Третий муж Анастасии финал

Охранник, дежуривший на проходной, приподнял брови и посмотрел на меня поверх очков. Он разгадывал кроссворд, я отвлёк его своим появлением в такую сумасшедшую рань. Шесть утра. Нормальные люди спят. Охрана удивлена и напугана. Я успокаиваю того, что на проходной, затем того, что дежурит в здании.

— Срочный заказ, — говорю я одному и другому, —  я должен поработать с утра, а то не успею сделать.
Они, конечно, слабо себе представляют, чем я занимаюсь в офисе, и какой такой «срочный заказ» может заставить агента по недвижимости приехать в офис в шесть утра. Но они видят, что я не грабитель, не террорист, не буйствую, хоть и веду себя странно. Меня пропускают. Думаю, таких сумасшедших работников охранники не встречали за всю свою карьеру.
Поднявшись к себе, я приготовил кофе, повалился в кресло и предался размышлениям. Естественно, думал о Насте, о тех особенностях её характера, которые трудно было понять и объяснить. Примерно в семь часов утра я решил ей позвонить. Понимаю, что она ещё спит. Кроме того, спит она, вполне возможно, не одна. Но именно поэтому я и звоню  — хочу разбудить и поиздеваться над тем парнем, который сейчас рядом с ней.
Набрал её номер.

— Проснулась? — спросил я без лишних слов сразу, когда она ответила.
— Давно уже проснулась, — её голос прозвучал довольно бодро.
— Будешь сегодня?
— Конечно, как договорились.

— Я уже здесь, жду. Если хочешь, можешь приехать раньше.
— Еду, — коротко ответила она и прервала связь.
Прошёл час и кто-то постучал в дверь. Этот стук был чисто номинальным, так как дверь тут же открылась, и Настя вошла. Она не произнесла ни слова,   сняла плащ и повесила его в шкаф. Затем она подошла ко мне, наклонилась и поцеловала меня так, словно мы были страстными любовниками.

— Привееет, — сказала она чуть на распев.
— Здравствуй, — с трудом произнёс я, когда перевёл дух после поцелуя.
Я имел возможность прижать Настю к себе, дать волю страстям, обнимать её и целовать. Мог повалить её на стол, запустить руку под юбку.  Да, сегодня она в юбочке. Мало того, она сегодня блондинка. Перекрасилась. И от неё пахнет теми духами, которые возбуждают желание. Но я был сильно ошеломлён её поведением, поэтому от растерянности ничего не стал делать.

— Ну как? — спросила она с долей кокетства, явно напрашиваясь на комплимент.
— Прекрасно выглядишь.
— Спасибо.

Она плюхнулась в кресло напротив меня, которое я заранее поставил так, чтобы нам не мешал стол. Теперь она  располагалась ближе ко мне, почти вплотную, между нами не было стола, и, при желании, я мог дотянуться до неё рукой. Получалось, что мы с ней сидим по одну сторону стола, не столько напротив друг друга, сколько рядом.
— Что скажешь? — спросила она после секундной паузы.
— Он тебе не пара.
— Так и знала, что так скажешь, — при этом Настя усмехнулась с откровенной иронией. — Что, не понравился он тебе?

— Да мне-то всё равно. Нормальный парень. Обыкновенный. Мне с ним, как говорится, водку не пить, детей не крестить. Но тебе он не пара. Вы с ним не проживёте и месяца вместе. Убить его ты, скорее всего, не сможешь. А вот сбежать от него, да. Ну, или он от тебя — это уже как сложится.

— И что мне делать?
— Найди кого-нибудь другого.
— Кого?! Мне двадцать три, я дважды была замужем. Да, я ещё молода, у меня нет детей, но я двукратная вдова. Кирилла это не смущает. А кого-то другого может смутить и отпугнуть. Может быть,  на мне вообще никто и никогда не захочет жениться. Каждый будет думать: у неё было два мужа, оба мертвы. Не я ли следующий?

— Кстати, зачем ты мне соврала про убийства?
Настю это вопрос не удивил.
— Хотела проверить твою реакцию. Испугаешься или нет. Только ты не обижайся. Это получилось как-то само, неожиданно. Ты мне поверил. Потом стал интересно рассказывать про всякие там синдромы. А что ты сейчас скажешь о моих синдромах?

— Скажу, что ко всем прочим добавился ещё один.
— Ого! И как называется?
— Синдром глупенькой Насти. Только ты тоже, пожалуйста, не обижайся. Ты не глупая, просто есть вещи, которые трудно объяснить и понять. Кирилл единственный человек из твоих знакомых, который согласен на тебе жениться.

