Ледяной поход

Отрывок из книги «Громыхала Гражданская война…»

          Не лебедей это в небе стая:
         Белогвардейская рать святая…
         Старого мира – последний сон:
         Молодость - Доблесть - Вандея - Дон.
                Марина Цветаева.
         
В декабре 1917 года в Новочеркасске генералы М. В. Алексеев и Л. Г. Корнилов из пробившихся на Дон офицеров распадающейся российской армии начали формирование Добровольческой белой армии для борьбы с Советской властью.
Цели и задачи Добровольческой армии впервые были обнародованы 27 декабря 1917 года в воззвании её штаба.

• В нём указывалось, что добровольческое движение должно стать всеобщим, всенародным ополчением против надвигающейся анархии и немецко-большевистского нашествия:

«Первая непосредственная цель Добровольческой армии противостоять вооружённому нападению на Юг и Юго-Восток России. Рука об руку с доблестным казачеством, по первому призыву его Круга, его правительства и войскового атамана, в союзе с областями и народами России, восставшими против немецко-большевистского ига, - все русские люди, собравшиеся на Юге со всех концов нашей Родины, будут защищать до последней капли крови самостоятельность областей, давших им приют и являющихся последним оплотом русской независимости, последней надеждой на восстановление Свободной Великой России».

Эта армия положила начало белому движению, названному так по контрасту с красным – революционным.
Белый цвет как бы символизировал законность и порядок.
А участники белого движения считали себя выразителями идеи восстановления былой мощи и могущества Российской державы, «русского государственного начала» и беспощадной борьбы с теми силами, которые, по их мнению, ввергли Россию в хаос. То бишь, с большевиками. А также представителями иных социалистических партий…

Добровольцами были:
-  офицеры,
-  юнкера,
-  кадеты,
-  солдаты-ударники,
-  студенты и гимназисты старших классов.

• Характеризуя моральный облик добровольцев, А. И. Деникин указывал:

 «Был подвиг, была и грязь. Героизм и жестокость. Сострадание и ненависть. Социальная терпимость и инстинкт классовой розни».

Надо сказать, что в Новочеркасск, как и когда то на Запорожскую Сечь, шли люди самые разные.
Шли  хорошие и плохие.
Шли  сознательные борцы за идею и авантюристы.
Шли  добрые и жестокие.
Но при всех теневых сторонах, добровольцы, пренебрегая собой, оборванные, голодные и замерзавшие, дрались за Россию (в их понимании, конечно).
Дрались, зная, что сотни тысяч здоровых казаков отсиживаются в тёплых куренях.
 Зная, что буржуазия отказала им в помощи.
Зная, что общество проявляет к ним равнодушие, народ – вражду, а социалистическая печать возводит на них клевету.
Знали они и то, что большевики перед тем, как убить, подвергают тех, кто попал в плен, нечеловеческим мучениям. У тех, кто сталкивался с результатами зверств, сердца наливались болью и стремлением отмщения мучителям.
Кровавый туман калечил души молодых жизнерадостных и чистых сердцем молодых людей…
         
 Командующим Добровольческой армии 27 декабря 1917 года стал Корнилов, а Верховным руководителем – Алексеев.

К 20-м числам января 1918 года в Добровольческую армию вступило, по приблизительным данным, 3 - 4 тысячи человек.

 В её составе сформировались:

•   Корниловский ударный полк – командир подполковник М. О. Неженцев;
•   1, 2, 3-й офицерские батальоны – командиры полковник А. П. Кутепов, подполковники Борисов и Лаврентьев (позднее – полковник А. А. Симановский);
•   юнкерский батальон преимущественно из юнкеров столичных училищ и кадетов – командир штабс-капитан В. Д. Парфёнов;
•   Ростовский добровольческий полк, состоявшийся из учащихся Ростова, - командир генерал-майор А. А. Боровский;
•   2 артиллерийских дивизиона – командиры полковники В. С. Гершельман и П. В. Глазенап;
•   2 артиллерийские батареи – командиры подполковники Л. М. Ерогин и Миончинский.
•   Кроме того были созданы мелкие подразделения: морская рота, инженерная рота, чехословацкий батальон, дивизион смерти Кавказской дивизии, несколько партизанских отрядов и т. д.
      
Красная Армия тем временем успешно наступала на основные центры её дислокации:
-   с севера на Новочеркасск и
-   на Ростов с юга и запада.
Красные войска постепенно сжимали кольцом эти города.
А в кольце металась  Добровольческая армия.
Металась, отчаянно сопротивляясь и неся страшные потери.
Сил не хватало.
Командование Добровольческой армии перекидывает измученные, небольшие части с одного фронта на другой, пытаясь задержаться то здесь, то там.
Поддержки ни от местной буржуазии,  ни от донского казачества, прежде всего необходимых денежных пожертвований, добровольцы так и  не получили.
Надо сказать, что в богатейшем Ростове были снаряды, патроны, обмундирование, медицинские склады и медицинский персонал. То есть, всё то, в чём так остро нуждалась охранявшая подступы к городу малочисленная армия против превосходящих её в десятки раз наступающих большевицких войск.
 В городе пребывало на отдыхе до 16 000 (!) офицеров, не пожелавших участвовать в его обороне.
Но генералы Корнилов и Алексеев не прибегли в этот момент ни к реквизициям, ни к мобилизации…
«Добровольцы» оказались в безвыходном положении.
Рассчитывать было не на кого.

       Красные части обложили Ростов со всех сторон.
В город отошёл последний заслон капитана Чернова, теснимый войсками Р. Ф. Сиверса.

