Святителю отче Иннокентие, моли Бога о нас

                ЦИКЛ:  Из дневника матери               


Отче Иннокентие, моли Бога о нас!

Вот она лежит передо мной – стопка учебников моего сына на новый год. И снова в «Литературе» – стишки про чертенят и рассказики о привидениях. А в школе его ждут неизменный Хэллувин и день святого Валентина, и утренник с лешим и Бабой Ягой в Рождественский пост. И если учесть все иные «окружающие опасности» в виде скользкой дороги, беспризорных собак, наркоманов, да помножить их на бесконечные хвори детей нашего времени, то получается, что только на Божье заступничество я могу сегодня надеяться. Поэтому и ходим мы с Васей каждый год перед началом учёбы к нашему иркутскому святителю – Иннокентию – за благословением.
Нынче третий раз ходили. И так, наверное, промыслительно получилось: не могли дождаться  троллейбуса. Я предложила пойти пешком.
– К Иннокентию, сыночка, надо потрудиться хоть немного, ножками прийти… – говорю Васюне и достаю из сумки иконочку своей святой – Галины. – А тебе вот – Царица-мученица Александра,– подаю ему календарик с изображением последней русской Императрицы.
– У нас что, будет крестный ход?
– Да, маленький такой – нас же только двое… Давай, начинай «Отче наш».
Сын читает, я подхватываю. Он то и дело отвлекается на машины, дома, цветы. Пою вполголоса «Царю небесный…», и мы идём всё дальше.
Вот уже показался рынок «Фортуна» – царство купли-продажи, зависти, жадности, суеты.
– Васенька, держи прямо святую Александру – её не видно…
Из-за автомобильного шума он не расслышал и отвечает:
– Всё она видит…
И правда, думаю, всё она видит, всё они, святые, видят. И вдруг их, мучениц Галины и Александры, святителя Иннокентия глазами смотрю на то, что творится вокруг. Грохот грузовиков, чадящих соляркой автобусов, толпы людей с тусклыми, пустыми глазами. Вот мужики ящиками грузят водку, там златозубое  «лицо кавказской национальности» торгует золотым, судя по цене, виноградом, здесь старушка роется в помойке. И всюду мусор, копоть, грязь… Я чувствую, как лицо мое начинает гореть от стыда. Да, вот так мы живем! И всё ещё небо терпит нас, таких.
– Простите, простите нас! – шепчу я, и с новой силой подхватываем с сыном «Достойно есть…», и ловлю на себе редкие удивленные взгляды.
Возле Знаменского собора мы отдаём свои огурцы нищим ребятишкам и идём к святителю.
В храме прохладно, гулко, безлюдно. Мы возжигаем свечи пред Распятием, Знаменской иконой Богоматери и потихоньку подходим к священной раке. Стоим на коленях и просим у святого Иннокентия благословения. Уже и помолились, и приложились, но всё стоим и стоим, не в силах уйти.
После обходим храм, целуем дорогие сердцу образа, а сыну, я чувствую, хочется побегать, посмеяться здесь – так ему хорошо. Я сдерживаю его, ухватив за маленькую ладошку. И он, запрокинув вверх голову, где, овеваемый крылами серафимов, умирает за всех нас Господь, вдруг со слезами в голосе спрашивает:
– Мама, почему Его убили?
– За наши грехи…

Мы выходим из храма, и я чувствую, как укрепилась моя душа, и, кажется, будто сам святитель, отечески напутствуя, вышел проводить нас в этот благоуханный, утопающий в цветах, идеально чистый церковный двор.
Мы снова выходим в мир. И тут же грязной рукой манит к себе бичеватый дядька.
– Мама, я дам ему конфетку?
– Нет, он пьяница, работать не хочет…
– Всё равно – дам, – бежит и отдаёт тому последнюю карамельку.
От святителя мы традиционно идём к воде. В этот раз сын попросился туда, за мост, где Ушаковка впадает в Ангару.
Спускаемся по откосу, идём к реке. Как же всё кругом загажено! Кучи шин, покорёженные автомобильные корпуса, битые кирпичи, ржавые железяки… Всё, вдумайся, читатель, всё это – от разбитой кабины грузовика до последней арбузной корки – кем-то привезено, принесено сюда и брошено. Сюда, где, нежно переливаясь, струит свои воды маленькая русская речка, каких в России – тыщи. Сюда, где без человека природа пребывала бы в своей первозданной величавой чистоте. Сюда, где так вольно дышится после шума и копоти города. И так хочется собрать, сгрести, весь этот человеческий мусор и увезти и спрятать, как зримое свидетельство нашей бесконечной греховности. И чувствуешь: не под силу, уж очень много его…
Сын радостно бегает по берегу, ищет красивые камешки. А я сижу у самой воды, и хотя знаю: там, за спиной – не только сор и шум, там есть много чего хуже, как и в моей душе, но сейчас вижу лишь золотые блики на бирюзовой волне и чайку, парящую над водой, и стремительную рыбацкую моторку, что гонит к берегу длинные гладкие валы, и там, совсем близко – белокаменный храм, возносящий ввысь кресты…
Святителю отче Иннокентие, моли Бога о нас!







