало? Вспомни, как здорово, весело мы с тобой бродяжничали по белу свету, просыпались в незнакомой деревне…
- Ха-ха-ха! По твоему, просыпаться на грязном, земляном полу это – очень забавно?  – с голливудским драматизмом, воскликнула она, - Я все детство спала на полу! Это не романтика для меня! Я хочу спать на большой кровати с белыми простынями! И проснувшись принимать душ! И есть не кашу из железной миски, а нормальную еду: рыбу, мясо….
- Яйца, - подсказал я.
- Да я тебе вовсе и не нужна. Я для тебя только дырочка! И все! Ты утром проснулся, сунул-вынул. (она, преувеличенно быстро, показала пальцами, как это я быстро проделывал) Даже не приласкал никогда, не поцеловал эту дырочку. Не спросишь никогда: хорошо мне или плохо. Ты даже со мной не разговариваешь! Да! Ты даже во сне разговариваешь не со мной! Ты думаешь, мне нормально так: молча все время следовать за тобой, как рабыня? И подставлять свою жопу, всякий раз, когда у тебя стояк с похмелья???
Такого длинного, страстного, артистичного монолога я от нее никогда не слышал. «Верю!» хотелось в восторге крикнуть мне. Она схоронила, закопала в землю, от меня свой адвокатский дар.
- Рабыня? А ты что - работала, что ли? – попытался понять я причину рабского восстания: сыта, одета, обута… 
- Ты – бухаешь! У тебя отчаяние! От тебя любимая ушла! У тебя – горе! А мне поебать твое горе! У меня – радость! Я молодая, красивая, и я в Мексике! Зачем мне твои печали? Я веселиться хочу! 
Она сказала «Уф!», словно наконец-то справила большую нужду, после годичного запора, надменно, снисходительно и нехотя, чмокнула меня в мокрую от слез, небритую щеку, (так нехотя официантки дают сдачи), потрепала по плечу, и выскочила вон: легкая, воздушная, бедная, желанная, и… эфемерная, как невинный, утренний бздох. В окно я видел, как она, сверкнув на прощание, черной ляжкой, вскочила в кабину обшарпанного, древнего Доджа. Развалюха чихнула, перднула, дернулась и рванула, увозя мою черную Любовь в неведомую даль. Судьба еще разок шарахнула меня пыльным мешком из-за угла по кудлатой башке, не знающей расчески. Я постарел еще на одну Любовь. А ведь если разобраться – она права, Суккуб ее дери! Я, в самом деле, уже стал воспринимать присутствие в моей жизни этой черной пантеры, как обыденность, как рассвет и закат, как дождь и солнце, облака и ветер, как текилу на завтрак, как птицу не дереве, как сопли в носу, как вонючие сухари в сфинктере, а не как праздник Жизни, которому следовало бы радоваться, будто дитя малое, всякий новый день. Я не дарил ей цветов, не носил на руках, не делал даже куни, не приносил кофе в постель (какая пошлость!) не устраивал карнавал, не пел, не танцевал. Как быстро, однако, мы привыкаем к Прекрасному, и перестаем ему радоваться. И лишь, только, когда Прекрасное уходит из нашей жизни, оставляя нас в объятиях серой обыденности, только тогда мы по-настоящему оцениваем Его и наивно пытаемся его догнать, чтобы исправить ошибку…. Теперь усатый, безликий Бальтазар будет наслаждаться, упиваясь ее жаркой плотью и необъятными  просторами ее курчавой Вселенной. И быть может, он оценит этот Божий Дар, хотя, вряд ли. О! Боги! Если бы двери сейчас растворились, и Она бы вернулась и, смеясь, сказала бы мне: Санек, я просто хотела испытать тебя. Я не могу без тебя, такого романтичного, бухого, и непредсказуемого… . Я бы… Эх! А что – «я бы»? Ничего бы не изменилось. Пару дней я бы холил и ублажал бы ее, потакал всем ее желаниям, подарил бы охапку рододендронов, принес бы кофе в постель, а на третий день, снова бы затосковал. Женщина ждет праздника Любви. Но Праздник, на то, и Праздник, что он  бывает редко. Вечность – это не Праздник. Это обыденная череда рассветов и закатов, встреч и расставаний, Любви и одиночества, Прелюдий и оргазмов…
Ну, что ж! Баба с возу – кобыле легче, - безуспешно пытался успокоить я себя, заливая огонь тоски и грусти нежной, текилой. В конце концов, впереди у меня снова и снова радость первого свидания, и первого лобзания. Жизнь продолжается!
У меня в планах было всего два варианта встречи Конца Света:
А) На заброшенной пирамиде в деревне Кавильо или в Коба, где вокруг непроходимые джунгли, болота и водятся косяки кровожадных крокодилов, в ожидании пишущей, мыслящей и рефлексирующей жратвы.
Б) В городке Чичен-Ица, где в ночь последнего дня Эпохи, под аккомпанемент падающего астероида, состоится церковная служба с песнопениями жрецов народа майя, и международный фестиваль Магов и Жрецов всех религий. Я изложил в письме оба варианта и спросил Редакторов, какой вариант интереснее для газеты? После короткого совещания, выбор моих коллег пал на фестиваль магов и последнее всенощное бдение жрецов майя. 
И я поехал в Чичен Ицу, религиозную столицу Майя. Там расположен один из крупнейших храмовых комплексов Майя. Там я и встречу свой последний Конец Света!

ЧИЧЕН ИЦА - РЕЛИГИОЗНАЯ СТОЛИЦА

«Держи, Санчес, свои ноги, в постоянной, блин, дороге!»

(Мануэль Хуэйрос Перейра, теоретик секса, экономист-любитель, мифотворец из Тулума, Юкатан, Мексика)

Автобус тащится, останавливаясь возле каждой фазенды, возле каждого ранчо. И тогда в салон заходил какой-нибудь Санчо с ранчо, с сумками и мешками. За окнами - ливень невероятной мощи, гремела гроза, сверкала молния. (Заметьте, что сезон дождей давно закончился! Это признак Большого Конца!) Водитель, мало того, что останавливался возле каждой деревеньки, но и великодушно запускал внутрь местных коммивояжеров. Они громко и с выражением заученно читали рекламные слоганы о своем товаре, предлагая нам: какие-то поделки, пирожки, домашние конфеты, ножницы, дудочки, пончо, панчо, вареную кукурузу, сладкую воду, носовые платки, игрушки, соломенные шляпы...
Словом, шла несанкционированная торговля, как в наших пригородных электричках. Правда, пассажиры не расхватывали жадно с криком восторга товар. Проехав пару остановок, торговцы выходили, так и не выручив ни пенса, ни песо. Наконец, через каких-то буквально шесть-семь часов, водитель крикнул мне на чистом майянском языке: «Чичен Ица, сеньоры!».

Городок Чичен Ица маленький: одна главная площадь, одна католическая церковь, одна центральная улица, которая ведет к огромному древнему храмовому комплексу майя. Чичен-Ица. В переводе его название означает "Рот колодца колдунов воды" или "Место возле колодца племени Ица". Это место загадочно, очень колоритно и даже немного зловеще.
Достоверно описать историю города я вам не могу, так как манускриптов, описывающих древние события Чичен-Ицы, практически не осталось - они были уничтожены испанскими завоевателями. Ученые считают, что люди впервые стали селиться в этом месте с IV в., а первые городские сооружения стали воздвигаться приблизительно в VI - VII вв. Город Чичен-Ица был пристанищем индейцев майя. А к концу X века он был покорен завоевателями из Центральной Мексики - тольтеками, практиковавшими жертвоприношения и служащими культу Пернатой Змеи. Но они благоразумно и великодушно, в отличии от Христиан, не стали разрушать Чичен-Ицу, а наоборот - прочно укоренились в нем. Во время правления тольтеков город стал одним из самых могущественных поселений полуострова Юкатан. С XI века тольтеки сделали его столицей своей империи. С течением времени он постепенно менялся и все более приобретал тольтекские черты. Симбиоз двух своеобразных культур сделал древний город поистине уникальным. По неизвестным причинам в конце XII в. он был покинут жителями и зарос джунглями. Лишь в 1920 г. археологи открыли миру его таинственные сооружения.
Самой знаменитой постройкой древнего города является пирамида Кукулькана (или иначе - пирамида Эль-Кастильо). В 2007 г. году она вошла в список семи новых чудес света. Пирамида Кукулькана Чичен-Ица была построена в XI в. совместными усилиями индейцев майя и тольтеков. Они воздвигли грандиозный монумент, посвященный богу дождя и ветру, Кецалькоатлю, который имел облик пернатого змея с головой человека. Индейцы майя называли божество Кукульканом, то есть "оперенным змеем". Это строение было создано на основе космологических и календарных знаний майя и тольтеков. В высоту оно достигает 24 м, а его грани обращены на все четыре стороны света. Наверху пирамиды располагается площадка, в древности использовавшаяся для совершения жертвоприношений

На мой незамыленный взгляд, примерно 75,5 процентов населения составляют представители народа майя. Их легко отличить от мексиканцев и от меня. Майя невысокие (примерно полтора метра), прямоволосые, весьма смуглые, с характерными острыми чертами лица. Я спросил у мужика, в соломенной шляпе, торгующего овощами из корзины, рядом с трассой:
- Прошу прощения, сеньор! Мне нужна комната на неделю!
- Вон там, за углом, живет Эстебан. Он комнаты сдает.
Я пошел к Эстебану. Эстебан оказался весьма древним старичком, с испещренным морщинами лицом. Он попросил меня записать в потрепанный журнал: кто я и откуда прибыл. Вот какие строгости! Я почему-то записался как Люк Бессон из Франции. Да какая кому разница? Мои апартаменты были вызывающе роскошны. Койка, телевизор, душ и унитаз. Все в одном пространстве - без перегородок! Полная комплектация! Все навороты! Свалив рюкзак, и придавив Морфея полчасика, я отправился на рекогносцировку местности, на предмет баров, и дам легчайшего поведения.
Городок тут - ничего! Население таково: незамужний майанки составляют большинство. Майяночки есть прехорошенькие. Но все такие пышки круглые! Потому что хлеб в Мексике только белый, а пьют они "Кока-Колу".
На главной площади, рядом с католическим храмом, проходят богослужения и песнопения церковного хора под аккомпанемент синтезатора, а по субботам устраивается громкая дискотека под грохот ультрасовременной электронной музыки.
Где простой русский мачо может познакомиться с простым майанским мачо? Разумеется, в местном популярном у парней клубе «El gallo azul». Клуб этот был удивительно похож на деревенский хлев. Помещение с перегородкой, делящей его на два зала. Земляной пол, утрамбованный ногами тружеников народа майя. Деревянная, барная стойка с тремя табуретками, за которой стоит милашка-мексиканочка. В зале сидят только представители майя: парни и дамы. Иностранные туристы после заката, предпочитают бары и рестораны в отелях «Чичен Ица» и Piramid Hotel, расположенном в конце единственной, бесконечной улицы. Пришельца, иноземца здесь легко вычислить, по антропологическим признакам. Даже и не пытайтесь выдать себя за майя! Я - голубоглазый, белокожий, волосы лысовато-пепельного цвета. Со всех сторон на меня устремлены пристальные взгляды майя. Зачем пришел сюда – гринго? – как бы спрашивают эти взгляды. Воцарилась неловкая пауза. «Ола!» приветствовал я всех одновременно, полагая, что растоплю этим словом лед непонимания и вражды. «Ола!» отвечали майанцы. «Откуда ты, амиго?» - спросил паренек майя на английском языке, когда я сел на табуретку, за барной стойкой.
 
