Женоненавистник

Покинув класс, девушки все еще находились в неприятном удивлении и смятении после первого урока с Баслановым.
- Вот так новый учитель, нечего сказать! - в сердцах бросила Щеглова, первой придя в себя.
- Из молодых да ранний! - вставила Маша Краснова.
- Ужас просто! В первый же день так придираться к ответам парфеток - что же будет потом? - прозвучал еще чей-то голос.
- Да изверг он, и все! Самый настоящий. Воображаю, как нам теперь будет с ним "легко", после годов учебы с Дедушкой! - пылко произнесла Крошка. - Да он все равно что убийца или римский император вроде Нерона!
- Точно, Нерон, как есть, самый настоящий! Такой же жестокий тиран, упивающийся властью! - послышалось сразу несколько голосов.
- Да погодите, Нерон ведь был уродливым толстяком, а Басланов наоборот красив...
- Вот еще! Красив! Ну да, лицо ничего себе, а глаза как у злого чародея из сказки: так и прожигают насквозь.
- Да, жаль, что Дедушка ушел, прошли наши красные денечки... - печально затянула Михайловская. - Я знала его дольше всего, почти десять лет, а теперь пришел Этот... Идол бесчувственный и...
- Он не бесчувственный на самом деле, mesdamеs, - неожиданно для всех произнесла Сабурова с нескрываемым презрением. - Он как Ипполит из мифа о Федре - женоненавистник!

Весь класс так и ахнул.
- Кто? Что за женоненавистник? И что за миф о Федре?
- А то, глупые, сейчас узнаете. - Александра помнила товарок в угол коридора. - Так вот: маменька мне недавно тайком прислала книгу о мифах Греции, я ее старательно прячу теперь от синявок наших, поскольку в ней много... Непристойностей на их взгляд. Но читать жутко интересно. И там есть миф о Федре, второй жене Тесея, которая... - девушка понизила голос до шепота, - влюбилась в своего пасынка Ипполита!
- Ужас-то какой! Срам, да и только! - выкрикнул кто-то, невольно перекрестившись.
- Погодите, это еще не все. Затем она решилась признаться таки ему в любви, но он ее отверг, поскольку презирал всех женщин, считая их все равно что назойливыми насекомыми, глупыми и ни на что не годными... Правда похоже на Басланова?
- Да, да, точно! - закивали ученицы. - Прямо вылитый!
- Так что вот в чем все дело, дорогие мои, - торжествующе подвела итог Сабурова, - Даже если бы мы знали наизусть все учебники истории, он бы не поставил нам "двенадцать". Потому что женщины, по его мнению, не заслуживают оценки больше семи.
- Вот оно что... - задумчиво проговорила Крошка. - А коли так, то я предлагаю и нам всем отплатить этому зазнайке той же монетой! И пусть делает потом что хочет: ставит всем единицы, оставляет после уроков - все равно! Ни одна не должна ему покориться и, тем более, сблизиться, пытаться исправить отметку. Хорошо придумано, верно? Короче говоря, каждая из нас не должна обращать на придирки этого бездушного историка ни малейшего внимания, чтобы как можно больше его разозлить, ведь он только и добивается того, чтобы мы со слезами на глазах чуть ли не на коленях умоляли его поставить всем хотя бы "восемь". Все ли меня поняли? - Ляля внимательно смотрела на лица подруг.

Большинство воспитанниц, вероятно, полностью поддерживали Крошку, однако Михайловской ее затея не пришлась по вкусу.
- Ну хорошо, допустим, мы начнем при каждом случае выражать Басланову свою неприязнь, нисколько не реагируя на его возможные замечания. Однако он может значительно ухудшить нашу успеваемость и завалить всех на экзамене. А это, между прочем, не шутка, особенно для тех, кто претендует на получение медалей...
- Ой, ну конечно, наше величество-отличница как всегда возвышается над остальными плебейками со своим особенным мнением! - фыркнула Щеглова. - Да тебе он уже только что поставил "семь" и теперь ждет начала мольбы об улучшении оценки. И потом, пусть ты и старше всех нас, ты не можешь идти против класса - прекрасно знаешь, что за этим последует. - девушка с угрозой прищурила глаза.
- А по-моему, Таня совершенно права, - высказалась прежде молчавшая Лиза Запольская, - Вы поступаете, мягко говоря, неразумного: будучи ученицами выпускного класса, объявляете войну новому учителю только лишь потому, что он более требователен, нежели Владимир Иванович.