:








































                ЦИКЛ:  Из дневника матери               


Отче Иннокентие, моли Бога о нас!

Вот она лежит передо мной – стопка учебников моего сына на новый год. И снова в «Литературе» – стишки про чертенят и рассказики о привидениях. А в школе его ждут неизменный Хэллувин и день святого Валентина, и утренник с лешим и Бабой Ягой в Рождественский пост. И если учесть все иные «окружающие опасности» в виде скользкой дороги, беспризорных собак, наркоманов, да помножить их на бесконечные хвори детей нашего времени, то получается, что только на Божье заступничество я могу сегодня надеяться. Поэтому и ходим мы с Васей каждый год перед началом учёбы к нашему иркутскому святителю – Иннокентию – за благословением.
Нынче третий раз ходили. И так, наверное, промыслительно получилось: не могли дождаться  троллейбуса. Я предложила пойти пешком.
– К Иннокентию, сыночка, надо потрудиться хоть немного, ножками прийти… – говорю Васюне и достаю из сумки иконочку своей святой – Галины. – А тебе вот – Царица-мученица Александра,– подаю ему календарик с изображением последней русской Императрицы.
– У нас что, будет крестный ход?
– Да, маленький такой – нас же только двое… Давай, начинай «Отче наш».
Сын читает, я подхватываю. Он то и дело отвлекается на машины, дома, цветы. Пою вполголоса «Царю небесный…», и мы идём всё дальше.
Вот уже показался рынок «Фортуна» – царство купли-продажи, зависти, жадности, суеты.
– Васенька, держи прямо святую Александру – её не видно…
Из-за автомобильного шума он не расслышал и отвечает:
– Всё она видит…
И правда, думаю, всё она видит, всё они, святые, видят. И вдруг их, мучениц Галины и Александры, святителя Иннокентия глазами смотрю на то, что творится вокруг. Грохот грузовиков, чадящих соляркой автобусов, толпы людей с тусклыми, пустыми глазами. Вот мужики ящиками грузят водку, там златозубое  «лицо кавказской национальности» торгует золотым, судя по цене, виноградом, здесь старушка роется в помойке. И всюду мусор, копоть, грязь… Я чувствую, как лицо мое начинает гореть от стыда. Да, вот так мы живем! И всё ещё небо терпит нас, таких.
– Простите, простите нас! – шепчу я, и с новой силой подхватываем с сыном «Достойно есть…», и ловлю на себе редкие удивленные взгляды.
Возле Знаменского собора мы отдаём свои огурцы нищим ребятишкам и идём к святителю.
В храме прохладно, гулко, безлюдно. Мы возжигаем свечи пред Распятием, Знаменской иконой Богоматери и потихоньку подходим к священной раке. Стоим на коленях и просим у святого Иннокентия благословения. Уже и помолились, и приложились, но всё стоим и стоим, не в силах уйти.
После обходим храм, целуем дорогие сердцу образа, а сыну, я чувствую, хочется побегать, посмеяться здесь – так ему хорошо. Я сдерживаю его, ухватив за маленькую ладошку. И он, запрокинув вверх голову, где, овеваемый крылами серафимов, умирает за всех нас Господь, вдруг со слезами в голосе спрашивает:
– Мама, почему Его убили?
– За наши грехи…

Мы выходим из храма, и я чувствую, как укрепилась моя душа, и, кажется, будто сам святитель, отечески напутствуя, вышел проводить нас в этот благоуханный, утопающий в цветах, идеально чистый церковный двор.
Мы снова выходим в мир. И тут же грязной рукой манит к себе бичеватый дядька.
– Мама, я дам ему конфетку?
– Нет, он пьяница, работать не хочет…
– Всё равно – дам, – бежит и отдаёт тому последнюю карамельку.
От святителя мы традиционно идём к воде. В этот раз сын попросился туда, за мост, где Ушаковка впадает в Ангару.
Спускаемся по откосу, идём к реке. Как же всё кругом загажено! Кучи шин, покорёженные автомобильные корпуса, битые кирпичи, ржавые железяки… Всё, вдумайся, читатель, всё это – от разбитой кабины грузовика до последней арбузной корки – кем-то привезено, принесено сюда и брошено. Сюда, где, нежно переливаясь, струит свои воды маленькая русская речка, каких в России – тыщи. Сюда, где без человека природа пребывала бы в своей первозданной величавой чистоте. Сюда, где так вольно дышится после шума и копоти города. И так хочется собрать, сгрести, весь этот человеческий мусор и увезти и спрятать, как зримое свидетельство нашей бесконечной греховности. И чувствуешь: не под силу, уж очень много его…
Сын радостно бегает по берегу, ищет красивые камешки. А я сижу у самой воды, и хотя знаю: там, за спиной – не только сор и шум, там есть много чего хуже, как и в моей душе, но сейчас вижу лишь золотые блики на бирюзовой волне и чайку, парящую над водой, и стремительную рыбацкую моторку, что гонит к берегу длинные гладкие валы, и там, совсем близко – белокаменный храм, возносящий ввысь кресты…
Святителю отче Иннокентие, моли Бога о нас!







