Жестокие будни

Я могу писать о том, что знаю, видел или чувствовал. Так пишут все. Ведь даже писатели-фантасты выкладывают воображаемые сюжеты, представления исходя из знаний и чувств.
Чем моя жизнь отлична от жизней моих современников? Мало чем. Чем мои представления об окружающем мире и чувства отличны? Трудно ответить, потому что они не подобны другим. Проще перечислить, чем они схожи, но лишь схожи – не более. Только в этом смысле писатель или, вернее, описыватель может быть интересен любопытному читателю.
«Так чем же интересен ваш внутренний мир?» – задаст вопрос нетерпеливый читатель.
Давайте я опишу его, а вы решите, чем интересен или нет. Каждому – своё.
Право, неудобно якать. Пусть герой будет иметь имя Николай, как пришедший в мир с разницей в один день от дня рождения Николая Угодника.
Крещёный отец персонажа презрел православную примету наречения именем, будучи атеистом по причине принадлежности к партии большевиков. Он не читал «Капитал» Маркса, никогда не задумывался над основами материализма, но наизусть знал молитвы, которым был научен с тех времён, как смог понимать человеческую речь, хранить в памяти мудрость поучений родителей и преданно верующей бабушки, коим беспрекословно доверял с первых неокрепших шагов. Однако отцу торжественно был вручён партбилет, и с этого момента он стал убеждённым атеистом.
Мама не успела постичь основ религии, потому что маленькой девочкой вместе с малолетними братом и сёстрами, а также родителями была репрессирована и со всей семьёй отправлена на поселение в Сибирь. Поселение было наскоро выстроено в таёжном массиве, в стороне от посёлков и церквей, где жизнь проходила под присмотром блюстителей коммунистического правопорядка.
За что родители и дети были репрессированы? Мамина память предположений не сохранила. Понятно, что ни за что, ведь через несколько лет вся семья (кроме умершей от тяжёлых условий проживания старшей сестры) была оправдана и реабилитирована. Но даже при этом выезд за пределы поселения на протяжении нескольких лет был ограничен. На каком основании? На том же, что были репрессированы до этого. То есть безосновательно. Когда в первый раз семья проделывала утомительный путь возврата, на полпути их задержали и отправили назад. Со второго раза удалось доехать дальше, потому что смышлёный отец выбрал путь на Кавказ, вместо Краснодарского края, откуда семью когда-то изгнали. Там и осели.
Впоследствии брат стал офицером-политруком и прошёл войну на западном и восточном фронтах. А мама Николая стала активным коммунистом, непременно избираемая депутатом на все заводские конференции.
Вот поэтому Николай стал некрещёным атеистом от рождения. Как видите, всё очень просто.
Любопытно то, что Николай впоследствии тоже стал офицером Советской армии, изъездил немало поселений и закрытых мест заключения. Правда, не в Сибири, а на Урале, где когда-то отбывал срок заключения его будущий тесть. Но о тесте – не будем. Его история похожа на историю семьи мамы Николая, с той лишь разницей, что он почти два года отсидел в зоне, а его жена с тремя малышами-погодками оставалась на воле. Он тоже был восстановлен в правах, до конца своих дней мало веря в полноту этого понятия.

Когда непременно нужно дотащить перегруженную телегу или побыстрее доскакать до нужного рубежа, извозчик или наездник загоняет лошадь до полусмерти, а то и до полного изнеможения. Изнурённую или околевшую меняет на другую и снова гонит что есть мочи, не зная собственного покоя, невзирая на усталость. У него просто нет другого выхода. И кучер, и лошадь надеются поскорее добраться до долгожданного поля с ярким солнцем, безоблачным небом и сочной травой. Кто-то не добрался. Кто-то, едва живой, успел ступить на светлую лужайку уже не в силах почувствовать радости. Кому-то суждено, пройдя путь всей жизни, в последние годы прогуляться по желанному вольному простору. Согревает сознание не напрасно растраченных сил и времени. А для того ли рождается живая тварь на этой земле?! С сожалением или сочувствием, но с покорностью следует признать – для того! Не важно, как называть: подвигом или счастьем самопожертвования во имя или ради – любая божья тварь приходит на свет для земных трудов. Жизнь – это тяжёлое бремя и счастье в ней состоит в том, чтобы успешно осилить его. И никак иначе. Всё прочее домыслы и самоутешение.
Духом непременного достижения светлого будущего была проникнута эпоха сталинизма. Были успехи и достижения? Ещё какие! А какой ценой? Будущее приходилось приобретать втридорога. Судите-рядите, хулите, кляните – есть за что. Но и цените, и помните тех, кто оказался в ярме и того, кто, не жалея сна и сил, правил повозкой и хлестал, хлестал, хлестал, пока, обессилив, не упал навзничь да так и помер, едва завидев зелёную лужайку.

