Черное золото

Чёрное золото
(Что бы сделали, найдя на дороге коляску с брошенным младенцем?)

   Сегодня, в Ильин день, от знакомой узнала, что Ирину Николаевну убил Олежек. Её сын.
Едва оправившись от шока, медленно шла домой; солнце сияло так ослепительно-радостно и всё – от играющих на ветру травинок до смеющихся в песочнице малышей – так беззаботно утверждало правоту жизни, что я никак не могла поверить в возможность запредельно страшного завершения истории, которой была невольным свидетелем. «Олежек», как нежно его звала мать, с внешностью полноватого интеллигентного прибалта, с его флегматичностью и любовью к чёрным очкам, шортам и сандалиям. Ирина Николаевна, тяжело переваливающаяся всем телом на изуродованных ногах, привыкшая к брезгливым или сочувствующим взглядом, но горделиво тянущая шейку, вечно улыбающаяся. И теперь между ними рубленая рана чугунного слова «убил».
   …Она была моей соседкой. Иногда приходила позвонить по телефону. Как-то разговорились. И я с удивлением (что мы знаем о соседях?..) обнаружила, что рядом жила совершенно незаурядная, можно сказать, героическая женщина.

   Девочка Ира была седьмым, предпоследним ребенком в семье раскулаченных «врагов народа». И ей с детства не очень-то везло в жизни. Ещё года не было, когда по недосмотру сестры выпала из окна.
   – Кое-как откачали меня тогда, – вспоминала она. – И в самые тяжёлые минуты я всегда думала: может, зря?..
   Девочка долго не ходила. Повредив позвоночник, с вывихами, не выявленными фельдшером вовремя, так и осталась инвалидом на всю жизнь.
   И всё же выучилась, долго работала преподавателем. Помогала сестрам растить детей. Самой-то какая уж семья… Преодолевая боль, постоянно делала специальные упражнения, но при этом работала на огороде, рисовала, лепила, из «подручных средств» мастерила затейливые поделки, участвовала в выставках.
   И однажды неизбежное, казалось, её одиночество разбилось о коляску, брошенную на дороге. В пятидесятилетнем уже возрасте Ирина Николаевна усыновила найденного мальчика-подкидыша. Можно только предполагать, как нелегко ей было вырастить его.
   По этическим соображениям я изменила имена моих героев. Но отмечу, что в их фамилии присутствует корень слова «золото». И когда слушала, восхищаясь, рассказ Ирины Николаевны о голубоглазом младенце,  с её помощью превратившемся в талантливого врача, когда видела материнскую гордость и любовь, невольно воскликнула:
   – Вот вы и нашли своё золото!..
   – Да-да, – шепнула она, смахнув бисерные слезинки.

   Минуло несколько лет. Ирина Николаевна приходила иногда к нам. И я уже знала, что приёмный сын Олег сильно пьёт, и её к нам гонит одиночество и желание поделиться горем. Потом она стала всё чаще просить денег взаймы. Уверенная, что деньги пойдут на водку сыну, я наотрез отказала.
   Олежек пропивал свою зарплату, отбирал у матери немаленькую инвалидную пенсию. И скоро уже мы, соседи, знали, что Ирина Николаевна порой голодает. Одна соседка несла варёную картошку, другая хлеб. Наша семья тоже давала ей продукты. Однажды в праздник Покрова Пресвятой Богородицы я понесла Ирине Николаевне поесть с праздничного стола. Через железную дверь она сказала, что вот уже два дня сидит, запертая сыном. Кое-как через форточку на второй этаж на верёвке я переправила ей пакет с едой.
   Опять и опять, больная и несчастная, соседка приходила за деньгами, и все жалели её. Мы пытались говорить с Олегом. Он пьяно-небрежно цедил нас холодным взглядом, молчал, бросал телефонную трубку. Я чувствовала, что надо как-то поддержать эту героическую женщину, но понимала, что без Божией помощи, лишь деньгами, продуктами тут ничего не сделаешь. Стала разговаривать с Ириной Николаевной, убеждать, что она, если захочет, сможет помочь и себе, и сыну. Что можно отмолить Олега. Но для этого надо идти в церковь, каяться, молиться, подавать в монастыри. Видя, что слова мои не действуют, принесла соседке адрес Серпуховского монастыря, статью про чудотворную икону Божией Матери «Неупиваемая Чаша», описание многочисленных чудес-исцелений алкоголиков. Тщетно. Она слушала и будто не слышала, и жалко-горделиво поводила седой головой. И даже не мне (по возрасту совсем не годящейся ей в учителя), а моей матери как-то, глядя на иконы в нашем доме, строго заявила:
   – Я – атеист.

   О, как же глубоко она была отравлена безбожной советской идеологией! Известно: особенно мощные корни та запустила в преподавательскую среду. Проповедовать атеизм… Плата высокая.
   Поняв, что повернуть Ирину Николаевну к вере мне не удаётся, как-то отошла от неё, но при общении с ней стала замечать, что она без конца поминает имя лукавого. И это не казалось просто привычкой, мне становилось не по себе в её присутствии, тягостно, неловко, и я не раз говорила ей: «Что вы всё рогатого поминаете?». Она улыбалась, отмахивалась, но во всём этом – словах, взгляде, горделивой шейке – мистически угадывалась страшная тайная связь. Гордая слепая любовь к сыну, возможно, бессознательное ощущение собственной исключительности, подводили её ближе и ближе к краю. Мучающий её Олежек всё равно был её отрадой и смыслом жизни. И иного смысла она не видела. Тупик.
   Господь ждёт, но и Сам по великой милости Своей приводит к Себе. Почему не привел бабу Иру? Она сама не захотела? Чужая душа – потёмки… Но ведь зачем-то же давал ей Бог столько лет жизни (85!), она была самой старой в нашем доме.
   Олег продал квартиру матери, перевёз её к себе. Говорили, потом определил в дом престарелых.
   А ведь хотела же я, хотела узнать, навестить её. Да где там! Свои проблемы, некогда. Такая вот христианка… А может, надо было приложить усилие, найти её, поговорить ещё раз, просто пожалеть, принести еду? Всё. Убита. Не надо душераздирающих подробностей. Золото оказалось чёрным. Каково ему-то – такому!

   …Я шла через сияющий летний Ильин день, помня, что без воли Господней ни один волос не упадет с головы человека, и понимала: бабушка потащила в грозу внука под дерево, и их убила молния не потому, что прожившая жизнь старушка забыла простую осторожность, а так уж им «на роду было написано». Почему-то. И для чего-то Бог попустил Ирине Николаевне её тяжёлую жизнь и мученическую смерть. Но, ожегшись душой об это скорбное знание, мне захотелось стать поласковей с родителями, прикусить язык в раздражении на детей. Умягчи наше заскорузлое сердце, Господи! Помоги нам успеть пожалеть, помочь, полюбить!
Сегодня запоздало-скорбно склоняю голову перед трагической судьбой и кончиной Ирины Николаевны, но не могу подать за неё сорокоуст, не знаю, с какой молитвой о ней обратиться к Богу, лишь уповаю на Его безграничное милосердие и любовь.

P.S. Теперь в бывшей квартире Ирины Николаевны живёт армянская семья. Муж уже полгода делает ремонт, жена беременна третьим ребёнком. По всему видно: эти люди обустраиваются у нас в Сибири крепко и надолго…