О двух романах Ромена Гари

«История нашего века доказала с кровавой неопровержимостью — в моей семье из восьми человек погибло шестеро, а из двухсот моих товарищей, лётчиков 1940 года, в живых осталось пятеро, — что националистические принципы всегда утверждаются могильщиками свободы…»
(Ромен Гари. Корни неба. 1966)

После встречи с хорошей книгой, не могу отделаться от чувства зависти к тем, кто её ещё не читал и может испытать удовольствие от прочитанного. Я это осознал, когда познакомился с книгами Ромена Гари, знаменитого французского писателя, литературного мистификатора, дипломата, военного лётчика и личного друга де Голля[1].
Ромен Гари застрелился 2 декабря 1980 года, написав в предсмертной записке:
«Можно объяснить всё нервной депрессией. Но в таком случае следует иметь в виду, что она длится с тех пор, как я стал взрослым человеком, и что именно она помогла мне достойно заниматься литературным ремеслом».
Прошло несколько лет после моего первого знакомства с книгами Роменом Гари. За эти годы удалось прочитать все переведенные на русский язык его романы, но в свете сегоднешних мировых баталий его два романа мне кажутся пророческими в оценке вопиющей ненависти в социальных, культурных и этнических противоречиях в мире.
У романов “Обещание на рассвете” и “Белая собака”, мне видны важные философские параллели. Оба романа, по моему мнению о дрессировке (я не беру в кавычки это слово даже по отношению к первому роману и избегаю слова «воспитание»).
В первом — мать дрессирует своего сына, и он становится тем, кем хотела видеть его мать-дрессировщик . Во втором — хозяин дрессирует собаку, и она становится его защитником.
Мне возразят, что первая цель благородна, так как мать хочет видеть своего сына выдающимся человеком, а вторая ложна: хозяин воспитывает свою собаку в ненависти к чернокожим, так как их боится и ненавидит.
Но цель всё же одна — защитить себя и своих близких от злой судьбы, которая не добра к людям, и люди должны бороться с ней и защищать себя от окружающей среды.
Гари волнует тема воспитания. Воспитание необходимо, но как разнятся формы её проявления в романах.
Ещё одна ассоциация — это тема предательства. Цена предательства — уход из жизни. Погибает собака, предавшая хозяина, которую он дрессировал для защиты белых от черных; погибает жена Гари, посвятившая свою жизнь защите черных, но это предательство ею белых; погибают иллюзии, что можно вылечить ненависть; погибают утопические мечты, что можно преодолеть этнические противоречия. Какой же выход из положения? Сохранять статус-кво? Ответа нет ни у Гари, ни у человечества, и у меня тоже.
Роман затрагивает не только взаимоотношения пары “белые — чёрные”, но мимоходом и отношение пар “белые неевреи — евреи” и “ евреи — чёрные”. Картина безрадостная.
Пара “белые неевреи — евреи” обозначена тускло, но замечание, что Гари не хочет волновать Францию еврейскими корнями де Голля, говорит само за себя.
Пара “евреи — чёрные” обозначена острее. Евреи хотят защитить чёрных, но кто поверит в их благородство. Им не верят так же, как не верят и привилигированным слоям общества. Не верят их искренности, видят за этим корысть и рекламу. Избранные всегда виновны. Гордиться этим или сожалеть?
Если соотнести роман с сегодняшними политическими событиями, то по-иному будут выглядеть и заигрывание с меньшинствами в нашей Америке, и «мирный процесс» на Ближнем Востоке, в Израиле, и события в Чечне и Дагестане, и беспомощная борьба с исламской экспансией. По Гари — я его так понимаю — только сила и умение смотреть правде в глаза — единственный на сегодня путь в преодолении ненависти. Но, может быть, не всё так печально и есть иные рецепты?
Не верю. Разуверьте меня и прочитайте романы Ромена Гари.
Нам жизнь — смертельная дорога.
С рождения по ней мы бродим,
Кто быстрым шагом, кто трусцою,
А кто бегом…
…Стоять не можем!
Живём, не думая о смерти,
Вкушаем радости земные,
Карьеру делаем, рожаем…
…Внезапно волосы седые!
Чем ближе к нам конец пути,
тем дольше хочется идти… В.А.
…несмотря на все противоречия.
* * *
Ниже две страницы из «Белой собаки» Ромена Гари (перевод с французского М. Злобиной):
К полудню, когда на улицах бушевали потоки воды, я услышал красивый, так хорошо знакомый мне баритональный лай, и пошел открывать дверь. Сэнди — крупный желтый пес, вероятно, очень побочный потомок какого-то далекого датского дога, но из-за ливня и грязи его шерсть приняла цвет раздавленного шоколада. Он стоял у двери с поникшим хвостом, опустив нос к самой земле, и разыгрывал возвращение блудного сына, раскаянье и стыд с совершенством истинного ханжи. Не знаю, сколько уж раз я говорил ему, чтобы он не шлялся по ночам; погрозив ему пальцем и многократно повторив “bad dog”, я уже приготовился в полной мере насладиться ролью обожаемого и грозного господина и хозяина, обладателя абсолютной власти, когда мой пес деликатно повернул голову, указывая, что мы не одни. В самом деле, он привел случайного знакомого. Это была серая немецкая овчарка, кобель, примерно семи-восьми лет, красивое животное, производившее впечатление понятливости и силы. Я отметил, что у него не было ошейника, что было редкостью для породистого пса.
