Писемо без даты

Пишу уже месяц, никак не могу закончить.
Снова тревога стреляют, не дают отойти от орудия…
 Отрывок из солдатского письма домой с фронта. ( Черновик статьи, в газету «СМЕНА» 1975 год.)
Я иду по городу П. ул. Набережная, свернул на ул. Мельничная. Подхожу к дому, где в юности я  жил с родителями. Зашел во двор. Сел на скамейку. Во дворе, как и прежде, цветет яблоня. В 1975 году папа перед праздником - 30 лет ПОБЕДЫ – посадил ее как символ вечной жизни.  Яблоки каждую осень долго висели на дереве, мы, срывали их с дерева и ели, они  были вкусные. Я это хорошо помню. Осматриваю двор, дом – он стал,  ниже и меньше. Любуюсь яблоней, мне показалось, она меня узнала. Воспоминания невольно захватили меня и уводят  в прошлое, к той встрече двух ветеранов войны, очень близких мне людей, во дворе нашего дома, о которой я  давно забыл. Но ради той встречи  я сейчас взялся за перо.  Мне захотелось написать этот рассказ. Найденные записки приблизили меня к этой теме. 1975 год – мы все семьей ходили на возложение венков к – Братскому захоронению воинов, погибших в годы Великой Отечественной войны. Вернулись домой. Мама пошла, разогревать обед. Мы с папой и соседом дядей Петей присели на скамейку под яблоней. Папа с соседом стали обсуждать медаль: «30 лет ПОБЕДЫ». Им ее вручили накануне праздника в военкомате. Разговор постепенно перешел к воспоминаниям. Папа, смотря на медаль сказал: «Меня на флот призвали в 1940 году. Учеба. Стал сигнальщиком. Помолчал. Первые дни войны, врезались в память своей неожиданностью и большими страданиями, для людей жившими вдали от Родины. Мы стояли в Таллинне. Длинная пауза. Приказ кораблям – срочно перейти в Ленинград. Многие транспорты приняли на борт беженцев. Все вышли в открытое море. Немцы начали бомбить. Много кораблей ушло под воду. Идущие суда в заде по фарватеру, спасали людей. Папа опустил голову и замолчал. Дядя Петя как будто ждал этого. Я тоже в 1940 был призван в армию. Учился. Стал зенитчиком. Службу начал под Ленинградом. Война для нас, что камни с неба. Страшное известие. Хорошо помню, первая встреча с немцами произошла в сентябре 41 - го. Привезли  нас к станции Лигово, чуть правее Урицк. Осмотрелись. Начали копать место для орудия. Земля  сырая, глина прилипает к лопате, к сапогам. Потом себе траншею начали копать, торопимся с надеждой, что в траншеи мы укроемся от осколков мин. Устанавливаем зенитное орудие. Кувалдой забиваем клинья – крепим «лапы» орудия. Все готово. Сели передохнуть, а сам думаю: «Родные мои родители, помолитесь за меня, что бы мне остаться живым. Жить так хочется». Смотрю на  небо, от дыма оно быстро темнеет. Тучи, перемешавшись с дымом, низко ползли над землей, цепляясь за крыши домов.  Воздух пропах горелой резиной. Наступила ночь. Усталость, сон валит с ног. Вокруг рвутся снаряды. Спустился в траншею, чтобы укрыться и уснуть. Смотрю, после дождей в выкопанной траншее поднялись грунтовые воды и затопили траншею, вода не куда не уходит. В ней не только лечь и уснуть, посидеть нет возможности. Посмотрел по сторонам, решил укрыться в кустах.  Наломал веток, укрылся ими и уснул. Светает, открыл глаза.  Надо к орудию. Из траншеи зачерпнул воды, сполоснул лицо. Смотрю на товарищей, лица грязные страх божий. Утром враг пошел в наступление. Несколько раз пришлось открывать беглый огонь по немцам. Глохнем от грохота. От интенсивного огня зеленая краска на стволе пушки, стала пузыриться. Побурела, стала чернеть. Бьем по станционным постройкам Лигово.  