Оставался узенький коридорчик…

И вот тогда, под натиском частей Антонова-Овсеенко,  генерал Л. Г. Корнилов, главнокомандующий Добровольческой армией, принял решение об оставлении Дона…

***

В ночь с 8 (21) февраля на 9 (22) февраля 1918 года основной состав Добровольческой армии выстроился у своего штаба, «дома Парамонова».
Многие командиры всё ещё носили штатские костюмы.
Только Корнилов вышел к войскам в полушубке военного образца.
Ему подали дымчато-серую лошадь.
 Позади него развернули национальный трехцветный флаг.
На рукавах «добровольцев» пестрели такие же трехцветные нашивки уголком вниз.
Корнилов приказал армии выступить в поход.
Добровольческая армия покинула Ростов и устремилась в донскую зимнюю степь.
Она к тому моменту едва насчитывала 2000 штыков.
Плюс казачьи партизанские отряды есаула Чернецова, войскового старшины Семилетова и сотника Грекова - едва ли 400 человек.
Остальные погибли в боях, лежали ранеными в лазаретах и частных домах, затерялись в круговерти событий...

• Позже генерал Деникин напишет:

«Мы уходили, за нами следом шло безумие. Оно вторгалось в оставленные города бесшабашным разгулом, ненавистью, грабежами и убийствами».


• М. В. Алексеев говорил:

«Мы уходим в степи. Можем вернуться только, если будет милость Божия. Но нужно зажечь светоч, чтоб была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы».

• Смысл начавшегося при таких сложнейших обстоятельствах похода его участник и один из командующих армией - генерал Деникин - выразил впоследствии следующим образом:

       «Не стоит подходить с холодной аргументацией политики и стратегии к тому явлению, в котором всё в области духа и творимого подвига. Пока есть жизнь, пока есть силы, не всё потеряно. Увидят «светоч», слабо мерцающий, услышат голос, зовущий к борьбе - те, кто пока еще не проснулись…»

• Об этом же писал и Иван Шмелев:

«...Десятилетие протекло с того исторического дня, когда «горсточка» добровольцев, «брошенная всеми... истомлённая длительными боями, непогодою, морозами, по-видимому, исчерпала до конца свои силы и возможность борьбы...» – писал генерал Алексеев, – ушла в степи Кубани, начав Ледяной поход…
Перед «горсточкой» поставлен был жизнью выбор. Извечный выбор. Выбор – отсвет того далекого Выбора, когда дьявол «показывает Ему все царства мiра и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, падши, поклонишься мне». И, маленькие, решили: идти путём Его. И показали зрителям мiра, что есть ценности, которые отдавать нельзя, за которые платят жизнью!.. И вот, «горсточка» сильных духом, большею частью юных, ведомая достойными вождями, не могла склониться, духовно сдаться, - и ушла в ледяные степи, - в неизвестность! - чтобы продолжать бороться, до последнего вздоха, - за Россию. Не за Россию только. Но последнее разве на расстоянии поймётся…
В этот день 9/22 февраля русская «горсточка» доблестно показала страстную волю к жертве, к Голгофе – за свободу, за право верить и жить свободно, за право России –¬ быть. Из этого похода возгорелось святое пламя – освобождения.
Этот подвиг – а сколько же их было и сколько отдано жизней! – не увенчался конечной победой... Но зажженное пламя, "светоч", – горит, не угасая... И будет гореть, пока не сожжет всю тьму.
Вот духовный и исторический смысл, неумирающий смысл великого 9/22 февраля 1918 года, – ухода в ледяные степи. Смысл, родившийся из безсмертного Смысла Голгофской Жертвы, родственный самым чудесным мигам истории человеческого мiра, тем мигам, когда на весах истории и жизни взвешивались явления двух порядков: тленного, рабства, безволия, безчестия... – и, с другой стороны, – нетленного, свободы, воли, чести…
Все, кто чувствует себя русским человеком, человеком, а не скотом, – все с нами, все – в неизвестное, где и смерть, и жизнь, но смерть и жизнь – только по нашей воле, но и смерть и жизнь – во-имя! Ни классов, ни сословий, ни пола, ни возраста, ни языка, ни веры... –  а все, Россия, –  ...во имя России общей».


По трескающемуся льду добровольцы переправились через Дон, и пошли от станицы к станице…
Вопрос о дальнейшем направлении не был ещё решен окончательно:
-   на Кубань или
-   в донские зимовники…

В колонне пешком шагал генерал Корнилов с солдатским мешком за плечами.
На тележке ехал престарелый Алексеев, в чемоданчике - армейская казна.
Антон Иванович Деникин, назначенный помощником командующего армией, шёл в дырявых сапогах, в штатской одежде, с карабином через, плечо. В первый же день он сильно простудился. И его положили на повозку где-то в хвосте обоза.
С армией следовал обоз с 118-ю гражданскими беженцами.
Вязли в снегу городские дамы, цепляясь за набитые повозки, брели старики - люди спасались от большевиков.
А в бесконечной ленте обозов и беженцев затерялись маленькие воинские колонны - офицеры, юнкера, студенты.
 Кто в шинели, кто в штатском пальто, кто в сапогах, кто в рваных валенках.
То брела Добровольческая армия - малая числом, оборванная, затравленная, окружённая - как символ гонимой России и русской государственности...

Эмигрантская литература именовала это бегство «героическим» и «славным» «ледяным походом».
 На самом же деле это было шествие отчаявшихся людей, крушивших на пути следования всё подряд…

• В начале Ледяного похода Корнилов заявил:

 «Я даю вам приказ, очень жестокий: пленных не брать! Ответственность за этот приказ перед Богом и русским народом я беру на себя!»

