Жизнь Мандельштама

Жизнь Мандельштама

Действие происходит в кабинете следователя, в комнате без окон (единственное окно заложено красным кирпичом, который так и не оштукатурен).
Зорина (в яловых сапогах, полушерстяной гимнастерке и юбке, становится у заложенного кирпичом окна, закуривает, смотрит в окно, напевает). "Гори, гори моя звезда... Звезда любви волшебная..."

Вводят Мандельштама. Солдат уходит.
 Лицо следователя в тени. Мандельштам постоянно щурится от яркого света, затем привыкает и смотрит в него, как слепой.

Зорина. "Ты у меня одна заветная... Другой не будет никогда..." (Вздыхает.) Садитесь. (Подходит к столу, садится напротив Мандельштама, читает.) "Мандельштам, Осип Эмильевич". Так. Осип Эмильевич. Начнем наше дело. Год, место рождения?
Мандельштам (хрипло, прокашлявшись). Девяносто первый. Рига.
Зорина. Все верно. (Пауза.) В чем обвиняетесь?
Мандельштам.  Не знаю.
Зорина.  Понятно. Вам свет не мешает?
Мандельштам.  Мешает.
Зорина. Придется потерпеть. Придется потерпеть... (Пишет.) Знакомое занятие?
Мандельштам.  Что?
Зорина. Я спрашиваю, писание - знакомое занятие?
Мандельштам. А-а... Нет. Я не люблю писать.
Зорина. Почему это? Ты же поэт. Или как тебя там.

Мандельштам молчит.

Зорина (орет,  швыряя ручку). Отвеча-ать!
Мандельштам. Извините... Да, поэт.
Зорина. Так-то. Подай ручку.

Мандельштам поднимает ручку с пола, подает.

Зорина. Поэт, значит. Значит, по-твоему, вначале было слово. Так?
Мандельштам.  Может быть. Я... не был вначале.
Зорина. Запомни - вначале было Дело. И ваши вонючие слова возникли потом, когда Дело стало буксовать. Но ничего. Мы всадим Времени такого пенделя в сраку, что оно еще долго не опомнится... Слово, видите ли, было вначале... Ты что же это написал, гад? Как посмел?.. Ну?.. Отвечать!
Мандельштам. Бес попутал.
Зорина. Так. А считаешься очень умным. Да? Умным. О Данте рассуждаешь, головоломки сочиняешь. А простой вещи сосчитать не смог. Если ты такой умный, что ж ты нашей встречи-то не просчитал? А?..
Мандельштам. Я...  просчитал.
Зорина. О!.. О!.. Вот оно что! Ясно! Значит, с умыслом на писал! Знал, на что шел!  Ну,  и как?
Мандельштам.  Что?
Зорина. Как встреча? Надеюсь, не обманула ожиданий?
Мандельштам. Ничего особенного.  Как всегда.
Зорина. Как всегда... Ты посмотри, он сказал: как всегда. Он философствует. О чем ты можешь философствовать, ты, пиявка? Или как это называется лягушечий малек? Ну? Как называется?
Мандельштам. Головастик.
Зорина.  Головастик,  правильно. Курите?
Мандельштам. Что?
Зорина. Можете покурить.

Протягивает папиросы. Мандельштам после небольшой паузы берет папиросу.  Зорина подносит спичку.  Мандельштам жадно затягивается, кивком благодарит.