Но это его согласие пока ещё такое туманное, что ты в нём не уверена. Он знает о твоих прежних мужьях, и все его сомнения сводятся именно к этому,  как ты выразилась, не я ли следующий. Твои страхи основаны на том, что ты боишься расстаться с Кириллом — это первое, и ты боишься, что уже вообще никогда не сможешь выйти замуж, создать нормальную семью, иметь детей — это второе и самое для тебя страшное. Верно?

— Да, — тихо произнесла Настя.

В этом её «да» слышалось такое смирение, словно она давала своё согласие на постриг в монахини.
— Если ты обратилась ко мне, значит, была уверена, что я чем-то смогу помочь. Но в таком случае, тебе не следовало меня обманывать. Я ведь тебе честно сказал, что я не профи, не психолог, уж тем более я не прорицатель, не экстрасенс, мысли читать не умею. Ты представила мне ложную картину, как я помогу тебе? Естественно начну давать ложные советы, говорить о появлении тех синдромов и комплексов, какие у тебя в данный момент выражены не столь явно, а о тех, о каких надо говорить, я не скажу ни слова, так как ты, выясняется, о многом умолчала.

Настя прикоснулась к моей руке и перебила мою речь неожиданной просьбой.
— Можно я покурю здесь, у тебя? Не хочу выходить туда, к этим …
Что же, она знает, что я терпеть не могу курящих женщин, но рискует закурить при мне. Что, специально хочет произвести отталкивающее впечатление? Ладно, пусть курит, на это любопытно посмотреть.
— Кури, — разрешил я, не скрывая своего недовольства.

Настя поднялась и прошла к шкафу с одеждой, за сигаретами.  Я в этот момент извлёк из ящика стола пепельницу, которую держал там для курящих близких друзей и для себя, на тот редкий случай, когда и у меня появлялось желание закурить.
— Я хочу замуж, — сказала она после первой затяжки. — Те мои первые два замужества были каким-то наваждением. Я сама не знала, почему давала согласие на брак.  Может, просто женихи были слишком настойчивыми. А сейчас хочу замуж я. И знаешь, что сейчас для меня важно? Даже не семья и дети, хотя и это, конечно, имеет значение, но более важно то…. Как бы это сказать…. Короче, я хочу проверить, что будет с третьим мужем. Что было с моими прежними? Злой рок, судьба. Или я заколдована? Или это проклятие? Что это вообще? Вдруг и с третьим произойдёт то же? Вот я хочу выяснить. И в то же время я этого боюсь. И хочу и боюсь одновременно. И ещё. На самом деле мне всё равно, за кого выходить замуж. За Кирилла? Пусть так. Не за него? Тогда за первого встречного. Мне абсолютно всё равно, кто этот человек. Какой-то абстрактный третий муж. Мне просто интересно узнать, сколько мы проживём, появятся ли у нас дети, не случится ли с третьим мужем что-то кошмарное, выживет ли он? В чём я вижу помощь психолога? Ты бы очень помог мне, если …. Видишь ли, я уже давно могла стать женой Кирилла. Для этого мне просто достаточно дать согласие. Он ждёт мой ответ. Два дня назад он снова делал предложение, я обещала подумать. Я боюсь ответить. Вот если от этого страха избавиться. Если бы кто-то убедил меня, что следует сказать «да». Ты понял? Сказать «он тебе не пара» может кто угодно. От психолога я хочу услышать иное.

— Вот тут я тебе ничем не могу помочь. Ты уж извини. И знаешь, говоря по правде, твоё состояние не очень мне понятно. Здесь явно нужен специалист не моего любительского уровня.

Глядя на Анастасию, я пытался увидеть в ней те черты, которые так поразили меня два дня назад. Но сейчас это была совершенно другая девушка. И дело вовсе не в цвете волос, не в причёске, не в одежде и не в том, что сейчас она курит. Её внешность в данном случае вообще второстепенна. Она перестала быть для меня загадкой, в её образе исчезла таинственность. О чём она сейчас говорит? Банальная приземлённая тема — выйти замуж, не выйти замуж. Её сомнения и страхи уже не обладали той мистической силой как в те дни, когда я был уверен в её преступной сущности. Я знаю, что она не убивала, и это делает её натурой заурядной. Нет ничего удивительного в том, что девушке не повезло, мужья погибли случайно. Ну и что? Утеряна интрига. Любовь, ненависть, попытки отомстить, преступление, сила эмоций — всё ушло. И образ девушки много потерял.

