4. 3. Партийно-комсомольская рекомендация

Из сборника «Страна, которую мы забыли»


Глава 4. Как я поступал в МГИМО (1968-1969)

4.3. Партийно-комсомольская рекомендация

     В десятом классе я был секретарем комсомольской организации школы. При пяти девятых и пяти десятых классах, даже если не считать еще два восьмых и два седьмых, получалась весьма внушительная команда. У нас даже был штатный (так называемый освобожденный) комсомольский работник по линии райкома. Поэтому рекомендация от райкома комсомола самого большого по числу комсомольцев Дзержинского района Москвы, можно считать, была мне гарантирована. Но процедура есть процедура: комсомольское собрание класса, заседание комитета комсомола школы, рассмотрение школьной характеристики-рекомендации на бюро райкома комсомола (райком в Москве в связи с внушительными размерами и числом жителей районов -  а возможно и по причине близости к начальству - по статусу приравнивался к обкомам). Все это продолжалось несколько месяцев, но в середине мая эпопея была успешно завершена. Бумагу на номерном бланке на руки не выдали, отправив по своим каналам в приемную комиссию института.
     Можно представить, как я оторопел, когда в середине июля, в это время и в школе-то никого уже не найти, мне домой позвонил парень из параллельного класса и, сославшись на мою бытность секретарем комитета комсомола, попросил помочь оформить такую же характеристику-рекомендацию для поступления в Финансовый институт. Там был факультет Международных экономических отношений, который по названию, условиям приема и дальнейшим перспективам копировал МГИМО по принципу «та же каша, но пожиже». При этом считалось, что поступить на этот факультет еще труднее, чем в МГИМО, так как он был совсем камерный и, кроме «блатных», ни для кого мест уже не оставалось. Не знаю, насколько убедительными для Володи Волгина оказались мои объяснения, что поезд уже давно ушел. Мне было достаточно того, что это истинная правда и моя комсомольская совесть чиста.
     В начале июня, не откладывая в долгий ящик, мы с другом отправились в приемную комиссию сдавать документы. Вообще, из нашей школы в тот год поступало в МГИМО пятеро ребят, в том числе четверо – из нашего класса. Все на экономический факультет как наиболее проходной. Что свидетельствует о понимании советских реалий родителями будущих абитуриентов.
     Итак, мы с Витей Горбачевым в приемной комиссии. Народу пока немного, надо проверить наличие райкомовской рекомендации, заполнить анкету и написать заявление на имя ректора. Анкета не стандартная, а отпечатанная по мидовскому заказу, но для семнадцатилетнего гражданина затруднений вызвать не может. Основной мотив - не был, не привлекался, не состоял, не менял, не имею и прочие «не». Однако, снующая между столами секретарша (позднее с Людмилой Огневой я сталкивался неоднократно, но запомнил ее с первого раза по неуемной энергии и напору) поясняет, что, хотя это не предусмотрено в бланке, необходимо указать национальность отца и матери. Беру тайм-аут под предлогом того, что не помню точного названия места рождения отца и еще каких-то данных о родителях, типа точного названия занимаемой должности. У Вити тоже какие-то проблемы, поэтому решаем вернуться на следующий день. Начатые бланки забрать с собой не разрешают.
     Вечером семейный совет. Два члена КПСС и один заслуженный член ВЛКСМ решают, как обмануть родную партию и государство. Написать «официальную», то есть по паспорту, национальность мамы – так ведь совершенно понятно, почему они спрашивают. (Если начать вспоминать анекдоты на эту тему, то ни на что другое времени больше не останется.)
Вердикт в духе присловья - «советская власть сильна системой учета»: да кто будет проверять!? С другой стороны, ну, проверят и поймают на несовпадении с паспортной записью. Что тогда? Кому нужен скандал, который неминуем, так как официально активно пропагандируется идеологическая доктрина интернационализма, дружбы народов и т.д. и т.п. К тому же за спиной у этого обмана два журналиста-работника идеологического фронта! Как-никак отец – консультант в журнале ЦК КПСС «Коммунист», а мать – заместитель главного редактора журнала ЦК ВЛКСМ «Ровесник».
     В итоге решили присвоить маме бабушкину национальность. Тем более что каждому советскому гражданину раз в жизни при оформлении первого паспорта государство предоставляло право выбора. Раз в принципе это дело личного выбора, то, соответственно, было решено написать, что мама не еврейка («по отцу», расстрелянному в 1938), а кумычка («по матери», сосланной как чеченка в 1944. По иронии судьбы у бабушки все было наоборот: отец - кумык, а мать - чеченка). Однако, наученные горьким опытом и трезво оценивая уровень грамотности работников паспортных столов и других подобных учреждений, мы решили упредить возможные вопросы и родили следующую формулу: кумычка (дагестанка).
     Вооруженный решением семейного совета, я вновь отправился в приемную комиссию. Не будучи суеверным, я запомнил этот день как 13 июня. А дело в том, что буквально накануне где-то в верхах было принято решение, что отныне для поступления в МГИМО недостаточно рекомендации комсомольского органа. Возможно для единообразия, все абитуриенты (а не только члены КПСС) должны предоставить рекомендацию соответствующего по уровню партийного органа. Для москвичей это был райком партии. При этом те, кто уже сдал документы в приемную комиссию, могли даже не узнать об этом нововведении. Их комсомольские рекомендации автоматом рассылались по райкомам (обкомам, республиканским ЦК) КПСС, где так же автоматом «пропечатывались» и возвращались в приемную комиссию. А мне с Витей выдали наши рекомендации на номерных бланках и объяснили, что следует пройти еще одну инстанцию – бюро Дзержинского райкома КПСС.
     В райкоме комсомола, куда мы заехали в тот же день, уже, как ни странно, все было известно. За оформленной по новым правилам рекомендацией нам сказали явиться через две недели. Ни на каком заседании бюро мы не присутствовали, и бумаги нам выдали те же самые, но уже с дополнительной партийной печатью. Все-таки нам повезло, что процедуру еще не успели отработать, то есть забюрократизировать. Если кто-то заподозрил игру слов, уверяю, это случилось совершенно случайно. Только сейчас я сообразил, что бюро райкома и бюрократ - это однокоренные слова.

Москва, 2015