Зорина. Курильщики понимают друг друга.
Мандельштам. Спасибо.
Зорина. За что - спасибо? За понимание? Или за возможность?
Мандельштам.  За все.
Зорина. Ну, рассказывай.
Мандельштам.  О чем?
Зорина. О чем-нибудь. Времени у нас - вагон.
Мандельштам.  Моя  жизнь  очень проста...
Зорина. Ну-ну?  Очень интересно.
Мандельштам.  Мне уже ничего не надо.
Зорина. Так. Вот так сюжетец. Просто сюжетище. Жизнь твоя проста. И ничего тебе не надо. Прямо ангел.
Мандельштам. Мне бы еще подышать,  пожить немного.
Зорина. А зачем тебе дышать? Ты что, домну возводишь?
Мандельштам. Нет.
Зорина. Ты меня бесишь.
Мандельштам. Простите.
Зорина. Нет, ты меня действительно бесишь. Я ведь тебя вижу, суку, насквозь. Сидишь и презираешь.
Мандельштам. Нет.
Зорина.  И ссышь.  Вдруг я тебе сейчас по ушам рубану.
Мандельштам. Я не презираю... людей.
Зорина. А! Так ты их любишь?
Мандельштам.  Мне они интересны.
Зорина. И чем же я тебе интересна?
Мандельштам. Мне интересны ваши родители. Интересно, какие вы книги читаете. Есть ли у вас дети. Интересно, как вы смотрите на небо, когда тучи идут.
Зорина. Молодец. Хорошо заходишь. Только вот ты не понимаешь, Осип Эмильевич, одну тонкость. Ты почему-то решил, что это следователь тебя арестовал. Что следователю можно поплакаться в жилетку и следователь тебя отправит на курорт. А тебя арестовала эпоха. Понял? И эпоха такова, что ты грязь под ногами. Тебя нет. Тебе кажется, что ты голос Бога, а ты писк козявки. Ты посмотри на парад физкультурников. Ты им нужен? А ведь парадов все больше и больше. Парады хороши! Загорелые парни! Девчата в трусах и майках! Все на виду! Захотел - получил. Разгрузился от дурной крови. И на трактор прыгнул. Или в танк. Потому что Бога нет, Осип Эмильевич. Это и Тютчев ваш признал, и мировая наука бородами потрясла, руками вот так развела своими нобелевскими и заявила официально - нет Бога. Каюк. И что теперь стоят твои стишата? Твои углубления смысла? Твои надежды на будущих читателей? Учти, Осип Эмильевич, обманывать детей - неправильно. Нельзя детей за нос водить. Потому что сам ты как ребенок, ничего не понимаешь в жизни и смерти, а учишь...
Мандельштам. Я не учу.
Зорина. Не ври. А то в лоб получишь.
Мандельштам. Я сообщаю о себе.
Зорина. Кому?
Мандельштам. Не знаю.
Зорина. А ты вспомни, кому ты сообщаешь. Для своей же пользы.
Мандельштам. Вы зря так преувеличиваете значение поэзии. Поэт это такой же работник, как плотник или ученый. Единственное, что его выделяет - это материал. Получаются удивительные смеси. Просто страшной силы.
Зорина. Посмел-то как? И зачем?
Мандельштам. Бес попутал.
Зорина. А показывал зачем?
Мандельштам. Это... по-детски.
Зорина. Считаешь, что сильные стихи? По-моему, хуже, чем у Некрасова.
Мандельштам. Некрасов... да... Там... гулко.
Зорина. А здесь пакостно. Человек сидит в Кремле, весь мир его знает, а ты в него доплюнуть захотел. Пакостный ты человек.
Мандельштам (пауза). Дайте мне жить.
Зорина. Жить тебе не дадут. Люди не дадут. Тебя же сами эти, которых вы считаете народом, которых вы по головке гладили, они тебя и стопчут.
Мандельштам. Я знаю.
Зорина. А зачем по головке? Что же вы не объединились с царским режимом - да ярмо потуже, потуже?
Мандельштам. А это уже вопрос выше.
Зорина. Куда это - выше? Мы ведь с тобой решили раз и навсегда - Бога нет.
Мандельштам. Нет бога, которого придумали люди. И никогда не было.
Зорина. Так. Значит, снова ты всех говном обозвал.