Девушки очень удивились, поскольку обычно Лиза держалась в стороне и почти не вступала ни с кем в споры, высказывая свое мнение и отстаивая его. Вообще, она считалась одной из самых незаметных в классе, как по успеваемости, так и внешне: бледная блондинка среднего роста, нигде особо себя не проявившая за эти годы, не считая только рассказывания сказок по вечерам. Так что ее недавняя реакция оказалась очень неожиданной.
- Запольская, а ты-то куда лезешь? - бесцеремонно спросила Краснова. - Сама ведь далеко не самая первая ученица класса.
- И что с того? Я просто считаю, что так враждовать с Баслановым глупо и нелепо. Ведь он в принципе, по-своему прав: из-за чересчур мягкого отношения к нам Дедушки мы распустились и отвыкли прилежно заниматься на уроках истории. И это необходимо как можно скорее исправить.
- Нет, да вы только полюбуйтесь! - воскликнула Сабурова. - Две безгрешные святоши идут против всех, прекрасно!
Неизвестно, чем бы закончился этот спор, но Маша Краснова решила пойти на компромисс.
- Хорошо, хорошо, давайте только не ссориться. Мы же уже давно не глупые седьмушки, чтобы травить кого-то из своих только потому, что они не желают подчиняться общим правилам. Пусть поступают как хотят: нравится им новый историк - пожалуйста, могут хоть избрать его своим "предметом обожания". Все-таки Тане правда нужна медаль как лучшей ученице, не просто так ведь она старалась столько лет! Я-то, конечно, сама на подобное не претендую, но понимаю ее. А Лиза... Она тоже может поступать как знает. И тем не менее... - губы Красновой искривила усмешка, - Вы все видели, как высокомерно этот Басланов смотрел на нас, едва переступив порог кабинета. Как будто мы не для него, как уже сказала Саша - безмозглые гусыни. Дедушка бы даже за самый ужасный проступок не посмотрел бы так ни на одну из нас, а Валентин Григорьевич... И этого взгляда я ему не прошу никогда, клянусь! Во веки веков! - заключила девушка, торжественно сложив руки на груди.
- Да, да, ты права, и я также не прощу!
- И я!
- И я!
- Я тоже! Все мы!
Таким образом, несмотря на попытки Тани и Лизы вмешаться, первый класс почти единогласно решил даже не пытаться снискать расположения нового учителя и игнорировать его при любом удобном случае.

* * *

Валентин Григорьевич же, в свою очередь, без колебаний исполнил свои предупреждения. Уже на следующем уроке он вызвал более посредственных учениц и почти сразу же наставил им двоек и троек, с каждой минутой все больше сужая свои голубые глаза, из-за чего они сделались походим на маленькие кусочки льда. Как и было обговорено, никакой особой реакции его действия не вызвали: никто из "пострадавших" учениц не плакал и даже не просил разрешения исправить оценку, однако боль все равно читалась в лицах юных девушек, считающих историка жестоким и несправедливым злодеем. И только две из них относились к Басланову иначе, однако также это не демонстрировали.
Вскоре слухи о необыкновенной строгости и требовательности нового учителя разнеслись по всему институту: младшие классы его представляли в своих фантазиях то злым колдуном, то восставшим из могилы упырем; а старшие так и прозвали Нероном, воображая себя его несчастными жертвами-христианами. И если поначалу остальные учителя не придавали происходящему особого значения, то позже кое-кто из них решился что-то предпринять.

Как-то раз во время общего обеда, на котором учителя полагалось сидеть за отдельным столом, к Басланову подсел месье Пайротт, преподаватель французского языка. Начав беседу с, казалось бы, пустяковой темы, он внезапно перевел ее на серьезный лад.
- Excusez-moi, возможно, это не мое дело, - начал француз с известным акцентом, - но правда ли то, что вы весьма требовательны к ответам воспитанниц по вашему предмету?
- Правда? - Басланов спокойно оторвал взгляд от тарелки. - Что ж, лично я не замечал за собой особенной требовательности или какой-либо несправедливости по отношению к ученицам, я спрашиваю у них только то, что входит в образовательную программу, что они точно обязаны знать.
- И тем не менее, monsieur, вы могли бы быть и помягче, по крайней мере, к выпускницам, - продолжил Пайротт, понизив голос. - Все же в недалеком будущем они станут молодыми женщинами, и должны войти в новый для себя мир красавицами, прехорошенькими de beaut;s...
Лицо Валентина Григорьевича слегка дрогнуло. Зубы стиснулись, но лишь на мгновение, после чего мужчина принял вновь невозмутимый вид.
- Уважаемый месье Пайротт, - ответил Басланов, - Довожу до вашего сведения: я презираю женщин, чтобы не любить их. В свое время мне сполна хватило возможностей убедиться в том, что добрая часть подобных институток превратится в пустых жеманниц, наивных и скучных светских барышень или мещанок, думающих лишь о нарядах и развлечениях. Не говоря уж о выгодном замужестве.

Произнеся особенно четко последнюю фразу, Басланов встал изо стола и со словами "Всего доброго" покинул столовую. Месье Пайротт некоторое время смотрел ему вслед, а затем тихо произнес: "Еще один "Герой нашего времени" появился..."