Жизнь

  У него были тёмные, кудрявые волосы, синие глаза и рыжая борода. Когда он смотрел на неё, сердце её колотилось от сладкого страха.
 Она бежала с ним из дома родителей. Они отказались выдать дочь за батрака.
 Руки у него были сильные, и работал он умело  и неутомимо, и, когда появился у них первый ребёнок, у них уже была своя хата и клочок земли. А потом были ещё дети, и двое из них погибли: девочка утонула в реке, а сын уже подростком умер от тифа.
  А он всё работал, богател, завёл свою лавку, в которой торговал скобяным товаром;  в местечке ему не столько завидовали, сколько уважали. Торговал он честно и входил в положение просящего.
 
 Поблекла её нежная красота. Ежедневный труд, десять детей... Белый платок скрывал её льняные волосы, руки загрубели; но глаза смотрели  всё так же ласково и наивно открыто. И не было в семье раздоров, и были они ночью с мужем, как едина плоть.
  Дети подрастали. Вот уже сыновья помогали в поле, вот уже прикупил муж хутор и нанимал в страду работников, вот уже старшего отправили учиться в столицу.
Катилась жизнь, как по накатанному пути, да вдруг не стало мужа. Умер он внезапно, и так страшно и горько кричала она, и жались к ней ещё не оперившимися птенцами младшие дети.
  И наступила бедность. И продолжался труд. И к революции вдова с детьми пришла нищей, и не было у неё врагов. И не выслали их в Сибирь.
  Вот и подросшие мальчишки уехали: кто искать лучшей жизни, кто учиться, как завещал им отец.
  И осталась она одна с двумя дочерьми. Голод. Что девчонки могли? 
  И лежала она парализованной на грязном тряпье за печкой, и иногда пыталась грызть сырую картошку, и, умирая, молилась жарко за детей, особенно за старшенького, который был где-то далеко, может быть, на войне.

  Мир праху твоему, моя бабушка, которую я никогда не видел; но знаю, что была ты доброй, безответной и чистой сердцем.