1. Поехали!

             Июльским утром 1972 года Лёшка Шатов уезжал из Салехарда на юг. До пристани его провожали мать Нина, младшая сестра Любочка и дворовый пёс Рыжик. Лёшка нёс большой оранжевый чемодан и, поминутно ускорялся, чтобы отделаться от родственников.
— Я что, сам не дойду? — говорил он, озираясь напряжённо по сторонам. — Мне шестнадцать лет! Отец в моём возрасте на коне пахал, двухпудовые мешки носил…
— Я твоя мать! — отрезала Нина и, вздохнув, прибавила: — Не пей там, у тебя дурная наследственность.
— Мама! Сколько можно? Мы виноград будем собирать — со стоном говорил Лёшка. Ещё весной он со своими одноклассниками задумал поработать на летних каникулах где-нибудь на юге на уборке урожая. Хотелось немножко денег, моря, солнца и свободы. Разослали десятки писем с запросом и получили только один положительный ответ — из винодельческого совхоза «Черноморец» под Одессой. Поездка сулила не только приключения: Лёшка надеялся, что там, далеко от Салехарда, он избавится от своей тайной, безнадёжной влюблённости в Наташу Тоцкую, в новенькую из параллельного класса. Как говорится, с глаз долой — из сердца вон!
Услышав завывание «омика», речного трамвайчика, Лёшка встрепенулся: скорей на пристань! До лежнёвки, которая спускалась к реке, оставалось совсем немного, но не тут-то было: Нина догнала сына и вырывала из его рук тяжёлый, как ей казалось, чемодан. Лёшка чемодан не отдавал. Рыжик радостно лаял, бросаясь то к одному, то к другому. Любочка, виновато озираясь, шикала на собаку. Появление могучей женской фигуры в соломенной шляпке остановило схватку.
— Добрый день! — сказала она, кланяясь поочерёдно всем троим. Это была Ида Кляйн, давняя соседка, из «русских» репрессированных немцев. — Мой бог, какой ты большой, Лёшка! Мужчина! А шевелюр — шик! — медово пропела она, разглядывая Лёшкины длинные, до плеч, волосы. — Любочка! Совсем невеста! Женихи отбой не будет. Такая краля! — И обернувшись к размякшей Нине, прибавила: — Давно не видела. Уезжаете?
— Нет. Лёшку на юг провожаем.
— На юг? О! Это большой польза для молодой организм. Далеко?
— В Одессу.
— Я тоже хочу, — встряла вдруг Любочка.
— Одесса?! — Ида вскинула брови и проговорила с чувством: — О! Мой родина Мариенталь был рядом с Одесса! — Закатив глаза, она собралась было поведать о своей родине, о своей молодости,  но гудок теплохода перебил её. Лёшка, выдернув чемодан, припустил к лежнёвке.
Вот и пристань, толпа людей на ней и белый трамвайчик у стенки. Лёшка затесался в толпу. На миг среди людей ему почудилась Наташа Тоцкая. Вытянув шею, он искал её взглядом и, не найдя, решил, что обознался. Подали трап. Оттесняя друг друга, пассажиры устремились занимать лучшие места. Перед трапом стояла Варвара Степановна, Лёшкина классная руководительница, и считала ребят. Вот все поднялись. Взвыла сирена. Трап убрали. Провожающие стали стеной у кромки причала. Напротив них на борту речного трамвайчика стали пассажиры. Звучали обычные слова:
— Пиши, Коленька!
— Соня, панамку не снимай!
— Береги себя, Светик!
— Кукушон, деньги я в пояс зашила! — прокричал женский голос истерично, будто вспомнив о главном.
Четверо мальчиков на теплоходе, Лёшкиных одноклассников, рассмеялись грубо, отвязано. Сирена взвыла опять. Отмеряя секунды, Лёшка смотрел то на мать, то на сестру. Любочка, заскучав, вертелась по сторонам, а Нина не сводила с него взгляда. Мать всегда казалась Лёшке большой, как мир, а теперь он увидел, какая маленькая. Сердце у него сжалось. Тем временем трамвайчик отчалил. Расстояние между ним и стенкой увеличивалось всё больше и больше. Рыжик зашёлся в лае и, не отводя глаз от Лёшки, заметался по причалу, однако лестницы нигде не было, а прыгать высоко: метра три до воды.
— Назад, Рыжик! Домой! — в испуге закричал Лёшка. Течение в Полуе сильное, утонет пёс. Лёшка сделал знак сестре, чтобы она поймала Рыжика. И пока Любочка держала собаку за загривок, он скрылся из виду, сбежав на другой борт. Преданность Рыжика растрогала его до слёз. Он долго не мог успокоиться. Получалось, что он, по сути, бросил тех, кто был ему дорог, в том числе и Наташу Тоцкую. 
 