- Из России! - был ему ответ, исполненный гордости за великую и страшную Отчизну (думаю, будь я из Гондураса, то гонора, чванства и пафоса в моем ответе было бы на порядок меньше).
Познакомились. Завязалась неторопливая беседа. Я видел, что многие хотели бы принять участие. К нам стали подтягиваться другие майя. Эти парни были чудо как естественны и просты. Моего нового друга звали Чарли. У майя - два имени: одно испанские или американское, для паспорта или общения, другое майанское, которое они ни за какие коврижки, ни за какие песо вам не скажут, потому что тогда вы сможете забрать их душу.
- Я хочу тебя угостить! - сказал Чарли, таким образом, материально дистанцируясь от своих собратьев. - Я буду платить!
- Плати! - великодушно согласился я.
Друзья Чарли с завистью глядели на него. Всем хотелось угостить меня, простого, скромного гринго. Эх! Друзья! Я ведь тогда не знал, что мой друг Чарли в день зарабатывает всего 60 песо, или 5 долларов (он торгует сувенирами в лавке своего дяди) А сейчас мне неловко за свое великодушие. Вот такие они: майя! Общительные, улыбчивые, щедрые и бесхитростные.
Уже через час Чарли торжественно заявил, что я его брат! Мне, если честно, было приятно осознавать, что у меня есть теперь брат - майя. Мы были не так уж сильно, чтобы похожи. Но все равно - приятно. Редкий россиянин имеет брата майя. Время от времени я ловил на себе взгляды барменши, девушки-мексиканки, дочки хозяина бара. Она что-то говорила на испанском языке моим новым друзьям, отчего те весело смеялись. Не исключаю, что смеялись надо мной. Но я не обижался. Что-то мне уже тогда подсказывало, что нас с ней ожидает бурный, страстный роман. И пусть, пусть, пусть, он продлится всего одну ночь, но в моем положении, в моем возрасте, даже одна бурная, бесплатная ночь с мексиканской девушкой в мексиканском городке, это уже – незабываемое, интернациональное, вселенское событие!


КАК Я НА БАЗАРЕ ИИСУСА ПОВСТРЕЧАЛ

«Не тот Пророк, кто истину изрек, а тот Пророк, кто тебе деньгами помог!»

(Иегудил Ничипоренко, соискатель рабочего места администратора отеля, Ницца, Лазурный берег, Франция)


На следующее утро я отправился в храмовый комплекс Чичен Ица, чтобы красотой и величием его насладиться. Не знаю прямо, стыдиться, кичиться или гордится? Но все получается как-то в рифму у меня в Чичен Ице.
Иду я, невостребованный, недооцененный, одинокий сердцеед, по храмовому комплексу. Конечно, пирамида, колонны и постройки древних майя потрясают своей духовной мощью, стройностью и архитектурным великолепием. Но слегка подавляют мою гордую индивидуальность. А кругом торговые ряды с сувенирной продукцией, которую вручную делают все майя, от мала до велика. Вот так Храмы Майя превратились в торговые центры. Надо сказать, что вход на территорию комплекса – платный. Причем, платишь дважды. Одна касса принадлежит городку Чичен Ица, а другая – федеральная, для пополнения государственной казны.
- Амиго! - кричат мне торговцы со всех сторон. - Файв долларс - гуд прайс!
В общем, не храм майя, а огромный турецко-арабский базар. Я иду, а со всех сторон крики ягуаров раздаются. А никаких ягуаров и в помине нет. Только деревянные их фигуры скалятся с прилавков. А секрет в том, что большинство мужских особей майя умеют очень здорово подражать крику ягуара. Ягуар - священная для майя зверушка. Она водится в местных лесах. Тут уж и Максим Галкин, вряд дли смог бы так похоже спародировать крик ягуара. Майя запросто могли бы выступать на стадионах с пародиями на ягуаров.
За одним из прилавков стоит худенький мальчик-майя.
- Купите пирамиду? - просит он меня по английски (сувенир, конечно! Настоящую пирамиду я бы не потянул.) Надо сказать, что Чичен Ица городок, заточенный под туриста. И все майя немного говорят по английски (и по-испански и по майянски).
- Как величать тебя, мальчуган? - ласково спросил я, чтобы не покупать ничего.
- Иисус! - ответил мальчуган. Вот так просто – Иисус.
- Отчего ты не в школе, Иисус? - просил я Иисуса, и испугался своего вопроса.
Потупился Иисус.
- Сейчас пойду.... Школа рядом.
Вы знаете, друзья, это был первый живой Иисус, которого я повстречал на своем жизненном пути. До этого я видел его только на иконах. Ну как я мог не купить у Иисуса что-нибудь? Я купил у него пирамиды, сделанные им лично. Через пару дней я узнал, что Иисусов среди майя очень много. Это имя так же популярно у майя, как у нас Иван, Макс, Антон или Владимир Владимирович. А вот Иуд в Мексике нет совсем. Для России Иисус – довольно редкое имя. Казалось бы – почему? Это ведь законодательно не запрещено. Но не принято. Нескромно как-то. Как такого человека, скажем, подвергнуть штрафу, за превышение скорости? «Нарушаете Иисус Иванович!» Или, как Иисуса можно арестовать за пьянку. Спросят в участке полицеский: «Что же вы так Иисусе? Нехорошо!» Допрос может превратиться в молитву.
 
У меня тут беда случилась с компьютером, поэтому высылал фотки из замедленного мексиканского интернет-кафе. А фотки тут загружаются по часу-два-три. Но печаль моя велика. Имея полный мешок компьютерной техники и пользоваться интернет-кафе, где полно тараканов... Это нелепо! Или я тупой, или эта техника.... (что-то мне подсказывает, что надо остановится на первом....) Помог добрый американский паренек Джеймс, которого я повстречал в кафе. Он устранил все неполадки, да еще и травкой мазовой поделился, отсыпал из мешка пару ложек. Щедрая, загадочная, американская душа!

КАК Я СТАЛ ЧЛЕНОМ СЕМЬИ МАЙЯ

«Коль не можешь торговать, попробуй девок соблазнять!»

Освальдо Эсекьель Феррари, лирик, стоик, алкоголик, ярый противник теории гендерной идентичности, из Монтовидео, Уругвай)

Как-то я попросил своего брата Чарли, чтобы он отвез меня в деревню майя, где бы я мог пожить в семье простых майя, чтобы узнать их нравы, традиции и обычаи.
- Я поговорю, завтра со своим дядей Эдуардо, - был ответ.
Мы договорились встретиться в тратории в 19 часов. Но тут, в Мексике, традиции таковы: если вы договариваетесь встретиться с вашим братом в 19.00, то вполне вероятно, что ваш брат придет завтра в 21.00. Майя никуда не спешат. А куда торопиться? Все равно Конец Света на носу! Чарли пришел со своим дядей Эдуардо аккурат через сутки после назначенного времени.
- Будешь жить у меня, - сказал Эдуардо. - Чарли сказал, что ты хороший человек.
Эдуардо - лидер большого семейства. Он организовал производство и торговлю сувенирами.
- В нашей семье более 60 человек. - рассказывает Эдуардо, крутя баранку, по дороге в мою новую семью. - Правда, живем не в одном месте. Братья, золовки, зятья, сестры, дети, внуки. Нас так много потому, что мой дед имел трех жен и девятнадцать детей. Трое умерли младенцами. Майя могут иметь и четырех жен, - пояснил он, заметив мой недоуменный и завистливый взгляд.
- А у тебя сколько?
- У меня одна. Но детей — трое. Все сыновья. Одного зовут как тебя — Алехандро.
Мы приезжаем в небольшой поселок деревянных бараков, рядом с Чичен Ица. Там у Эдуардо небольшая столярная мастерская, где работают его братья и зятья: делают деревянные фигурки ягуаров из деревянных чурок дерева акеша.
- Вот здесь ты будешь жить, - показывает Эдуардо мне маленькую комнатку в фанерной пристройке, с койкой, Сортир во дворе. Еще в комнате стоял допотопный игровой автомат эпохи 90-х годов прошлого века.
- Я иногда играю, - поясняет Эдуардо. - Будешь помогать в магазине моим ребятам. И это.... - Эдуардо смущенно мнется, - ты не одолжишь мне 500 песо? Мне дерево надо купить срочно, для ягуаров. Парням моим работать не с чем.
Я мысленно безболезненно попрощался с деньгами. Так я временно стал чиченитцемцем и, как бы, членом этой огромной майянской семьи.
И вот живу я, поживаю, в бедной семье майя. У меня своя комнатка с игровым автоматом. Мы производим сувениры. Так здесь все майя зарабатывают себе на кусок хлеба. В прямом смысле этого слова. На большее не хватает. Сказав "мы", я несколько преувеличил. Я болтаюсь без дела. Я здесь малтшик на побегушках. Потому что сувениры изготавливать - это тебе не на гитаре играть и не статьи писать. Моя семья делает ягуаров из дерева и выжигает рисунки, символы, календари майя на коже яка (мертвого, разумеется).
 
Хозяин мой Эдуардо, мужик сорока с лишним лет, все время норовит мне селедкой в харю тыкать. Щучу, конечно, нет тут селедки. А как порой не хватает этого мертвого, соленого, и такого родного, по сути, существа.
Меня после десятидневного проживания в Чичен-Ице знает здесь уже и стар, и млад, и майя, и мексиканец, и канадский турист, и дворовая глухая собака, и черный гуру из Гаити, и майянская пацанва...
- Алехандро! - орут они мне утром, едва я только высуну свое одутловатое лицо в окно, чтобы подставить его солнечным лучам и не умываться. (Собака не орет. Она виляет хвостом, потому что я ей всегда кости от курицы, собираю в пластиковый пакет и отдаю! Потому что думаю, что в прошлой жизни она была удальцом-молодцом типа меня.) Попугай размером с кошку сидит на заборе. Он местный. Старый. Он помнит древних майя. Он знает, почему погибла цивилизация. Но не рассказывает почему-то.
Каждый день я просыпаюсь от пения диковинных птиц и рева мотоциклов. В 8 часов я уже сижу в магазине на окраине города. Магазин - громко сказано. Это навес, где выставлены сувениры, которые Эдуардо каждый день привозит на машине. У Эдуардо в городе четыре торговые точки. Но богатым его можно назвать с натяжкой. Хотя у него есть машина «Тойота», скутер «Италика», дом, работники и торговые точки.
- Эдуардо! Конец Света будет? - спрашиваю я его, когда он высаживает меня на «точке».
Эдуардо, не католик, он исповедует традиционную религию майя, поэтому не любит шуток по этому поводу.
- Можешь называть это Конец Света. Но непременно что-то произойдет в этот день с нашей планетой. Мой дед рассказывал мне об этом. Майя знали всегда про эту дату!
Моя торговая точка, в основном пустует. Мы в ней дежурим с пацанами Эрнесто, Мигелем и Джереми, на случай, если заглянет заблудившийся обкурившийся англоговорящий чудак. Но чудаки здесь не ходят....