:



































                ЦИКЛ:  Из дневника матери               


Отче Иннокентие, моли Бога о нас!

Вот она лежит передо мной – стопка учебников моего сына на новый год. И снова в «Литературе» – стишки про чертенят и рассказики о привидениях. А в школе его ждут неизменный Хэллувин и день святого Валентина, и утренник с лешим и Бабой Ягой в Рождественский пост. И если учесть все иные «окружающие опасности» в виде скользкой дороги, беспризорных собак, наркоманов, да помножить их на бесконечные хвори детей нашего времени, то получается, что только на Божье заступничество я могу сегодня надеяться. Поэтому и ходим мы с Васей каждый год перед началом учёбы к нашему иркутскому святителю – Иннокентию – за благословением.
Нынче третий раз ходили. И так, наверное, промыслительно получилось: не могли дождаться  троллейбуса. Я предложила пойти пешком.
– К Иннокентию, сыночка, надо потрудиться хоть немного, ножками прийти… – говорю Васюне и достаю из сумки иконочку своей святой – Галины. – А тебе вот – Царица-мученица Александра,– подаю ему календарик с изображением последней русской Императрицы.
– У нас что, будет крестный ход?
– Да, маленький такой – нас же только двое… Давай, начинай «Отче наш».
Сын читает, я подхватываю. Он то и дело отвлекается на машины, дома, цветы. Пою вполголоса «Царю небесный…», и мы идём всё дальше.
Вот уже показался рынок «Фортуна» – царство купли-продажи, зависти, жадности, суеты.
– Васенька, держи прямо святую Александру – её не видно…
Из-за автомобильного шума он не расслышал и отвечает:
– Всё она видит…
И правда, думаю, всё она видит, всё они, святые, видят. И вдруг их, мучениц Галины и Александры, святителя Иннокентия глазами смотрю на то, что творится вокруг. Грохот грузовиков, чадящих соляркой автобусов, толпы людей с тусклыми, пустыми глазами. Вот мужики ящиками грузят водку, там златозубое  «лицо кавказской национальности» торгует золотым, судя по цене, виноградом, здесь старушка роется в помойке. И всюду мусор, копоть, грязь… Я чувствую, как лицо мое начинает гореть от стыда. Да, вот так мы живем! И всё ещё небо терпит нас, таких.
– Простите, простите нас! – шепчу я, и с новой силой подхватываем с сыном «Достойно есть…», и ловлю на себе редкие удивленные взгляды.
Возле Знаменского собора мы отдаём свои огурцы нищим ребятишкам и идём к святителю.
В храме прохладно, гулко, безлюдно. Мы возжигаем свечи пред Распятием, Знаменской иконой Богоматери и потихоньку подходим к священной раке. Стоим на коленях и просим у святого Иннокентия благословения. Уже и помолились, и приложились, но всё стоим и стоим, не в силах уйти.
После обходим храм, целуем дорогие сердцу образа, а сыну, я чувствую, хочется побегать, посмеяться здесь – так ему хорошо. Я сдерживаю его, ухватив за маленькую ладошку. И он, запрокинув вверх голову, где, овеваемый крылами серафимов, умирает за всех нас Господь, вдруг со слезами в голосе спрашивает:
– Мама, почему Его убили?
– За наши грехи…

Мы выходим из храма, и я чувствую, как укрепилась моя душа, и, кажется, будто сам святитель, отечески напутствуя, вышел проводить нас в этот благоуханный, утопающий в цветах, идеально чистый церковный двор.
Мы снова выходим в мир. И тут же грязной рукой манит к себе бичеватый дядька.
– Мама, я дам ему конфетку?
– Нет, он пьяница, работать не хочет…
– Всё равно – дам, – бежит и отдаёт тому последнюю карамельку.
От святителя мы традиционно идём к воде. В этот раз сын попросился туда, за мост, где Ушаковка впадает в Ангару.
Спускаемся по откосу, идём к реке. Как же всё кругом загажено! Кучи шин, покорёженные автомобильные корпуса, битые кирпичи, ржавые железяки… Всё, вдумайся, читатель, всё это – от разбитой кабины грузовика до последней арбузной корки – кем-то привезено, принесено сюда и брошено. Сюда, где, нежно переливаясь, струит свои воды маленькая русская речка, каких в России – тыщи. Сюда, где без человека природа пребывала бы в своей первозданной величавой чистоте. Сюда, где так вольно дышится после шума и копоти города. И так хочется собрать, сгрести, весь этот человеческий мусор и увезти и спрятать, как зримое свидетельство нашей бесконечной греховности. И чувствуешь: не под силу, уж очень много его…
Сын радостно бегает по берегу, ищет красивые камешки. А я сижу у самой воды, и хотя знаю: там, за спиной – не только сор и шум, там есть много чего хуже, как и в моей душе, но сейчас вижу лишь золотые блики на бирюзовой волне и чайку, парящую над водой, и стремительную рыбацкую моторку, что гонит к берегу длинные гладкие валы, и там, совсем близко – белокаменный храм, возносящий ввысь кресты…
Святителю отче Иннокентие, моли Бога о нас!







