Озябший тюльпан

Промозглым мартовским утром по безымянному бульвару брела одинокая девушка. Лицо ее, худое и угловатое, выражало безвозвратную погруженность в себя, а вся ее фигура выглядела такой жалкой, что, казалось, выйди из-за туч солнце, ее тень была бы совсем крошечной и почти прозрачной. Она одета в старомодное серое пальто. Редкие блеклые волосы собраны на затылке в тугой пучок, а в маленькой, обтянутой облезлой перчаткой руке она держала скромный озябший тюльпан, такой же измученный и бледный, как она. Девушка шла не спеша, слегка покачиваясь и о чем-то едва заметно улыбаясь.
Заметив скамейку, она остановилась в нерешительности и, покрутив в руках цветок, направилась к ней. Сев на край, она широко улыбнулась и неожиданно заговорила. Я не мог слышать ее слова, но тут девушка робко опустила ресницы и протянула тюльпан куда-то в пустоту. Смутившись, она медленно положила цветок на скамейку, встала, села по другую сторону от него, взяла тюльпан, прижала его к сердцу и снова восторженно заговорила. Я испугался. Сумасшедшие, если она к таковым относится, не должны разгуливать по бульварам без всякого надзора. Я решительно направился к ней.
– Девушка, – окликнул я, – вам плохо?
– Что? – удивилась она. – Нам очень даже хорошо.
– Нам?..
– Нам.
Я опешил. Тут она наморщила лоб и, обведя меня строгим взглядом, спросила:
– Молодой человек, вам что?
– Я лишь хотел узнать, – растерянно бормотал я, – может быть вам нехорошо? Просто вы…
Вдруг девушка сжала руками виски. На ее лице отразилось страдание.
– Да, да, мне нехорошо, мне плохо, – произнесла она со слезами в голосе. – Вы случайно не знаете, где я и в какой стороне улица Одоевского?
Черт знает, что такое! Как она забрела сюда с Одоевского? Сомнений не оставалось, с барышней что-то не так. Оставлять ее одну в таком состоянии было бы бесчеловечно. Я вызвался проводить.
До нужной улицы мы добрались без приключений. Хотя, это как сказать. Всю дорогу она то разговаривала сама с собой, чередуя смех и легкомыслие с угрюмостью и сосредоточенностью, то обращалась ко мне, то снова хваталась за голову, плакала и спрашивала, где она, кто я и что мне нужно. Я терпеливо отвечал, раз за разом убеждаясь в том, что ее болезненным состоянием легко может воспользоваться желающий отнюдь не просто помочь бедной девушке.
Перед дверью дома она заявила, что не помнит номер квартиры. Я начал нервничать. Спустя час наводящих вопросов и путанных ответов я узнал только цвет двери – бордовый. Если все двери квартир окажутся бордовыми, я сам сойду с ума. К счастью, дверь нужного нам цвета была только одна, на пятом этаже.
Девушка задумалась. Опомнившись через минуту, она вынула из кармана ключи и отперла дверь. Засуетившись, она протянула мне руку, хотела что-то сказать, но резко отдернула ее и, глотая слова, проговорила:
– Вы… Вы мне помогли. Так помогли… Мне… Может быть зайдете?
– Вы так запросто пустите незнакомца к себе в дом? – воскликнул я.
Она испуганно и удивленно захлопала ресницами.
– Как же незнакомца? Вы же наш друг. Проходите.
Я снова выругался про себя. Благо спешить мне было некуда.
Сколько мне удалось узнать о ней? На удивление много. В теле Зои жило два человека: милая супружеская пара. Лет десять назад они «узнали» о существовании друг друга – болезнь дала о себе знать. Как-то раз они решили «сбежать из дома», подавленная основная личность Зои не смогла противостоять им. Она уехала от тетки, воспитывающей ее после смерти родителей, а та, видимо слишком устав от своей больной племянницы, даже не стала искать ее. С тех пор Зоя живет в Петербурге. Живет чем придется, часто меняя квартиры из-за долгов. Соседи догадываются о ее болезни, но не спешат сообщать об этом: не шумит, говорит, что лечится, и ладно. Большую часть времени ее сознанием владеют те мужчина и женщина. «Просыпаясь», Зоя не помнит, что она делала, куда шла и что говорила, мучается от стыда и головной боли. Она некрасива, неумна и абсолютно одинока – вот что я понял, слушая ее необычную историю. А тем временем пора идти.
– Как? Вы уже уходите? – поникла она.
– Да, мне нужно домой.
Мы поднялись. Она с тоской наблюдала, как я накинул пальто и зашнуровал ботинки, и, пожав мне руку, сказала:
– Заходите ко мне еще. Пожалуйста. Заходите.
На ее щеках блеснули слезы, она отвернулась. Я кивнул и, задев плечом косяк, вышел.
Ох уж эта моя слабость. Я стал бывать у нее. Чаще всего я разговаривал с «супругами», саму Зою мне удалось застать еще один раз. Говорили о чае, о погоде, о рыбалке и филателии. Пили кофе, играли в шахматы и спорили. Имен их я так и не узнал, но они оказались добрыми общительными людьми, если можно их так назвать. Меня ужасно смущало то, что, когда говорила «жена», голос Зои был мягким и высоким, одним словом женским, а когда в разговор вступал «муж» – голос грубел, становился низким. Но самое пугающее – когда они говорили одновременно, звучали сразу два разных голоса… К этому я привыкнуть не мог никак.
Наше странное знакомство продолжалось около месяца. Однажды, в очередной раз поднимаясь к ней, я услышал чьи-то голоса, шаги и короткие всхлипывания. Квартира была открыта, около нее толпились соседи.
– Ай-ай-ай, – качал головой высокий старик в роговых очках, – прямо из окна и…  Э-эх.
 Я побледнел и ринулся вниз, во двор.
Из-за моих частых посещений «муж» стал укорять «жену» за то, что та якобы кокетничает со мной, а вчера вообще заявил, что она ему со мной изменяет. Между ними произошла отвратительная сцена, и «жена» выбросилась из окна. Падения с пятого этажа редко бывают смертельными, но Зоя упала прямо на заборчик с острыми кольями.
Полиция сразу дала понять, что беспокоить меня особо не собирается. Так как имеется медицинское заключение о том, что Зоя была душевнобольной, то юридически в ее смерти не виноват никто. Но я-то знал, что это не так.
Около недели я пролежал в бреду. Я… убил… человека… Я. И больше никто. Как получается, что, желая помочь человеку, помогая ему, ты сталкиваешь его в могилу? Жизнь абсурдна, и нам остается принять ее такой, какая она есть – вспоминаю я чьи-то слова, опуская под надгробный камень скромный озябший тюльпан. Но кто прав: закон, сваливший вину на болезнь, или человек, чувствующий себя причиной этой ужасной смерти? Кто прав: все или один? Кто прав: разум или сердце?