Бомба для Александра

Пышно… Одно из редких мест, сохранивших исконное название. Летопись XVI столетия гласит, что это частновладельческое село в составе Великого княжества Литовского, располагавшееся на древнем пути из Вильно в Витебск.

Последними частными владельцами Пышно были два поколения Немировичей-Щиттов, жившие в резиденции - небольшом одноэтажном дворце. Он не был особо величествен, но впитал коллизии промелькнувших событий: не устоял.

Польский историк Роман Афтанази обрисовал усадьбу, используя старые фотографии (на снимке).

Сооружение представляло собой широкий и длинный прямоугольник, скорее всего, из камня или кирпича.(Материал был очень прочным, во время последней войны его использовали осажденные «народники» как крепость, скрываясь за толстыми стенами). Справа по фронту выступал массивный портик с четырьмя широко поставленными колоннами, увенчанный гладким треугольным щитом. Такой же вход планировался, видимо, с левой стороны, так как там видны контуры другого архитектурного решения. Но завершить композицию не удалось...

К дому примыкал большой ландшафтный парк с открытым травяным газоном и пышной липовой аллеей. В небольшом отдалении извивалась лента реки, с перекинутым поперек деревянным мостиком. А дополняла пейзаж глубокая сажалка, отточенная дикорастущими кустами.

Пышно досталось Щиттам в 1836 году. Если верить польскому историку, то именно тогда хозяйкой владения стала Кристина Щитт из княжеского рода Любецких, дочка Йозефа Щитта и Терезы Селлявинской (Селлявы также владели этим местечком ранее). А последним собственником из рода Щиттов был Казимир, женатый на Марии Спасовской.

Однако не о них речь. Особым событием в жизни Пышно стала первая половина XVIII века, когда оно принадлежало известному роду Хрептовичей. Некоторое время его владельцем был Иоахим Хрептович – маршалок трибунала и канцлер ВКЛ. Именно он оставил неординарный след в пышнянском владении. Чем? Хрептович был первым, кто отказался в своих имениях от барщины.

Он заменил ее чиншем. Что это такое? Один из знакомых соотнес чинш с английским «чейндж»- «еxchange» - что значит «обмен». Сегодня к «чейнджу» мы прибегаем, когда расстаемся с валютой. В применении к Пышно имелось в виду другое.

В XVIII веке основным средством пропитания была земля. Крестьяне работали на пана, отбывая поденщину, или платили оброк. То есть, принудительно трудились, используя чаще всего инвентарь собственника.

Что ввел Хрептович? Он применил, грубо говоря, взаиморазмен: я тебе – кусок земли, а ты мне – деньги. Проще говоря, чинш – это сданная внаем земля за определенную плату. Напрашивается аналогия с современным понятием «аренда». Действительно, близость есть, однако неполная.

Именно в Лепельском крае эта форма землевладения в XVIII веке стала преобладающей. Причем, настолько укоренилась, что Российская империя, присовокупив Литовское княжество, занялось глубоким изучением необычного устройства.

В государственном историческом архиве Латвии хранится уникальное собрание документов – отчетность правления Витебской губернии о чиншевом землевладении.  Исследование датируется второй половиной XIX столетия, охватывает несколько лет и содержит пятьсот с гаком листов переписки.

И здесь время не пощадило грандиозный труд. Первоначальная нумерация страниц заменена новой, однако «концы» не совпадают – не хватает нескольких важных листов. Что же таинственное в этой папке?

Ее начало датируется непростым временем. В 1861 году было отменено крепостное право, однако вспыхнуло восстание в Польском крае, где местное дворянство посчитало себя ущемленным. Кроме того, финансы Российской империи были крайне расстроены, из-за неудачной Крымской войны Россия оказалась в полной международной изоляции. Как все это напоминает нынешнее время!

За реформы взялся царь Александр II – освободитель, поведя курс на либеральные преобразования. Перевод крестьян с барщины на оброк, уравнение евреев в гражданских правах, расширение сфер изучения национальных языков и традиций.  Это главные направления его деятельности.

Поражает настойчивость, с которой царь проводил реформы. При этом он опирался на донесения с мест.