Я впустил своего гуляку, но серый не уходил; дождь хлестал с такой силой, что его мокрая шерсть прилипла к телу, отчего он стал похож на тюленя. Он махал хвостом, навострив уши; блестящие живые глаза следили за мной с тем напряженным вниманием, с каким собаки подстерегают привычный жест или приказ. Он явно ждал приглашения, требуя права убежища, которое издавна принято в отношениях людей с их товарищами по несчастью. Я пригласил его в дом.
Совсем нетрудно составить себе представление о характере собаки, за исключением доберманов, чьи реакции всегда казались мне непредсказуемыми. Серый сразу же поразил меня своей благожелательностью. Впрочем, всякий, кто жил среди собак, знает, что если одна из них проявляет дружелюбие к другой, то почти всегда можно довериться ее суждению. Мой Сэнди был на редкость кроткого нрава, и непроизвольная симпатия, которую вызвал у него этот могучий пес, укрывшийся у нас от дождя, была для меня самой лучшей рекомендацией. Я позвонил в Общество защиты животных сообщить, что приютил бродячую немецкую овчарку, дал номер своего телефона на случай, если объявится хозяин, и с облегчением отметил, что мой приемыш обращается с кошками чрезвычайно почтительно и вообще отменно воспитан.
В следующие дни у нас побывало множество гостей, и серый, которого я назвал Батькой (что значит по-русски папаша), имел большой успех у моих друзей, хотя поначалу производил отпугивающее впечатление. В самом деле, кроме бойцовской груди и огромной черной пасти, Батька обладал еще клыками, напоминавшими рога тех маленьких бычков, которых в Мексике называют “мачос”. А между тем у него было мягкое, доброе сердце; он обнюхивал посетителей, чтобы лучше запомнить их, и после первой же ласки, shook hands, давал им лапу, словно желая сказать: “Я прекрасно знаю, что с виду страшен, но, право же, я славный малый”. По крайней мере, именно так я истолковывал старания Батьки успокоить моих гостей, но само собой разумеется, что романист легче других обманывается относительно природы живых существ и вещей, ибо он придумывает их. Я всегда придумывал всех тех, кого встретил в своей жизни или кто жил рядом со мной. Для профессионала воображения так легче, это избавляет вас от утомительных усилий. Вы не теряете времени на то, чтобы пытаться понять своих близких, вам не надо заниматься ими и на самом деле уделять им внимание. Вы придумываете их. Потом, когда вам преподнесут сюрприз, вы ужасно сердитесь: они вас обманули! В общем, оказались недостойны вашего таланта.
Никто не требовал серого, и я уже смотрел на него как на законного члена семьи.
В доме, который я занимал в Ардене, естественно, был бассейн, и компания, отвечавшая за его исправность, два раза в месяц посылала служащего осмотреть фильтрующие устройства. Как-то после обеда, когда я писал, со стороны бассейна вдруг раздался протяжный рык, сменившийся тем отрывистым, частым и неистовым лаем, каким собаки предупреждают о присутствии чужака и одновременно — о своей готовности немедленно напасть на него. Нередко это лишь собачий эквивалент нашего “Удержите меня, не то я наделаю бед”, однако настоящие, хорошо обученные сторожевые псы не валяют дурака. Я не знаю ничего тягостнее этих внезапных взрывов дикой ярости, имеющих целью парализовать вас, приковать к месту — для начала, а там уж… Я выбежал в патио.
За воротами стоял чернокожий служащий, приехавший проверить фильтр бассейна, и Батька с пеной на морде кидался на решетку в таком жутком пароксизме ненависти, что мой славный Сэнди заполз, скуля, под куст и прикинулся ковриком.
Чернокожий стоял совершенно неподвижно, парализованный страхом. Да и было отчего… Добродушный, всегда такой приветливый с нашими гостями, пес превратился в свирепую фурию, и из глубины его глотки рвался рев оголодавшего хищника, который видит мясо, но не может его достать.
Есть что-то глубоко деморализующее и гнетущее в этих мгновенных превращениях мирного и, казалось бы, хорошо знакомого вам домашнего животного в кровожадное и как бы совершеннодругое существо: поистине изменение натуры, чуть ли не переход в другое измерение. Это один из тех мучительных моментов, когда все ваши утешительные системы и привычные категории разлетаются вдребезги. Обескураживающий опыт для любителей незыблемых истин. Внезапно мне открылся образ первобытной жестокости, таящейся в недрах природы, о подспудном существовании коей — в перерывах между двумя убийственными проявлениями — мы охотно забываем. Гуманизм (так это называлось в былые времена) всегда бился в силках этой дилеммы — между любовью к зверью и ужасом зверства.