Я не понимаю её. Что она от меня хочет? Что её не устраивает? Хочет замуж. Делов-то, выходи замуж. Ах, не хочет. Ну, не выходи. Мне-то что? И вообще я тут ни при чём. Как мелки и неинтересны её заботы, как они примитивны и банальны. Я-то думал, девушку надо спасать, у неё куча комплексов, синдромов и девиаций. А тут всё просто. Маленькие страхи, мелочные сомнения. И я вижу просто симпатичную девушку. Да, это привлекательная девушка. Но, если ещё два дня назад, когда видел её там, в кафе рядом с её парнем, я готов был пойти на безумный поступок: наброситься на неё, надавать люлей  её жениху, похитить её; то теперь я просто слушаю её из вежливости и даже хочу, чтобы она скорее ушла.

— Настя, если проблема только в том, что ты хочешь замуж за Кирилла, то я, собственно, ничего не имею против, выходи. Он  тебе не пара — это всего лишь моё мнение, которое вполне может оказаться ошибочным. Выходи замуж, и пусть всё у вас сложится  прекрасно, — и это было искреннее моё пожелание.
— Да, но…,— она хотела продолжить ещё какую-то мысль, но мне показалось, что ничего существенного уже добавить нельзя, поэтому перебил её, стараясь привести наш диалог к финалу.
— Смело выходи замуж. Ничего не бойся, все твои страхи надуманы и не имеют под собой веских оснований, — так постановил я в заключение, давая понять, что ничего лучшего уже не посоветую.

Она погасила окурок, встала, прошлась по кабинету. В этот момент в ней проявилось нечто кошачье — грациозная походка, плавные движения. Она извлекла свой плащ из шкафчика.
— Послушай, — сказала вдруг она, одеваясь, — если мне понадобится твоя помощь …
— Всегда можешь на меня рассчитывать, — продолжил я.
Но мой ответ не вполне её удовлетворил.
— Понимаешь, помощь может иметь свою специфику, — добавила она.
— Какую угодно. Нужно будет сыграть роль брата, я сыграю, не беспокойся.
— Ну да, — Настя при этом вздохнула.
Она подошла ко мне, поцеловала, поблагодарила. Мы попрощались как добрые друзья, и она удалилась всё той же грациозной походкой, какой и вошла.

* * *

Прошло три недели. Всё это время я утопал в делах и о Насте практически забыл, как и о многих других подругах, с которыми мне доводилось беседовать по просьбе Лисички.

И вот она снова рекомендует очередную подружку.  Мила, — так представляется девушка по телефону, и я назначаю ей  встречу. Проблемы у неё почти такие же, как и у остальных: проблемы семейные, сложные отношения с мужем, страхи, сомнения, опасения. Только в отличие от Насти, нет «убитых» мужей; в отличие от некоторых других , нет разводов и побоев; в отличие от Лиси, нет погибших подруг и потерянных детей. Всё проще, без интриг, страстей, без криминала. Просто её муж «много от неё хочет». То есть предъявляет к ней некоторые требования сексуального характера о которых они «раньше не договаривались».
Мила сидит в том же кресле, что и Настя. Я присматриваюсь к ней. Они чем-то похожи. И не только они с Настей. У них у всех есть что-то общее, у всех подруг, приходивших ко мне по рекомендации  Лиси. Их объединяет нечто, чему я никак не могу дать определение. Какая-то особенность в произношении рада слов? Но в этом нет ничего странного. Многие молодые девушки разговаривают так, словно иностранки с лёгким акцентом. Моя Юля имела такое же произношение. Думаю, эта особенность речи вполне оправдана тем фактом, что девушки не хотят быть обычными, стараются чем-то выделиться, привлечь к себе внимание, вот и произносят некоторые слова с едва заметными искажениями. Но у подруг Лиси есть что-то ещё. Например, есть одна интересная особенность: когда они с чем-то соглашаются и произносят слово «да», то при этом опускают глаза вниз, и делают такое виноватое выражение лица, как будто соглашаются совершить что-то непозволительное, постыдное. И ещё есть заметная схожесть в жестикуляции, в мимике.

У всех разные профессии, разный возраст, разный социальный статус, семейное положение тоже различное, — но уж очень много общего. Что их всех может объединять? И почему они все стали подругами? Где они встретились? Раньше меня этот вопрос почему-то не волновал.
— Мила, ты знакома с Настей, знакома с Лиси. Можно узнать, где и как вы познакомились?