Первою забила тревогу губернская власть. Еще в 1871 году губернатор Витебской области в переписке за № 7765 обращал внимание министра внутренних дел (тогда А.Тимашев) на неспокойную жизнь: что в Динабургском, Дриссенском (в настоящее время – Верхнедвинский, - авт.) и Лепельском уездах «возникают жалобы на притеснения владельцев».

Почему именно в этих уездах? Да потому, что именно в них было наибольшее число так называемых необычных арендаторов. Да, в отмеченном исследовании это слово «чиншевик» - главное, словно намек на некое отдельное сословие, появившееся в обществе. Откуда же оно взялось?

Особое право возникло в недрах литовских земель, на основании Литовского статута – верховного закона, к изданию которого на западнорусском языке приложил руку подканцлер княжества Лев Сапега. Согласно статуту, чиншевое землевладение основывалось на привилегиях, утвержденных королевской властью. Смысл его заключался в том, что арендатор, заключавший сделку с землевладельцем, вступал в бессрочное пользование земельной собственностью, мог распоряжаться ею по своему усмотрению, но при этом выплачивал чинш – обговоренную первоначально плату за услугу. Она вносилась один раз в год и оставалась бесповоротно неизменной.

Конечно, во времена литовско-польского правления введенное право было прогрессивным и способствовало развитию, ценилось массами. Российская власть после присоединения западных областей к империи тоже не меняло условий. Однако жизнь двигалась в сторону дальнейшего прогресса, и неизменная арендная плата становилась тормозом. Ведь покупательная цена денег с движением вперед менялась – то есть падала (например, со времен Ивана Грозного и до последнего царя Николая II падение по некоторым товарам в Российской империи было десятикратным).

В 1840 году действие Литовского статута на территории Белоруссии было в основном прекращено, силу имели только свидетельства, основанные на документальных источниках.

Однако не так-то просто вытравить то, что очень жизненно. Беда заключалась в том, что основная часть договоров на землепользование была устной, не подтвержденная никакими документами, и не скрепленная сургучными печатями. Так сложилась жизнь. Помещик-пан строил себе усадьбу, выбирая на принадлежавшей ему территории самое красивое и удобное место. Имея свободные участки, приглашал желающих на поселение. Вокруг формировалась околица, или как мы сейчас называем, инфраструктура: открывались лавки, мастерские, питейные заведения. А так как спрос возрастал, то их становилось всё больше, и помещичий очаг «обрастал» новоселами, превращаясь в многолюдный анклав – местечко.

Особенно богат был на местечки Лепельский уезд. Лепельский исправник в июне 1877 года доносил губернатору, что в его округе, включая Пышно, 15 местечек. И перечислял их, называя владельцев. Так, в Бешенковичах «прописался» род Хрептовичей, в Бочейково - Цехановецких, Уллой владели Реутты, Красным – Беликовичи, Чашниками - Володковичи, Каменем - помещицы Ширинова и Пакош, а Ушачами – графская ветвь Пляттеров. В них «обыватели пользуются, - сказано в документе, - заселенными участками земли на правах бессрочной потомственной аренды». Что определялось как «известный неизменный чинш».

В остальных же местечках, а это - Кубличи помещика Деспот-Зеновича, Бобыничи – Томашевичей, Ореховно – Забелло, Ветрино – Пржесецкого и Глинской, Воронеч – Лиссовского, Селище – Ширина, Паулье – Гребницкого, действовали «права обыкновенной аренды», то есть врос уже новый земельный уклад, ограниченный сроками и письменными договорами.

Сам Лепель после устройства Березинской водной системы указом императора Александра I приобрел статус городского правления, и развивался по иным условиям. Да и другие уездные города губернии функционировали уже по-современному – на законном землепользовании.