«Школьные годы чудесные,
С дружбою, с книгою, с песнею,
Как они быстро летят!
Их не воротишь назад.
Разве они пролетят без следа?
Нет, не забудет никто никогда
Школьные годы».
Слова Евгения Долматовского из всеизвестной песни Николай запомнил на всю жизнь, как и саму школу. Годы «счастливого» детства прошли через непрерывные потуги и страх получить двойку, кучу нареканий, упрёков, оскорблений и порку. Последние два года его никто не контролировал, но, вытягивая баллы для аттестата, из последних сил он уговаривал себя доползти до финиша во что бы то ни стало. «Когда же это закончиться?» – воспрошал Николай силы небесные, ежеутренне перелистывая настенный календарь.
Дополз, вытянул, вздохнул. А дальше-то что? Как-то не задумывался до этого. Детские мечтания стать электриком, токарем, потом шофёром – все по мере приложения сил в технических кружках и на уроках труда – померкли.
Неожиданно в гости, по случаю командировки, приехал бывший сослуживец отца. Оба когда-то закончили срочную службу в звании младших сержантов. Обоим предложили остаться на сверхсрочную. Отец не захотел и прошёл путь на гражданке от слесаря-инструментальщика до начальника бюро инструментального хозяйства корпуса машиностроительного предприятия, другой согласился и дошёл до штаба военного округа в чине подполковника. Увидев стройного офицера в парадной форме цвета морской волны, которого с радостью обнимал отец, не имея возможности близко прижаться к тому из-за объёмного живота, выползающего из штанов, Николай, не долго думая, ринулся в военкомат для направления в военное училище.
Романтично, трудно, интересно, перспективно. Одолел на одном дыхании! Вышел строевым офицером высшего командного училища связи с дипломом инженера по эксплуатации радиоэлектронных средств связи. Такие спецы были востребованы. К счастью или испытанию два взвода от выпуска востребовали во внутренние войска. Николай служил в одном из них.
Внутренние войска в те мирные годы занимались очень прозаической службой – охраной мест заключения осуждённых. А как же глубокие познания в организации связи армий и фронтов, зачем нелёгкая стажировка на узле связи Генерального штаба, чуть ли не ежедневные тактико-специальные занятия, полевые выезды и учения там? Никак. Посёлок городского типа в уральской тайге с двумя зонами: строгого и особого режимов – итог юной романтики. До областного центра на Ан-2 лететь час сорок минут при попутном ветре, два двадцать – при встречном. Хуже всего – при боковом. В межсезонье, когда в городе ещё или уже самолёты взлетают на колёсах, а таёжный посёлок может принимать на лыжах, добраться можно лишь на перекладных через две водные переправы, по которым паром уже не пройдёт, а лёд ещё не выдерживает автотранспорта. Случалось, не выдерживал и пешего.
Но тогда ничего этого Николай не знал.
В открытой прессе информации о местах заключения осуждённых не было. «Тюрьма – понятно, но что такое зона?», – пытался угадать юный лейтенант, разглядывая тайгу с высоты полёта самолёта. Но кроме редких рубленых домов и необъятного лесного массива увидеть ничего не пришлось.
С внешней стороны зону офицер увидел, шагая в штаб воинской части между двумя высокими деревянными заборами, за которыми виднелись вышки с часовыми. Изнутри увидеть производственный городок осуждённых под названием промзона Николаю пришлось через несколько дней, когда, получив ключ от одной из квартир в щитовом деревянном доме на три семьи, обнаружил там кирпичную печь. Она служила средством обогрева и приготовления пищи. Электроплит в магазине посёлка не было, о газе никто не помышлял.
Выписав наряд на две машины дров, Николай проехал в шлюз объекта. Машина принадлежала воинской части, за рулём сидел знакомый солдат, поэтому часовой КПП (контрольно-пропускного пункта) досматривать её не стал.
– Оружия и запрещённых предметов нет? – задал формальный вопрос солдат.