• Н. Н. Богданов  в книге «Организация Добровольческой армии и Первый Кубанский поход» приводит свидетельство участника «Ледяного похода»:

«Взятые в плен, после получения сведений о действиях большевиков, расстреливались комендантским отрядом. Офицеры комендантского отряда в конце похода были совсем больными людьми, до того они изнервничались. У Корвин-Круковского появилась какая-то особая болезненная жестокость. На офицерах комендантского отряда лежала тяжёлая обязанность расстреливать большевиков, но, к сожалению, я знал много случаев, когда под влиянием ненависти к большевикам, офицеры брали на себя обязанности добровольно расстреливать взятых в плен».

• О жестокости со стороны рядовых добровольцев во время «Ледяного похода» вспоминал один из участников похода, когда писал о расправах добровольцев над захваченными в плен красными:

«Все большевики, захваченные нами с оружием в руках, расстреливались на месте: в одиночку, десятками, сотнями. Это была война «на истребление».
(Федюк В. П. Белые. Антибольшевистское движение на юге России 1917-1918 гг.)

Гражданская война - страшное, грязное дело.
В начале 18-го пленных не брали.
Оправдывать в этом белых не стоит. Но понять...
За их спиной были павшие Ростов, Новочеркасск, Таганрог.
И они знали, что там творилось.
Они вынесли на своей шкуре глумления, унижения и злобу 17-го.
У одних уже погибли родные, у других - друзья.

• И. А. Бунин писал об этом:

«Народу, революции всё прощается – «всё это только эксцессы». А у белых, у которых всё отнято, поругано, изнасиловано, убито - родина, родные колыбели и могилы, матери, отцы, сестры – «эксцессов», конечно, быть не должно».

Первоначально войска двинулись в сторону Новочеркасска.
Но в хуторе Мишкине «добровольцев» встретила делегация новочеркасских казаков и просила не входить в город.
 Иначе им окажут вооружённое сопротивление.
Одновременно делегация казаков и Новочеркасского городского самоуправления прибыла в советский штаб.
И сообщила, что «добровольцы» ушли.
 И просила не стрелять по городу из пушек.

«Добровольцы» повернули к югу и начали переправу на левый берег Дона у станиц Аксайской и Ольгинской.

Надо сказать, что белым тогда крупно повезло. Потому как 112-й запасной полк, посланный советским командованием занять Ольгинскую, самовольно бросил фронт и уехал в Ставрополь.
 Поэтому Добровольческая армия без потерь выскользнула из кольца.

***

Мастерски выведя армию из кольца, Корнилов остановил её в станице Ольгинской.
Это селение стало важным этапом на пути Белой гвардии.

Здесь собирались воедино силы, рассеявшиеся после падения Дона:
-  Подошёл отряд Маркова, отрезанный от армии и пробившийся мимо занятого красными Батайска.
-   Присоединились несколько казачьих отрядов.
-   Догоняли офицеры, дотоле «нейтральные», сбежавшие из Ростова и Новочеркасска после начала красного террора.
-    Подтягивались отставшие группы и раненые, притворяясь здоровыми.

В станице Ольгинской «добровольцы» остановились на 4 дня.
 Они подсчитали свои силы.
Налицо было около 3 700 человек.
Как оказалось, за время боёв под Таганрогом и Ростовом армия увеличилась почти вдвое.
Из названного количества штыков большинство составляли офицеры - 2 350.
 Офицерский корпус делился следующим образом:
- 500 кадровых - 36 генералов, 242 штаб-офицера (из них 24 генерального штаба),
-  1 848 офицеров военного времени.
В армии было:
-  свыше тысячи юнкеров, студентов, гимназистов, кадетов;
-  235 рядовых (из них 169 солдат).
Медицинский персонал насчитывал 146 человек - 24 врача и 122 сестры милосердия.

Здесь Корнилов провел реорганизацию, сводя воедино мелкие отряды.

Организационно армия поделилась на:
 
-  Первый офицерский  (Сводно-Офицерский) полк.
 Состоял из Новочеркасского, 1-го и 2-го Ростовских офицерских батальонов.
 Возглавил генерал Марков.
-   Корниловский ударный полк.
 Командовал полковник Неженцев.
- Партизанский полк.
Был создан из донских партизанских отрядов.
Поступил под командование генерала А. П. Богаевского, донского казака.
-   1 отдельный юнкерский батальон.
 Командовал генерал Боровский.
-   Инженерный чехословацкий батальон.
 Командир - капитан Неметчик.
-   4 батареи по 2 орудия,
-  3 небольших конных отряда.
  Один - из бывших партизан Чернецова.
 Другой - из остальных донских отрядов,.
 Третий - офицерский.

По качественному составу армия отнюдь не напоминала гвардию «буржуазно-помещичьей контрреволюции».
По данным А. Г. Кавтарадзе, 90% участников похода не имели никакой собственности.
-   Потомственных дворян был 21%,
 -  личных дворян - 39%,
-   остальные - выходцы из крестьян, мещан и т. д.
Судя по всему, в начальный период борьбы армия в основном состояла не из помещиков и буржуазии, а из охранительно, государственно настроенной «служилой» интеллигенции.
Исходя из этого, руководители армии усиленно подчёркивали её демократизм.

Даже командующий Л. Г. Корнилов демонстративно заявлял:
 «Я - республиканец».
 Хотя неоднократно говорил, что:
 «С удовольствием перевешал бы всех этих  Гучковых  и Милюковых».