— В клубе, — ответила Мила так, словно речь шла о чём-то общеизвестном.
Естественно, где ещё могут познакомиться женщины разных возрастов и разного общественного положения от уборщицы до директора.
— В ночном клубе? — уточнил я.
— Нет, это клуб по интересам. Я думала, что ты в курсе. Они тебе что, ни о чём таком не говорили?
— Не говорили. Правда, я и не интересовался этим вопросом раньше. Достаточно было знать, что вы подруги. Вы ведь хорошие подруги?
— Разумеется. Мы как сёстры. Ведь у нас общие интересы. И клуб наш тоже объединяет людей с общими интересами.  Ну, думаю, тебя ведь не сильно шокирует, если ты узнаешь, что существуют сообщества людей, которые любят секс и не просто секс, а сексуальное разнообразие?
— То есть извращения?
— В некотором роде, да, — и она снова стыдливо опустила глаза вниз, как обычно, когда с чем-либо соглашалась.
— А ваши женихи, мужья, они знали о ваших увлечениях разнообразным сексом?
Мила взглянула на меня с удивлением. Такой удивлённый взгляд тоже был схож с выражениями лиц её подруг, когда было ясно, что я задаю слишком глупый вопрос, ответ на который известен всем.
— Но ведь мы все из одного клуба, —   ответила она с вопросительной интонацией, как будто сама усомнилась в столь очевидной истине.

Да уж. Истина эта проясняла многое, если не всё. Почти год я занимаюсь психологическими экспериментами и только сегодня у меня хватило ума спросить прямо о том, о чём любой нормальный психолог спросил бы в первый же час, или в первую же минуту общения с пациентом. Понятно, что от меня скрывала  Лиси. Ясно теперь, о чём умолчала Настя.

Вот Мила рассказывает мне о клубе сексуальных извращенцев во всех деталях, делает это уверенно, без стеснения, лишь изредка опуская взгляд, когда касается слишком уж пикантных подробностей.
Собственно, удивительного в этом мало. Девчонкам хотелось разнообразия, они записывались в это сообщество. Некоторые записались за компанию с подругами, некоторые — просто из желания познакомиться с необычным парнем. Партнёрами иногда менялись. Время от времени занимались групповым сексом. Иной раз практиковали БДСМ. В отношениях с парнями существовали предварительные условия, то есть определялась некоторая запретная черта, за которой устанавливалось табу на те или иные действия. Когда парень становился мужем, то, видимо, считал, что имеет право нарушать эти предварительные договорённости. Отсюда и непонимание со стороны подруг, противоречия, разногласия, отсюда и нервные срывы и неврозы. Поэтому и казалось, что «муж много хочет», и  хочет именно того, о чём «раньше не договаривались».
Мужья Анастасии  были членами этого клуба. И её третий….

— Настя ещё не вышла замуж? — поинтересовался я у Милы.
— Ещё нет, но собирается. Ей Кирилл сделал предложение в торжественной обстановке, при всех. Она дала согласие. Свадьба тоже будет у нас, в подвале.
— Ваш клуб находится в подвале?
— Ну да. Там ведь специфика. Понимаешь, не все вещи можно делать в постели.
Она загадочно улыбнулась и обратила взор в потолок.
Моя философско-психологическая доктрина, основанная на описании многочисленных синдромов и комплексов, рушилась, подобно карточному домику. Куда там Казановам и Клеопатрам до наших Лисичек и Анастасий.

Я пытался их понять, девчонок из этого клуба. По натуре своей они не являлись типичными сексуальными рабынями. Они только хотели некоторого разнообразия, или просто каких-нибудь отношений с парнями, ведь там допускались и простые традиционные связи. Затем они втягивались в игру. Кто-то привыкал, кто-то уже не мог без этого обходиться. Далее, на следующем этапе, появлялось желание создать полноценную семью, завести детей. И это тоже воспринималось как элемент игры. Но потом наступали будни семейной жизни. Некоторые девушки беременели, морально взрослели. Им уже хотелось покоя и определённости. Но тут вдруг  у спутников жизни, наоборот, просыпалось то звериное чувство, с которым они в столь специфический клуб и записывались.

Вот она, проблема! Несоответствие ожидаемого и реализуемого у мужчин и женщин. Девушки шли туда за временным развлечением, до определённой поры, поиграть и уйти. Чаще всего замужество становилось тем пределом, за которым игра для них прекращалась. Во всяком случае, им хотелось, чтобы игра  прекратилась. Для мужчин женитьба была только началом игры по новым правилам. Момент свадьбы они воспринимали как негласное позволение на дальнейшее развитие отношений. Логично. Парень шёл в клуб, чтобы обрести подругу, зависимую, послушную, податливую, согласную на самые изысканные извращения. Кое-что позволялось ему сразу и без возражений, на некоторые действия накладывался запрет. Когда подруга становилась женой, то он вправе был ждать изменений, снятия запретов. Он допускал, что, например, в присутствии жены можно насиловать её подругу. Почему нет? Ведь когда-то они спали все втроём, а то и вчетвером, меняясь партнёрами. Какое ему дело до того, что девушки повзрослели, наигрались, остепенились, стали замужними, забеременели, успокоились и мечтают о нормальных семейных отношениях?
Девушкам уже не хочется, чтобы их унижали, хлестали плетью, привязывали к кровати. Им достаточно обычных сексуальных отношений. Их можно понять.
Почему они обращались ко мне? Почему они все искали общения с психологом или психотерапевтом? У них проявлялось чувство вины. Они раскаивались за ошибки молодости. Хотели стать обыкновенными жёнами и матерями. И они хотели, чтобы их кто-нибудь просто выслушал.

