Утки

Была ночь, такая же, как и все другие. Ещё не все компании разбрелись по домам, не разъехались по отелям все иностранцы и не забились по тёмным углам все бесстыдные парочки. Он посмотрел на мчавшийся вдалеке пустой трамвай, впервые не желая, чтобы этот трамвай унёс его в бесконечность. "Здесь хорошо," - эхо единственной мысли, которую он был способен сформулировать, медленно утонуло в рёве машин и кряканье уток. Он выглядел не менее нелепо, чем выглядел бы преисполненный достоинства памятник Толстому, на этом пустынном плато у реки в окружении двух десятков сердито суетящихся птиц. Эмоции на его лице замёрзли и покрылись инеем, подвижным оставался лишь взгляд, бессмысленно гулявший по лужам света на поверхности воды. Ни руки, ни ноги, заточённые в тёмные одежды, не выдавали в нём непроизвольным движением живого человека. На тот момент он больше и не был человеком. Он был частью. Был одновременно искривлённой веткой куста, под которым сидел, и листом, понуро свисавшим с этой ветки, и лучом, робко прилёгшим на самый краешек листа. Он был миром и наслаждался ощущением проносившегося в нём трамвая, шорохом трепыхавшихся в нём утиных крыльев и волнами, распространявшимися­ по его поверхности, когда очередная птица совершала наводную посадку. Птицы, к слову, закрякали куда яростнее, возмущённо затанцевали и, не получив ни крошки вафель в шоколаде, единогласно решили покинуть гиблое место. Когда утки уплыли, ему стало безумно одиноко. Все эти годы он жил весьма сносно - работал, водил дружбу, потреблял пищу - и утки ему были абсолютно безразличны. Но именно сейчас с последней уткой он почувствовал, как уплывает последняя частичка его души. Он проводил взглядом тёмные силуэты, смирившись со своей участью и даже не пытаясь что-то изменить. С тех пор он так никогда и не стал человеком.