Немцы разбегаются в разные стороны, от горящих сараев. Отступает и окапывается. Сосед замолчал. Потом тихо добавил. Позади, остался первый день войны. Держимся. Утром все сначала. Снаряд разорвался между двух орудий, вывело из строя дальномер. Воздушной волной нас выбросило из котлована, где стоит орудие. Очнувшись от такого шока, посмотрел на друга Василия, он сидел на земле и тупо разглядывал ноги. Заряжающий смотрел на снаряды, руками тер по лицу, размазывая грязь. Ящики лежали в канаве, они были целы. Справа от пушки огромная яма. Первое что мелькнуло в голове. Все целы. Орудие не повреждено. Быстро бежим к орудию. Смотрим где враг,  видим, на нашу позицию двинулись три  немецких танка. Командир подпустил их поближе. Слышу команду: «Поймать цель!» «Взрыватель… курс… смотрю, прильнул к прицельной трубке Василий, мой друг. Слышу, цель поймана. Команда заряжающему – огонь!» Гремит выстрел. Слышу снова: «Влево ноль десять» команда мне: «Держишь!» Ору: «Держу!» Команда: «Огонь!»…. В промежутках слышу, из карабинов стреляют связисты.  Мы подбили танки, над башнями поднялись черные клубы дыма. В конце дня нам поступил приказ, снятся на новое место. Стали быстро собирать орудие, снаряды. А сам думаю: «Наверное, есть люди бесстрашные. А может они, просто умеют свой страх прятать глубоко в себе. Я конечно не трус, но иногда хотелось упасть и сильно прижаться к земле.
Потянулись тяжелые дни войны. В минуты затишья, продолжаю писать письмо домой:
- Стоим на прежнем месте. Вокруг от частых обстрелов, зимой, черная земля, снега как не было. Запах горелой земли.  Погода меняется: то жуткая метель, то тепло и дождь. После каждого обстрела обходим свое орудие. Вздыхаем, командир ругает разными словами немцев. А я думаю, еще чуть, чуть и накрыло бы мина и нас. Повезло опять.  Подумав поставил точку. Мой дом в оккупации, под немцем. Не смотря на это, пишу, письмо ношу в противогазной сумке.
В наш полк весной сорок второго пришли первые 120 девушек – добровольцев. Дошла очередь и до нашего подразделения. Два расчета дополнили девушки. Мы все стали бриться, постирали гимнастерки. В общем подтянулись. Жизнь пошла другим руслом. Я даже на поляне нарвал полевых цветов, зашел в свою землянку, налил в пустую гильзу воды и поставил на стол. В общем, цветы и война. У друга Василия откуда-то, появилась гармонь. Сосед засмеялся, девчонки нас подбадривали. Пели частушки. Сосед запел:
 Распроклятая Германия
Затеяла войну.
Увезла моего милого,
Оставила одну.
Дядя Петя пел, хлопал в ладоши, хлопал по коленям и притопывал. Он много частушек спел. А помолчав, продолжил. В 1944 году мужчин заменили девушки,  нас отправили на передовую под Колпино.  Местечко Лебяжье , 14 января 1944 года в 9 часов утра, мы пошли в наступление. Била наша артиллерия, что земля дрожала. Бегу, кричу, чтобы не слышать свиста пуль. По спине течет пот, гимнастерка прилипла к спине. От взрывов болят перепонки в ушах. Чувствую, падаю. Пытаюсь подняться. Правая нога не слушает меня. Выше калена рваная рана, льется кровь, зажимаю рану рукой. Левой рукой ищу в сумке бинт. Руки трясутся, заматываю битом рану. Боковым зрением вижу, в меня целится немец. Я даже зажмурился, думаю: все, рубашка к телу близко, а смерть еще ближе.…  Слышу, хлоп, что то рядом упало. Открываю глаза, немец. Ему осколок попал в лицо. Лица не видно. Я быстро ногу домотал,  пополз к своим окопам. Как дополз до своих, не помню. Помню, лежу на столе. Хирург говорит, при вашей операции на ноге  наркоза не будет. Его просто нет. Буду оперировать «на живую». Хирург стоял в белом халате, сильно запачканным кровью. Меня привязали бинтами к столу.