КАК ХОХЛУШКА АННА, АМЕРИКАНЦЕВ ОТ ХАЛЯВЫ ОТВАДИЛА
«Если ты пока мужчина – не бухай на дармовщину!»
(Крошка Изабель Рохас, автор афоризмов, содержательница притона из Айдахо)

В Чичен Ице есть только одно место с быстрым Интернетом: в ресторане, на горе. Хозяйка ресторана - стройная вдова Анна, пятидесяти с лишним лет, дочь украинского эмигранта Сашко и мексиканской красавицы Изабель - мечется от столика к столику. Отель уже сегодня забит до отказа колдунами, магами, шаманами, жрецами, предсказателями, художниками, музыкантами, эзотериками со всего мира. Они съезжаются сюда на фестиваль искусств, посвященный Концу света. Вид у всех чародеев загадочный, словно они уже познали Истину Вселенной. Ходят все такие просвященные, чистые, мудрые, загадочные, космические, в странных, потусторонних одеяниях, словно пришельцы из других миров. Я чувствовал себя чужим на этом Празднике Вселенской мудрости и Тайны. Мне было неуютно, и неловко находиться среди Возвышенных Устремелений к Непорочности, Святости, Вечности, со своими земными, чувственными, похмельными страданиями,  радением к плотским утехам и чувственным радостям. А кафе Анны жрецы выбрали для своих собраний и для общения по Интернету.
- Нет, ну ты посмотри на них! - в отчаянии жалуется мне Анна, симпатичному, щедрому завсегдатаю. - Хиппи волосатые! Они сидят здесь целыми днями. Возьмут одну бутылку воды на всех и трепят языками. Ничего не заказывают! Курят траву, жрут бутерброды, что с собой приносят. Мне это надо?
- Мы тут общаемся, - неубедительно оправдывается Мэтью, сидящий за моим столиком, астролог из Калифорнии с дрэдами и татуировками по всему телу. Мы уже с ним душевно воскурили косяк мексиканской анаши, что здесь все мои новые друзья делают, мало того, что совершенно открыто, не таясь, но еще и щедро и бескорыстно угощают меня!
- Передай своим друзьям, что сидеть здесь будет только тот, кто будет заказывать хоть какую-нибудь еду! Понял? Зачем место просто так занимать? У меня бизнес.... Мне работникам нечем платить!
На следующий день кафе было пусто. У колдунов денег не густо.
Я всегда заказываю что-нибудь у Анны. Сервесу, в первую очередь, и текилу - во вторую. Анна меня уважает за это. Я приношу ей доход. А за это я целыми днями могу пользоваться Интернетом, писать тут, за столиком свои заметки и передавать фотки и видео в Москву.

В кафе у Анны, по вечерам поет и играет на гитаре паренек Андреас из Гватемалы. Андреас, по понятиям шестидесятых годов – настоящий хиппи. Он босоног, оборван, лохмат и бездомен. Ночует он на улице, под навесом. Поет Андреас неплохо, но игра на гитаре оставляет желать лучшего. Я всегда даю ему несколько песо. Это добрая традиция музыкального братства. Однажды я пригласил его за свой столик и угостил пивом.
- Можно попробовать твою гитару? – попросил я.
- Конечно! – великодушно согласился Андреас. Я взял гитару. Тронул легонько струны. Звук робко отозвался глухим эхом в притихшем пространстве.
- Хороший звук, - похвалил я. И понеслась! Я дорвался до моего любимого инструмента. Наяривал «Цыганочку», «Аве Мария» Франца Шуберта, задорную русскую плясовую «Светит месяц, светит ясный», фрагменты «Влтавы» Вирджиха Сметаны, «Temple of the king» Deep Purple, знаменитую, знакомую каждому смертному латиносу «I love you much to much» Карлоса Сантаны…. Посетители сдвинули стулья, окружили, обложили меня со всех сторон, аплодируя каждой композиции. Я забыл обо всем на свете, оказавший в нежданных лучах сомнительной и эфемерной славы. Андреас зачарованным взглядом музыканта смотрел на мои пальцы завороженным взглядом. Он полез в свою сумку.
- Санчес! Я должен вернуть тебе деньги, которые ты мне давал, - смущенно бормотал он.
- Брось, чувак! – сказал я, купаясь в тусклом сиянии угасающих лучей славы и собственной щедрости, - Они тебе нужнее. Завтра, и мне кто-нибудь подбросит, коли нужда придет.
 
- Санчес! Так ты еще музыкант? – восхищенно хлопнула меня по крепкому, загорелому плечу Анна, - Сегодня пиво будешь пить за счет заведения. Целый вечер! До ночи!
С этого дня по вечерам мы уже играли на пару с Андреасом. Это стало доброй традицией перед Апокалипсисом. А в тот раз, после полудня, ближе к обеду, почти все посетители  покинули заведение. Ушли трапезничать, в ресторан отеля «Чичен Ица» и «Pyramid Hotel», где обед включен в стоимость проживания. А я стал не спеша, но усердно, пить обещанную сервесу за счет заведения. Едва только заканчивался один бокал, мне несли другой, третий….


НЕ ОТРЕКАЮТСЯ, ЛЮБЯ

«Не всяка Баба - Эверест, на иную не захочешь влезть!»

(Фернандес де Рочо, сочинитель мексиканских, народных пословиц и поговорок, козлопас из Сюдад-Хуарес, Мексика)

- У вас свободно? – спрашивает на английском языке искусственная блондинка бальзаковского возраста, в белом платье с вызывающим декольте, из которого вызывающе торчит вызывающе морщинистая грудь. Ее чувственные, вызывающие губы были переполнены ботексом, как бицепсы вульгарного, провинциального культуриста, и торчали впереди лица на полметра. Все в ней было вызывающим. Но не зовущим.
- Для вас, мэм, свободно, - с преувеличенным, гротескным, русским радушием отвечаю я, и даже, с лукавым проворством трактирного полового, подставляю пластмассовый стул под ее зад. Мэм вызывающе садится за пластмассовый столик, и с нескрываемым, а даже, вызывающим, кинематографическим любопытством следит, как быстро выстукивают ритм рок-н-ролла по клавиатуре ноутбука мои бешеные пальцы. Сейчас-сейчас, она своими накаченными, инопланетными губами попытается наладить со мной межгалактический контакт!
- Я вижу, Вы тут каждый день что-то пишете. Вы писатель? – любопытствует она.
- Я журналист из Москвы. Передаю в свою газету репортаж о грядущем Конце Света.
- О! Москва! Прекрасно! – восторженно хлопает она в ладошки, - Мы – земляки! А я из Осло. Меня зовут Валентине.
- Позвольте, Валентина! Но это русское имя!
- О! Не скажите! У нас много девушек Валентине. Это греческое имя. Валентины приносят счастье!
Я мгновенно прокрутил свои интимные связи прошлого, и не нашел яркого подтверждения ее смелого, но необоснованного и зыбкого, утверждения.
Выпили за знакомство моей текилы (Из моего рюкзака! В кабаке украинки Анны – дороговато все было перед Концом Света.
- А вы, Валя, простите, в какой отрасли работаете? Театр? Образование? Энергетика? Наркобизнес? Маркетинг? Эзотерика? Вы тоже маг?
- Я не маг. Хотя мне интересна эзотерика. У меня недалеко от Осло – приют для бездомных собак. Я их содержу и устраиваю в семьи. Правда, в последнее время это становится все труднее. Власти совсем не помогают. Люди иногда что-то перечисляют на счет приюта. Я не замужем, - без всякой логики, финишировала она.
- Ясный пень. Дело-то к Концу Света, - сказал я мудро, отвечая на почту, кушая спагетти, и поддерживая светскую беседу. 
- Скажите, Александр: Вы гей? – неожиданно, выстрелом в лоб, спросила Валентина проникновенно, словно душевный психоаналитик.
Твою Мать! Три тысячи чертей! Дьявольщина! Я от неожиданности и возмущения, чуть было не подавился спагетиной.
- Кто – гей? Я? Не гей я! Какой я – гей?! – разъярился я, - С чего вы взяли? Может быть, моя шляпа вызывает такие ассоциации? Так это мужская, ковбойская шляпа! Я ее купил здесь, на базаре за 200 песо.
Валентина рассмеялась.
- А что это тебя так испугало? Что плохого в том, что ты – гей? Ты не любишь геев?
- Да, не люблю! За что я их должен любить? Что они мне дали? Ни один гей мне не дал ни доллара! – возмущенно воскликнул я, так, что замолкли разговоры на других столиках. Все с любопытством смотрели на нас.
- Ну, кругом так много красивых женщин, а ты все время один!
Несомненно, она имела в виду себя. Я в волнении плеснул себе в стакан текилы. Ей не налил. Хамка шведская!
- Скажем так: просто мне, что-то не везет перед Концом Света, - не очень убедительно пояснил я. Да и как, и зачем, ей объяснять, что я еще не успел разлюбить, избавиться от воспоминаний ушедшей Любви.
- Фрэди Меркьюри был гей, - сообщила Валентина.
- Да что вы?
На самом деле, я, честно перед собой, методично предпринимал неоднократные попытки, завязать здоровые, международные, половые контакты, с несколькими очаровательными, юными особами. Но был вежливо, и легкомысленно отвергнут ими.
- Элтон Джон тоже гей…
- Флаг ему в жопу!
С одной перуанкой мы даже схватились в петтинге, у меня на одре, но она вышла победительницей по очкам, и ушла под утро невинной. Зачем, спрашивается, приходила?
- Наверное, вы не там ищите! – многозначительно заметила Валентина, нечаянно касаясь своей туфлей моей кроссовки, всем своим манящим видом подталкивая меня к своему месторождению.
«Ну, уж нет! – решительно подумал я, - Лучше, считайте меня геем, лучше я изнурю себя онанизмом, но с тобой, старушка, я не оскверню своих неуемных, святых чресел!»
Ых! Санек! Никогда не говори «Никогда»! Зарекалась свинья говно не жрать! Не клянись матка – не рожать дитятка! Хоть мужик божится, а кисель в приданное не годится! Кто без дела божится, на того нельзя положиться! Кто клянется, над тем даже Бог смеется.

НОВАЯ МОРАЛЬ МАЙЯ

«Бойся, мучачо, Содома, коль ты в гостях, а не дома!»

(Карлос Луис Зильберштейн, аналитик, исследователь аномальных явлений, Мудандзян, КНР) 