И пусть они рассказывали не всё и не всегда правду, но им очень хотелось, чтобы их слушал мужчина, который не станет их привязывать, хлестать, избивать, издеваться, задирать юбки, насиловать в присутствии подруг. Это как отпущение грехов. Они рассказывают о том, что не всегда соответствует действительности, а он им в ответ вещает  о всякой там психологии, синдромах, комплексах неполноценности. Они повествуют, а он слушает и мысленно прощает прегрешения юных особ, которые по глупости или по страсти втянулись в игру с опасными силами, с тёмными проявлениями человеческих слабостей.

— Мила, ты мне покажешь тот подвал.
Я сказал это не с интонацией просьбы, а произнёс подобно приказу, настойчиво и твёрдо, подчёркивая смысловое ударение на слове покажешь.
Мила догадалась, что возражать в данном случае бесполезно.
— Когда? — смиренно спросила она.
—  Ну, вот сейчас есть время и у меня, и у тебя. Почему бы не поехать? Я только посмотрю, и мы вернёмся. Мне интересно, как там у вас. Я, конечно, не настаиваю, но, чтобы давать тебе какие-то советы, желательно узнать, что там у вас за клуб такой. Или там строгая секретность?
— Нет никакой секретности. Можно сказать, клуб открыт для всех. Да он больше похож на качалку для фитнеса. Короче, едем, сам всё увидишь.

* * *   

Клуб сексуальных извращенцев располагался в подвале старинного здания. Ранее здесь находился штаб танковой дивизии, которая была расформирована уже лет двадцать назад. Потом здание меняло владельцев, часто пустовало, но, наконец, попало в хорошие руки, его выкупил двоюродный брат нашего мэра. Человек предприимчивый, энергичный, он сделал основательный ремонт, отреставрировал фасад, благоустроил помещения и стал хорошо зарабатывать на аренде. Дом этот почему-то  полюбили разные общественные  организации и юристы. Здесь сосредоточенны многочисленные адвокатские конторы, есть частное детективное агентство, тут же офисы нотариусов и прочие юридические консультации.

Подвал имел сложную конфигурацию. Много помещений в хитросплетении узких коридоров. Мила провела меня в спортзал. Да, это обычный спортзал, который ничем не отличается от сотен подобных помещений. Тренажёрный зал, где люди качали мышцы, поднимали штанги, подтягивались. Две девушки занимались на беговых дорожках, парень крутил педали на велотренажёре, ещё два парня толкали гири. Похоже, они не имели отношения к сексуальным извращенцам. Мы прошли дальше. Прошли мимо входа в сауну, прошли мимо комнаты с душевыми кабинками, прошли мимо маленького зала с большими зеркалами на стенах, где занималась группа из пяти девушек и одного юноши; они делали смешные упражнения: стоя на коленях, вытягивали руки вверх и раскачивались в разные стороны. Да, они тоже по-своему извращенцы, но явно не сексуальные.

— Сюда, — сказала Мила и указала на очередной коридорчик, который вел нас, как я догадался, к цели.

Чёрная металлическая дверь без всяких вывесок и надписей — вот что было нашей целью.  Да, в этой двери точно есть что-то сексуальное, и за такой дверью удобно прятать всяческие извращения.
Но за дверью находился ещё один обычный спортзал. Я был даже разочарован, когда увидел тренажёры и бесхитростный спортивный инвентарь. Правда, здесь никого не было, никто не занимался, в отличие от первого зала.

— Вот и наш клуб, — пояснила Мила и сделала жест рукой, подобно экскурсоводу, указывающему на экспонаты в музее.
Догадаться о том, что это ещё не всё, можно было легко по открытой двери в дальнем углу зала.

— Кто-то занимается, не будем мешать, — скороговоркой произнесла Мила.
— Чем занимается? — не понял я.
— Ну, как чем, ну вот этим самым и занимается, о чём я тебе говорила. Кто-то из наших пришёл, решили развлечься, дверь в раздевалку приоткрыли специально. Нашим понятно, а чужие здесь не ходят.

