Прятки

Хронофаг был что надо. Подлый, шустрый, насмешливый. Ну, вор вором. И глаз цепкий – сразу видел, кому больнее, когда его время крадут.
Денежных и больных не трогал. С первыми неинтересно, они в свои цифры крепко вгрызаются – не здесь, так в другом месте выгадают. На вторых покушаться совесть не позволяла – есть же и у воров свой честный кодекс.
Самые завидные жертвы были влюбленные дурочки, у которых минута за месяц по сумасшедшему обменному курсу. Воровать у таких было сплошное удовольствие, почти искусство, от которого до банальной кражи тонкая грань. Даже в некотором смысле врачевание, ведь их жизненная спираль была дефективной, нисходящей и ничем не отличалась от пустопорожнего перекачивания застоялой воды. Каждый их божий день точно копировал предыдущий и последующий, заполненный бессмысленным порханием. В природе о бабочках позаботился Творец, наделивший красивых прелестниц короткой и легкой жизнью – стряхнули с крылышек свою прозрачную пыльцу день, второй, третий и хватит, зачем им больше?
В Большой жизни время, отведенное таким бабочкам, старался регулировать этот самый распорядитель, а на деле бессовестный проглот.

Лина его сразу узнала. Ну, то есть как узнала – знать-то она его не могла, почувствовала. Интуиция у нее всегда была остроносая. Поняла, что никуда ей теперь не деться. Но мозг тут же врубил красную кнопку-sos, кровь загустела лейкоцитами, и воспаление заставило самосохраняться.
По всем человеческим расчетам время спрятаться у Лины еще было. И она, как кошка, готовящаяся к родам, принялась искать укромное место. А с ним было туго.
Везде, где она могла бы отсидеться, они успели побывать вдвоем. Даже в маленькой каморке тети Лиды, театральной обшивальщицы и добрейшей интриганки.
Каморка участливо вмещала в себя только диван-кровать, где одинаково застенчиво и бессовестно вершились любовные дела великих и бесталанных лицедеев. Сгорали и восставали из пепла дездемоны и клеопатры, а тайная жизнь театральной каморки текла себе дальше.
Лина оказалась в ней через неделю после знакомства.
Новоявленного служителя с несомненным амплуа Казановы худрук ввел в давно и весьма успешно идущий спектакль абсолютно неожиданно на смену блистательному Залесскому. Залесский был объявлен больным, а новоявленный – спасителем положения. Положение тут же и случилось. Сцена горячего поцелуя со сцены напористо перепрыгнула за кулису. И там, больше не прикрытая репетицией, стала правдой. Так Лину никто никогда не целовал. Он высасывал из ее рта душу, соскребал с застенок живота. Странно, что она еще тогда ушла от него живой.
На следующий после фатума день Лина встретила в городе Залесского. Веселого и румяного. Это было роковым предупреждением, после которого – интуиция тряслась в агонии – следовал уже контрольный выстрел.
Семь дней Лина жила предчувствием конца, а потом безропотно – как ее Мария-Антуанетта из «Королевской точки» - взошла на свой эшафот.
Театральная каморка – бывалая – и та содрогнулась от такой страсти. Звериная ярость, перемешанная с невиданной человеческой нежностью, скручивала Лину в тубус, внутри которого бушевал сладострастный демон.
Руки-ноги превратились в дуги-арки, возвышающиеся над солнцем. Однако протуберанцем Лина так и не стала. Обрушить все невиданное раньше сияние Казанова не позволил. Между ними, как буферная зона, удерживалась атмосфера, поглощающая солнечную радиацию и рассеивающая ее. Она оберегала от неминуемой гибели, не позволяла солнечному столпу прожечь щит, за которым пряталась отдельная мужская личность. Этой личности требовалось остаться самостоятельной, беспримесной. Только так можно было жить управленцем.

С Линой ничего подобного никогда не было. Сначала слишком хорошо. Потом – очень плохо.
Вор безжалостно распоряжался ее временем, а она безвольно отдавала драгоценные минуты. Жизнь превратилась в ожидание. Она не могла ничего делать, ничем отвлечься, будто всегда умела только ждать. От звонка до звонка. От свидания к свиданию. Казанова издевался: звонки становились все реже, встречи вообще почти иссякли, зато леску на своей удочке он натянул до звона.   
Лина лишилась воли, но разум еще пытался управлять ситуацией и лихорадочно хотел ее спасти. Древнейшая схватка любви с рассудком беспроигрышна, потому что в ней никогда нет и не было победителей.   
Лина переехала-таки к одной знакомой, которая не знала о Казанове и сердечном недуге, но, как известно, от перемены мест слагаемых сумма не меняется.
Пришлось вычитать. Телефон с симкой утопила в ручье. Минус. Из театра уволилась. Жирный минус. И глупейшая глупость. Пускай. Нашла место в другом, захолустном. Столичную актрису с удовольствием взяли. Пришлось собираться. Оставить квартиру, привычный уютный мир. Минус-минус-минус.

Лина думала, что спряталась отлично. Целую неделю так думала. Потом месяц убеждала себя, что так думает. А через полгода произошел сбой. Оказалось, время больше никто не ворует, и его предостаточно. Но оно потеряло ценность, и обнажилась простая истина: время – бесценный дар, если тратишь его вместе с кем-то важным для тебя, а для одной или рядом с ненужным человеком оно превращается в надоедливую пыль, от которой аллергия.
Лина честно пыталась вытеснить болезненные воспоминания новыми эмоциями, но ничего не выходило. Тубус опустел.

Через год Лина вернулась. Бегом бежала в родной театр. Плакала там на плече сердобольной тети Лиды. Пока пила с ней чай, узнала, что хронофаг своего времени не терял. В каморке за прошедшие двенадцать месяцев с Казановой побывала чертова дюжина девиц, которых он тоже пытался лишить главной девичей драгоценности.
Лина плакала, а тетя Лида уговаривала, что любви в нормальной жизни вообще не бывает. И прятаться надо не от мужчин-грабителей, а от своих мечтаний. Придумывать себе что-то простенькое, без излишеств и приторностей. Зефиром не наешься, только кариес расплодишь.
Лина обещала. Только разрешила себе напоследок полюбоваться Казановой.
Шел спектакль. Он как раз играл одну из своих главных и трудных ролей. Лина подглядывала из-за кулисы, хотя свои так вообще-то не делают.
Он был очень хорош! Бесспорно талантливый. Необузданный и неприручаемый. Именно таких всегда хочется любить вопреки тому, что им это не нужно.
Лина поняла, что не выздоровела. Рецепт был тот же – время. Щедрый и порой бессмысленный дар. Чем больше его вытечет в ненасытную пропасть, тем крепче прививка от рецидива. А значит, лучше хронофагу. И от него не спрячешься.