                2. ДЕВЧОНКИ НА ПАЛУБЕ

       Лёшка поднялся на верхнюю палубу. Там вовсю гулял ветер. Несколько пассажиров на скамейках лениво смотрели окрест. На носу парохода, на шесте, хлопал обдёрганный полинялый флаг. Пронзительно кричали чайки. Известные в классе шуты — приземистый, в большущей кепке Бякин и долговязый, кудлатый, как Карл Маркс, Гусевич плевали за борт, провожая свои плевки взглядом и восторженно подытоживая:
— Тыдыщ!
— Опа!
— Тыдыщ!
— Опа!
Лёшка подкрался к ним и занёс руку, чтобы смахнуть кепку с Бякина, как вдруг услышал сзади знакомый девичий голос:
— Сюда, Алка! Поднимайся!
Он обернулся, сердце его упало: у трапа была Наташа Тоцкая! Она стояла спиной к Лёшке, склонившись над лестничным пролётом. Её короткое платье задралось, были видны белые трусики и тугие загорелые бёдра. 
— Скорей, Алка? — весело подзывала она свою подругу.
И вот над палубой показалась голова, туловище и ноги Аллы. Девочки обнялись, звонко засмеялись, запрокидывая головы, и расцепив объятия, направились на нос корабля. Они шествовали, томно прогибаясь в пояснице, оттягивая круглые задики, как будто не замечая никого вокруг.
— Какие фифы, — хихикнув, произнёс Гусевич, пихнул Бякина в бок и плотоядно осклабился, обнажив свои красные дёсны с длинными, как у кролика зубами. Лёшка коршуном вцепился в Гусевича.
— Откуда они тут?
— Так это, классная взяла. По блату.
— С нами едут?
— Ну.
— В Одессу? Врёшь?
— Сам спроси! Привязался...
          Девочки остановились у флагштока. Прижимая рукой подол, Наташа мечтательно созерцала реку. Алла, взявшись пальцами за древко флага, поворачивалась вокруг него, как флюгер. Тяжелые груди её перекатывались под блузкой, русалочьи волосы развевались, а мини-юбка сбилась, заголяя белые девичьи бёдра. По радио звучала песня:

Пароход белый-беленький,
Чёрный дым над трубой.
Мы по палубе бегали,
Целовались с тобой.

 Алла обернулась на радио, послушала, а потом шепнула что-то на ухо Наташе. Они прыснули со смеху. Затем, будто застыдившись своего смеха, взялись за руки и убежали прочь. Минуту спустя их заразительный хохот раздавался уже на нижней палубе. Лёшка впал в оцепенение. Невероятно! Наташа тут! И это не сон. Тем временем на верхнюю палубу ввалилась разбитная компания — Боб, Серж, Джон и Мишель. Пихая друг друга, они с гиканьем заняли скамейки, закурили, сплёвывая под ноги.
— Во сморозила тётка: «Кукушон, деньги я в пояс зашила!», — пискляво сказал Мишель, подражая женскому голосу.
Вся компания зареготала.
— Это мать Путинцевой, — уточнил Серж. Мальчики снова заржали, потому что в классе над Таней Путинцевой, безответной толстушкой, потешались все кому не лень.
— Бякин! — окликнул Боб и, протянув мелочь, сказал: — Сгоняй в буфет. Принеси парочку лимонада.
Приятели Боба закричали наперебой:
— Лучше пива!
— Портвейна!
— Водки!
Бякин, подумав минуту, сердито взял деньги и отправился в буфет. Боб и Лёшка случайно пересеклись взглядами. Они на дух не переносили друг друга. Боб смотрел снисходительно, Лёшка закипал от ненависти. Эта дуэль длилась несколько секунд. Боб ухмыльнулся, языком перебросил папиросу в уголок рта…  И тут как гром прозвучало:
— Эт-та что такое?!
Кричала классная руководительница, Варвара Степановна. Гневным взором она обводила весёлую компанию. Лицо и длинная жилистая шея у неё налились кровью. Губы дрожали.
Мальчики оторопели. Глядя на Боба, убрали ноги со скамеек, окурки бросили в реку.
— Ещё раз увижу — отправлю домой! — отрезала Варвара Степановна.
Меньше чем через час теплоход прибыл в Лабытнанги. На железнодорожном вокзале Лёшка убедился, что Наташа с Аллой садились в тот же поезд, на котором ехал он со своими одноклассниками. Перед четвёртым вагоном на перроне на пару с проводницей стояла классная.
— Варвара Степановна, — робко спросил у неё  Лёшка, — а вот эти девочки из 9 «А» класса…   Они тоже с нами?.
— Да.
— До самой Одессы?
— Девочки будут с нами работать в совхозе. Ещё вопросы?
Просияв в лице, Лёшка нырнул в вагон. Сердце его прыгало от радости. Они будут ехать в одном вагоне! Вот тебе и «с глаз долой». Закинув в своём отсеке чемодан на третью полку, Лёшка поправил на себе одежду и отправился на поиски Наташи, но только сделал шаг, как за стенкой раздался знакомый смех. Он заглянул в смежный отсек и увидел там на нижних полках Наташу с Аллой.
— Со-се-ди! — вырвалось у него.
Девочки окинули его взглядом, многозначительно переглянулись и прыснули со смеху. Три дня стучали колёса, мелькали города, леса, поля, мосты, полустанки. И три дня Лёшка пропадал у девочек. Он лез из кожи вон, чтобы понравиться Наташе. Они уже называли друг друга по имени, но что-то мешало им стать ближе. Они будто останавливался перед незримой чертой, которую не могли или не хотели перейти. На третий день поезд прибыл в Одессу, и совхозный автобус отвёз ребят в село Марьяновку.