Не удивляйтесь, если у вас на улице какой-нибудь майя попросит доллар. Это не считается аморальным. Иногда можно увидеть старшеклассниц майя, идущих в обнимку с одноклассником. Но это тоже полбеды. Это не самое аморальное, что я открыл для себя в этом мексиканском городке. Однажды мы с моим братишкой Чарли праздно прогуливались по вечернему, праздничному, субботнему, сверкающему огнями городку, и повстречали двух очаровательных девушек майя, в коротких юбчонках, накрашенных как на карнавал. Рядом, за забором, гремела и сверкала огнями традиционная Дискотека. Девушки, как старые знакомые, поприветствовали Чарли, и тот галантно представил им меня. Потом,  неожиданно, как-то слишком торопливо подхватив меня под локоток, потащил в сторону от блудниц.
- Александр! Куда же вы? - смеясь, кричали мне вслед девчата. Видимо, запали на меня! А что? Крепкий еще старикан-гринго? Почему нет?
- Чарли! - взмолился я, обуреваемый жаждой эротических приключений - Давай возьмем их с собой! У меня хата свободна! Я никогда еще не касался девушек майя...
- Понравились? - спросил с иронией меня Чарли.
- Да, - ответил я искренне.
- Это не девушки! А скорее наоборот! - ответил мрачно Чарли.
И я потух, как заря! Я не мог поверить! Это же, ведь, не Тайланд какой-нибудь! Это Мексика! Вот так дела! Значит, древний порок мужелюбства  коснулся и древних майя?! Куда смотрит могущественный Кукулкан и строгий Ицамна? Разочарованный и печальный, я приплелся в свой любимый «Bar El gallo azul», чтобы залить пожар отчаяния в джунглях моей души божественной текилой. Бар был неприлично пуст. Все ушли на дискотеку. Сюда посетители вернутся, когда затихнет последний аккорд на шумной площади.
- Ты что, такой хмурый? – спросила Рамона, обволакивая меня своим очарованием и теплой улыбкой, предвестницей высоких интернациональных чувств. Я рассказал ей о своем разочаровании в нравах майя.
- Я теперь боюсь знакомиться с девушками. Вот так пригласишь ее домой, полезешь в трусы, а там – петушок-гребешок, красная головушка….! Я этого не переживу!
Рамона громко расхохоталась на мексиканском языке.
- Надеюсь, меня ты не подозреваешь? – она многозначительно, хитровато, и, как мне показалось после третьей порции текилы, нежно, посмотрела на меня. Ту надо заметить, что Рамона была безгруда, тоща, как вобла, неказиста, и густо накрашена.
- Надо бы это проверить, - неопределенно сказал я.
Ухватившись за протянутую судьбой соломинку, сбивчиво и торопливо поведал ей, что уже в первый вечер был поражен ее экзотической красотой. Пока бар был пуст, мы сговорились, что после закрытия (бар закрывался с уходом последнего посетителя) я буду ждать ее на углу. Перспектива пасть жертвой низменных желаний мексиканки Рамоны полностью завладела мною и стала руководить моим поведением.
Постепенно прокуренный зал пивнушки заполнялся посетителями. Гремела музыка. Рамона, приплясывая за стойкой, время от времени многозначительно и хитровато подмигивала мне раскосыми, карими очами. Ко мне присоседился поддатый, примерно, как я, крепкий, канадский мужик, бывший католический священник-расстрига (отлученный от церкви за пьянство и блуд), весельчак Себастьян со своей подружкой Сарой. Мы с ним не раз общались в кафе, на горе. Ныне, у себя, в Торонто, Себастьян слыл знатным эзотериком, психоаналитиком и экстрасенсом. Он даже у себя на ТВ вел какую-то программу. Здесь, в Мексике он тоже с нетерпением ожидал Конца света. Выкурив на пару со мной косячок забористой травки, он вдруг стал несносным философом и брутальным теологом. 
- Сашка! Я должен тебе открыться. Я познал Истину, я тебе не говорил? - заявил он мне тоном заговорщика Дантона.
Здесь, в Чичен-Ице, трудно было найти человека, не Познавшего Вселенской Истины. Я, наверное, был единственный Непосвященный в этой толпе мудрецов.
- Откроешь мне ее? – неуверенно спросил я.
- А никому не скажешь? – спросил Себастьян, оглядываясь по сторонам. В прокуренном зале никому до Истины не было дела.
- Могила! – пообещал я, и на всякий случай добавил, - Мне доверяли государственные и любовные тайны даже  Президент!
Себастьян махнул стопарик. Занюхал долькой лайма. Посмотрел на меня испытующим взглядом. Убедившись еще раз, что я надежный человек, он поведал мне Великую Истину, открывшуюся ему накануне.
- В общем, так, брат мой. Истина такова. Бог создал Адама и Еву.
- Согласен полностью, - охотно согласился я с его утверждением.
- Ева получилась настолько прекрасной, что Бог её сам стал ****ь…
- Да ты что? – поразился я столь  смелой гипотезе. Я подозревал что-то подобное, но не осмеливался даже в мыслях сформулировать это подозрение.
- Да, именно так и было. Сам подумай: зачем ему было отдавать такое совершенное, божественное создание какому-то лошаре - Адаму? По сути – сыну своему! Мы ведь все- дети Божьи!
- Это – да.
- А чуть позже, Сатана, или Змей искуситель, пока Бог занимался своим огромным хозяйством, тоже соблазнил Еву. Впрочем, термин «соблазнил» тут не вполне уместен. Она, не отказывала никому, потому что тогда, в раю, не было понятия сексуального греха. Грехом секс объявили скопцы, импотенты монахи на земле. И на Земле, секс сотни веков не считался грехом, как не считается он грехом у обезьян и собак. Но существует иерархия! Первым ****ь самку должен вожак, в понимании животных, а в понимании людей  – Бог!  Так повелел Бог! Нарушение этого святого закона каралось смертью собаки и обезьяны и человека! А тогда лишь невинный Адам не участвовал в сладких и невинных оргиях. Змей, как сводник, посоветовал Адаму окунуть свою кочарыжку в лоно Евы. Адам, познав плотскую радость, пришел в неописуемый восторг. И когда непорочные стукачки Ангелы донесли об этих разнузданных бесчинствах Богу, тот возмутился, разгневался, и отправил Адама и Еву на Землю, а Сатану проклял и объявил своим врагом. 
- Разгневался? Но гневливость тоже – смертный грех! – заметил я, - Это он сам, Создатель, так нам заповедовал!
- Грех! Конечно! Только не для Бога! У Бога не может быть греха. Богу позволено все! Бог – это отец, Создатель! Это – Глава Государства по имени Земля, Вселенная! Он – Президент! И даже если он, или его Ангелы, ебут твою жену, или Тебя, это не грех!
- Ангелы? Меня? Ужас какой ты говоришь…
- Дева Мария, жена Иосифа, понесла от архангела Гавриила, посланника Бога. И это – не грех! Она осталась святой и невинной Девой, для погрязшего в грехе, человечества.
- Так, он что, получается, еще и своих приятелей, архангелов, как бы, потчует дармовыми, сладкими утехами со своими прекрасными созданиями?
- Да, да, да! Ты понял меня, Сашка! Он – Президент! А они – министры!
- Падре Себастьян! Ты не должен скрывать это от человечества. Ты просто обязан выйти с этой Истиной на Вселенский собор! – горячо воскликнул я, потрясенный Истиной. Так я, в одночасье, в деревянном кабачке, подвергся инициации, и стал Посвященном.
- Это сейчас уже не имеет смысла, - всхлипнул падре Себастьян, понурив седую, кудлатую голову, - Послезавтра – Конец Света!
 


- Рамона очень хорошая! – таинственно поведал мне майя Винсент, небольшой мужичок сорока лет, со шрамом на все лицо, после того, как я купил ему бутылку пива.
- А чем же она хороша? – удивился я этой неожиданной характеристики.
-Всем! Она добрая. Пиво в долг доает… Ты не обижай ее.
- А почему ты решил, что я ее обижать собрался?
- Ну, ты же с ней сегодня уйдешь! – не спросил, а констатировал Винсент, с хитроватым прищуром поглядывая на меня.
- С чего ты взял? – слегка ошарашено спросил я.
Ничего не ответил Винсент, только ухмыльнулся многозначительно в редкие усы, и показал мне указательный палец и зачем-то потыкал им в кольцо, образованное пальцами другой руки. Такая изящная пантомима меня немного встревожила. Она что, поделилась со всеми майя своими планами?
Но это, оказалось, только – цветочки! Через час в бар вальяжно ввалился тучный исполин, добряк и балагур Джереми. Это был самый крупный майя, из всех кого я видел. Джереми – полицейский отдела туризма. Есть такой специализированный, специфичный отряд в Чичен Ице. Мы с ним частенько здесь сиживали вечерами.
Джереми, отдуваясь, грузно, по-хозяйски,  плюхнулся за столик. Рядом села невзрачная майянка. Рамона, пританцовывая,  вульгарно вихляя бедрами, как загулявшая стриптизерша, споро поставила перед ним две бутылки пива. Джереми игриво хлопнул ее по афедрону. Некоторое время он о чем-то весело беседовал со своей спутницей. Та заливисто и услужливо хохотала. Увидев меня в сумраке зала, Джереми приветливо улыбнулся и помахал рукой, маня меня, меня маня, за свой столик. Я взял у Рамоны еще пива и передислоцировался к нему.
- Санчес! – сказал, как-то таинственно, Джереми, - Будь осторожнее. Ты понимаешь, что я имею в виду.
- Не совсем, - я проверил свою поясную сумочку. (В прошлый раз, он предупредил, чтобы я приглядывал за ней, потому что у какого-то фрайера-француза некие кознодеи сперли из такой же сумочки документы и банковские карточки)
- Я имею в виду (он наклонился к моему уху, чтобы не слышала его спутница) сегодняшнюю ночь!
- А что будет ночью? – прошептал, я похолодев от ужаса.
- У Рамоны есть четыре брата. Один из них, Мигель, уже отбыл срок за драку. 
Похоже, вся Чичен Ица в курсе наших греховных планов. Рамона, пританцовывая за стойкой бара, под ритмичную песенку Мариачи Мартина Уриэта, ласково и многообещающе, помахала мне рученькой.
- Я тебя предупредил, - сказал Джереми, - Думай. Твоя жизнь. Мне-то что: я протокол осмотра места убийства составлю, вызову полицию из Кункуна, премию еще за раскрытие преступления получу….
Веселая перспектива. А, в принципе, что тут думать? El Fin del Mundo! Какая разница теперь, как закончится для меня этот Прекрасный и Удивительный, полный музыки, радости, текилы и Плотской Любви, Мир? Когда я был курсантом мореходного училища, я же, пылкий влюбленный, безрассудный, пытливый, похотливый, бегал на свидание к горничной гостиницы «Черное Море», белокурой девчонке, с железными зубами, хотя знал наверняка, что по возвращению, утром, мне светит Высший остракизм, Конец Света на пару суток в карцере.

 

СВОЙ ПОРОХ В ПОРОХОВНИЦЕ – ОТДАЙ ЧИКЕ-ЧАРОВНИЦЕ!

«Досуг развратный, только в сказке - бесплатный!»

(Педро Эдмундо Лопес, старикашка-процентщик, из  Мериды, Мексика)