— Можно посмотреть?
— Если у тебя нахальства хватит, то смотри. Но зачем это делать? У нас ведь тоже есть определённый этикет, правила приличия. Я ещё могу посмотреть и даже к ним присоединиться. Но ты…. Как ты себе это представляешь? Незнакомый человек входит, смотрит…. Я и так тебе много показала. Тебе не кажется?

— Показала, да не всё, — я без колебаний направился к открытой двери и вошёл в раздевалку, Мила поспешно следовала за мной.

Там никого не было. В рад стояли шкафчики для одежды, так же в ряд выстроились маленькие скамеечки — и эти стройные ряды прерывались  очередной открытой дверью в следующее помещение.

— А там что? — спросил я, хотя без вопросов было ясно, что там-то как раз то самое и происходит.
— Там студия.

Какое замечательное название придумали для камеры пыток, — подумал я, когда вошёл в эту «студию». Стены этого маленького зала были увешаны всевозможными принадлежностями для сексуальных развлечений. Преобладали цепи, кнуты, плети, наручники, ошейники. Освещение настолько тусклое, что глазам необходимо несколько секунд, чтобы адаптироваться. Чёрный цвет стен и серая плитка на полу составляли зловещую цветовую гамму. В самом центре на специальном крюке, закреплённом на низком потолке, подвешено тело связанной обнажённой женщины. На её глазах тёмная повязка. Со стороны кажется, что она летит над полом, так подвязаны её ноги к рукам, и сама она находится в красивом изгибе. Внизу, прямо под ней сидит обнажённый мужчина. Я с трудом узнаю в нём Кирилла. Он почему-то плачет.

Я подхожу ближе и всматриваюсь в лицо девушки, смутно догадываясь, что это Настя. Я снимаю повязку с её глаз и убеждаюсь, что не ошибся. И ещё я отчётливо осознаю, что девушка мертва.

К нам подходит Мила. До неё тоже доходит суть этой жуткой картины, она широко открывает глаза, которые тут же наполняются слезами, затем издаёт истошный вопль и убегает вон.

— Я не рассчитал усилие, — едва слышно произносит Кирилл.
— Что вы тут вытворяли?
— Она хотела…. Мы так всегда делали. Было всё хорошо. Всё получалось. А теперь…. Что теперь делать?!

Он срывался на крик. Я не знал, что ему теперь делать. И я не знал, что делать мне.
— Мы ведь даже не успели пожениться, — пожаловался он так, как будто их свадьба могла что-то изменить.

Я разглядывал тело Насти. Оно покрыто мелкими царапинами. Этот извращенец бил её плетью, потом накинул цепь на шею, сильно потянул, задушил. Он мне всё это рассказывает, подчёркивая каждое своё действие. Он пытается меня убедить, что всё произошло случайно, и виной всему то обстоятельство, что Настя вдруг качнулась на этом своём изуверском подвесе. Поскольку руки у неё связаны, она не сумела защититься, а он не сумел, по его выражению, рассчитать усилие. Дрогнули руки, — вот ещё одно определение, которое он привёл в своё оправдание.

— Я любил её! Ты веришь? — говорит он.
— Верю, — зачем-то отвечаю я, хотя слабо представляю такую любовь, когда возлюбленную подвешивают под потолком, избивают плетью, а потом дрожащими руками «не рассчитывают усилие».

Я поворачиваюсь, чтобы уйти и слышу за спиной вопрос:
— А ты? Ты любил её?!
— Нет,— отвечаю я без колебаний.
— Ты ведь не брат ей, признайся, — продолжал он.

Я вынужден был вернуться, чтобы посмотреть этому уроду в глаза.
— Какое тебе дело, кто я? И какое это может иметь значение сейчас? Брат или не брат, какая тебе разница? Я тот человек, к кому она обратилась за помощью. И я должен был её спасти. Но я не смог. Мне для этого не хватило ума, опыта, знаний по психологии. И не хватило той самой любви, о которой ты тут спрашивал. Любовь не в том, чтобы отхлестать подругу кнутом, даже если ей это нравится; любовь — это умение понимать, когда возлюбленная просит спасти её от таких придурков, как ты.

Я пнул ногой в живот этого идиота, ещё раз посмотрел на безжизненное  неестественно бледное лицо Насти и поспешил к двери, чтобы как можно скорее покинуть это чудовищное заведение.

Рыдающую Милу я встретил возле машины. Она не ушла, имея намерение ехать со мной обратно в офис. Видимо, она ещё много чего могла мне рассказать, и была полна решимости это сделать.

— Полицию я уже вызвала, — сказала она. — Может, нужно дождаться их приезда?