Я попытался оттащить Батьку, заставить его вернуться в дом, но у этого негодяя и впрямь было чувство долга. Он не кусал меня, но обслюнявил все пальцы, вырываясь из рук, и бросался, оскалив клыки, на ворота.
Чернокожий стоял по другую сторону с инструментами в руках. Это был молодой человек. Я очень хорошо помню выражение его глаз, потому что впервые видел негра перед лицом животной ненависти. Он выглядел печальным, как это бывает с некоторыми людьми, когда им страшно. Во время войны я часто подмечал это выражение на лицах своих товарищей по эскадрилье. Помню, как накануне одной особо опасной операции (нам предстояло идти бреющим полетом) полковник Фурке сказал мне: “У вас печальное лицо, Гари”. Мне было страшно.
Я отослал молодого человека, решив на этой неделе обойтись без чистки бассейна.
На следующее утро та же сцена повторилась со служащим Вестерн-юнион, доставившим мне телеграмму.
А после обеда нас навестили друзья, и, вопреки моим опасениям, Батька принял их с величайшей любезностью. Это были белые.
Тогда я вспомнил, что служащий Вестерн-юнион был чернокожий.
* * *
Читатель, прочитавший этот короткий рассказ из романа «Белая собака», задумается, как и я задумался, о дикой ненависти арабских фундаменталистов к неверным и, в первую очередь, к евреям, что, несомненно, является итогом воспитания-дрессировки, уходящим корнями в истоки исламизма. Антисемитизм — одно из проявлений дрессировки.
Мне Лессинг в притче объяснил,
Ответ вложив в уста Натана[2],
Как Бог разумно поступил,
И, правда, в этом нет обмана,
Что людям не полезно знать,
С какой религией кто дружит,
А потому, какой служить,
пусть всяк в неведении будет.
И выдал людям три кольца,
Сокрыв, какое изначально —
носитель истины Творца.
Раздача кончилась печально.
Надеялся наивный Бог,
Что род людской, им сочинённый,
Легко решит, кто верный друг,
Неважно кем и где рождённый.
Но те, кто взяли по кольцу,
не понимая их природу,
не знают: лишь одно кольцо
есть то, что так угодно Богу.
Царь Соломон[3] мне подсказал,
Что всё проходит неизбежно,
И этим мудро указал:
Узнать кто прав, не бесполезно. В.А
___
[1] Вот, что о нём можно прочитать в Википедии:
Ромен Гари (фр. Romain Gary, настоящее имя Роман Кацев; 1914—1980) — французский писатель еврейского происхождения, литературный мистификатор, кинорежиссёр, военный, дипломат. Дважды лауреат Гонкуровской премии (1956, 1975 под именем Эмиля Ажара).
Роман Кацев родился 8 мая 1914 года в городе Вильно, на территории Российской империи (ныне Вильнюс, Литва). Мать будущего писателя, еврейская провинциальная актриса Мина Овчинская (Нина Борисовская по книге «Обещание на рассвете»), уехала вместе с ним в эмиграцию в Варшаву, когда мальчику было три года. Отец Романа, Арье-Лейб Кацев, в 1925 году оставил семью и женился снова. Существовала легенда (известная и Роману), что его настоящим отцом является Иван Мозжухин, звезда российского немого кино. В 1928 году мать с сыном переехали во Францию, в Ниццу. Роман изучал право в Экс-ан-Провансе и в Париже. Кроме того, он обучался лётному делу, готовясь стать военным пилотом.
Во время Второй мировой войны Роману пришлось эмигрировать в Великобританию, где он вступил во французские войска, формируемые де Голлем. Воевал в качестве пилота в Европе и Африке. После войны вернулся во Францию и поступил на дипломатическую службу.
В 1945 году была опубликована первая новелла Ромена Гари. Вскоре он стал одним из самых популярных и плодовитых писателей Франции.
История отношений Гари с матерью описана в его автобиографическом романе «Обещание на рассвете». Мать Гари мечтала: «Мой сын станет французским посланником, кавалером ордена Почетного легиона, великим актером драмы, Ибсеном, Габриеле Д’Аннунцио. Он будет одеваться по-лондонски!» Все эти мечты-заветы сбылись — Гари стал генеральным консулом Франции, кавалером ордена Почетного легиона. Он вращался в высшем свете, был элегантным денди и литературной знаменитостью, в 1956 году за роман «Корни неба» получил Гонкуровскую премию. По злой иронии судьбы — именно в день награждения Р. Гари получил письмо очевидца о том, как умер его отец А. Кацев (у входа в крематорий в Освенциме). Он также стал единственным литератором, получившим Гонкуровскую премию дважды — в 1956 под именем Ромена Гари и в 1975 под именем Эмиля Ажара (за роман «Вся жизнь впереди»).
[2] Готхольд-Эфраим Лессинг. Поэма «Натан Мудрый». Притча о трёх кольцах.
[3] Притчи царя Соломона. Притча «Кольцо Соломона».


Рецензии
И все же, самая сильная его книга - "Вся жизнь впереди". Затем "Воздушные змеи".
С уважением.

Семен Сухолуцкий   11.03.2016 05:58     Заявить о нарушении