Поезда

Подобно памяти, поезд действует в обоих направлениях. В считанные часы он способен возвратить тебе все, что ты много лет назад покинул.

© Рэй Брэдбери "Озеро"

Октябрь 1945 года.

Поезда забирают мою память. Поезда заменяют ее собой. Я прихожу сюда каждый день и каждый раз надеюсь вспомнить что-нибудь новое. Я искренне и наивно верю в целительную силу движения.

Но я не верю поездам. Хотя и люблю их. Люблю их какой-то нездоровой любовью.

Я люблю их потому, что надеюсь. А надеюсь потому, что верю. Верю, потому что люблю...

Чертов замкнутый круг! Чертова моя жизнь... почему, почему она распадается на глазах? Рушится, рассыпается песком между пальцами, и все, что я могу удержать, ничтожно перед лицом того, что утеряно.

Ненавижу.

Сегодня такой же день, как и все остальные. Ничем не выдающийся, но особенный для меня. Особенный потому, что это последний теплый день в году, последний день "бабьего лета" и, возможно, последний теплый день в моей жизни.

Я снова сверлю взглядом знакомый перрон и продолжаю шагать вдоль рельс. Это ужасно. Вспоминать.

Поезда...

Поезда забрали у меня многое.

Отца отправили на войну два года назад. Шел жуткий ливень, все на вокзале было смешано с грязью, но я точно помню, что все мы плакали. Помню, как он в последний раз потрепал меня по промокшим насквозь волосам и сказал, что я остаюсь за старшую: мама слишком ранима, а братишка мал, поэтому мне предстоит стать защитником. Я не сдержала обещания. И он не вернулся.

Спустя полгода маму забрали в госпиталь, она была больна. Сначала душевно - очень глубокая депрессия, она ни с кем не разговаривала и никого не воспринимала. А потом сказались проблемы с сердцем. А потом снова поезд. Наш городок слишком маленький, и проходящие мимо поезда - единственная связь с внешним миром. И иным миром тоже. Мама не вернулась.

Я очень хорошо помню, как они забирали братишку. Как мое сердце разрезали на части его крики по ночам. Как он умолял прекратить эту боль. Прошлой зимой он заболел воспалением легких, пневмонией, а те остатки врачей, которые еще были в нашем городишке, не смогли его спасти. Его тело тоже увезли на поезде.

А потом был человек, которого я полюбила. Человек, которого я смогла полюбить вопреки разорвавшемуся, словно бомба, сердцу. Я не назову его имени, дело здесь не в именах, я просто расскажу, кем он был для меня. Он создал для меня новое сердце из остатков души и поселился в нем. Он был не такой, как все, и, думаю, куда лучше многих. Намного. Но его никто не любил. Только я.

Его руки всегда были в ссадинах, а тело было истощено до крайности, но глаза всегда улыбались. Его ладони всегда были теплыми, даже во время лютых зимних морозов. Он всегда держал мои руки в своих и говорил слова, от которых невозможно было скрыть улыбку. Он, как никто другой, мог заставить смеяться. Смеяться, когда больно, смеяться, когда темно, смеяться, когда невозможно, смеяться, когда страшно. И, смеясь, он всегда трепал мою щеку своим дыханием, повторяя: "Китти, Китти, Китти". Он любил меня так называть.

С тех пор я улыбаюсь. Просто пытаюсь отдать этот долг моему человеку. Улыбкой пытаюсь снова возродить его образ. Но, увы, я улыбаюсь сквозь слезы.

Он был евреем. Маленький пунктик родословной перечеркнул всю его судьбу. И поезда его тоже забрали.

Последней ночью он бежал от преследования и я сжимала его руку. Он не мог взять меня с собой. Я должна была остаться. Он заскочил в поезд на ходу и в последний раз мне улыбнулся.

Эта улыбка до сих пор согревает мои ладони холодными вечерами.

Поезда... Они забрали все. Все, что у меня было, оставив лишь память.

Поэтому я иду вдоль рельс и готовлюсь покончить с этим. Я недалеко от вокзала, и вдалеке раздается рев паровоза. Где-то он даже и не подозревает о том, что несется прямиком на меня. Время останавливается, и я обвожу взглядом все кругом. Стараюсь запомнить каждую мелочь. Там вокзал, на который прибывают все новые и новые люди. Они плачут, смеются и верят в то, что скоро все будет иначе. По другую сторону от него прибывает почтовый поезд. Его тут же разгружают, и я смотрю на то, как грузчики один за другим таскают массивные связки бумаги.

Рев паровоза становится громче. Скоро. Скоро я тоже уйду туда.

Я возвращаюсь взглядом к грузчикам и замечаю, что одна из связок вот-вот развалится. И правда, письма разлетаются по земле, и парень невысокого роста, изрядно покраснев, сгребает в охапку конверты.

Паровоз несется на меня. Считаю удары сердца.

Один...

Грузчик поднимается на ноги и несет охапку дальше...

Два...

Я замечаю, что одно письмо остается нетронутым.

Три...

Оно лежит на земле, брошенное, забытое. Но, быть может, кто-то его отчаянно ждет?

Четыре...

Шумно выдыхаю и не знаю, что предпринять.

Пять.

Паровоз мчится на меня, и машинист отчаянно сигналит. Мне становится страшно. Не за себя. За человека, который не дождется этой весточки.

Письмо брошено. Как и я. Уже забрызгано грязью. Оно лежит почти что в луже.

Снова рев паровоза.

Письмо никто не заметит. Только я.

Я делаю последний рывок и спрыгиваю с рельс. Едва ли задеваю бедром носовую часть паровоза.

Я жива? О Боже, что я делаю?

Несусь к брошенному листу бумаги и бережно подношу к глазам, смахивая грязь.

И сердце останавливается.

На конверте маленькими буквами значится мой адрес и моя фамилия. Распечатываю письмо, разглядываю каждую букву и не могу понять, почему скачущий почерк с кучей ошибок кажется таким знакомым. А когда понимаю, едва ли удерживаюсь на ногах и роняю на перрон собственные слезы:

"Милая Китти, поезда спасли мне жизнь..."