– Нет, – ответил офицер, смутно представляя, что под этими предметами подразумевается.
Водитель уже знал, где находится контора нарядчика. Подъехали.
Солидный мужчина в больших роговых очках принял наряд, сделал нужную отметку в журнале и равнодушно спросил:
– Чай привезли?
– Чай? – искренне удивился военный. – Зачем? У меня оплаченный наряд.
Тогда Николай ещё не знал, что чай в колонии особого режима был строго ограничен и входил в перечень запрещённых к ввозу предметов. Осуждённый знал. Но Николай не привёз, а осуждённый без смущения спросил. Может быть, причиной тому была форма армейского офицера сухопутных войск, выданная ещё в училище, а может быть, зэк на особом режиме уже ничего не боялся. Выше режима нет, за слово срок не добавят. Возможно, уже и добавлять было некуда. Особый режим – это место содержания либо отпетых рецидивистов с несчётным количеством ходок, либо за особо крупные хищения.
Равнодушно услышав ответ, «зэк-чиновник» показал куда следует подъехать. Нарядчик действительно был похож на чиновника из какого-нибудь главка: и манерами поведения, и речью, и лицом.
Николай не представлял возможных опасностей на объекте в несколько сотен заключённых. Поэтому никакой настороженности не испытывал.
Подъехали к открытой площадке. Откуда-то появились два тощих, словно заморенных, зэка. Изнемогая под тяжестью огромных поленьев от оснований стволов вековых деревьев, которые заканчивались щупальцами корневищ, «сухопарые» начали затаскивать дрова в кузов машины.
«Вот так поленья» – изумился Николай. – Как их рубить?
Кто-то резко открыл дверь кабины. Николай едва удержался, чтобы не вывалиться наружу. Бородатый старик в полосатой фуфайке щёлкнул ножом с выкидным лезвием:
– Кошелёк или жизнь, – прохрипел наполовину беззубым ртом.
Видя, что его шутка не возымела действия, с кривой улыбкой спросил:
– Нож нужен?
Осмотрев тесак, офицер помотал головой.
– Куда мне такой? Поменьше есть?
– Заезжайте через неделю, – охотно ответил старик, – сделаем парочку. Только денег не надо. Чай, сигареты везите, – и склонившись ниже, чтобы не услышал солдат, добавил, – а пистолет возьмёте?
«Ни хрена себе вопрос!» – подумал лейтенант, вслух добавил, – свой надоел, – имея в виду табельное оружие.
Однако через неделю Николай зашёл в зону уже в форме вв-шника, и «ветеран» отсидки ни на какие уговоры не соглашался.
– Гражданин начальник, – повторял он, – вы меня с кем-то перепутали. Я ничем незаконным не занимаюсь. Давно стал на путь исправления.
– Отойдём, – твёрдо сказал офицер.
Отошли подальше от посторонних глаз. Присели на бревно.
– Закурим?
– А можно? – лукаво ответил старик.
– Не дуракуй. Договоримся без свидетелей?
– Не куплюсь, как фраер. Нас не один зоркий глаз засёк. За забор не выйдете, как меня опера растрясут.
– Ну, как знаешь. За что сидишь-то?
– Сущий пустяк. Кошку убил.
– И сразу на особый?
– Да детишки рядом играли, вот и надбавили по полной.
– Забавная история, – заключил Николай, понимая, что истина запрятана далеко и навсегда, и вопрос задан, мягко говоря, некорректно.
– У меня тоже вопрос имеется.
– Спрашивай.
– Надолго сюда?
– Как служба сложится.
– Бедняга.
Николай удивлённо посмотрел на старика, бесславно доживающего последние годы за колючей проволокой.
Осуждённый, сокрушённо покачав головой, пояснил:
– Я так прожил свою прежнюю жизнь – вам во сне не увидеть, а мне времени не хватит пересказать. На футбольные матчи известных команд в столицы союзных республик на самолёте летал, ни одного матча не пропустил. Все лучшие рестораны с распростёртыми объятьями принимали. Теперь и посидеть-отдышаться можно. Надеюсь, ещё не один прекрасный момент застану. Капитала предостаточно, лет бы хватило. Теперь я с этой стороны, а вы с той – только и отличий. Обречён ты в этой жизни, лейтенант, – добавил, забыв о вежливости. Скривился в улыбке и ушёл, как не виделись.