Я не имел никакого желания выступать в качестве свидетеля, поэтому ответил так:
— Думаю, они сами разберутся. А мы лучше займёмся решением твоих проблем.
Мы сели в машину, ехали молча, каждый размышлял о чём-то своём. Когда приехали, когда в офисе Мила снова сидела в кресле перед моим столом, я задал вопрос:
—Надеюсь, ты уже никогда не вернёшься в этот клуб извращенцев, или будешь ждать, когда твой муженёк так же подвесит тебя под потолком в неудобной позе?

Она не смогла ответить сразу. Задумалась. Смахнула слезу. Её ответ оказался неожиданным.
— Не знаю, вернусь или нет. Мне нравилось там. Мужа я не любила никогда. Но этот клуб хорош тем, что там не обязательно дружить с мужем. Там есть один человек, который хотел сделать мне так же, как Кирилл Насте. И я уже готова была согласиться. И знаешь, если бы он меня вдруг так же задушил, я бы не возражала.
— Тогда я ничего не понимаю. Ты же пришла сюда, с какой целью, пожаловаться на отношения с мужем? Его грубость, настойчивость — это тебя не устраивало? И вдруг ты заявляешь, что какой-то хмырь имел бы возможность связать тебя, избить, убить, и ты бы ничего не имела против.

— Если любишь человека, можешь позволить ему всё.
— А если тот человек воспринимает тебя лишь как кусок мяса?
— Всё равно. В этом и суть отношений в нашем клубе. Любимый имеет право на всё.
— Ага, понял. Любимый имеет право даже тебя убить. И главная проблема твоя и всех девчонок из вашего сооба в том, что вы не знаете, как обуздать прихоти нелюбимых.
— Ну, как-то так, — согласилась Мила.

Плохой из меня получился психолог. Столько времени провёл в разговорах с Лиси и её подругами и не смог догадаться о такой простой вещи, которая их объединяет: все они мазохистки, все они члены одного клуба, все любят принимать унижения и даже пытки от своих возлюбленных партнёров, и все они люто ненавидят партнёров не возлюбленных.  И вовсе тут нет никаких синдромов Клеопатры или Казановы; а если и есть, то самая ничтожная малость.

— И что теперь делать? — этот вопрос Милы чем-то напомнил мне о Насте. Тот же взгляд, та же интонация удивления и растерянности.

— Там ведь сейчас полиция, Кирилла, наверное, допрашивают, — продолжала говорить она.
— Успокойся, ничего страшного не будет. Ну, правда, клуб закроют, Кирилла посадят. Мы с тобой можем выступить в качестве свидетелей. Я скажу, что Настя была хорошая и послушная, а Кирилл, в принципе, тоже парень хороший, но ему чуть-чуть не повезло.

Мы с Милой поболтали ещё некоторое время. Стресс прошёл и у неё, и у меня. Мы уже способны были шутить. Она уходила от меня в приподнятом настроении и, как обычно, поблагодарила  за помощь; сказала, что ей стало легче на душе. 

Они почему-то все так говорили, подруги Лиси, почти всегда одинаковыми словами: стало легче на душе. Я на прощанье передал привет всем нашим общим знакомым, и девушка исчезла за дверью.

Да,  у них у всех так много общего, — размышлял я, оставшись в одиночестве, — и никому из них я не помог, разве только самой Лиси, и то я в этом не уверен.
Вдруг вспомнилось тело мёртвой Насти, рыдающий Кирилл. Захотелось увидеть, как его арестуют. Потом вдруг ясно предстал передо мной тот образ Насти, когда она была жива, полна сил, жизнерадостна.

Я открыл дверцу бара, осмотрел батарею бутылок, выбрал коньяк и налил себе чуть меньше половины стакана. Выпил и произнёс вслух, цитируя подружек:
— Спасибо, ты очень помог, стало легче на душе.

Я налил ещё, выпил и ответил самому себе:
— Всегда пожалуйста, обращайтесь ещё, если что. Да только я уже никогда никому не стану давать советы, ибо ни черта не понимаю сам. Хотя раньше мне казалось…

Я повалился в кресло, выронив бутылку. Она не разбилась, только коньяк струился по ламинату тонким ручейком.
— Мне казалось, что я гениальный психотерапевт, — закончил я свою речь.

Закрыв глаза, попытался уснуть. Но мешали мысли. Думалось о девушках, о любви. Мазохисты и садисты, извращенцы,  нарушители закона  и моральных норм — они готовы пойти на любые жертвы, они приносят жертвы в прямом смысле слова.
Ещё подумалось о том, что я вполне мог стать третьим мужем Анастасии.
И я снова попытался представить себе её образ, но ничего не получилось.
Нет, я не смог бы стать мужем Насти.

У меня для Насти не хватило страсти, — срифмовал я.