- Будет больно, но не смертельно. Кричи! Лежи не мешай работать! Понял! – громко сказал мне хирург. Я с начало крепко сжал зубы. Когда хирург начал резать, рвать мое тело, чтобы достать глубоко сидевший в моем теле осколок.  Я орал, орал до хрипоты. Чтобы подавить страшную боль. Хирург молчал. На войне все понимают друг друга без слов. Боль стала утихать. Слышу, прогремел упавший в таз осколок. Потом почувствовал женские руки, перевязывающие битами ногу. Утром погрузили в кузов машины и отправили в полевой госпиталь. Учился ходить с палочкой. Сосед хотел еще чего-то добавить, покачал головой и  запел:
Девушки советские,
Не будьте гордоватые, 
Любите раненых ребят-
Они не виноватые.
Он много частушек спел. Потом затих. Папа спокойно дополнил его рассказ:
- Нас в 1942 году сняли с кораблей и перебросили на Синявинские высоты. Пошли в атаку, меня ранило. Остался жив. Сделали операцию, удалили осколки. В спине, чувствую, маленький осколок остался до настоящего времени. Вдруг у него засветились глаза. Изменился голос, он стал добрее:
- В госпиталь к нам приехали артисты, пели песни. На всю жизнь запомнил, как девушка пела про нас, про моряков.  Душевная песня.  Папа замолчал.  Он часто дома ее пел под гармонь.  Я полюбил  ее. Даже записал в блокноте для себя слова. На мое счастье,  они сохранились.   Давайте вместе ее споем, каждый, кто читает эти строки, споет тихо для себя, как может:
Улица Одесская, старые каштаны
Осень черноморская, курятся туманы
Под огнями грозными, в горький час ночной
Покидали город мы, город наш родной
Деревья нас печально провожали 
Откуда вы, нам они во сне шептали
И мы с тоскую в сердце отвечали
Мы из Одессы, моряки.
 С той поры в сражении мы не раз бывали,
Мы из сел захваченных немцев выбивали.
Нам на встречу женщина шли в полночный час.
Наши братья кровные обнимали нас.
Как сыновей старушки нас встречали.
Откуда вы, с волненьем повторяли.
Мы шли вперед и тихо отвечали
Мы из Одессы моряки…
  Видимо слова сильно трогали папину душу.   А помолчав, спросил соседа:
- Петя, а письмо то дописал домой?»
А, письмо то?  Дописал в госпитале. В конце 1944 года. Колебался, письмо с войны, много слов эмоциональных. Ты меня понял. Кое - что вычеркнул. Подумал и решил, остальное это же все было. Сложил солдатское письмо и отправил. Вернулся в свою часть. В два часа  ночи шум, думаю тревога. Вскакиваю – слышу, все кричат ПОБЕДА! После демобилизации старших возрастов пришёл и мой черед. Пришёл на Витебский вокзал, купил в воинской кассе билет домой. Хожу по перрону, есть страсть хочу. Смотрю на втором этаже столовая. Зашел. Читаю меню: бифштекс, рубленный с картошкой и яйцом. Взял, сел, ем - объедение!     После солдатской пищи. Вкус того бифштекса до сих пор во рту стоит. Приехал домой, узнаю, мое письмо со штампом «солдатское». Пришло перед моим приездом. Помолчав добавил. Призвали в армию на месяцы, а послужить Родине пришлось годы. Многие так и не вернулись домой.
Все молчали. Папа встал и громко сказал: «Пошли обедать». Мы встали. Разошлись по квартирам. А черновик я положил на полку. Забыл дома. Сейчас их имена для нас, кто их помнит, как  незаживающие раны. Постоянно напоминают о себе.