Мандельштам. Не понимаю...
Зорина. Все ты понимаешь прекрасно. Тобой, значит, руководят свыше, а вы, все остальные - говно.
Мандельштам. Это только вопрос личного выбора. Каждому даны уши и глаза и способность мыслить. И как человек распорядится...
Зорина. Что ты мне тут ваньку валяешь?! Кому это - даны? Художнику Айвазовскому глаза даны, а миллионам простых тружеников - не даны. И что? Ты считаешь это справедливым?
Мандельштам. Я уже говорил - это вопрос выше.
Зорина. Так вот, если он там, выше, видит, как мы тут с его элитным посевным материалом обращаемся, почему же он вас не защищает? Почему он, к примеру, облако не опустит и тебя из камеры не заберет?
Мандельштам. Ну это, знаете...
Зорина. И почему это он тебя на твое преступление подтолкнул?
Мандельштам. Бес попутал.
Зорина. Не бес! Не бес! Это Он придумал и бесов и всяческое зло! А знаешь, для чего?
Мандельштам. Не знаю.
Зорина. Знаешь! Все вы знаете! Только сознаться не хотите самим себе! Так слушай: Он кровушку любит! Понял? И кровушка ему нужна высшего качества! Как коньячок армянский. Он вас выращивает, чтобы потом схавать под хорошую беседу. Знаешь, с кем?
Мандельштам. Не знаю.
Зорина. Знаешь!.. А беседует Он в это время с товарищем Нероном, с гражданином Калигулой и с царем Иван Васильичем. А? Как тебе эта картина?
Мандельштам. Омерзительная картина.
Зорина. А ты думал.  Есть, Осип Эмильевич, только один бог из мне известных, близкий к оригиналу. Это бог ацтеков. Слыхал?
Мандельштам. Да.
Зорина. Что скажешь?
Мандельштам. Там два бога.
Зорина. Ага. Один плохой - этот тот, кто правит. И один хороший, который уплыл куда-то за моря-океаны. Так?
Мандельштам. Так.
Зорина. А потом этот хороший бог вернулся.  И всех ацтеков уничтожил. Знаешь, кто это был?
Мандельштам. Колумб.
Зорина. Правильно. Почему я люблю свою работу - с умными и образованными людьми встречаюсь. Ну? Как думаешь дальше жить?
Мандельштам. Как позволите.
Зорина. Вряд ли мы тебе позволим жить дальше.
Мандельштам. Я что-то должен сделать?
Зорина. Почему ты так решил?
Мандельштам. Иначе я не вижу смысла в нашей беседе.
 Зорина. А кто тебе сказал,  что во всем должен быть смысл?
Ты в жизни видишь смысл?
Мандельштам. Иногда.
Зорина. Вот. И то потому, что очень этого хочешь. А зачем?
Мандельштам. Что?
Зорина. Зачем ты этого хочешь? Человек ведь очень капризное животное. Как только он что-то распробовал, он это выплевывает и жует чего-нибудь новое. Все ему кажется, что самое вкусное еще будет. А самое вкусное уже было. Ты как считаешь?
Мандельштам. А почему вы мне тыкаете?
Зорина. Так. Наконец-то. Наконец-то он осмелел.
Мандельштам. Вы неправильно поняли. Мне действительно интересно и не больше того.
Зорина. Не больше чего?
Мандельштам. Я не ищу праведного суда и справедливости.
Зорина. Почему?
Мандельштам. Потому что это другая профессия.
Зорина. Ну, а как же русская традиция? О том, что поэтом можешь и не быть?
Мандельштам. Это личная позиция, а не традиция.
Зорина. Ты меня не учи.  Ты ведь знаешь, что я могу тебя в любой момент ударить?
Мандельштам. Вам это не интересно.
Зорина. Пока не интересно... А ты что это в моей голове роешься? Это по твоей профессии?
Мандельштам. Дайте мне жить.
Зорина. Опять двадцать пять... Но я, если хотите, Осип Эмильевич, совершенно с вами согласна. Мне в высшей степени интересны вы и ваши стихи. Может быть, они несколько недемократичны, то есть слишком сложны для обывателя, - но ведь это не специально? вы ведь, в отличие от эстетов, идете по направлению к людям? Так?