Огромному обозу беженцев было приказано оставить армию.
 Теперь они могли спастись, рассредоточившись по станицам или поодиночке пробираясь в Россию.
 Всё равно набралось много штатских (52 гражданских лица), для которых пришлось сделать исключение: председатель Государственной Думы М. В. Родзянко, князь Н. Н. Львов, издатели братья Суворины, профессора Донского политехнического института.
В обозе 200 раненых, оружие, снаряды…

***

Первоначально твёрдого плана идти на Кубань не было.
Вырвавшиеся из окружения «добровольцы» и «партизаны» параллельно шли на восток в Сальские степи.

Корнилов предлагал уйти в Сальские степи. Ведь там на зимовниках (усадьбах и становищах племенных табунов) имелись большие запасы продовольствия, фуража, много коней.
 Близкая распутица, разлив рек не дали бы красным преследовать крупными силами. А это позволяло выиграть время, выждать благоприятной ситуации.

 Алексеев же резко возражал.
Зимовники, вполне подходящие для мелких отрядов, были разбросаны на значительных расстояниях друг от друга. Там было мало жилых помещений и топлива.
Армию пришлось бы распылить по подразделениям, которые красные могли бить по частям.
Армия оказалась бы в блокаде, зажатая между Доном и линиями железных дорог. Причём, лишённая пополнений и снабжения. И могла быть задушена в кольце.
И, наконец, была бы обречена на бездействие, выключена из хода событий в России.
Взамен предлагалось идти на Кубань. Ведь там ещё сражался Екатеринодар. Там была надежда на кубанское казачество.
А в случае неудачи имелась возможность рассеяться в горах или уйти в Грузию.

На военном совете к Алексееву присоединились Деникин, Романовский.
 Корнилова убедили двигаться на юг.

Но тут вмешался новый фактор.
 Стало известно, что 12 (25) февраля «без широкого оповещения» донской походный атаман генерал Попов увёл из-под Новочеркасска «партизанские отряды» - отряды белых казаков.
 У него собралось 1600 сабель с 5 орудиями.
А Войсковой Круг и атаман Назаров остались в Новочеркасске.
Звавшим его за Дон «добровольцам» Назаров ответил, что «большевики не посмеют тронуть выборного атамана и Войсковой Круг».
Попов со своим начальником штаба Сидориным приехали к добровольцам.
Из тех же соображений, что и Корнилов, донцы собирались идти на зимовники. И были готовы начинать оттуда партизанскую войну.
Для них выбора не существовало - казаки не пошли бы с Дона в чужие края.
Соблазнившись возможностью соединиться, Корнилов опять изменил решение.
 Армия получила приказ выступать на восток.

Двигались медленно, выслав разведку и организуя обоз...

 Для связи с Кубанью, переговоров о совместных действиях выехали переодетые генералы Лукомский и Ронжин.
Но они тут же попались красным. Побывали в лапах самого Сиверса.
Каким-то чудом, невероятными стечениями обстоятельств сумели спастись.
Скитались, пересаживаясь с поезда на поезд, выбираясь из одной передряги и влипая в другую.
 А в результате после массы приключений вместо Кубани очутились в Харькове…

 Сначала добровольцы направились на юго-восток. Направились через донские станицы Хомутовская, Кагальницкая, Мечетинская и Егорлыкская.

 А между тем стали сбываться худшие опасения Алексеева.
 Красные нащупали армию. И начали тревожить её мелкими наскоками.
Дополнительные сведения, собранные разведкой о районе зимовников, оказались удручающими.
В станице Кагальницкой «добровольцы» узнали, что в Сальских степях нет средств для «прокормления» Добровольческой армии.

Оставалось одно - поворачивать на юг и идти на Кубань.
Руководители Добровольческой армии генералы М. В. Алексеев и Л. Г. Корнилов надеялись:
-  Поднять антибольшевистское восстание кубанского казачества и северо-кавказских народов.
-  И сделать Кубань базой для дальнейших военных операций.

А, между тем, там - на Кубани - с каждым днём накапливались огромные красные силы.
 Через Азербайджан по железной дороге, через Грузию по перевалам сюда шли и ехали полки с Закавказского фронта.
Скапливались на всех узловых станциях.
 И из них без труда вербовали армии красные «главкомы» Автономов, Сорокин, Сиверс.
-  Одним объяснили, что кубанская «контра» и Корнилов пробкой закрывают дорогу в Россию.
 И, чтобы попасть домой, надо сначала  их разбить.
-  Других соблазняла вольная житуха и райское изобилие.
Ведь Северный Кавказ был полон не разграбленными фронтовыми складами, винными и спиртовыми заводами.

Зачем было солдатам, отвыкшим за войну от труда, развращённым революцией, спешить в постылую свою деревеньку, если здесь представлялась такая возможность погулять и пограбить контру?

Даже для иного хозяйственного мужичка разве не искушение - вместо серенького надела на Псковщине или Рязанщине отвоевать у богатеев-казаков кусок жирной кубанской земли с двумя урожаями в год, садами и виноградниками?

В отличие от малочисленных красных отрядов, штурмовавших с севера Дон и Украину, здесь сколачивались армии в десятки тысяч штыков...

Ну а в окружённом красными  Екатеринодаре (современный Краснодар) тем временем шли раздоры.
-  Кубанская Рада, будто слепая, захлебывалась в речах, вырабатывая «самую демократическую в мире конституцию».
-   Её не казачья, иногородняя, часть склонялась отдаться красным.
-  Атаман и правительство кидались то к Раде и демократии, то к Покровскому и Эрдели.
-   Главнокомандующий Покровский сам косился на атаманское кресло. А Раду называл не иначе как «совдепом».
-   Казаки-добровольцы то вступали в отряды, то бросали фронт.