А в местечках крупные землевладельцы, желая увеличить население, а по-другому, - размер наемной силы, по-прежнему предоставляли привилегии, когда-то одобренные королевской властью. Помимо так называемых коренных чиншевиков, которые пользовались участками испокон веков, появились новые, свежеиспеченные. Исправники называли их «бывшими вольными людьми» («мещанского и других сословий»). Они занимали пустопорожние участки в помещичьих владениях, которые назывались «пляцами», платили экономии, однако документов на право пользования тоже не имели…

Если смотреть со стороны законодательной, то что же это за отношения – словесные, основанные на устной договоренности, где единственным доказательством служит сумма взноса – неизменная годовая плата? Подпольный бизнес?

По свидетельству одного из приставов, чинш составлял от одной четверти до трех копеек серебром в год за сажень земли (квадратный сажень – это 4,55225 квадратных метра). Прижилась «темная лошадка», судя по выявленным данным, именно в местечках. 

Еще одна проблема кроилась в пастбищных выгонах. Так как основным средством для семейного благополучия в сельской местности был скот, а его надо было пасти, обыватели местечек «входили в отдельные по этому предмету условия» с помещиками - дополнительно платили до двух с половиной рублей в год с головы рогатого скота. Для сравнения приведем цены на тот час. Так, пуд сена стоил 45 копеек, килограмм картофеля – три копейки, хорошая дойная корова – от 60 рублей и выше, а чашка кофе в трактире – 20 копеек.

Неопределенность в законодательстве – с одной стороны, «можно», а с другой – «нельзя», конечно, в условиях централизованной власти, приводила к недоразумениям, спорам и разборкам. Так, судебные инстанции Динабургского уезда не принимали к рассмотрению жалобы на неисправные платежи. В то же время, в Кубличах Лепельского уезда, по договору, заключенному волостным правлением, мещане Берка Рубин и Симка Бочейнов получили в бессрочное пользование участки, принадлежавшие совсем другим людям. А в Дриссенском уезде мировой суд встал на сторону помещика Торгенгаузена, «обязав жителей немедленно заключить с владельцем контракты».  Суд не признал за ними вечевой чинш, то есть то, что они «с незапамятных времен стали собственниками» и обязал снести постройки, если не будут оформлены письменные договоры.

«Ни одно из губернских местечек, кроме трех, - докладывал в декабре 1878 года министру внутренних дел губернатор Витебской области граф П.Ростовцев (он находился на этом посту уже десять лет и хорошо владел обстановкой), - на существование свое никаких документов не имеют».

Разбирать жалобы и склоки приходилось полицейским, поэтому приставы предлагали самые простые, но жесткие, решения: там, где земля использовалась «не на чиншевых правах», то есть не подтвержденная документально, - местечки закрыть: «отнять у них право называться местечками».

Это – с точки зрения непосредственных исполнителей закона. Губернатор же смотрел на решение по-другому. П.Ростовцев излагал свое видение так: «продлить это обычное право еще на 10 или 12 лет с тем, чтобы в продолжение этого времени владельцы и арендаторы, так называемые чиншевики, вошли во взаимные условия, скрепив их договорами…»

Не был сторонником крутых мер также император Александр II. Требовалось подойти к разрешению осторожно, не наломав дров. «Составить соображения» по этому поводу должна была правительственная комиссия, которую возглавил сенатор Дм.Готовцев.

Дать исходный материал поручалось министерству внутренних дел. Почему МВД? В его структуре был земский отдел. К тому же, новый министр Лев Маков был хорошо знаком с необычным явлением – в свое время был чиновником Виленского края по контролю за ходом крестьянской реформы. Однако не только поэтому. Время было неспокойное. Еще свежи были недовольства польской шляхты, выразившиеся в столкновениях с властными структурами. Да и по всей окружности Российской империи, в ее окраинных областях, набирали обороты революционные настроения. Маков 21 августа 1879 года писал витебскому губернатору «об обнаружившемся волнении в Сквирском уезде Киевской губернии,..  отличающемся брожением среди чиншевиков…» Далее министр сообщал, что шеф жандармов проинформировал о событиях «Государя Императора», а тот, в свою очередь, повелел «войти в сношение с вверенным мне министерством по вопросу о чиншевиках».

Сразу оговоримся: цель предстоящей работы заключалась «не в создании для чиншевиков каких-либо доселе несуществовавших прав, а лишь в более точном определении» их положения. Это из формулировки нового министра внутренних дел.