:

















































                ЦИКЛ:  Из дневника матери               


Отче Иннокентие, моли Бога о нас!

Вот она лежит передо мной – стопка учебников моего сына на новый год. И снова в «Литературе» – стишки про чертенят и рассказики о привидениях. А в школе его ждут неизменный Хэллувин и день святого Валентина, и утренник с лешим и Бабой Ягой в Рождественский пост. И если учесть все иные «окружающие опасности» в виде скользкой дороги, беспризорных собак, наркоманов, да помножить их на бесконечные хвори детей нашего времени, то получается, что только на Божье заступничество я могу сегодня надеяться. Поэтому и ходим мы с Васей каждый год перед началом учёбы к нашему иркутскому святителю – Иннокентию – за благословением.
Нынче третий раз ходили. И так, наверное, промыслительно получилось: не могли дождаться  троллейбуса. Я предложила пойти пешком.
– К Иннокентию, сыночка, надо потрудиться хоть немного, ножками прийти… – говорю Васюне и достаю из сумки иконочку своей святой – Галины. – А тебе вот – Царица-мученица Александра,– подаю ему календарик с изображением последней русской Императрицы.
– У нас что, будет крестный ход?
– Да, маленький такой – нас же только двое… Давай, начинай «Отче наш».
Сын читает, я подхватываю. Он то и дело отвлекается на машины, дома, цветы. Пою вполголоса «Царю небесный…», и мы идём всё дальше.
Вот уже показался рынок «Фортуна» – царство купли-продажи, зависти, жадности, суеты.
– Васенька, держи прямо святую Александру – её не видно…
Из-за автомобильного шума он не расслышал и отвечает:
– Всё она видит…
И правда, думаю, всё она видит, всё они, святые, видят. И вдруг их, мучениц Галины и Александры, святителя Иннокентия глазами смотрю на то, что творится вокруг. Грохот грузовиков, чадящих соляркой автобусов, толпы людей с тусклыми, пустыми глазами. Вот мужики ящиками грузят водку, там златозубое  «лицо кавказской национальности» торгует золотым, судя по цене, виноградом, здесь старушка роется в помойке. И всюду мусор, копоть, грязь… Я чувствую, как лицо мое начинает гореть от стыда. Да, вот так мы живем! И всё ещё небо терпит нас, таких.
– Простите, простите нас! – шепчу я, и с новой силой подхватываем с сыном «Достойно есть…», и ловлю на себе редкие удивленные взгляды.
Возле Знаменского собора мы отдаём свои огурцы нищим ребятишкам и идём к святителю.
В храме прохладно, гулко, безлюдно. Мы возжигаем свечи пред Распятием, Знаменской иконой Богоматери и потихоньку подходим к священной раке. Стоим на коленях и просим у святого Иннокентия благословения. Уже и помолились, и приложились, но всё стоим и стоим, не в силах уйти.
После обходим храм, целуем дорогие сердцу образа, а сыну, я чувствую, хочется побегать, посмеяться здесь – так ему хорошо. Я сдерживаю его, ухватив за маленькую ладошку. И он, запрокинув вверх голову, где, овеваемый крылами серафимов, умирает за всех нас Господь, вдруг со слезами в голосе спрашивает:
– Мама, почему Его убили?
– За наши грехи…

Мы выходим из храма, и я чувствую, как укрепилась моя душа, и, кажется, будто сам святитель, отечески напутствуя, вышел проводить нас в этот благоуханный, утопающий в цветах, идеально чистый церковный двор.
Мы снова выходим в мир. И тут же грязной рукой манит к себе бичеватый дядька.
– Мама, я дам ему конфетку?
– Нет, он пьяница, работать не хочет…
– Всё равно – дам, – бежит и отдаёт тому последнюю карамельку.
От святителя мы традиционно идём к воде. В этот раз сын попросился туда, за мост, где Ушаковка впадает в Ангару.
Спускаемся по откосу, идём к реке. Как же всё кругом загажено! Кучи шин, покорёженные автомобильные корпуса, битые кирпичи, ржавые железяки… Всё, вдумайся, читатель, всё это – от разбитой кабины грузовика до последней арбузной корки – кем-то привезено, принесено сюда и брошено. Сюда, где, нежно переливаясь, струит свои воды маленькая русская речка, каких в России – тыщи. Сюда, где без человека природа пребывала бы в своей первозданной величавой чистоте. Сюда, где так вольно дышится после шума и копоти города. И так хочется собрать, сгрести, весь этот человеческий мусор и увезти и спрятать, как зримое свидетельство нашей бесконечной греховности. И чувствуешь: не под силу, уж очень много его…
Сын радостно бегает по берегу, ищет красивые камешки. А я сижу у самой воды, и хотя знаю: там, за спиной – не только сор и шум, там есть много чего хуже, как и в моей душе, но сейчас вижу лишь золотые блики на бирюзовой волне и чайку, парящую над водой, и стремительную рыбацкую моторку, что гонит к берегу длинные гладкие валы, и там, совсем близко – белокаменный храм, возносящий ввысь кресты…
Святителю отче Иннокентие, моли Бога о нас!