Бар закрылся только в 3 часа ночи, когда я уже клевал своим длинным носом. Рамона, ровно, как и я, была уже изрядно навеселе. Прихватив с собою полдюжины бутылок пива, мы пошли в мой убогий сераль, не скрывая нашего истинного, искреннего намерения: предаться сладкому пороку вопреки условностям и запретам. Добравшись до апартаментов, мы с большим трудом, общими усилиями, с кряхтением и стонами, стащили с нее тесные джинсы. Потом просторные шорты с меня. Прыщавая спина. Невнятная грудь. Легкое, воздушное «Ай, Санчес!» Подмышки моей крошки были подобны заросшим бурьяном, репейником и лебедой оврагам, как, впрочем, и лоно. Я уже не первый раз в Мексике сталкиваюсь с подобным природным явлением. Это уже мексиканский трэнд.  Предавались мы сладкой, греховной утехе, не смыкая глаз, как в последний раз, но, по итогам - единожды. Я усердствовал, как боксер в чемпионском раунде, не щадя срамного коралла своего, поскольку знал наверняка: в других мирах, на других планетах, куда мы уйдем через день, нет телесного, чувственного наслаждения, нет оргазма, нет плотской любви. А есть одна Любовь к Богу, к Вселенной, к себе. Любовь, которая не предполагает неописуемого восторга эякуляции, эякуляции, эх, эякуляции, эякуляции…. Эх. Ух! В тишине ночи слышны далекие звуки Марьячи и невнятные крики.
- Санчес! У тебя нет воды! – услышал я ее сдавленный, панический крик из сумрака. О! Да. Иногда тут воду отключают из экономии. Такое бывало не раз. Я всегда набирал воду впрок. А в этот раз – забыл! Но, что мексиканцу - смерть – русскому по колено! Мы же не в пустыне! Пришлось использовать для женских санитарных нужд, единственную жидкость в доме – пиво.
- Никогда не мылась пивом! – призналась она, возвращаясь на одр, довольная, худенькая, безгрудая, прокуренная, словно пепельница, пахнущая пивом, словно пивоварня. 
- Пиво, похоже, тоже удивилось увиденному чуду. Все когда-нибудь случается в первый раз, - мудро заметил я, - И дефлорация, и обрезание, и умывание пивом, и даже смерть. Я вот впервые гуляю по Юкатану, впервые ласкаю мексиканскую девушку. И Конец Света я встречаю впервые! Ты знаешь, что пиво – живое, мыслящее существо?
- Не хочется умирать! – грустно сказала Рамона, бережно возложив голову мне на грудь,  словно венок.
- Пиво способно осознавать этот мир. Оно продолжает жить у нас во чреве. И потом, когда оно выходит из нас в море, оно как Иов продолжает жить!
- Правда? – удивилась Рамона, глядя на меня с изумлением, как иудей на Пророка.
- Истина! Апостол Павел, Знаешь апостола Павла? (О! А как же! Я – христианка! И в церковь хожу!) говорил коринфянам так: "Я каждый день умираю». И мы каждый день умираем, - глубокомысленно, с пафосом Пастора, заявил я.
- Нет! Но я не хочу умирать! – наигранно всхлипнула мексиканка.
- Да не бзди, Рамона! Мы же, когда засыпаем – фактически – умираем. Ведь Сон – это земная модель смерти. А пробуждение – это очередное рождение, нового человека! – меня после выкуренной «мастырки», потянуло на теологию, как и моего обкуренного друга Падре Себастьяна. – Мы ведь просыпаемся уже не теми, чем были вчера! Мы каждый день другие! Новые! Так ведь?
- Давай не засыпать, – капризным, умоляющим тоном шептала Рамона.
- О Кей! Давай не спать! Давай бухать. Хорошо. Жизнь и Смерть, Рамона, не противоположны, не исключают одна другую, а переплетаются. Наше  с тобой существование - это смесь умирания и воскресения. Оргазм – это тоже умирание и возрождение. И дефекация тоже!
- Что это – дефекация?
- Это  значит - срать.
- И срать - тоже смерть?
- Это сладкая, долгожданная, а иногда, стремительная, как горный поток, неожиданная  смерть.
- Не хочу умирать!
- А кто хочет? У меня вот, в России, в Воронеже, есть друг, Вовка. Мы в молодости с ним играли в футбол во дворе, иногда проводили вечеринки, оргии с девушками. Он был очень спортивный, добрый, и вообще - положительный. Пил очень редко, не то, что я. Но не так давно врачи обнаружили у него рак. Запущенный. И вот сейчас, он уже точно знает, что скоро покинет этот мир. Без вариантов. Но он спокоен и тверд. Он уверен, что там, за Железным, Небесным, Непознаваемым Занавесом, есть Жизнь. Не для всех, а для тех, кто жил честно, как он. Не обижал слабых, не воровал, любил и уважал своих родителей, ну, может быть блудил только…. Однажды он заснет и проснется в том мире. Хотя, говорит он, мне и на Земле нравится. Я вот тоже думаю, что у меня есть шансы на другую, новую жизнь. Ты тоже можешь рассчитывать. Ты добрая девушка. Так что и ты не умрешь, крошка! Просто посрешь, заснешь, и проснешься в новом виде!
- Я не хочу в новом виде! Мне нравится мой вид! – бормотала Рамона.
- Не надо бояться смерти! Не боимся же мы засыпать каждую ночь, поскольку знаем, что наутро вновь проснемся. Разве мы не можем ожидать, что именно завтра нас разбудят для вечности?
- У меня так много грехов…
И мы не засыпали, чтоб не умирать. Пили пиво, шмалили, танцевали голышом хабанеру, словно сбрендившие ацтеки, под задушевные песни Фернандеса, мариачи Рафаэля Гутьераса и Франциска Карденаса
Мы буйствовали словно шаманы, до тех пор, пока за окном не забрезжил рассвет, загрохотали по мостовой машины, автобусы, скутеры, и незримые, груженые товаром, тележки неутомимых тружеников сувенирной отрасли.
- Мне надо идти, убирать в баре после вчерашней вечеринки, пока хозяин не пришел, - прошептала она в мое изнуренное ночным бдением, засыпающее ухо. Я с чувством благодарности крепко пожал ее маленькую упругую грудь. «Добро должно быть не только с кулаками, но и с хорошим, сексофильным членом» - настойчиво крутилась, словно бабочка, у изголовья сонная, мудрая мысль.
- Санчес! – услышал я вдруг возле уха ласковый шепот Рамоны.
- О! Ты еще не ушла? – сказал я, внутренне гордясь, что дама не в силах расстаться со мной.
- Санчес, мне так неловко…
Неужели она хочет еще разок? Эта мысль меня согрела и сладким теплом растеклась по сонной, пожившей, уставшей, но радостной плоти моей.
-  Санчес…. Я…. Ты не мог бы дать мне двести песо?
А-а-а-а-а-а…. ! Дьявольщина! A la mierda, golpear! A la mierda! Perra! Puta! Puta! Ну вот, Санек! А ты наивно полагал, что на Земле есть бескорыстная, чистая любовь! Так устроен этот меркантильный мир! За все надо платить! За свои косяки, за свое безрассудство, беспечность, безбожие, бездушие, за пьяную радость, за похмельные страдания, за свой эгоизм, за сервесу, за текилу и даже, за Рамону!
- Я тебе отдам сегодня вечером, Санчес,  – виновато прошептала она, целуя меня в щеку, - Ты же придешь сегодня в бар?
Я нащупал шорты, полез в карман и, едва сдерживая рыдания, выдавив из себя: «Прощайте навсегда!», отдал ей две бумажки по сто песо. Засыпая, я, из последних сил, с чувством благодарности, пожал своего самого любимого Друга и пожелал ему Здоровья, Счастья и Большой Любви.
 

EL FIN DEL MUNDO.

«Пора пришла нам умирать? Тогда скорей давай бухать!»

(Николай Сатин, рядовой военно-воздушных сил армии СССР, пианист, забияка и  бретер)

Конец света! О! Как часто я сталкивался с ним в своей жизни! Конец света наступал, когда уходила любовь, когда умирал близкий и родной человек, или в глаза тебе смотрела с улыбкой прощальной смерть с прекрасным лицом любимой женщины.
Конец света наступал всякий раз, когда ты, устав от одиночества и безысходности, сам начинал искать смерть. В сорок лет я вдруг четко осознал, что я рожден напрасно. Создать семью, у меня не получилось. Сын рос без меня. Писателем я не стал, хотя упорно пытался. Мои романы были никому не нужны. Кроме десятка моих друзей и милых, непостоянных блудниц, их никто не читал. Спортсменом не стал. Журналистом я не стал. Музыкант я херовый. Зачем жить дальше? Я хотел тихо уйти с этой Планеты. Убить себя одним ударом бритвы, прыжком с балкона, шагом под поезд, как блудница Каренина, я не решался. Но был чудный и приятный способ – спиться! И тогда я стал методично и осмысленно спиваться. Каждый день я, проснувшись, выпивал утренний стакан водки, подходил к зеркалу и говорил своему опухшему, одутловатому отражению:
- Ну что, Брат! Подожди немного. Чуть-чуть еще осталось до Конца!
Но снова являлся Спаситель, в образе карикатуриста Вани Анчукова, в журнале которого я в те пьяные времена работал, который за свой счет, силой отправил меня на лечение от алкоголизма. Как ни странно – успешно.
У Конца света женское лицо. (О ком ты будешь думать в последние минуты? Конечно о ней, единственной и любимой!) И вот сейчас она (Конеца Света) приближается в очередной раз, в виде прекрасной планеты Небиру и разлома земной коры (и, видимо, разлома коры головного мозга).
Хочется крикнуть:
- Погоди, Конеца! (Именно в женском роде! Она же женщина!) Не приходи! Не хочу! Я еще не все успел! Я еще не съел свой последний такос и буритос, не выпил последнюю пинту сервесы и две пинты текилы. Конеца! У меня много планов! Я хочу сочинять романы, песни, слогать поэмы и писать картины. Я хочу выращивать хрен и помидоры. Я еще много могу сделать доброго и прекрасного! Я еще могу успеть приблизиться к Богу! Да! И еще я хочу описать день 21 декабря!
Здесь в Мексике, я твердо решил, что, если на этот раз Смерть с благосклонной улыбкой пройдет мимо меня, то изменю свою жизнь, изменюсь сам, сменю род деятельности, перестану врать, унижаться, уйду, наконец-то из журналистики, и стану свободным человеком. Я понял состояние уставшего Пушкина: «Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит… Проходят дни за днем, и каждый день уносит частицу бытия…. На свете счастья нет. Но есть ПОКОЙ И ВОЛЯ! Давно завидная привидится мне доля. Когда усталый раб, задумал я побег в обитель светлую трудов и сладких нег…» Я буду трудиться не для денег, не для сомнительной славы, среди сомнительных персон, не для престижа. Я буду трудиться для собственной радости и только по призыву сердца своего.

   И вот, наконец, долгожданная Конеца Света, сверкая яркими очами фейерверков, неотвратимо надвигается на нас, чудаков, собравшихся со всей планеты в маленьком городке Чичен Ица, на последний в этой прекрасной Эпохе фестиваль Магии и Чародейства!
- Завтра надо быть всем в белых одеждах! - предупредила меня организатор Фестиваля магов, морщинистая, как печеная груша, американка и чародейка Джизель, - Так принято встречать Конец света.
- Будет сделано, шеф! - отвечаю я покорно и иду на центральный рынок (перед входом в храмовый комплекс) покупать себе белую рубашку и белые тапочки. Вона как! У этих людей, съевших собаку на Концах света, уже наработаны традиции подобных встреч.
 
Купил за 300 песо мексиканскую, народную белую рубашку. Что ж, раз надо, так надо! Конеца Света принято встречать в чистых, белых ризах! Завтра майанские жрецы проведут прощальное богослужение по древним канонам майя. Завтра более трех тысяч магов и жрецов, музыкантов и художников со всего света (и я!) соберутся в одном месте и зажгут одновременно прощальные свечи, попросят прощения у родных и близких, у всех, кому доставляли страдания, беспокойство и дружно перейдут в Новое Измерение. А туристы все прибывают и прибывают. На велосипедах, на машинах, пешком. Это люди, увлекающиеся духовными практиками. Они увешаны амулетами, оберегами и прочими украшениями. Честно говоря, я чувствую себя белой вороной со своим скромным православным крестиком. Вот только что понаехали тут из Квебека. По-русски не говорят, по-английски - так себе, зато шпарят по-французски, а туда же! Все обнимаются и целуются. Я тоже иногда попадаю под раздачу. И хорошо, если этого захочет девушка. А то ведь и парни норовят приобнять. Почему-то к Храмовому комплексу Чичен Ица стягиваются войска. Солдаты подъезжают на машинах, по команде строятся, по периметру древнего городка. Неужели ожидается взрыв недовольства народа майя? Жалко их. Но это все-таки лучше, чем цунами или разлом земной коры!
Сегодня во всей Чичен Ице вдруг вырубился свет и Интернет. Мы сидим в патио, с моими новыми друзьями, курим травку и горланим песни.
А я, к сожалению, не помню всех имен моих знакомых. Мы встречаемся, целуемся, как братья, которые расстаются навсегда. А как их звать, не знаю. Мало того, что эти имена замысловатые, но так их еще и много! Некоторые я записываю: «Мелани, негритяночка из Нью-Йорка», «Кристофер - священник майя», «Ягбе - проповедник из Гаити», «Чак - музыкант, у которого я брал гитару». Но потом, все равно, не вспомню, кому эти имена принадлежат. Народ продолжает съезжаться. В моем дворе поставили палатку ребята из Чили: две девушки и два парня.
«Как Конец Света встретишь, так его и проведешь!» - говорят продвинутые майя. Мы все, участники фестиваля, постоянно рассуждали о Конце Света с шутками и прибаутками. Главные темы: что будешь делать в последний час жизни планеты, мира, Вселенной? Вариантов немного. Скажу больше, он один: «Возьму виски и девушку и оттянусь напоследок!» У девушек примерно такое же желание. Странно? Да нет. По-моему, это естественно - встретить свой последний день в объятиях любимой.
Я живу этот день, в прекрасном расположении духа, несмотря на то что это последний день Эпохи. Вчера гудел весь город Чичен-Ица. Танцевали, орали песни, словно в последний раз. Я тоже орал, пел, танцевал хабанеру. Немец Ульрих плакал и бил себя в грудь. Помню. Пришел в кафе, где есть Интернет. Здесь уже полно магов. Африканец Йагбе Квалили из ЮАР (сейчас живет в Майами) проповедует свою веру (вуду), поет песни и мешает мне писать, пророчествует, постоянно обращаясь ко мне как к пастве. Его пророчества противоречат сегодняшней концепции Праздника. В них нет Конца света.
- Ты будешь жить долго и счастливо. У тебя будет много жен и детей, - сказал мне маг Йягбе.
Много жен? О! Как это прекрасно! Как мне очень хочется ему верить. Да я почти верю ему! Уж больно он убедительно говорит. Все веселы и оживленны. Я тоже оживленный.