Зачем надо было «ворошить непотухший очаг», не принимая серьезных мер, непонятно. Министр писал в послании губернаторам, что «не может идти и речи о каком-то новом ограничении прав… землевладельцев». Но если так, то зачем требовалось собирать сведения тайно? «С возможной осторожностью, избегая всякой огласки» надлежало обмениваться информацией, переписываться под грифом «секретно». Думается, головы затмил денежный эквивалент собственности, вброшенный в оборот. Он был питательной средой для террористов, исходивших из среды народовольцев - защитников мелких собственников. Там, где наличные, там оружие, провокации и насилие.

Началась небывалая акция по выявлению «скрытых» землепользователей. Объем работы был большой, в состав Витебской губернии входили земли Динабургского, Режицкого и Люцинского уездов, - что сегодня называется Латгалией (современная Латвия), а также часть нынешней российской территории – Себежский, Невельский, Суражский и Велижский уезды. Это была одна из величайших губерний, «сколоченная» из разных земель и обществ.

Как и следовало ожидать, попытка проникнуть в святая святых наткнулась на огромное сопротивление. Выносить на свет денежные отношения не торопились ни владельцы земельных угодий, ни те, кто на них работал непосредственно.

Первоначально большинство губернских уездов среагировало однозначно: у нас нет чиншевиков. И губернатор, докладывая в МВД в ответ на «покорнейшую просьбу» предоставить необходимые данные, реагировал однозначно: «В Витебской губернии арендаторов под названием чиншевик, снимающих в помещичьих имениях земельные участки на правах бессрочной аренды за неизменный чинш, - нет». 

Действительно, большая часть губернии не была охвачена этим землеустройством. Как правило, полицмейстеры докладывали, что у них чиншевиков нет. Таков, например, отчет полоцкого уездного исправника, 11 апреля 1877 года он сообщил, что во вверенном ему уезде их «вовсе не существует».

Взялись за три уезда - Динабургский, Дриссенский и Лепельский, -  где все же были «поселены подобные чиншевики…», на что указывал губернатор. Взялись за местечки.

Но приставы никак не могли установить истинное положение вещей. Сверху шли неоднократные напоминания, что надо представить данные, однако «воз не сдвигался с места». Доходило до непосредственных угроз. Так, исправник Динабургского уезда расписывался в бессилии: он не может «заставить пристава Лосского заняться делом» по Дагде. Лепельскому  исправнику 29 августа 1879 года ушло очередное напоминание: «Предписываю Вашему Высокоблагородию с первою же почтою доставить именные ведомости о чиншевиках вверенного Вам уезда»; «в случае задержки их припишу полной небрежности как приставов, так и лично Вашей…»

Первые сведения все же поступили осенью 1879 года. Смотря с позиций сегодняшнего дня, задаешься вопросом: почему так долго? Ведь определить земельные угодья по каждому помещичьему владению не составляло особого труда: экономы вели учет розданной земли и записывали принятые платежи в дворовые книги. Что, по ним нельзя было выявить масштаб особого землепользования?

Уже первые добытые сведения привели в замешательство. Оказалось, во-первых, что чиншество неоднородно. Так, в Лепельском крае пользуемые участки были от 16 квадратных саженей в Красном и до 1000 – в Пышно. Плата была неодинаковой, и сильно различалась, была, образно говоря, разнокалиберной. Так, в Камени она составляла 33 и две трети копейки в год за участок, а в Пышно поднималась до 8 рублей.

Тарифы устанавливал владелец, и они варьировались в зависимости от начального срока. Например, Мовша Шевелевич Фрадкин пользовался 522-мя саженями с 1844 года и платил помещику по три рубля в год, а Петр Никитин - с 1864 года и Елья Нахамович Плавник - с 1879-го за куски в два раза большие выплачивали уже соответственно по 16 и 15 рублей в год. Кроме денежной платы, других обязательств у чиншевиков не было. И только в Красном, отмечали исследователи, «отбывалась повинность натурою», что подразумевало некую поденщину. Самая низкая плата, если заглянуть в исследование, оказалась в Бочейково – отмечались случаи уплаты по одной копейке за сажень. А вот в Чашниках, по второму полицейскому стану, доходила до 26 рублей за участок, и более.