:



































                ЦИКЛ:  Из дневника матери               


Отче Иннокентие, моли Бога о нас!

Вот она лежит передо мной – стопка учебников моего сына на новый год. И снова в «Литературе» – стишки про чертенят и рассказики о привидениях. А в школе его ждут неизменный Хэллувин и день святого Валентина, и утренник с лешим и Бабой Ягой в Рождественский пост. И если учесть все иные «окружающие опасности» в виде скользкой дороги, беспризорных собак, наркоманов, да помножить их на бесконечные хвори детей нашего времени, то получается, что только на Божье заступничество я могу сегодня надеяться. Поэтому и ходим мы с Васей каждый год перед началом учёбы к нашему иркутскому святителю – Иннокентию – за благословением.
Нынче третий раз ходили. И так, наверное, промыслительно получилось: не могли дождаться  троллейбуса. Я предложила пойти пешком.
– К Иннокентию, сыночка, надо потрудиться хоть немного, ножками прийти… – говорю Васюне и достаю из сумки иконочку своей святой – Галины. – А тебе вот – Царица-мученица Александра,– подаю ему календарик с изображением последней русской Императрицы.
– У нас что, будет крестный ход?
– Да, маленький такой – нас же только двое… Давай, начинай «Отче наш».
Сын читает, я подхватываю. Он то и дело отвлекается на машины, дома, цветы. Пою вполголоса «Царю небесный…», и мы идём всё дальше.
Вот уже показался рынок «Фортуна» – царство купли-продажи, зависти, жадности, суеты.
– Васенька, держи прямо святую Александру – её не видно…
Из-за автомобильного шума он не расслышал и отвечает:
– Всё она видит…
И правда, думаю, всё она видит, всё они, святые, видят. И вдруг их, мучениц Галины и Александры, святителя Иннокентия глазами смотрю на то, что творится вокруг. Грохот грузовиков, чадящих соляркой автобусов, толпы людей с тусклыми, пустыми глазами. Вот мужики ящиками грузят водку, там златозубое  «лицо кавказской национальности» торгует золотым, судя по цене, виноградом, здесь старушка роется в помойке. И всюду мусор, копоть, грязь… Я чувствую, как лицо мое начинает гореть от стыда. Да, вот так мы живем! И всё ещё небо терпит нас, таких.
– Простите, простите нас! – шепчу я, и с новой силой подхватываем с сыном «Достойно есть…», и ловлю на себе редкие удивленные взгляды.
Возле Знаменского собора мы отдаём свои огурцы нищим ребятишкам и идём к святителю.
В храме прохладно, гулко, безлюдно. Мы возжигаем свечи пред Распятием, Знаменской иконой Богоматери и потихоньку подходим к священной раке. Стоим на коленях и просим у святого Иннокентия благословения. Уже и помолились, и приложились, но всё стоим и стоим, не в силах уйти.
После обходим храм, целуем дорогие сердцу образа, а сыну, я чувствую, хочется побегать, посмеяться здесь – так ему хорошо. Я сдерживаю его, ухватив за маленькую ладошку. И он, запрокинув вверх голову, где, овеваемый крылами серафимов, умирает за всех нас Господь, вдруг со слезами в голосе спрашивает:
– Мама, почему Его убили?
– За наши грехи…

Мы выходим из храма, и я чувствую, как укрепилась моя душа, и, кажется, будто сам святитель, отечески напутствуя, вышел проводить нас в этот благоуханный, утопающий в цветах, идеально чистый церковный двор.
Мы снова выходим в мир. И тут же грязной рукой манит к себе бичеватый дядька.
– Мама, я дам ему конфетку?
– Нет, он пьяница, работать не хочет…
– Всё равно – дам, – бежит и отдаёт тому последнюю карамельку.
От святителя мы традиционно идём к воде. В этот раз сын попросился туда, за мост, где Ушаковка впадает в Ангару.
Спускаемся по откосу, идём к реке. Как же всё кругом загажено! Кучи шин, покорёженные автомобильные корпуса, битые кирпичи, ржавые железяки… Всё, вдумайся, читатель, всё это – от разбитой кабины грузовика до последней арбузной корки – кем-то привезено, принесено сюда и брошено. Сюда, где, нежно переливаясь, струит свои воды маленькая русская речка, каких в России – тыщи. Сюда, где без человека природа пребывала бы в своей первозданной величавой чистоте. Сюда, где так вольно дышится после шума и копоти города. И так хочется собрать, сгрести, весь этот человеческий мусор и увезти и спрятать, как зримое свидетельство нашей бесконечной греховности. И чувствуешь: не под силу, уж очень много его…
Сын радостно бегает по берегу, ищет красивые камешки. А я сижу у самой воды, и хотя знаю: там, за спиной – не только сор и шум, там есть много чего хуже, как и в моей душе, но сейчас вижу лишь золотые блики на бирюзовой волне и чайку, парящую над водой, и стремительную рыбацкую моторку, что гонит к берегу длинные гладкие валы, и там, совсем близко – белокаменный храм, возносящий ввысь кресты…
Святителю отче Иннокентие, моли Бога о нас!