 У офицеров опускались руки от этой безысходности.
Не было ни цели борьбы (кроме самозащиты), ни лидеров, которым верили бы, ни перспектив…
 Все надежды связывали только с Корниловым, слухи о котором докатывались искажённые и преувеличенные…

***

В последней донской станице, Егорлыкской, корниловцев встретили приветливо. Встретили с блинами и угощением, станичным сбором и тёплыми речами.
Ну а дальше начиналось Ставрополье.
Там уже ждала добровольцев иная встреча...

Как говорил потом генерал А. П. Богаевский, Добровольческая армия  была:
 «плохо принята на Дону, ещё хуже на Кубани...».

На всём пути добровольцам приходилось вступать в жестокие схватки с превосходящими по численности отрядами красных.
 И приходилось терпеть многочисленные лишения. Ведь поход проходил в тяжёлых погодных условиях - частные перепады температур, ночные заморозки, сильные ветры…

На марше Корнилов сделал армии первый общий смотр, пропуская мимо себя колонну добровольцев. Колонну, где рядовыми шли и студенты, и прапорщики, и капитаны, где взводами и ротами командовали полковники...
Кочующий табор, над которым развевался последний в России трехцветный национальный флаг…
Кучка людей, затерявшаяся в необъятных просторах...

• Пётр Краснов в книге  «От двуглавого орла к красному знамени» писал:

«Отличный солнечный день. Тепло, и пахнет весною. В голубом просторе по-весеннему заливаются жаворонки. Ночью был мороз, но теперь развезло, и по широкому чёрному шляху, вдоль убегающей вдаль линии телеграфа всюду видны блестящие на солнце лужи и жирные колеи, полные водою.
Вдоль шляха, прямо по степи, в колонне по отделениям, круто, молодецки подобравши приклады и подтянувши штыки, бодро, в ногу движется узкая лента людей, одетых в серые рубахи со скатанными по-старому шинелями. Издали глядя на неё, можно забыть, что была в России революция, что свален, повергнут в грязь и заплеван двуглавый орёл, что избиты офицеры, запоганено сердце русского человека и в толпы грязных «товарищей» обращена доблестная российская армия. Так ровно движется широким размашистым пехотным шагом эта колонна, так выравнены штыки, так одинаковы дистанции между отделениями и взводами, так отбиты рота от роты, что сердце радуется, глядя на них.
Не старая русская песня, солдатская песня, напоминающая подвиги дедов и славу царскую, но песня новая, недавно придуманная, к чести и славе зовущая, несётся из самой середины колонны. Не солдатские грубые голоса её поют, но поют голоса молодёжи, знакомой с нотами и умеющей и в простую маршевую песню вложить известную музыкальность:

Дружно, корниловцы, в ногу!
С нами Корнилов идет.
Спасет он, поверьте, отчизну,
Не выдаст он русский народ!

Корнилова носим мы имя,
Послужим же честно ему.
Доблестью нашей поможем,
Спасти от позора страну!

В солдатских рядах, с винтовкой на плече, мерно качаясь под звуки песни, идут Павлик и Ника Полежаевы, а рядом с ними на месте отделённого начальника Ермолов. Обветренные, исхудалые лица полны решимости, и глаза смотрят смело и гордо вперёд. Не у всей роты высокие сапоги, многие офицеры-солдаты идут в обмотках, у многих разорвались головки и ноги обёрнуты тряпками. Бедно одет полк, но чисто. Каждая пряжка лежит на месте, и отсутствие однообразия обмундирования восполняется однообразием выправки, шага и одинаковым одушевлением молодых лиц.
Это все или старые кадровые офицеры, за плечами которых семь лет муштры Кадетского корпуса и два года военного училища, или кадеты, или юнкера. Если попадётся в их рядах вчерашний студент, то и он уже принял выправку, он уже подтянулся и на весь воинский обиход, включая и смерть и раны, смотрит такими же простыми, ясными глазами, как юнкера и кадеты.
Издали, сзади колонны показался русский флаг, значок главнокомандующего. На лёгком соловом коне сидел загорелый, исхудалый человек с тёмными восторженными глазами. Сзади него на некрупной казачьей лошади в серой, по-кабардински сдавленной спереди широкой папахе, устало опустившись в седло, ехал полный генерал с седыми волосами и чёрными бровями и усами, с маленькой седеющей бородкой. Он лениво смотрел по сторонам, и изредка гримаса досады прорезывала его красивое бледное лицо. Это был Деникин, правая рука Корнилова по организации армии и кумир офицерской молодёжи после страстной горячей речи в защиту офицеров и армии, смело сказанной им на офицерском съезде. Полный человек в коротком штатском пальто, со щёками, густо заросшими седою щетиною, и с тёмными блестящими глазами ехал в свите Корнилова - это был генерал Лукомский... Живописная красивая фигура молодца-текинца, офицера, ординарца Корнилова, в пёстром халате, с тюрбаном-чалмою на голове, резко выделялась среди серых шинелей. Прямой, застывший в неподвижной позе, генерал Романовский, и рядом ласково улыбающийся с белым, как у монаха, лицом и резко оттенёнными чёрными усами и волосами, полнеющий, несмотря на лишения похода, ехал генерал Богаевский, про которого говорили, что он брат донского златоуста Митрофана Петровича, семь месяцев чаровавшего донской круг и правительство красивыми певучими речами. Несколько офицеров на разномастных конях, полусотня донского офицерского конвоя на худых, с раздутыми от сена животами лошадях и несколько текинцев красивой группой сопровождало Корнилова.
Они ехали куда-то вперед свободною, просторною рысью, прямо по степи, поросшей бурьянами, и их движение в солнечных лучах, лёгкое, стремительное, звало и полки вперёд. Невольно все головы корниловского полка повернулись туда, где ехал Корнилов со свитой, и молодые глаза заблестели восторгом.
Наш Корнилов! — раздалось по рядам.
Он вёл их по степной пустыне, как водили племена и народы, как водили войска герои древности. Он был Моисеем, он был Ксенофонтом, и вряд ли Анабазис 10000 греков в Малой Азии был труднее этого тяжелого скитания офицеров и детей по Прикаспийским степям...»