Так как стоимость земли росла прямо пропорционально нарождавшимся видам деятельности, то в выигрыше находились те, кто пользовался кусками с давних пор.

Устройство Березинской водной системы, связавшей Черное море с Балтийским, подтолкнуло к значительному росту приречной инфраструктуры. Лепельский уезд вошел в настоящий торгово-промышленный бум. Открывались лавки и пункты бытового обслуживания, строились винокурни и питейные заведения, выделывались товары различного хозяйственного назначения, которые легко сплавлялись по водному пути в оба конца Европы – на север и юг. Естественно, требовалась под постройки земля.

Больше всего чиншевиков оказалось в Чашниках – свыше 500, даже больше, чем в Бешенковичах, ближе к губернскому городу. Тут и отставной рядовой Федор Миронов, и даже два дворянина – Андрей Трандефир и Ромуальд Юропо. Коллективную форму  деятельности распространил священник Симеон Тараткевич, он пользовался 1359-ю саженями вместе с крестьянами Неверожским и Романович. А наибольший кусок - 12652 сажени, взяло иудейское общество - под обустройство еврейского кладбища. Еще часть была выделена под строительство еврейской бани.

Основным контингентом арендаторов-чиншевиков становились мещане, городские жители. Так, в Бочейково из 41-го нанимателя местные крестьяне имели только 11 участков. Остальные приходились на долю лепельских евреев, а один из них представлял Сенно. В основном платили по 1-й копейке с сажени, владея с 1839-1872 годов бессрочно. Все участки - усадебной земли, от 55 квадратных метров до 1192-х. Лейзер Дыкман, например, устроился на 70-ти квадратных метрах. И в Камени 63 "пляца" были распределены среди лепельских и дриссенских евреев. Там участки были еще меньшими – от 20-ти до 80-ти саженей. Однако некоторые умудрялись расположиться по-барски. Так, вдова Геня Львова Ратнер взяла в бессрочное пользование "пляц" площадью 1200 квадратных саженей. Когда пристав спросил, на каких основаниях, ответила: «по письменному документу, выданному помещиком Пакош». Пристав дописал – «не явленному», так как подтвердить не смогла.

Повторюсь: евреи преобладали среди нанимателей земли. «Помещики, желая извлечь возможно большие доходы,.. - разъяснял витебский губернатор, - дозволяли селиться …людям, нуждающимся в оседлости, преимущественно промышленникам и евреям…» Чиншевая система позволяла им снимать угодья вне родных мест. Черта оседлости, введенная Екатериной Второй, заставляла евреев искать выход, и они группировались в местечках, которые становились центрами взаимовыгодного обмена, торговли, ярмарок. Приобретя кусок земли, можно было построить дом или открыть небольшое кустарное производство.

Расторопнее других оказался купец 2-й гильдии Фалка Хаськович из Лепеля. Он заключил с помещиком Пржесецким десятилетний договор и выкупил все ветринские пляцы, а затем, проявив исключительные способности, сдавал их «в аренду другим евреям». Пржесецкий только деньги принимал.

Приложив казенную печать, договор между помещиком и купцом скрепил полоцкий пристав Шванский, а роль переводчика выполнил некий М.Лившиц. Наличие переводчика насторожило силовиков: Хаськович не знал русского языка? Фалка – не местный? А откуда он? Оборот же у Хаськовича складывался немаленький – он платил по 200 рублей серебром в первые два года, и по 215 рублей – в последующие. В сумме выходило 2120 рублей. Сколько навара он снимал, сдавая пляцы внаем, можно только догадываться. Когда аналитики попытались прикинуть весь «денежный куш» от чиншевого землепользования в губернии, то сумма оказалась впечатляющей.

Следствием обогащения становились жилища хозяев. Помещики возводили настоящие хоромы, куда выписывалась мебель из Рима и Парижа, приезжали иностранные архитекторы, украшали фасады, а художники писали портреты...