:








































                ЦИКЛ:  Из дневника матери               


Отче Иннокентие, моли Бога о нас!

Вот она лежит передо мной – стопка учебников моего сына на новый год. И снова в «Литературе» – стишки про чертенят и рассказики о привидениях. А в школе его ждут неизменный Хэллувин и день святого Валентина, и утренник с лешим и Бабой Ягой в Рождественский пост. И если учесть все иные «окружающие опасности» в виде скользкой дороги, беспризорных собак, наркоманов, да помножить их на бесконечные хвори детей нашего времени, то получается, что только на Божье заступничество я могу сегодня надеяться. Поэтому и ходим мы с Васей каждый год перед началом учёбы к нашему иркутскому святителю – Иннокентию – за благословением.
Нынче третий раз ходили. И так, наверное, промыслительно получилось: не могли дождаться  троллейбуса. Я предложила пойти пешком.
– К Иннокентию, сыночка, надо потрудиться хоть немного, ножками прийти… – говорю Васюне и достаю из сумки иконочку своей святой – Галины. – А тебе вот – Царица-мученица Александра,– подаю ему календарик с изображением последней русской Императрицы.
– У нас что, будет крестный ход?
– Да, маленький такой – нас же только двое… Давай, начинай «Отче наш».
Сын читает, я подхватываю. Он то и дело отвлекается на машины, дома, цветы. Пою вполголоса «Царю небесный…», и мы идём всё дальше.
Вот уже показался рынок «Фортуна» – царство купли-продажи, зависти, жадности, суеты.
– Васенька, держи прямо святую Александру – её не видно…
Из-за автомобильного шума он не расслышал и отвечает:
– Всё она видит…
И правда, думаю, всё она видит, всё они, святые, видят. И вдруг их, мучениц Галины и Александры, святителя Иннокентия глазами смотрю на то, что творится вокруг. Грохот грузовиков, чадящих соляркой автобусов, толпы людей с тусклыми, пустыми глазами. Вот мужики ящиками грузят водку, там златозубое  «лицо кавказской национальности» торгует золотым, судя по цене, виноградом, здесь старушка роется в помойке. И всюду мусор, копоть, грязь… Я чувствую, как лицо мое начинает гореть от стыда. Да, вот так мы живем! И всё ещё небо терпит нас, таких.
– Простите, простите нас! – шепчу я, и с новой силой подхватываем с сыном «Достойно есть…», и ловлю на себе редкие удивленные взгляды.
Возле Знаменского собора мы отдаём свои огурцы нищим ребятишкам и идём к святителю.
В храме прохладно, гулко, безлюдно. Мы возжигаем свечи пред Распятием, Знаменской иконой Богоматери и потихоньку подходим к священной раке. Стоим на коленях и просим у святого Иннокентия благословения. Уже и помолились, и приложились, но всё стоим и стоим, не в силах уйти.
После обходим храм, целуем дорогие сердцу образа, а сыну, я чувствую, хочется побегать, посмеяться здесь – так ему хорошо. Я сдерживаю его, ухватив за маленькую ладошку. И он, запрокинув вверх голову, где, овеваемый крылами серафимов, умирает за всех нас Господь, вдруг со слезами в голосе спрашивает:
– Мама, почему Его убили?
– За наши грехи…

Мы выходим из храма, и я чувствую, как укрепилась моя душа, и, кажется, будто сам святитель, отечески напутствуя, вышел проводить нас в этот благоуханный, утопающий в цветах, идеально чистый церковный двор.
Мы снова выходим в мир. И тут же грязной рукой манит к себе бичеватый дядька.
– Мама, я дам ему конфетку?
– Нет, он пьяница, работать не хочет…
– Всё равно – дам, – бежит и отдаёт тому последнюю карамельку.
От святителя мы традиционно идём к воде. В этот раз сын попросился туда, за мост, где Ушаковка впадает в Ангару.
Спускаемся по откосу, идём к реке. Как же всё кругом загажено! Кучи шин, покорёженные автомобильные корпуса, битые кирпичи, ржавые железяки… Всё, вдумайся, читатель, всё это – от разбитой кабины грузовика до последней арбузной корки – кем-то привезено, принесено сюда и брошено. Сюда, где, нежно переливаясь, струит свои воды маленькая русская речка, каких в России – тыщи. Сюда, где без человека природа пребывала бы в своей первозданной величавой чистоте. Сюда, где так вольно дышится после шума и копоти города. И так хочется собрать, сгрести, весь этот человеческий мусор и увезти и спрятать, как зримое свидетельство нашей бесконечной греховности. И чувствуешь: не под силу, уж очень много его…
Сын радостно бегает по берегу, ищет красивые камешки. А я сижу у самой воды, и хотя знаю: там, за спиной – не только сор и шум, там есть много чего хуже, как и в моей душе, но сейчас вижу лишь золотые блики на бирюзовой волне и чайку, парящую над водой, и стремительную рыбацкую моторку, что гонит к берегу длинные гладкие валы, и там, совсем близко – белокаменный храм, возносящий ввысь кресты…
Святителю отче Иннокентие, моли Бога о нас!