Мандельштам. Совершенно верно.
Зорина. Но люди, Осип Эмильевич, чихать хотели на то, что вы там для них выцарапываете. Им нужны Маяковский, Демьян Бедный и Пастернак. Эти три имени покрывают все классы и все интересы. Остальные могут быть, могут не быть. Вот ведь что страшно, Осип Эмильевич. Вы ведь сами прекрасно все знаете. Вы совершенно непопулярны в стране. Сколько вас человек знает и ценит? Десять? Двадцать? Сто? Через пять лет после вашего ухода вас будет помнить одна жена. Так зачем вам жить? С какой целью? Вы хотите укрепить и развить германскую цивилизацию?
Мандельштам. Я хотел бы еще поработать.
Зорина. Я вам задала вопрос - зачем?
Мандельштам. Мои потребности сузились до одной только работы. Меня совершенно не волнует вопрос будущего признания. Но я знаю, что человечество ценит хорошую работу. Может быть, иногда ломает что-то в ярости, но потом собирает обломки и восстанавливает сломанное.
Зорина. Вот как! Человечество! А мы тут, безвестные злодеи, пытаемся прославиться, терзая светоча человечества!.. А что: кто такая Зорина? Человек с подозрительно приличной фамилией. Дистиллированной фамилией. Вам не кажется, Осип Эмильевич, что в нашем сегодняшнем противостоянии заложено основное человеческое противоречие? Вы, может быть, станете когда-то знаменитым, как Данте, а я через пару лет буду сидеть на вашем месте с той небольшой разницей, что меня вообще никто не вспомнит. И каким я должна обладать смирением и благородством, чтобы принять как должное свой жребий? Ведь я далеко не глупа, Осип Эмильевич, но я обречена. Утешьте меня.
Мандельштам. Если вы способны смотреть на ситуацию со стороны, то вы уже преодолели ее.
Зорина. И куда я ее преодолела?
Мандельштам. У вас насилие и покаяние текут в одном русле. Вы сами себя уничтожаете.
Зорина. А вы говорили, что вы никого не учите.
Мандельштам. Я высказываю свое мнение, не больше.
Зорина. Вы в шахматы играете?
Мандельштам. Мм... редко.
Зорина. А защиту построили безупречную. Не даете повода для озлобления. И все-таки вам не выжить. Вы ведь видите, что вас преследуют не по убеждениям, не по происхождению. Вас преследуют по глазам. Чужие у вас глаза, не наши.
Мандельштам. Да... Я знаю.
Зорина. Не пробовали себя ослепить?
Мандельштам. Я думал... Не смог.
Зорина. Вас любой пионер сдаст в органы.
Мандельштам. За что вы нас ненавидите?
Зорина. Вот это, Осип Эмильевич, я и хотела от вас услышать. За что? А вы не знаете?
Мандельштам. Я мухи не обидел.
Зорина. Вы воруете счастье народа.
Мандельштам. Да нет же! Я его произвожу!
Зорина. Впервые вы производите на меня впечатление недоразвитого. Я вам сказала русским языком: у вас чужие глаза. Что, непонятно?
Мандельштам. Нет.
Зорина. Адаптирую: вы не способны жить с людьми. Вы - враг коллектива. Вы смертельно опасны для общества. Вы вносите в общество бациллы индивидуализма. Ферштейн?
Мандельштам. Вы серьезно это говорите?
Зорина. Абсолютно.
Мандельштам. Но откуда вы это взяли - про бациллы и индивидуализм? Если это гипотеза, то она очень поверхностная. Если это государственная идея, то такое государство умрет от удушья...
Зорина. Если мы успеем избавиться от таких, как вы, мы покорим весь мир. Потому что люди - животные коллективные и их спасение в общем деле. Мы вычистим всю Землю от плесени. Ферштейн, спрашиваю в последний раз?
Мандельштам. Ферштейн.