Ясным, морозным днём, когда  добровольцы достигли Ставропольской губернии (село Лежанка), по их колонне ударила артиллерия.
Оказалось, что вдоль речушки у села протянулись окопы.
 А там - большевистский Дербентский полк, дивизион пушек, Красная гвардия...

Корнилов атаковал красных с ходу, бросив в лоб Офицерский, а с флангов Корниловский и Партизанский полки.
Юнкера выкатили артиллерию на прямую наводку.
Марков, даже не дождавшись фланговых ударов, ринулся вброд через стылую грязь реки.
И враг побежал, бросив пушки.
Белые потеряли убитыми 3-х человек.
Красные - свыше 500.
Половину - в бою, половину корниловцы после боя вылавливали по селу и расстреливали...

Есть множество воспоминаний участников этого боя.
Приведу некоторые из них.

• Из воспоминаний Деникина А. И. о бое за село Лежанку 21 февраля (6 марта) 1918 года:


        «В селении Лежанке нам преградил путь большевистский отряд с артиллерией.
         Был ясный слегка морозный день.

          Офицерский полк шёл в авангарде. Старые и молодые; полковники на взводах.

          Никогда ещё не было такой армии. Впереди - помощник командира полка, полковник Тимановский шёл широким шагом, опираясь на палку, с неизменной трубкой в зубах; израненный много раз, с сильно повреждёнными позвонками спинного хребта… Одну из рот ведёт полковник Кутепов, бывший командир Преображенского полка. Сухой, крепкий, с откинутой на затылок фуражкой, подтянутый, краткими отрывистыми фразами отдаёт приказания. В рядах много безусой молодежи - беспечной и жизнерадостной. Вдоль колонны проскакал Марков, повернул голову к нам, что-то сказал, чего мы не расслышали, на ходу «разнёс» кого-то из своих офицеров и полетел к головному отряду.

       Глухой выстрел, высокий, высокий разрыв шрапнели. Началось.
Офицерский полк развернулся и пошёл в наступление: спокойно, не останавливаясь, прямо на деревню. Скрылся за гребнем. Подъезжает Алексеев. Пошли с ним вперёд. С гребня открывается обширная панорама. Раскинувшееся широко село опоясано линиями окопов. У самой церкви стоить большевистская батарея и беспорядочно разбрасывает снаряды вдоль дороги. Ружейный и пулемётный огонь всё чаще. Наши цепи остановились и залегли: вдоль фронта болотистая, незамерзшая речка. Придется обходить.

       Вправо, в обход двинулся Корниловский полк. Вслед за ним поскакала группа всадников с развернутым трёхцветным флагом…

       - Корнилов!

        В рядах - волнение. Все взоры обращены туда, где виднеется фигура командующего…

       А вдоль большой дороги совершенно открыто юнкера подполковника Миончинского подводят орудия прямо в цепи под огнём неприятельских пулемётов; скоро огонь батареи вызвал заметное движение в рядах противника. Наступление, однако, задерживается…
Офицерский полк не выдержал долгого томления: одна из рот бросилась в холодную, липкую грязь речки и переходить вброд на дугой берег. Там - смятение, и скоро всё поле уже усеяно бегущими в панике людьми мечутся повозки, скачет батарея.

        Офицерский полк и Корниловский, вышедший к селу с запада через плотину, преследуют.

        Мы входим в село, словно вымершее. По улицам валяются трупы. Жуткая тишина. И долго ещё её безмолвие нарушает сухой треск ружейных выстрелов: «ликвидируют» большевиков… Много их…

       Кто они? Зачем им, «смертельно уставшим от 4-х летней войны», идти вновь в бой и на смерть? Бросившие турецкий фронт полк и батарея, буйная деревенская вольница, человеческая накипь Лежанки и окрёстных сёл, пришлый рабочий элемент, давно уже вместе с солдатчиной овладевший всеми сходами, комитетами, советами и терроризировавший всю губернию; быть может, и мирные мужики, насильно взятые советами. Никто из них не понимает смысла борьбы. И представление о нас, как о «врагах» - какое то расплывчатое, неясное, созданное бешено растущей пропагандой и беспричинным страхом.

       - «Кадеты»… Офицеры… хотят повернуть к старому…

          Член ростовской управы, с. д. меньшевик Попов, странствовавший как раз в эти дни по Владикавказской жел. дороге, параллельно движению армии, такими словами рисовал настроение населения:
«…Чтобы не содействовать так или иначе войскам Корнилова в борьбе с революционными армиями, всё взрослое мужское население уходило из своих деревень в более отдалённые сёла и к станциям жел. дороги…
«Дайте нам оружие, дабы мы могли защищаться от кадет» - таков был общий крик всех приехавших сюда крестьян… Толпа с жадностью ловила известия с «фронта», комментировала их на тысячу ладов, слово «кадет» переходило из уст в уста. Всё, что не носило серой шинели, казалось не своим; кто был одеть «чисто», кто говорил «по образованному», попадал под подозрение толпы.
 «Кадет» - это воплощение всего злого, что может разрушить надежды масс на лучшую жизнь; «кадет» может помешать взять в крестьянские руки землю и разделить её; «кадет» это злой дух, стоящий на пути всех чаяний и упований народа, а потому с ним нужно бороться, его нужно уничтожить».