:







































                ЦИКЛ:  Из дневника матери               


Отче Иннокентие, моли Бога о нас!

Вот она лежит передо мной – стопка учебников моего сына на новый год. И снова в «Литературе» – стишки про чертенят и рассказики о привидениях. А в школе его ждут неизменный Хэллувин и день святого Валентина, и утренник с лешим и Бабой Ягой в Рождественский пост. И если учесть все иные «окружающие опасности» в виде скользкой дороги, беспризорных собак, наркоманов, да помножить их на бесконечные хвори детей нашего времени, то получается, что только на Божье заступничество я могу сегодня надеяться. Поэтому и ходим мы с Васей каждый год перед началом учёбы к нашему иркутскому святителю – Иннокентию – за благословением.
Нынче третий раз ходили. И так, наверное, промыслительно получилось: не могли дождаться  троллейбуса. Я предложила пойти пешком.
– К Иннокентию, сыночка, надо потрудиться хоть немного, ножками прийти… – говорю Васюне и достаю из сумки иконочку своей святой – Галины. – А тебе вот – Царица-мученица Александра,– подаю ему календарик с изображением последней русской Императрицы.
– У нас что, будет крестный ход?
– Да, маленький такой – нас же только двое… Давай, начинай «Отче наш».
Сын читает, я подхватываю. Он то и дело отвлекается на машины, дома, цветы. Пою вполголоса «Царю небесный…», и мы идём всё дальше.
Вот уже показался рынок «Фортуна» – царство купли-продажи, зависти, жадности, суеты.
– Васенька, держи прямо святую Александру – её не видно…
Из-за автомобильного шума он не расслышал и отвечает:
– Всё она видит…
И правда, думаю, всё она видит, всё они, святые, видят. И вдруг их, мучениц Галины и Александры, святителя Иннокентия глазами смотрю на то, что творится вокруг. Грохот грузовиков, чадящих соляркой автобусов, толпы людей с тусклыми, пустыми глазами. Вот мужики ящиками грузят водку, там златозубое  «лицо кавказской национальности» торгует золотым, судя по цене, виноградом, здесь старушка роется в помойке. И всюду мусор, копоть, грязь… Я чувствую, как лицо мое начинает гореть от стыда. Да, вот так мы живем! И всё ещё небо терпит нас, таких.
– Простите, простите нас! – шепчу я, и с новой силой подхватываем с сыном «Достойно есть…», и ловлю на себе редкие удивленные взгляды.
Возле Знаменского собора мы отдаём свои огурцы нищим ребятишкам и идём к святителю.
В храме прохладно, гулко, безлюдно. Мы возжигаем свечи пред Распятием, Знаменской иконой Богоматери и потихоньку подходим к священной раке. Стоим на коленях и просим у святого Иннокентия благословения. Уже и помолились, и приложились, но всё стоим и стоим, не в силах уйти.
После обходим храм, целуем дорогие сердцу образа, а сыну, я чувствую, хочется побегать, посмеяться здесь – так ему хорошо. Я сдерживаю его, ухватив за маленькую ладошку. И он, запрокинув вверх голову, где, овеваемый крылами серафимов, умирает за всех нас Господь, вдруг со слезами в голосе спрашивает:
– Мама, почему Его убили?
– За наши грехи…

Мы выходим из храма, и я чувствую, как укрепилась моя душа, и, кажется, будто сам святитель, отечески напутствуя, вышел проводить нас в этот благоуханный, утопающий в цветах, идеально чистый церковный двор.
Мы снова выходим в мир. И тут же грязной рукой манит к себе бичеватый дядька.
– Мама, я дам ему конфетку?
– Нет, он пьяница, работать не хочет…
– Всё равно – дам, – бежит и отдаёт тому последнюю карамельку.
От святителя мы традиционно идём к воде. В этот раз сын попросился туда, за мост, где Ушаковка впадает в Ангару.
Спускаемся по откосу, идём к реке. Как же всё кругом загажено! Кучи шин, покорёженные автомобильные корпуса, битые кирпичи, ржавые железяки… Всё, вдумайся, читатель, всё это – от разбитой кабины грузовика до последней арбузной корки – кем-то привезено, принесено сюда и брошено. Сюда, где, нежно переливаясь, струит свои воды маленькая русская речка, каких в России – тыщи. Сюда, где без человека природа пребывала бы в своей первозданной величавой чистоте. Сюда, где так вольно дышится после шума и копоти города. И так хочется собрать, сгрести, весь этот человеческий мусор и увезти и спрятать, как зримое свидетельство нашей бесконечной греховности. И чувствуешь: не под силу, уж очень много его…
Сын радостно бегает по берегу, ищет красивые камешки. А я сижу у самой воды, и хотя знаю: там, за спиной – не только сор и шум, там есть много чего хуже, как и в моей душе, но сейчас вижу лишь золотые блики на бирюзовой волне и чайку, парящую над водой, и стремительную рыбацкую моторку, что гонит к берегу длинные гладкие валы, и там, совсем близко – белокаменный храм, возносящий ввысь кресты…
Святителю отче Иннокентие, моли Бога о нас!