На вторую погрузку приехали с чаем.
«Чиновник» бесстрастно принял «презент», негромко сказал:
– Грузитесь.
Как только Николай сел в кабину, на подножку со стороны водителя вскочил ловкий «полосатик» и провёл машину в противоположную сторону объекта под большой металлический конус. С цехом деревообработки конус был соединён широкой трубой, и предназначался для вытяжки опилок от распиловочных станков.
Как только машина остановилась в нужном месте, сопровождающий вскочил в кузов, затем на раму крепежа конуса и дёрнул за рукоятку створки. За минуту кузов до краёв наполнился отборной колотой берёзкой.
Теперь Николай достаточно чётко представил жизнь в промзоне и азы взаимовыгодных отношений.
Однако лишь с годами офицер внутренних войск узнал, понял, осознал и был свидетелем непоправимых трагедий, связанных с жизнью военнослужащих и администрации в режимных объектах. Их не сосчитать.
Самый первый случай произошёл с Николаем на втором году службы.
Командир части, перед приездом московской комиссии решил облагородить старые щитовые казармы, потому приказал начфину оплатить рейку для ремонта жилого сектора, а командирам подразделений организовать красивую обивку стен, с декоративным обжигом и лаковым покрытием.
Распиловкой необрезной доски занимался один осуждённый, по причине единственного станка по продольной распиловке с функцией строгания.
Естественно, что очередь была выстроена по иерархии званий и должностей. Кроме того, осуждённый накануне нового учебного года выполнял срочные заказы для оборудования поселковых школы и детского сада.
В общем, до выполнения приказа оставались считаные дни, а вывезти рейку никак не удавалось. Сроки поджимали и пришлось уговорить зэка согласиться остаться на ночную смену за чай и консервы. Рано утром ожидалось выполнение заказа. Пошёл в зону прямо из дома, не заходя в часть.
Навстречу вышел сержант – помощник начальника караула.
– Товарищ лейтенант, туда нельзя.
– Это ещё почему? – недовольно возразил офицер.
– Поступила информация, что готовится покушение на работника администрации или войскового офицера.
«Вот те раз! В конце дня докладывать о результатах выполнения приказа, а тут такой сюрприз. Вернёшься ни с чем, командир расчихвостит перед всеми да ещё и накажет. Войдёшь в зону, можешь не выйти». Выматерился про себя, вслух добавил:
– Скажешь, что предупредил. Часовой КПП подтвердит. Мне – по служебной необходимости.
По накатанной дороге шёл неторопливо, краем глаз подмечая всё вокруг. По сторонам выселись горы брёвен, наверху, словно вороны на крышах, неподвижно сидели «полосатики». Это было их излюбленное место для наблюдения за «волей», которая начиналась за забором. Отдельно прохаживающихся не было. Не было и персонала. Зона словно замерла. У разделки сидел измотанный осуждённый. Получив чай и консервы, красными от бессонной ночи глазами показал на штабель нарезанной рейки.
«Идти в часть за машиной? А разрешат ли въезд? Информация есть, значит, машину не занарядят».
В стороне из цеха выехала пустая после разгрузки пятитонка. Забыв об опасности, бросился вдогонку. Догнав, пообещал водителю магарыч. Гражданский сразу согласился и стал под погрузку, а Николай помчался на КПП, чтобы выехать без задержки.
Разгрузив рейку и выпроводив машину за пределы воинской части, Николай зашёл в дежурку.
– Что нового? – поинтересовался, устало упав на стул.
– Да так, по мелочам, – отозвался дежурный. – В промзоне мастера облили бензином и подожгли.
– Ну и?!
– Вовремя потушили. Шмотки, правда, здорово обгорели.
Далеко не всегда так везло. Не одна улица посёлка называлась по фамилии погибших в мирное время военнослужащих в гораздо более жестоких схватках с преступностью.
Потом было участие в пресечении массовых беспорядков и побегов, розыскных группах, группах преследования и засадах, когда в бескрайних лесах загнанного преступника удавалось-таки выловить в густом кустарнике, заброшенной заимке или на подходе к жилому посёлку, куда голодный коварный «зверь» выползал «на промысел». Об успешно проведённой операции тут же докладывали наверх, а изголодавшихся солдат ещё долго собирали по тайге. Офицеры и прапорщики неделями не появлялись дома. Но ни разу ни от кого Николай не слышал сетований и ропота, как и геройской бравады. Все выполняли воинский долг, и только.

От глаз скрывая мир иной,
Заборы высятся стеной.
Вокруг бескрайние леса,
Повсюду топи и луга –
Неискушённая краса,
Непроторённая тайга.

Она для сказок и холстов,
Никем не пуганых зверей.
Она для вышек и постов,
Убийц, бандитов, лагерей

И напряжённых зорких глаз,
И неустанных крепких ног,
Что по тревоге всякий раз
Пройдут без тропок и дорог.

Путь от юнца в мужчины крут –
То непрестанный будний труд.
Он весь из тягот и тревог,
Ведь это долг – солдатский долг:

В пургу и в дождь, и день и ночь
Беречь Отчизну от беды.
…Побег! И тень метнулась прочь,
Роняя рваные следы.

Побег, а ливень льёт и льёт.
Побег. Коварный – под рассвет.
Побег. А группа подойдёт,
Когда вода размоет след.

И бездной мрак, и лес стеной,
И нет пути, но есть одно –
Остановить любой ценой,
Догнать. Другого не дано.

Посёлки спят. Спокоен сон.
Отстать нельзя, не вправе, ведь
За их спиною – только он,
А группа может не успеть.

Стремясь болото обогнуть,
Беглец дугой уходит в лес.
По топи не из лёгких путь,
Но он ведёт наперерез,

Давая времени задел.
По пням, по остовам стволов,
По скользким кочкам, но успел.
И вот всё ближе звук шагов.

И дождь, и ветер, и гроза,
И соль от пота на губах.
Не спрятать, не прикрыть глаза,
Когда преступник в двух шагах.

Когда опасен каждый миг,
Ветвей обманчивый кивок.
Когда дошёл, когда настиг.
Когда от смерти – на рывок.

Подмоги неоткуда ждать.
Искрятся блики на ноже.
Устал. Но должен устоять
На этом крайнем рубеже.

Сошлись преступник и солдат,
Их разделяет страшный миг.
Мелькнул клинок, прошив бушлат,
И вновь метнулся напрямик.

Навстречу шаг, нелёгкий шаг
Вперёд, к опасности лицом.
Блеснул ножа последний взмах.
Зацеп, рывок, захват, излом…

А люди спят спокойным сном,
Не зная страха, горя, бед.
За занавешенным окном
Вот-вот откроется рассвет,

И алый диск, открывшись чуть,
Уронит луч к его ногам
И проведёт в обратный путь
По топям, рощам и лугам

К друзьям из Н-ского полка,
Где неумелый будет сказ,
Как он от смерти в полклинка
Спокойный сон сегодня спас.

Как он, рискуя, шёл вперёд.
А он иначе и не мог.
Что рана – рана заживёт.
Он исполнял солдатский долг.