          Это несомненно преувеличенное определение враждебного отношения к «кадетам», в особенности в смысле «всеобщности» и активности его проявления, подчёркивает, однако, основную черту настроения крестьянства - его беспочвенность и сумбурность. В нём не было ни «политики», ни «Учредительного Собрания», ни «республики», ни «царя»; даже земельный вопрос сам по себе здесь, в Задонье и в особенности в привольных Ставропольских степях, не имел особенной остроты. Мы, помимо своей воли, попали просто в заколдованный круг общей социальной борьбы: и здесь, и потом всюду, где ни проходила Добровольческая армия, часть населения более обеспеченная, зажиточная, заинтересованная в восстановлении порядка и нормальных условий жизни, тайно или явно сочувствовала ей; другая, строившая свое благополучие - заслуженное или незаслуженное - на безвременьи и безвластии, была ей враждебна. И не было возможности вырваться из этого круга, внушить им истинные цели армии. Делом? Но что может дать краю проходящая армия, вынужденная вести кровавые бои даже за право своего существования. Словом? Когда слово упирается в непроницаемую стену недоверия, страха или раболепства.

         Впрочем, сход Лежанки (позднее и другие) был благоразумен - постановил пропустить «корниловскую армию». Но пришли чужие люди - красногвардейцы и солдатские эшелоны, и цветущие села и станицы обагрились кровью и заревом пожаров…

          У дома, отведенного под штаб, на площади, с двумя часовыми-добровольцами на флангах, стояла шеренга пленных офицеров - артиллеристов квартировавшего в Лежанке большевистского дивизиона.

       Вот она новая трагедия русского офицерства!..

       Мимо пленных через площадь проходили одна за другой добровольческие части. В глазах добровольцев презрение и ненависть. Раздаются ругательства и угрозы. Лица пленных мертвенно бледны. Только близость штаба спасает их от расправы.

        Проходит генерал Алексеев. Он взволнованно и возмущённо упрекает пленных офицеров. И с его уст срывается тяжёлое бранное слово. Корнилов решает участь пленных:

       - Предать полевому суду.

      Оправдания обычны: «не знал о существовании Добровольческой армии»… «Не вёл стрельбы»… «Заставили служить насильно, не выпускали»… «Держали под надзором семью»…
        Полевой суд счёл обвинение недоказанным. В сущности, не оправдал, а простил. Этот первый приговор был принят в армии спокойно, но вызвал двоякое отношение к себе.
Офицеры поступили в ряды нашей армии».

• Суворин Б. А. в книге «ЗА РОДИНОЙ»:


          «Ген. Корнилов решил избегать боя до соединения с кубанской группой, которого мы добились, к сожалению, гораздо позднее. Все столкновения с большевиками до самого Екатеринодара, несмотря на их громадное численное превосходство и громоздкость нашего обоза, оканчивались для НИХ плачевно. Впервые они попробовали нас задержать у границы Дона и Ставропольской губернии, но результат для них был ужасен. Наши потери были 1 убитый (случайным попаданием) и человек 20 раненых, все в офицерской роте Кутепова, которого не взлюбил начальник штаба ген. Романовский, впоследствии убитый в Константинополе, и не хотел передать более ответственной должности. БОЛЬШЕВИКИ, совершенно не умевшие пользоваться своей артиллерией, почти без офицеров, брошенные своими комиссарами и начальством, потеряли более 500 человек.

       В этом селе - Лежанке, я впервые увидел весь ужас братоубийственной, беспощадной войны. В начале боя, когда впервые я увидел разрывы большевистской артиллерии, когда я представил себе, что там, на той стороне речки, в весёлом освещенном солнцем селе, с поднимающимися к небу колокольнями православных храмов, засели какие-то озверелые люди, мечтающие о нашем истреблении, сделалось как-то жутко на душе.

       За что, думалось мне? За то, что мы не идём за продажным большевиком Лениным, за евреем Бронштейном, за то, что мы хотим увидеть вновь свою Родину великой и счастливой?
Эти трупы русских людей, разбросанные по улицам большого села, всё это было кошмарно. Страшный призрак гражданской войны, с которой мне пришлось встретиться лицом к лицу, подействовал тягостно на меня. Потом мне пришлось видеть много, много крови, но так устроен человеческий механизм, что сильнее привычки нет ничего на свете, и даже ужасы гражданской войны не производили впечатления на привыкшие нервы.

       Следующее, серьёзное на этот раз и ожесточённое сопротивление большевики оказали под Кореневской станицей. Здесь наша маленькая армия имела перед собой не сброд, как в Лежанке. Здесь впервые наши части понесли серьезные потери.

        Самое тяжёлое для командования были наши раненые. Их приходилось возить с собой по ужасным дорогам при самых тяжёлых условиях, почти без организованной помощи.

       Оставлять раненых нельзя было, это значило обрекать их на верную и мучительную гибель. Так было с ранеными, оставленными при ОТХОДе из Новочеркасска и Ростова, где большевистская прислуга госпиталей, до сиделок включительно, с необычайными надругательствами перебила всех раненых. Та же участь постигла раненых и сестер милосердия, оставленных под Екатеринодаром.