:




































                ЦИКЛ:  Из дневника матери               


Отче Иннокентие, моли Бога о нас!

Вот она лежит передо мной – стопка учебников моего сына на новый год. И снова в «Литературе» – стишки про чертенят и рассказики о привидениях. А в школе его ждут неизменный Хэллувин и день святого Валентина, и утренник с лешим и Бабой Ягой в Рождественский пост. И если учесть все иные «окружающие опасности» в виде скользкой дороги, беспризорных собак, наркоманов, да помножить их на бесконечные хвори детей нашего времени, то получается, что только на Божье заступничество я могу сегодня надеяться. Поэтому и ходим мы с Васей каждый год перед началом учёбы к нашему иркутскому святителю – Иннокентию – за благословением.
Нынче третий раз ходили. И так, наверное, промыслительно получилось: не могли дождаться  троллейбуса. Я предложила пойти пешком.
– К Иннокентию, сыночка, надо потрудиться хоть немного, ножками прийти… – говорю Васюне и достаю из сумки иконочку своей святой – Галины. – А тебе вот – Царица-мученица Александра,– подаю ему календарик с изображением последней русской Императрицы.
– У нас что, будет крестный ход?
– Да, маленький такой – нас же только двое… Давай, начинай «Отче наш».
Сын читает, я подхватываю. Он то и дело отвлекается на машины, дома, цветы. Пою вполголоса «Царю небесный…», и мы идём всё дальше.
Вот уже показался рынок «Фортуна» – царство купли-продажи, зависти, жадности, суеты.
– Васенька, держи прямо святую Александру – её не видно…
Из-за автомобильного шума он не расслышал и отвечает:
– Всё она видит…
И правда, думаю, всё она видит, всё они, святые, видят. И вдруг их, мучениц Галины и Александры, святителя Иннокентия глазами смотрю на то, что творится вокруг. Грохот грузовиков, чадящих соляркой автобусов, толпы людей с тусклыми, пустыми глазами. Вот мужики ящиками грузят водку, там златозубое  «лицо кавказской национальности» торгует золотым, судя по цене, виноградом, здесь старушка роется в помойке. И всюду мусор, копоть, грязь… Я чувствую, как лицо мое начинает гореть от стыда. Да, вот так мы живем! И всё ещё небо терпит нас, таких.
– Простите, простите нас! – шепчу я, и с новой силой подхватываем с сыном «Достойно есть…», и ловлю на себе редкие удивленные взгляды.
Возле Знаменского собора мы отдаём свои огурцы нищим ребятишкам и идём к святителю.
В храме прохладно, гулко, безлюдно. Мы возжигаем свечи пред Распятием, Знаменской иконой Богоматери и потихоньку подходим к священной раке. Стоим на коленях и просим у святого Иннокентия благословения. Уже и помолились, и приложились, но всё стоим и стоим, не в силах уйти.
После обходим храм, целуем дорогие сердцу образа, а сыну, я чувствую, хочется побегать, посмеяться здесь – так ему хорошо. Я сдерживаю его, ухватив за маленькую ладошку. И он, запрокинув вверх голову, где, овеваемый крылами серафимов, умирает за всех нас Господь, вдруг со слезами в голосе спрашивает:
– Мама, почему Его убили?
– За наши грехи…

Мы выходим из храма, и я чувствую, как укрепилась моя душа, и, кажется, будто сам святитель, отечески напутствуя, вышел проводить нас в этот благоуханный, утопающий в цветах, идеально чистый церковный двор.
Мы снова выходим в мир. И тут же грязной рукой манит к себе бичеватый дядька.
– Мама, я дам ему конфетку?
– Нет, он пьяница, работать не хочет…
– Всё равно – дам, – бежит и отдаёт тому последнюю карамельку.
От святителя мы традиционно идём к воде. В этот раз сын попросился туда, за мост, где Ушаковка впадает в Ангару.
Спускаемся по откосу, идём к реке. Как же всё кругом загажено! Кучи шин, покорёженные автомобильные корпуса, битые кирпичи, ржавые железяки… Всё, вдумайся, читатель, всё это – от разбитой кабины грузовика до последней арбузной корки – кем-то привезено, принесено сюда и брошено. Сюда, где, нежно переливаясь, струит свои воды маленькая русская речка, каких в России – тыщи. Сюда, где без человека природа пребывала бы в своей первозданной величавой чистоте. Сюда, где так вольно дышится после шума и копоти города. И так хочется собрать, сгрести, весь этот человеческий мусор и увезти и спрятать, как зримое свидетельство нашей бесконечной греховности. И чувствуешь: не под силу, уж очень много его…
Сын радостно бегает по берегу, ищет красивые камешки. А я сижу у самой воды, и хотя знаю: там, за спиной – не только сор и шум, там есть много чего хуже, как и в моей душе, но сейчас вижу лишь золотые блики на бирюзовой волне и чайку, парящую над водой, и стремительную рыбацкую моторку, что гонит к берегу длинные гладкие валы, и там, совсем близко – белокаменный храм, возносящий ввысь кресты…
Святителю отче Иннокентие, моли Бога о нас!







: