С тобой или без тебя. Глава 17. На борту

За два дня, что Клементина провела в сумраке каюты, глаза ее отвыкли от яркого света. Да что там – от яркого! Даже вечерний, мягкий свет заставлял ее теперь щуриться.
Так что, поднявшись, она не сразу ступила на палубу. Остановилась, замерла на мгновение на последней ступени трапа. Привыкала к солнцу, к ветру, к звукам.
Потом направилась к борту. Дойдя, ухватилась обеими руками за планшир. Вдохнула свежего воздуха полной грудью.

Какое-то время она простояла так – не глядя, но слушая привычные звуки корабельной жизни. Где-то там, за ее спиной, над ее головой хлопали паруса, звенели канаты, скрипели мачты. И заходящее солнце согревало ей лицо.
Потом она открыла глаза. Повернулась. Огляделась.
Удивительный покой царил на судне. Если бы не часовой на баке, да две фигуры за штурвалом, можно было бы подумать, что команда покинула корабль, отдала его на волю ветра и волн.

Клементина прошла вперед. Приблизилась к люку, ведущему на нижнюю палубу.
Он был открыт. И когда Клементина подошла почти вплотную, до нее донеслись наконец голоса – приглушенные расстоянием голоса членов корабельной команды. Судя по всему, матросы весело проводили время. Они играли в кости, переговаривались, смеялись.

Клементина прислушивалась какое-то время. Постояв минуту-другую у люка, направилась в обратную сторону.
Клементина шла, скользила рукой по натянутому вдоль борта тросу. Думала, не вернуться ли в каюту. Наверное, поступить так было бы вернее всего. Но она провела в душном помещении почти двое суток. И теперь ей совсем не хотелось возвращаться в ту непереносимую духоту. Тем более что ей не удалось то, ради чего, главным образом, она покинула теперь место своего двухдневного заточения.

Клементина остановилась. Еще раз огляделась. Скользнула взглядом по открытому пространству вдоль борта – в одну, потом – в другую сторону. Обернулась, снова посмотрела на ют, на мостик. Задержала внимание на окнах капитанской каюты. Возможно, подумала, он там. Где же еще ему быть?

Она еще раздумывала, не подняться ли, не попытаться ли узнать у вахтенного насчет ее мужа, когда Мориньер сам, собственной персоной, появился в десятке шагов от нее. Вывернул из-за угла – статный, одетый роскошнее обычного. Клементине показалось даже, что в нем появилось что-то щегольское, чего она никогда в нем прежде не замечала.
Он шел, говорил что-то, не поворачивая головы, двигавшемуся за ним мужчине. Завидев Клементину, приостановился. Кивнул своему собеседнику, прощаясь. Направился к ней.
Она проследила взглядом за незнакомцем, потом посмотрела на Мориньера.

Он подошел близко. Остановившись рядом с ней, взял ее за руку, коснулся губами ее пальцев.
Выпрямляясь, спросил чуть слышно:
- Могу я надеяться, душа моя, что вы соскучились и ищете меня?
- Что это за человек? – спросила в ответ.
- Это – капитан Делоне. Хозяин этого судна. Я познакомлю вас с ним позже. Но вы не ответили…
Он посмотрел на нее с едва заметным лукавством. Потом наклонился, прошептал искушающе в самое ее ухо:
- Скажите, да, сердце мое. В конце концов, позже вы всегда можете отказаться от своих слов.
Он смеялся как будто.

Он смеялся. А у нее от теплого его дыхания, коснувшегося щеки, едва не выпрыгнуло из груди сердце. Отвечая, Клементина попыталась придать легкости своему голосу:

- Отказаться? Разве вас это не огорчило бы, сударь?
Он улыбнулся.
- Нет. Ведь я не поверил бы вам.

Она пожала плечами, будто бы говоря: опять эти ваши шуточки!
Ответила, вполне серьезно, даже жалобно:
- Я подумала уже, что вы решили сойти на берег сразу после того, как оставили меня в этом вечном сумраке. Почему вы не появлялись столько времени? Я сходила с ума от беспокойства. Запретить выходить и оставить меня в одиночестве – такое могли придумать только вы.
- В одиночестве? – Мориньер удивленно приподнял бровь. – Разве с вами не было вашей дочери и Полин?
- Ах, не может быть, чтобы вы не понимали, о чем я сейчас говорю! Где вы ночевали последние две ночи? И что – мне следует привыкнуть, что так теперь будет всегда?

Мориньер улыбнулся мягко, обнимая ее за плечи.
- Душа моя, от меня сейчас в постели – ровным счетом никакой радости.
Потом коснулся губами ее лба.
- Я теперь сплю неспокойно. И мне не хотелось тревожить ваш сон, – проговорил тихо.