Процедура выявления всех арендаторов, стоящих «на чиншевом довольствии», растянулась на несколько лет, местные приставы никак не могли обрисовать полную картину. Лепельский исправник, например, ссылался на то, что «наделы очень многих… расположены на берегах сплавных рек», и хозяева «находились в отлучках по торговым делам». Списки неоднократно возвращались на доработку.

И тут грянул гром, который полностью изменил расклад. Я не могу это связывать однозначно со вскрытыми фактами в земельном устройстве западного края, однако аналогии напрашиваются. Уже в апреле 1880 года П.Ростовцев уступил губернаторскую должность другому человеку. А летом того же года «слетел» со своего поста министр внутренних дел Лев Маков (кстати, позже покончивший жизнь самоубийством). Детонатором резкого переформирования послужило покушение на императора в Зимнем дворце. Выходец из вятской зажиточной крестьянской семьи Степан Халтурин, связывавший свои надежды с Америкой и мечтавший туда уехать, совершил террористический акт. Главу МВД заменил армянин, генерал-адъютант  Лорис-Меликов, возглавлявший Верховную распорядительную комиссию – чрезвычайный орган по охране государственного порядка и общественного спокойствия. А Макова «списали», образовав под него специально министерство почт и телеграфов. Заменили и предводителя витебского дворянства.

А самое страшное случилось чуть позже. Новый министр внутренних дел тоже не смог искоренить волну насилия, и весной следующего года другой народоволец, студент Игнатий Иоахимович Гриневицкий, бросил в царя бомбу, которая оказалась смертельной. Император Александр скончался. По странному стечению обстоятельств, местом расправы был выбран Екатерининский канал в Петербурге, набережная этого канала. А сам террорист был родом из западной области Российской империи – выходцем из мелкопоместной семьи, проживавшей в фольварке Басин Бобруйского уезда…

В папке «чиншевого дознания» за мрачные годы цареубийства и период деятельности министра Лорис-Меликова - перерыв. Дело было приостановлено? Переписка возобновилась только в 1882 году. 3 декабря 1882 года на имя нового министра МВД Дм.Толстого поступил, наконец, рапорт от лепельского исправника, который прикладывал окончательную «именную ведомость чиншевиков, находящихся в местечках вверенного ему уезда» и объяснял причину задержки тем, что «доставление изложенных сведений замедлилось по вине пристава 2 стана».

Изучение чиншевого вопроса плавно перетекло в другую плоскость, власть обратилась за советом к предводителям дворянств – к тем, кого пестовал «крупный бизнес»: что они думают о том, чтобы применить условия чинша в сельской местности, то есть разрешить, наконец, крестьянскую проблему. Защитники помещичьих интересов, естественно, высказались против.

Например, предводитель Динабургского дворянства отметал всякие попытки вмешательства. Нельзя менять существующее положение, - писал он в своем заключении. И объяснял это тем, что распространение прав чиншевиков за пределами местечек «может отрицательно повлиять на настроения умов местного неимущего населения и мелких собственников». Он видел опасность в грядущем наступлении «черного передела» и ссылался на мнение местных жителей, которые ничем не выделяли чиншевиков из среды арендаторов, не видели их заслуг в сравнении, скажем, с  застенковой шляхтой. Он был обеспокоен тем, что неимущие слои уравняются в правах земельной собственности с крупными землевладельцами и обращал внимание правительства, что «в массах распространяется твердая уверенность в будущем наделе землей всех по душам». Как в воду глядел! Если бы российская власть  прислушалась тогда к «мнению масс», то, наверняка, последовавшей в 1917 году революции и опустошительной междуусобной вражды удалось бы избежать.

Ну, а дворец в Пышно простоял до Второй мировой войны. За право владения им в 1943-44 годах развернулась борьба между местными партизанами и националистическими формированиями, которые представлял немецкий фашизм и его приспешники – многочисленный отряд каминцев из Локотского округа России. Пышно несколько раз переходило из рук в руки, и от помещичьего имения остались одни руины…


На снимке: усадьба Пышно (конец XIX - начало XX века). Фото из книги Р.Афтанази «История резиденций на давнишних кресах Речи Посполитой».

20.02/16