Я купил три бутылки текилы Reservo del Senor  емкостью 07, на случай землетрясения, цунами, разлома земной коры, бора, падения метеорита (в таких случаях текила очень помогает!), надел белую рубашку, новые трусы (трусы - это очень важно для Конца света! В чем встретишь конец света, так его и проживешь!) и стал ждать. Подумал, копил еще две бутылки подешевле Sombrero Negro для незваных гостей.
Начинается церемония открытия фестиваля. То тут то там взрываются слабенькие китайские петарды. Кто-то играет на дудочке, кто-то на банджо. Я приготовил видеокамеру, фотоаппарат. Девочка Келли, с которой мы крепко дружим уже почти сутки,  аккуратно достала из сумочки ополовиненный бычок (Упс! Какие они все-таки экономные, американцы!) и элегантно прикурила его. Это не простой бычок! А с глубоким замыслом и приятным запахом!
 
Церемония открытия Конца Света, которую я так долго ждал, на деле оказалась демонстрацией силы духа магов и жрецов, представителей нетрадиционных религий. Каждый жрец в ночь на 21-е выходил на середину сцены и начинал рассуждать о мироздании и своем месте в нем. Их было много, магов и учителей. Они кричали что-то. И толпа вторила им. Это было как поп-концерт. «Где ваши ручки?» - «Вот они, наши ручки!» Я устал от наставлений. Оказывается, я должен жить чистой и светлой жизнью, я должен делать добро, я должен стремиться к самосовершенствованию. «Завтра мы станем другими!» Да, блин, я каждый день становлюсь другим! Да что они тут себе удумали? Для этого съехались?
 
После церемонии открытия состоялся торжественный последний ужин. Очередь за жрачкой была, как в Мавзолей Ленина в пору пика его популярности. Людей в белых одеждах стало больше. «Саша!» - услышал я отчаянный, женский крик. Кричала, радостно и призывно размахивая руками, словно ветряная мельница, Валентина из Швеции. Она заняла мне очередь. Валентина стояла, примерно, двухсотая по счету. Но есть еду в тако торжественный момент моей жизни совсем не хотелось. К, тому же, Я твердо решил, что Конец Света лучше встретить с пустым желудком, чем в очереди.
 

До Конца Света осталось полчаса. Никто не расходится. Поют песни, словно моряки крейсера «Варяг». Слежу за лентой новостей. Все пока в порядке. Земля Юкатана пока еще не разверзлась под нами. Вулканы зловеще молчат. Планета Небиру еще не прилетела. Еще не стукнула своей жирной матушкой нашу матушку Землю. Я прощаюсь со своими друзьями, пылко, как в последний раз, и иду к пирамиде. Ночь Конца (какая глубокая метафора!) я встречу на пирамиде! До пирамиды пару километров. По дороге вижу палатки странников и паломников. Но они спят непробудным сном! Почему? Конец Света же! Похоже, я один не сплю! Подхожу к храмовому комплексу. «Стой! Стрелять буду! Дальше нельзя!» - кричит мне солдатик мексиканской гвардии. Да я, собственно... в туалет хотел...
Да! Никакой ночной свистопляски! Никакого шабаша майя не устроили! В очередной раз я пал жертвой нездорового интереса к непостижимому.
Вовзращаюсь назад, в центр Чичен Ица. Сегодня на центральной площади состоится последнее в этой эпохе праздничное богослужение майя! В последнюю ночь перед Концом Света парни из Гаити убедили меня послушать майянского священника. И я пошел на центральную площадь Чичен-Ица на последнюю службу священника майя. Активисты майя, служители Конца, раздавали небольшие свечки. В центр площади вышел проповедник майя. Обычный. В белом рубище. Без перьев в голове, как это мы любим себе представлять. И погнал в чем-то нас убеждать на испанском языке. Я попросил свою обкуренную, американскую девушку Келли, переводить мне (она знала испанский). Келли приехала из Сан-Диего, чтобы проститься с Земной жизнью.
- Почему здесь? – спрашиваю я ее, -  Почему не в Америке? Сан Диего, почти что Мексика.
- Я хотела подальше от мамы, папы и брата, - отвечала Келли, слез не таясь, - Я боюсь увидеть, как они погибают! Я это не выдержу!
- Естественно: не выдержишь! – легко соглашаюсь я, - Ты же тоже погибнешь!
Я, кстати, тоже не хотел бы уходить из этой жизни под аккомпанемент предсмертных криков и стонов близких мне людей.
Да и вообще, умирать рядом с родными и близкими – тошно, пошло и гадко. Видеть перед уходом их скорбные лица, читать в их глазах сочувствие, прощение и прощание. Не хочу! Мне близка концепция Льва Толстого, который, почуяв приближение Конца, просто сбежал из дома, чтобы пережить свой уход без жутких, театральных, бабских истерик, натянутых, торжественных, карикатурных, напыщенных, погребальных речей. Тьфу!!!! Мерзость! Я хочу, чтобы в день моей кончины играла музыка! AC/DC!!!! Интересно: сколько будет стоить, их пригласить к себе на похороны????
Тем временем, жрец Майя убеждал нас в том, что Конца Света, лично для нас, собравшихся здесь, сегодня не будет. Говорил, что Мир останется прежним, а изменится только наше сознание. Как он себе это представляет? Завтра подонок станет святым? Завтра диктатор уйдет в отставку? Завтра миллиардер отдаст свои миллиарды бедным и распустит свою футбольную команду? Завтра гомосек станет натуралом? Чушь! Бред! Сколько раз я уже это слышал, поверить все равно не могу!
 
Время потеряло для меня всякий смысл. Неужели это не Конец без Конца? Неужели через несколько дней я вернусь в заснеженную, стылую Москву, пожарю себе яичницу-глазунью из трех яиц? Не верю! Я же приехал сюда наконец-то на Конец! Я ждал его. Я верил в него. Конец был моим Богом! Я ему поклонялся и Боготворил целый месяц! Я ждал его пришествия, как ждут христиане пришествия мессии. Это мог бы быть прекрасный репортаж! В кадре: стремительно летящая с грохотом на Юкатан сверкающая, пылающая планета Нибиру. И я говорю в микрофон за кадром:
- Друзья! Конец света, о котором так долго твердили оракулы и журналисты РенТВ, наступил! Прощайте! Вот она какая - планета Нибиру! Здра… Ой, бля… Аа-а-а-а-а-а-а-а-а….. Больна-а-а-а-а-а-а….
Может быть, я на камеру спел бы, на посошок Гимн России или начало «Отче наш» (я только начало знаю). Может быть, посидел бы на рюкзаке перед отбытием в небытие. Но Конца не наступило. В 12 часов ночи по команде мы зажгли свечи, по команде встали, и замолчали на долгих пять минут. (Я молчал, вприхлебку) Вспомнили самые яркие моменты своей жизни. Я почему-то девчат вспомнил, жен своих. Каждую по нескольку секунд. Я благодарен судьбе за них и за эти воспоминания! А ведь кто-то вспомнил свой металлургический комбинат, свою пехотную 232-ю роту, жестокого конкистадора, разорившего дом, камеру-одиночку, темную ночку, вспомнил свое имя и, наконец-то, выбросил прошлогоднюю елку из дома своего. Скоро я вернусь домой. Стану снова думать и говорить по-русски. Да, я уже в самолете стану по-русски думать о России-матушке под мерный рев реактивных двигателей.
Я достаю из рюкзака время от времени бутылку текилы, и заправляюсь, прямо во время службы, заправляя и свою «переводчицу» Келли, боковым зрением вижу, что остальные «прихожане» тоже бухают. Потом по команде, все начинают обниматься и целоваться друг с другом. Неведомые люди, мужики и бабы, обнимают меня, тормошат за мошонку. Мы жарко, на посошок, целуемся с пышкой Келли.
- Знаешь, почти все мои подружки выплевывают, а я глотаю, - говорит она задумчиво и мечтательно, - Мне нравится вкус и запах... Он всегда разный…
- Наверное, в зависимости оттого, что я пью, накануне, - предполагаю я.
Прости нас, жрец! Просто, подумал: вдруг я не услышу конец твоей проповеди. Мы договорились с Келли, что встретим Конец Света, взявшись за руки, мужественно глядя Ему, Концу, в Глаза!
После проповеди – дискотека. Прямо тут же, на месте Проповеди, где уже зловеще стоят огромные колонки, готовые оглушить своим ревем весь полуостров Юкатан.
 
Но мы, с Келли, посчитали бессмысленными и нелепыми, прощальные сотрясания сиськами, афедронами и удами, под электронные ритмы, и отправились в нашу гавань, на холме, единственное место в Чичен Ице, где есть более менее быстрый Интернет. Мне надо еще написать и передать мой последний репортаж с этого Света.
Столики все заняты. Шумно и многолюдно на холме. Там уже собрались наши друзья. Сдвинули столы. Меня встречают, как астронавта, радостными стонами, хлопают по спине, по шее, по морде, суют в руки гитару, стакан, косяк. Я растерян. Право, и не знаю: с чего начать. Косяки тут идут по кругу непрерывно, как волны от мельничного колеса. Я стремительно косею. Не зря эту волшебную, мягкую, душистую, дымящуюся палочку называют «косяк». Я, старательно, усердно хрипя, рву глотку, ору неистово: «Вдоль обрыва, по над пропастью, по самому по краю, я коней своих нагайкою, стегаю, погоняю….» Моему отчаянному крику позавидовал бы и Брайан Джонсон из AC/DC, и Джо Кокер, и священный ягуар майя, и знаменитый отшельник Тарзан. Песня великого оракула Высоцкого превратилась вдруг в молитву. Она разрывает меня, вылетает из горла, словно взбесившаяся, обкуренная сова. Слова песни разносятся по древней Мексике, метеоритами падают в Карибское море и Мексиканский залив, стремительными буревестниками улетают в мексиканское черное-пречерное небо и пропадают там. «Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее….».  Жрецы, предсказатели, колдуны, маги, чародеи, оракулы, мудрецы, эзотерики, учителя, наставники, слушают непонятную им русскую песню с не меньшим вниманием, чем слушали час назад прощальное выступление жреца Майя. Экстаз, холодная голова, теплая текила. Дайте мне кофе, черный как мексиканская ночь. Я сквозь сиреневый туман вижу, как некий безымянный африканец, черный, как мой кофе, в белых, как мои тапочки, одеждах целует мою Келли. Между мной и Келли дистанция, в которой я кожей ощущаю имманентное присутствие Бога. Он безмолвный наблюдатель этой последней музыкальной истерии. Жизнь – это цепочка предопределенных судьбоносных событий, которые люди пытаются обходить, но у них ничего не получается. Единственное, на что способен человек – постараться прийти к очередному событию таким образом, чтобы избежать сильных потрясений. Итог этой борьбы – встреча с Богом, в по сути – с самим собой! Человек приходит к Богу, к Себе и становится счастливым! Напоследок, перед новой жизнью он проносится сквозь самые лучшие мгновения, словно проживая их заново. Смерть не разрушительница, а созидательница. Через смерть приходит воскресение. Нечто умирает - нечто рождается. Не такова ли и смерть в конце нашей земной жизни? Если малые умирания, через которые мы проходили, вели нас по ту сторону смерти к воскресению, то почему же не считать это истинным и для того великого момента смерти, когда наступит наш час оставить этот мир?
Когда закрываю глаза, вижу сполохи света. Я вижу сразу семь разных мест. У меня в этом, новом, мире три ноги и одна из них чешется. Предметы плавятся, превращаясь в коричневую, зловонную жижу. Я щупаю жижу, похожую на истощенную женскую грудь. Я наблюдаю, как гибнет физический мир. Явился мужчина, назвался он Богом лисиц.  Я свободен от Времени, я беззаботный осколок всего. Я слышу голос не то Кавердейла, не то мой:

One day in the year of the fox
Came a time remembered well
When the strong young man of the rising sun
Heard the tolling of the great black bell

One day in the year of the fox
When the bell began to ring
Meant the time had come
For one to go to the temple of the king

Храм Короля лисиц. Это новая жизнь!  Странно, но человеку достаточно несколько минут, чтобы полностью простится со своим прошлым и с новыми силами приступить к новому существованию. Создатель говорит, что мы лишены чувств, а также возможности зрительного и физического контакта со всем живым в этом мире, а награда этому – бессмертие. А как же Смерть? С каждым днем видя бесконечные потери родственников, друзей или любимых я начинаю понимать, что же значат слова – пустота, одиночество, холод, грусть. Я сижу на краю бесконечной пустоты, собираясь слушать Проповедь Бога. Ты ушла, не оставив тени, значит тебя не было и нет. Ты не исчезла, ты существуешь для меня, как существует Бог. Он ведь тоже не оставил тени. Я вижу тебя в глазах Келли, в черном взгляде бездонного неба. Вот он – перед тобой - Престол Премудрости и дуновение Святого Духа, и Брошенный Безмолвный Взгляд Любви из черноты. В своем страдании я крюком пуповины зацепился за твои соски. Нет ничего проще, приоткрыть глаза, увидеть темноту, и ощутить под рукой податливое, скользкое от жаркой похоти, девичье тело. Келли! Мы с тобой одни в этой Вселенной. Я постепенно прихожу в себя, и начинаю понимать, что я принимаю активное участи в сексе сверху, словно иезуит, а, конкретно, кого-то, с каким-то непонятным, животным, кроличьим восторгом и усердием дровосека, попираю, топчу. Я открываю глаза и ничего перед собой не вижу. Что это? Я ослеп? Или я еже в другом мире, где нет света? Но я ведь чувствую, как подо мной шевелится и постанывает кто-то. А раз я чувствую, значит – существую? Я, стараясь не шуметь, потихоньку выпускаю газы. Подтравливаю. Так выпускают газы японские разведчики ниндзя. Их приучают к этому с детства в школах ниндзя. Они могут пукать под водой и в огне пожарищ, на бегу и на скаку, громко, для запугивания вероятного противника, и внутрь себя, чтобы не выдать своего присутствия. Но травить Дух потихоньку у меня не получается. И газы вырываются наружу с оглушительным, ураганным звуком, сотрясая пространство и убивая вероятного противника. Нет! Это не газы! Это Ангелы радостной толпой  вырвались из меня на Волю! Целая толпа заключенных Ангелов. Они томились в темных трюмах моей плоти, и теперь покидают тонущий корабль! Я – выпускник газов. Я – сектор газа. Я последний покину эту шхуну.
Кто? Кто это подо мной? Кого я попираю в последние секунды священного, сакрального прощания с Миром? Я в панике шарю рукой по телу, кряхтящей подо мной персоны, и нашупываю перси! Камень с грохотом падает с моих плеч. Груди! Две! Две груди. Женские! О! Женские груди! Я преклоняюсь пред вами! Я – с женщиной! Ура! Браво! Бис! Но почему они такие пустые и мягкие, словно кошельки бездомных майя, словно злобные, мексиканские вампиры отсосали из них содержимое? Я твердо помню: у пышки Келли были полные, упругие перси, способные прокормить тройню. У меня хватило похмельного разумения не спросить тупо: «Келли? Крошка – ты ли это? Что с твоими сиськами?». Но разум неожиданно вернулся ко мне. К тому же, близился очередной Конец Света. Все чаще и резче стали фрикции, все учащеннее зловонное, прокуренное, «косяковое», пропитое, текильное, паровозное дыхание. Вот уже показалась долгожданная финишная ленточка. Конечная станция! Финиш! Фу-у-у-у-у-у…. Я пришел первым! Где мой кубок? Отдышавшись на финише, я стал шарить в темноте руками, в поисках кубка с водой, пытаясь понять, где я? Где кубок? Воды! Пива! Пить! Ссать! И тут страшная мысль буквально приподняла меня над кроватью на полметра. Рюкзак! Мой рюкзак! Вчера я передавал прощальную заметку в Москву, а потом мы орали песни и курили траву. Там остался мой рюкзак. В нем – ноутбук, видеокамера, фотоаппарат и спутниковая антенна. Всего оборудования на пару миллионов рублей.
- Ты не знаешь, где мой рюкзак? – стараясь сохранить спокойную интонацию, спросил я Темноту.
- Он под окном лежит. Я его, как верблюд, тащила его вчера на себе вместе с тобой, - ответила Темнота.
О! Создатель снова на секунду явился передо мной в своем блистательном, сияющем облике. Это был голос Валентины из Осло. Сравнение с верблюдом, явно не в пользу верблюда. У него губы поменьше будут. А где же красавица Келли? Значит, Создателю почему-то больше понравилась винтажная красавица Валентина, и он решил нас соединить. Я всего лишь покорная частица Высшей Воли. Я как бы Нефритовый стержень, лингам, срамной, детородный писюн Создателя. Неплохая роль в Космическом круговороте Щелчок. Валентина включила ночник. Прекрасно. Мы в ее номере отеля.

Я, потрясая беспокойным, красным, порожним, натертым, натруженным хозяйством, бросаюсь к рюкзаку и, первым делом, проверяю, вся ли аппаратура на месте? Вся! И, главное, ничего лишнего! Затем торопливо достаю кубок, откручиваю пробку, и заливаю горящую глотку.
- Фу! – брезгливо фыркает басом Валентина, - Это такая русская традиция - текилу утром пить из бутылки? Есть же стакан! Возьми!
Я гляжу на ее, одутловатую, обрюзгшую мордашку, с неумеренно и безвкусно накаченными ботексом, губищами, на взъерошенные, обесцвеченные волосы, и понимаю: для меня нет ее прекраснее в это, мое первое утро после Конца Света. Хотя, конечно, стилиста ей сменить не помешало бы….


КОНЕЦ КОНЦА СВЕТА

«Коль смог, амиго, ты начать - умей достойно и кончать»

(Сара Голдмахер, инструктор фитнесклуба, Санта Моника, Лос  Анжелос. США)


Я восстал после Конца Света, из небытия в новой жизни, в новом мире, в новом качестве. В принципе, очнуться в новом мире в объятиях дамы, пусть винтажной, пусть не Лолита, пусть, не Анжелина Джоли и не Вупи Голдберг, с початой бутылкой текилы, вовсе не так уж скверно. Но ведь кто-то в этом Мире , на этой Планете проснулся один, без дамы, без текилы и пива, на улице, под дождем, под бомбежкой, без рюкзака и кошелька, попранный, избитый, обоссанный, без ног, без рук, без Родины, без памяти, без гордости и Любви.
Иду утром по обновленной Чичен-Ице, новый, счастливый, и оттого – красивый, человек, звучащий гордо, принявший душ, испивший сервесы, вкусивший такос и энчиладос грилл. Да ничего не изменилось! Так же уличные кулинары торгуют выпечкой и сувенирами! Так же предлагают сервесу из киосков. Все туристы отчего-то делают друг другу массаж. (Мне никто не сделал! Спиною не вышел?) И, конечно, запах марихуаны со всех сторон! А что вы хотели? Сегодня Первый День Новой Эры! Все хорошо. Я собрал все свои вещи, и зашел в свой любимый кабачок.
- Майя! Я уезжаю! Всем сервесы! – весело крикнул я в дрожащее Пространство и Время. Хорошо, что в баре было в этот час только три человека.
На прощание Рамона подарили мне серебряный амулет на цепочке.
- Это бесплатно! Это настоящее серебро майя! Оно принесет тебе счастье! – сказала Она. Я - не ярый амулетчик, но эти носить буду, поскольку они были подарены с любовью. Я верю, что они принесут счастье. Но не только мне, но и всему моему многострадальному народу российскому. Я сроднился с народом майя. Я теперь и сам майя! El Fin del Mundo es anulado! Конец Света отменяется! На некоторое время….

У всего сущего: духовного, душевного, материального и морального, ощутимого и зыбкого, эфирного и эфемерного, есть свой Конец. И у этой Сказки Майя, как, оказалось, есть Прекрасный Конец. А кто слушал – молодец. И у молодца, тоже есть Конец! И у «Слушал» – тоже есть Конец.

И вот Я, простой, вольный цыганский мужичок, возвращаюсь после древней, жаркой, Мексиканской, народной Сказки, в зябкую, завьюженную, Русскую быль. Рядом посапывает загорелая, пышнотелая дама бальзаковского возраста, бизнесвумен из Кемерово, по имени Софья. Мы познакомились несколько чудных мгновений назад, в аэропорту Кункуна. Наш рейс задержали, и мы были вынуждены мотать срок в баре. У меня, после фестивальной, колдовской мистерии, оставались неистраченные мексиканские деньги, и, чтобы избавиться от них, я, с нехарактерным для меня легкомыслием и щедростью, по-купечески, изрядно банкетировал себя и Софью. Я представился ей писателем и, для пущей достоверности, даже подарил свою книжку, прихваченную из дома, как медаль, как верительную грамоту, для солидности и хвастовства, для разжигания костра любви, и которой не нашлось применения в Мексике.
Донна Софья, довольно быстро привязалась ко мне, буквально сразу после двух порций текилы Don Julio. А после третьей дозы, она уже жарко целовала меня. В самолете, отважная бизнесвумен уговорила поменяться местами моего соседа, толстячка с красным, вологодским лицом, в сомбреро, и примостилась рядышком, чтобы продолжить наш нечаянный банкет. После взлета самолета, под покровом клетчатого пледа, она неожиданно смело, и, похоже, привычно, мануально удовлетворила мою плоть своей проворной и квалифицированной рукой, к чему привлекла и мою непокорную руку, вынудив меня залезть в ее пах. Это внесло некоторое разнообразие в монотонный будень бесконечного полета. После чего, хряпнув мускулинную дозу виски Ardbeg, она с чувством выполненного долга, отрубилась, предоставив мне радость общения с Богом, с моими любимыми и любящими братьями: Прошлым и Будущим.