Клементина отстранилась, оглядела его – кружевной ворот, белоснежная рубашка, камзол. Идеальный порядок в одежде.
- Глядя на вас, – произнесла ехидно, – не скажешь, что всего два дня назад вы были на волосок от смерти.
- Это упрек или признание моей необычайной стойкости?
- Мне очень хочется вас ударить, – сказала она, отводя взгляд. – За все свои тревоги последних дней.
- Кажется, вы собираетесь обзавестись не лучшей из привычек, – он снова улыбнулся.

Клементина покраснела, отвернулась.
 - Вы знаете, как я отношусь к вашему лицедейству. Того, предотъездного, это касается в особенности. 

*

Она вспомнила последний перед отплытием день. Ужасный, чудовищный день! Все началось с самого утра – когда, узнав о планах Мориньера посетить корабль, на котором они должны были вскоре отплыть, она попросила взять ее с собой. Он отказался наотрез. 
Когда он ушел, в очередной раз запретив ей покидать дом, она разозлилась. Потом долго дулась, призывая на его голову проклятия. Наконец заволновалась. Уже солнце спустилось на уровень крыш, а Мориньер все не возвращался.

Клементина стояла у окна, когда экипаж ее мужа остановился на перекрестье улиц – в нескольких шагах от их дома. Она подумала еще – странно, что возница остановил карету именно там, на ближней к площади стороне. Не подал экипаж к дверям, не дождался, пока господин войдет в дом. Едва Мориньер ступил на землю, кучер тронул лошадей, направил их вверх по улице. Почти сразу экипаж скрылся за соседним зданием. А она смотрела, как Мориньер в сопровождении одного из слуг, шел по направлению к дому.

Клементина глядела, не отрываясь. Но даже она не могла потом вспомнить, откуда взялся тот человек – неприметный, сливающийся с подступающими сумерками. Он выскочил откуда-то из-за угла, набросился на Мориньера. Ей показалось, он только коснулся ее мужа, и Мориньер упал. В оцепенении Клементина видела еще, как слуга, шедший рядом со своим господином, кинулся вслед за убегавшим, как стала собираться толпа. Народ стягивался со всей площади.
Тут распахнулись двери их дома. Рене и Бертен, девочки-служанки…

Очнувшись, Клементина бросилась вниз. Выскочила за дверь.
Она помнила теперь только, как стояла на коленях перед ним, лежащим посреди мостовой, гладила его лоб – высокий, холодный. Она что-то говорила ему. И все никак не могла понять, почему Рене и Бертен так медлят – не поднимают его, не несут в дом. Не зовут лекаря.
Как во сне, она наблюдала издалека за тем, как Рене расстегивал камзол Мориньера, как долго смотрел на расплывающееся по белой рубашке пятно.
Потом руки – чужие руки – делали то же. Касались его, Мориньера, камзола, рубашки. Не в силах видеть это, она оттолкнула их. Подняла голову, встретилась взглядом с чужаком. Тот пробормотал что-то участливо.
Она отшатнулась, забилась, закричала. Рене схватил ее в охапку, заставил подняться.
- Идите в дом, госпожа, – сказал.
 Она не понимала, что он от нее хочет. Тогда он обернулся к тому чужаку – с крупными, мясистыми пальцами.
- Помогите, пожалуйста, отнести хозяина в его спальню, – сказал. – Бертен покажет вам дорогу. А я займусь госпожой.

Потом в памяти Клементины образовался провал. Она пришла в себя уже в гостиной, на кушетке. Рене массировал ей руки, клал на лоб влажный платок, бережно растирал заледеневшие пальцы. Когда она открыла глаза, покачал головой.
- Ну, вы и напугали меня, мадам.
Она не сразу вспомнила, что произошло. А, вспомнив, едва нашла в себе силы заговорить.
- Где он? Наверху? Помогите мне, Рене. Я хочу подняться.
Он удержал ее.
- Подождите, мадам. Надо немного подождать.
- Чего ждать? Я хочу к нему.
Она не замечала, что плачет. Только удивлялась, что Рене, скромник Рене, обычно едва осмеливавшийся глядеть в ее сторону, осторожно гладит ее по лицу.
- Тише, – шептал он, стирая кончиками пальцев слезы, бегущие из ее глаз. – Тише. Дайте им еще несколько минут. Пусть чужие уйдут из дома.

Вскоре он оставил ее на время. Вышел из гостиной. Вернувшись, кивнул:
- Идемте. Теперь можно. И успокойтесь, мадам, с вашим мужем все в порядке.
Рене держал ее под руку. Говорил медленно, для того, видимо, чтобы она успела осмыслить то, что он старался до нее донести. А ей казалось, что или она, или все они – сошли с ума. Ничем иным невозможно было объяснить то, что пытался ей теперь втолковать Рене.

Он говорил: так нужно для дела, господин все рассчитал, рана очень сильно кровоточит, но она не смертельна, больше того, она совсем не серьезна. И снова и снова повторял – так нужно для дела.
Она слушала и не в состоянии была осознать того, что слышала.

*

Доведя ее до спальни Мориньера, Рене распахнул дверь. Повел рукой – прошу.

Она вошла в комнату.
Мориньер сидел на стуле, и какой-то старик, – Клементина не видела его прежде, – перевязывал ее мужу рану.
Клементина оглядела собравшихся.
Бертен расположился неподалеку от Мориньера. Смотрел, как оборот за оборотом лекарь наматывает на грудь его хозяина белое полотно. Чуть подальше стояли еще люди. Она приблизилась к ним, всмотрелась внимательно в их лица. Искала среди них того – юркого, серого, неприметного. Она задержалась напротив одного из стоявших. Долго смотрела на него. Нет, она не была уверена…
Повернулась, сделала два шага в сторону стула, на котором сидел Мориньер.
Лекарь как раз закончил перевязку. Стоя вполоборота к ней, собирал в сумку свои бальзамы и мази.  Клементина дождалась, когда он закроет сумку и выпрямится.

Потом подошла к Мориньеру совсем близко. Остановилась в шаге.
Он поднялся молча.

- Не тревожьтесь, сударыня, – сказал лекарь. – Рана пока сильно кровоточит, но она неглубокая и скоро заживет.

Клементина проговорила, не оборачиваясь – холодно, тихо, севшим от ярости голосом.
- Оставьте нас.
Какое-то время слушала движение за своей спиной. Когда дверь закрылась и наступила тишина, она размахнулась и изо всех сил ударила Мориньера по лицу.

Если бы он хотел, – она знала, – он удержал бы ее руку. Но он не шелохнулся. Только поморщился, когда она приложила ладонь к его щеке.
 - У вас тяжелая рука, сердце мое, – заметил спустя несколько мгновений.
Отступив на шаг, оперся на спинку стула. Взглянул на нее снова:
- Если вы закончили с выражением сочувствия, попросите Бертена вернуться. Я хотел бы одеться. А без его помощи сейчас мне это будет сделать затруднительно.

*

Вернувшись в свою комнату, она разделась, легла в постель, свернулась калачиком. Ее трясло, у нее кружилась голова, и ее мутило. С трудом согревшись и успокоившись, она задремала.
А потом пришел муж. Разбудил ее, сказал:
- Поднимайтесь, Клементина. Мы через час отплываем.
А она никак не могла взять в толк, что ей делать. Стояла посреди комнаты, смотрела на него.

Он подошел к ней, коснулся губами ее губ.
- Я пришлю вам сейчас Онори. Одевайтесь.
- Я хочу видеть Полин, – сказала она.
- Полин с девочкой уже на борту.
- А вещи?
- Все, что вам будет нужно на первое время – в вашей каюте.
Клементина не знала в тот момент, что она к нему чувствует.

Она бессильно наблюдала за тем, как Онори шнуровала ее корсет, завязывала ленты, крепила тяжелыми подвесками плащ на ее плечах. Потом в молчании шла за Мориньером по длинному переходу, неожиданно для нее закончившемуся в соседнем доме.
 
Мориньер оставил ее в холле. Усадил на небольшой диван.
- Подождите здесь, душа моя. Мне нужно отдать кое-какие распоряжения перед отъездом.
 Он быстро прошел по лестнице на второй этаж. Через четверть часа спустился в сопровождении молодой женщины. Та при виде Клементины присела в реверансе. А Клементина вдыхала аромат ее духов и молчала.

Она не произнесла ни слова до самого порта. Молчала, ступив на палубу. И когда Мориньер распахнул перед ней дверь в каюту и сказал:
- Располагайтесь, Клементина. Полин с Мари-Франсуазой находятся в соседней каюте. Вы можете посещать их в любое время, но, пожалуйста, ради вашей безопасности, до моего отдельного распоряжения не поднимайтесь на верхнюю палубу, – она тоже лишь молча кивнула.

И только теперь, стоя перед ним, она снова обрела способность говорить. Спросила ядовито:
- Что, сударь, вы попросили у вашей подруги флакончик ее духов – на память?
Мориньер не сразу понял, о чем она говорит. Во всяком случае, несколько мгновений он недоумевающе смотрел на нее. Потом расхохотался:
- Мне не в чем каяться, Клементина.
 
Она коснулась пуговицы его камзола.
- Сознайтесь, – сказала, – что вы оставили меня на эти два дня одну – не только из сомнительной гуманности. Вы сделали это, чтобы избежать неудобных объяснений. Вы, кажется, задолжали мне их?
Он улыбнулся.
- Я не люблю копить долги, сердце мое. Сегодня я буду весь в вашей власти, – прошептал.