Куда уж мне, интроверту флегматику, до всяких там извращенцев. Пожалуй, самое страшное извращение, на которое я способен, вот это и есть: выпить стакан коньяка и уронить бутылку на пол. А девушке нужны острые ощущения. Она любит того, кто её крепче обнимает. И она даже готова умереть в объятиях любимого.

Я обычный офисный работник. Компьютер и чашка кофе — вот и все страсти. В моём кабинете хорошо вести неторопливые беседы и отдыхать от всяких потрясений. Здесь болото, которое с каждым годом затягивает человека всё глубже, сковывая движения. Лет пять назад я ещё мог устроить встречу с друзьями и сыграть в футбол. Три года назад я ещё мог размяться на утренней пробежке. Год назад я был на рыбалке. То есть я ещё как-то шевелился. Что я делаю сейчас? Моим  друзьям сейчас  стоило бы огромных трудов, чтобы вытащить меня на рыбалку или футбол. Я забыл о пробежках, подтягиваниях, отжиманиях. Я мало двигаюсь не только физически, но и эмоционально. Практически на моих глазах задушили девушку, а я….  Всех моих эмоций хватило лишь на то, чтобы повысить голос на убийцу, пожурить его, а потом уехать, предоставив событиям развиваться в произвольном порядке. Даже полицию вызвал не я.

Я уснул и проснулся только вечером. Уже стемнело. Самое время для звонка любимой девушке, — эту мысль мне словно кто-то подсказал со стороны.
Набрал номер, по которому обещал не звонить. Вот, уже исправляюсь, способен хоть на какое-то действие. Голос моей любимой девушки прозвучал приятной мелодией. Она обрадовалась моему звонку, и я обрёл уверенность.

— Нужно встретиться, — предложил я.
— Когда и где?
— Сможешь приехать прямо сейчас?
— Так срочно?
— Да, мне есть, что тебе сказать. Это очень важно.

Она дала своё согласие. Обещала быть у меня через двадцать минут. Её заинтриговала некоторая таинственность в моем тоне. И ещё прозвучала необычная для меня настойчивость, что не могло вызвать любопытство Юли.
Мы не виделись с ней три месяца. Она просила не звонить, но я не мог удержаться. После долгих дней депрессии я начинаю возвращаться к жизни.

Через двадцать минут откроется дверь и сюда войдёт она, моя возлюбленная девушка Юлия. Я скажу ей о том, что у неё полно достоинств, а недостаток только один — она внучка губернатора. Но сейчас это для меня вполне преодолимое препятствие. Меня не остановят такие мелочи, как дед губернатор и десяток молодых карьеристов, мечтающих добиться её руки любой ценой.

Я увезу её. Пока не знаю точно, куда именно увезу: в берёзовые ли рощи, на берега озер, на моря или реки, в тайгу, в горы, на край света или на другую планету, — но я увезу свою девушку туда, куда сочту нужным увезти. Сейчас я способен на действие. И я не буду дожидаться её здесь, а выйду  навстречу.
Скажу ей всё и сразу, как только она подъедет. Мы убежим от охраны. Мы уедем сегодня же. И мне всё равно, что скажет или подумает её дед, что скажет её мама, что будет делать её жених. Я способен на действие.

Набрал её номер еще раз и попросил не парковаться перед офисом, а лишь сбавить скорость, чтобы иметь возможность разглядеть мою машину и следовать за мной.
— Следуй за мной, я покажу, куда ехать, —  так и сказал я ей.

Возможно, именно таких слов она от меня и ждала. Кто бы ещё мог ей сказать вот так: следуй за мной? Думаю, никто. Я уже знал, куда мы поедем. Просто за город. Остановимся на трассе, когда совсем стемнеет. И там, на произвольно выбранном километре пути, среди полей, под звёздным небом, а не в тесном офисном коробе, я скажу своей девушке, что отныне она будет следовать за мной, и нас ничто не остановит, вместе мы преодолеем любые препятствия.
И она последует за мной в прямом и переносном смысле. Ведь я люблю эту девушку. И я знаю, что любит она. Я точно знаю, что ей не нужна какая-то особая страсть или сексуальные извращения; ей нет нужды в повышенных дозах адреналина и в экзотических ощущениях. Ей просто нужно знать, что мужчина, которого она полюбила, способен на действие, способен принять самостоятельное решение и поступить по-своему, а не просто апатично плыть по течению, ссылаясь на свои психологические синдромы и комплексы неполноценности, предоставляя случайным обстоятельствам право складываться неопределённым образом.

И вот я вижу, как первые звёзды появляются в сумерках, вижу, как выйдя из машины,  приближается ко мне Юлия; мы далеко за городом, среди полей; она, не скрывая своего удивления и откровенного восторга,  подходит ко мне; и я действую.