Для чего человек созидает ракеты, перекрывает Енисей, творит, сочиняет романы, стихи, оперы, лепит Колхозниц и Рабочих, рисует Ленина, поет шансон, рок-н-ролл, арию Надира, пляшет джайв, па-деде, крутит фуете? Что его к этому принуждает? Голод? Нужда? Жажда? Похмелье? Да! Увы! Бывает и похмелье заставит тебя совершить револьдад, баллоте и книксен.
Творчество, как ни крути, процесс вынужденный. Если бы не нужда, мы бы балдели в неге, и, в конце концов, сдохли бы от безделья. Однако, когда мы сталкиваемся с задачей, у которой нет готовых средств решения, возникает творчество. Когда мы должны найти такое решение? Хочешь жрать? Твори! Хочешь бухнуть? Твори! Нужны деньги на цацки любимой даме? Твори! И ты получишь деньги и средства производства. Можно, конечно, пойти в проститутки, в продавцы беляшей, телефонов, шаурмы, марихуаны, кокоса, и получать деньги на любовь и цацки, без творчества. Но это удел серых, как трусы фанатичного коммуниста, индивидумов.
У каждого творческого чувака есть своя мотивация, которая зависит от внутреннего состояния, от внешних условий. Так было, так есть, и так будет. Это незыблемая, общечеловеческая концепция. Однажды, в пору моей солдатской юности, я «косил» от тягот солдатского быта, в Тульском госпитале, старательно симулируя тяжелую, форму латентного, перманентного поноса. Главный врач отделения, лейтенант, выпускник гражданского медицинского института, требовал, чтобы я, всякий раз, когда справлю нужду, предъявлял ему жидкие отходы жизнедеятельности моего «отравленного» организма. Я, творчески создавал «доказательства» своего недуга, разбавлял твердые отходы водой, перемешивая и добавляя в жижу, для ужаса красную тушь. Получалось очень страшное, невероятно кровавое говно, от вида, которого, и Альфреда Хичкока, и даже мифического Фредди Крюгера, хватила бы падучая и рвота. О! Если бы была такая номинация в кинематографе, (за лучшее воплощение кровавого говна) я, наверняка, был бы номинирован на Оскара и влеплен именной звездой в плиту Аллеи Славы. Я, с душевным спокойствием, приглашал эскулапа-лейтенанта полюбоваться на это зрелище. И он, словно Лукулл, оторванный от обеда, не будучи именитым специалистом по поносу, с искаженным от ужаса и омерзения лицом, торопливо бросив панический взгляд, смывал «доказательства», свято веря в мою искренность, в мою болезнь, как некогда верили древние славяне во всемогущего Бога Перуна! Таким образом, я пережидал морозную зиму, в неге и покое палаты госпиталя. Однажды, в тумбочке я обнаружил тетрадку, исписанную аккуратным, мелким почерком. Это был лирический рассказ, написанный простым, русским солдатом, который коротал службу на этой железной кровати, до меня. Рассказ был остроумным, и в то же время грустным. Отец и сын встречаются в ресторане, после долгой разлуки, после тюремных нар и военных походов. Они выпивают, вспоминают, признаются в грехах и расстаются. Скорее всего, навсегда. Рассказ захватил меня, растрогал, прослезил, и даже заставил задуматься! Простой паренек, двадцати лет от роду, пишет в госпитале рассказ. Никто его не заставляет. Зачем? Ведь это – труд, за который денег он не получит. Выходит, тут другая мотивация? Какая? Затем, чтобы я его прочитал и получил радость. Но я-то, не смогу ему отплатить благодарностью, сказать: «О! Какой ты талант и молодец! Вот тебе масло и сахар! И вот еще – сигареты! Хочешь, пойду вместо тебя в караул? А хочешь - переспи с моей девушкой?» Значит, есть некая высшая, непознаваемая Мотивация, которая заставляет нас созидать? Кто-то созидает загадочные пирамиды. Кто-то пишет музыку Земли. Кто-то Волей своей созидает Страны, Города, Идеологии и Формации. Некоторые придумывают теорию относительности, изобретают радио, паровоз, велосипед. А есть творцы, что созидают Величальные Гимны Сильным Мира сего, чтобы прожить  жизнь земную в неге, в сытости, в неистовом шторме эякуляций, в буре оргазмов, в испепеляющем огне славы, роскоши и довольствии. Есть такие, что созидают для того, чтобы себя прокормить и пропоить, семью содержать, плюс - любимую женщину, чижика, собаку, кошку-забияку, обезьяну, попугая – мотивация такая!
Я половину жизни прожил при социализме. Естественно, я был неотъемлемой его частью, винтиком, шпунтиком. Я все свое ненавистное, унылое, сопливое, «счастливое детство» маршировал с ненавистным барабаном, дул в чудовищный инструмент, пионерский горн, извлекая фальшивые безобразные звуки, похожие на пердеж больного динозавра, читал в строю рэпованные речевки, носил ненавистный галстук. Нас, в пионерских лагерях заставляли часами дурными голосами орать нелепые пионерские песни. «Взвейтесь кострами, дети рабочих!», «Встань пораньше! Только утро замаячит у ворот! Ты услышишь, как веселый барабанщик, с барабаном вдоль по улице идет!». Это ж надо, какой пионерский идиотизм: колотить в барабан, ранним утром, когда людям на работу идти! В Университете мы тупо конспектировали труды Маркса, Ленина, Брежнева. Читали и пересказывали на семинарах нуднейший пропагандистский интернациональный талмуд, роман «Коммунисты» француза Луи Арагона. Потом, будучи журналистом советской газеты, я с омерзением к себе, к Лживой, продажной, подлой, лицемерной Системе, взахлеб воспевал в статьях и очерках сомнительный радости и прелести Развитого Социализма, самоотверженный Коммунистический труд на благо общества, подвиг Великих Вождей Коммунизма, таким нехитрым, позорным, гадким, мерзким способом зарабатывая себе на кусок хлеба.
Искусство социализма стало чудовищным и довольно успешным пропагандистом, агитатором, инструментом оболванивания меня и  доверчивых, наивных трудящихся масс. Сначала сам Вождь Ленин направлял искусство в нужное русло: «… Долой литераторов беспартийных. Долой литераторов сверхчеловеков! Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, „винтиками и колесиками“ одного единого великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса». Потом стало доброй партийной традицией: руководить искусством. Луначарский, Сталин, Фурцева…. И понеслось! Все бросились зарабатывать на умении рифмовать и сфинктер Власти лизать. Маяковский, бунтарь и мастер, стал придворным пролетарским поэтом. Есенин – туда же. Умница, трудяга Горький, продался с потрохами ради куска осетрины и бутерброда с икрой.
Сергей Михалков, замечательный детский поэт, стал сочинять гимны и стихи про Сталина и Партию, полуграмотный Демьян Бедный превратился в кумира партийных любителей революционного слова. Прозаик-большевик, большевистский станок прозы, Федор Панферов воспламенял сердца пролетарских читателей праведным гневом буржуафобии, и любовью к Сталину и Коммунистической Партии. Тысячи и тысячи стихотворений, рассказов, поэм, фильмов, ораторий, песенных циклов, хоровых массовых песен заполнили сознание обездоленных, голодных, одурманенных масс, концертные залы, сцены клубов, кинотеатров, эфиры, оперных подмостков. Тихон Хренников воспел образ вождя в опере «В бурю».  Дехтерев в опере «Иван Шадрин» Гаснет свет, рабочие освещают площадь факелами, переходящими из рук в руки. Тысячи людей жадно внимают Ленину, впитывают в себя каждое его слово. (Ленин не поет, говорит, как поет):
«...Мир народам,
фабрики рабочим,
земля крестьянам,
вся власть Советам...»

Каждая ленинская фраза подхватывается и несколько раз повторяется хором и оркестром с непрерывно нарастающей звучностью. Силой, энергией и верой в ленинскую правду наполнена эта сцена. Еп твою мать! Пушкин бы, без Дантеса, сам застрелился на Черной речке от необходимости писать такую херню. Россини бы убил себя из арбалета услышав подобную революционную музыку! Пучини – бросился бы в Ефрат. Моцарт ушел бы монастырь. Эта псевдооптимистичная музыка навязчиво звучала в наших ушах из радиоточек, в то время, когда мире господствовал джаз, «Beatles», «Pink Floyd»…..
Но были и такие творцы на Руси, которым было насрать на деньги и почести, которые писали для радости творчества, как этот безымянный, неизвестный солдатик, забывший в тумбочке сою потрепанную тетрадку с творением, которому не суждено воспламенить сердца читателей любовь к партии и ненавистью к капитализму. Как Иосиф Бродский, как Пастернак, как Алешковский, Солженицын….
Да, как, тот же - Я. У меня тоже была своя, странная, нелогичная история творческой мотивации. Я думал: Жизнь коротка. Скоро я уйду в другие миры. А что останется после меня на этой планете? Что расскажут мои потомки обо мне моим внукам и правнукам? Я, изначально писал рассказы для своего пока еще несуществующего, но уже живущего в моем сознании Сына. Странно. Когда его еще не было, когда не было рядом еще и женщины, которая должна была его родить, я уже общался с Ним и посвящал ему свои творения. Когда Сын все-таки появился на Свет, я, уже в своем сознании предвидел, что нам не суждено жить вместе, я продолжал писать, полагая, что Сын потом узнает меня, через мои повести, рассказы, стихи, песни и романы. Я писал много и с радостью, в основном, в стол, особо не рассчитывая на публикации. Но, время от времени, происходило чудо, и мои рассказы порой выходили на радость мне и немногочисленному кругу читателей, в различных журналах, газетах, сборниках, альманахах в России и за рубежом, в Израиле, в Канаде. Популярным, известным, и любимым массами писателем я так и не стал. Да, собственно, такой цели у меня и не было. Я ведь писал для радости. Я стал скромным, одиноким, странным, домашним сочинителем-любителем, а литература – осталась моим неспешным хобби, типа рыбалки или макраме. Мои рассказы и романы иногда издаются. Их кто-то, наверное, иногда читает. Время стремительно промелькнуло передо мной метелью, поземкой белой, кометой яркой, горной речкой, вспышкой молнии, жидким поносом. Сын стал взрослым, безлюбым и чужим. Время от времени мы с ним безрадостно встречались, выпивали в каком-нибудь ресторане, болтали ни о чем, ругались, ссорились, а иногда вместе отдыхали на море, где тоже дюже бранились. Мои претенциозные, псевдо-замысловатые, произведения не стали для него ярким открытием, путеводной звездой. Он снисходительно, как к чудачеству, относился к моему увлечению, и не зачитывал до дыр мои книги. Некоторые, вообще, не читал. Но, все же, я благодарен Создателю за такую сильную, позитивную, Творческую Мотивацию. Ощутив Вселенскую Благодарность, Я, воспрял духом, телом, и нежно потеребил свою сопяшщую, как дремлющий вулкан, спутницу, за вислую, дряблую грудь.
- А? Что такое? Прилетели? – встрепенулась она, словно горлица, глядя на меня непонимающим взглядом из-под тяжелых, набухших, подкрашенных век.
- А давай-ка, Софья, выпьем за творческую мотивацию?
- Давай! – легко согласилась она, прочистив кашлем глотку, - В нашем деле без мотивации никак нельзя.
Я наполнил пластиковые сосуды вискарем Ardbeg. Взглянул на свою случайную, одутловатую половинку, и подумал с душевной теплотой и благодарностью небесам: «Вот-вот, сейчас накачу, и она покажется мне еще пригожее и желаннее!» Так оно и случилось…. 
В наушниках звучал Farewell Blues в исполнении великого Джанго Рейнхарда….
Я не верю, а точно знаю, что это еще не Конец. Настоящий и, наконец-то, последний Конец Света состоится в декабре 2018 года. Он состоится, как заключительный концерт. Как финал космической симфонии. Об этом еще в ХХ111 веке до нашей эры, предупреждали неведомые жрецы, ведуны, птицегадатели, авторы «Сказания о Гильгамеше». Долго матушка Земля харанила от нас эту страшную шумеро-аккадскую тайну. И только в 1849 году английский археолог Остин Генри Лэйярд  раскопал ассирийский город Ниневию. Во время дальнейших раскопок в городе была найдена клинописная библиотека царя Ашшурбанипала. Талантливый самоучка, ассистент египетско-ассирийского отделения Британского музея Джордж Смит, перевел текст, и обнаружил в нем миф о потопе, сходный с изложенным в Библии. Продолжая дешифровку табличек, Смит обнаружил, что сообщение о потопе является частью какой-то большой поэмы, называемой вавилонянами «Сказаниями о Гильгамеше». «Сказания» состояли из 12 песен, каждая из которых составляла около 300 строк. Вскоре он понял, что части рассказа не хватает, поскольку несколько табличек отсутствуют. В результате организованной им в 1873 году экспедиции удалось найти 384 таблички, среди которых оказалась и недостающая часть «Эпоса». В начале и середине XX века был найден ряд других табличек, содержащих фрагменты «Эпоса» на разных языках. В 2015 году знаменитый эпос расширился ещё на 20 новых строк. Это произошло после того как спецслужбы Ирака изъяли у контрабандиста несколько десятков глиняных табличек, не подозревая об их истинном содержании.
А в январе 2016 года в Куала-Лумпур, при попытке продать музейные артефакты, был задержан гражданин Малазии  Абдуллах бин Гвнонах. Кроме серебряных и золотых, древних музейных украшений, при нем были обнаружены две глиняных таблички, которые были переданы сотрудникам национального музея. Как оказалось позже, после тщательного исследования, на одной из них был зафиксирован неизвестный до этого момента перевод фрагмента эпоса «Сказание о Гилдьгамеше», написанный на малайском языке, состоящий всего из одной фразы: «dan planet ini akan hilang 30 Disember 2018», что можно перевести как: «и исчезнут планеты 30 декабря 2018 года».
Ну что ж! Концепция меняется! Значит, 30 декабря 2018 года  я возьму бочонок крепкого пальмового туака, длинноногую малайку, коробку сигар, ноутбук, заберусь на вершину горы Кинабалу, на острове Калимантан, и, передам, наконец-то, репортаж о Конце Света….

КОНЕЦ