      Как страдали наши раненые и больные, какие мучения им приходилось переносить в этих тряских повозках, без ухода, без хороших перевязок, без серьёзной медицинской помощи.

      Один раз ночью на одном из самых трудных переходов по страшной грязи, почти без дороги. по разлившимся ручьям, я шёл за обозом с ранеными. Впереди везли молодого юнкера. Он не был тяжело ранен, но у него уже началось заражение крови. Об операции думать было нечего. Всю ночь он кричал от боли. От его крика некуда было уйти и кажется мне эта страшная ночь, кустарник, кругом вода, кочки, выбившиеся из сил лошади и слышится этот страшный непрерывный крик. Утром он скончался.
       В другой раз я обогнал раненого в повозке: сверху шинели, покрывавшей его, лежал револьвер, как он объяснил для того, чтобы застрелить возницу, если он заметит, что он хочет его бросить и самому застрелиться.
     Как бы не были тяжелы страдания во всякой войне, в войне против потерявших всякое представление о пощаде, в братоубийственной резне, положение раненых было бесконечно более тяжёлое.
Тот медицинский персонал, который посвятил себя уходу за ними, те женщины сестры-милосердия, которые должны были бессильно следить за медленным мучительным умиранием этих несчастных молодых людей, не будучи в состоянии как-нибудь облегчить их участь, достойны преклонения.
        Русская женщина на этом походе показала себя на удивительной высоте, во всём разделяя ужасные условия этого длительного небывалого подвига.

        Как я уже говорил выше, ни одного, даже частичного, неуспеха наша армия не потерпела до самого Екатеринодара и на обратном пути на Дон, но все эти победы или успехи не давали ощутительных результатов.
Разбив врага под одной станицей, армия, привязанная к своему обозу, без намека на базу, где она могла бы остановиться и хотя бы отдохнуть, не могла преследовать его и должна была, чаше всего без отдыха, двигаться всё дальше вперёд, где она неминуемо должна была встретить новые, во много раз сильнейшие, массы неприятеля.
У большевиков были нескончаемые резервы, наша же армия могла увеличивать лишь свой обоз раненых и тем затруднять свое продвижение.
       Нужно было необычайную смелость и уверенность в духе своих бойцов, чтобы совершить этот, ни с чем несравнимый, поход среди большевистского океана, и будущий военный историк, когда начнут изучать этот русский Анабазис, не раз преклонится перед решимостью, талантом, находчивостью вождей и непреодолимым духом маленькой армии, бывшим сильнее всех разочарований, которые неумолимая судьба готовила нам на каждом шагу...»

• Какурин И. И. в книге  «Первый Кубанский Генерала Корнилова поход»:

        «21 февраля утром Добровольческая армия выступила из Егорлыцкой на село Лежанка Ставропольской губернии, находящееся в 22 верстах южнее. В авангарде шёл Офицерский полк с батареей. Противник, увидев, идущую в воде цепь, открыл по ней огонь. Генерал Марков с одной из рот атакует мост. Красные не выдерживают атаки и стремительно бегут в село, преследуемые нашим огнём. В этом бою ярко сказался недостаток у нас конницы: ни хорошей разведки, ни энергичного преследования противника не было. И в других боях мы это чувствовали.
      В этот день генерал Корнилов выслал к походному атаману Попову офицерский разъезд из офицеров 6-го Донского казачьего полка в 15 шашек под командой подполковника Ряснянского с новым предложением о соединении с Добровольческой армией. Подполковник Ряснянский настиг отряд походного атамана в станице Великокняжеской и поручение передал, но генерал Попов вновь категорически отказался покинуть Донскую область.

       22 февраля армия отдыхала в селе Лежанка, наполовину оставленном жителями. Убитые офицеры с воинскими почестями были погребены на местном кладбище. Генералы Алексеев и Корнилов проводили их до места вечного упокоения.
23 февраля утром армия выступила из Лежанки на станицу Плосскую Кубанской области...»

• Павлов В. Е. в книге «Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1917-1920 годов»:


        «21 февраля (6 марта). Утром Добровольческая армия выступила из станицы Егорлыцкой на село Лежанка Ставропольской губернии, находящееся в 22 верстах. В авангарде, по-прежнему, Офицерский полк с батареей полковника Миончинского и Техническая рота. Генерал Марков, обгоняя свои части, со всеми поздоровался и ускакал вперёд со своими ординарцами. Снега нет совершенно, но густая, липкая, чернозёмная масса делает поход тяжёлым. Сделали привал, затем второй. Было известно, что Лежанка занята красными, и, в частности, там стоят части 39-й пехотной дивизии. Следовательно, бой неизбежен.
Откуда-то по колонне Офицерского полка передается приказание:

      - Ротные командиры к командиру полка!

      Все следят, куда идут командиры. Слегка в стороне от дороги все видят генерала Маркова и полковника Тимановского. К ним идут полковник Плохинский, полковник Лаврентьев, полковник Кутепов, ротмистр Дударев, полковник Кандырин, подъезжают верхом полковник Миончинский и полковник Гершельман. О чём они там говорят? Но – «это дело хозяйское». Совещание кончилось, и все его участники направляются к своим частям и отдают распоряжения.
И, наконец...  от авангардной 4-й роты отделяются взводы и идут влево от дороги, за ними вся рота. От 1-й роты один взвод идёт по дороге вперёд, другой вправо - на топографический гребень, вдоль которого идёт дорога. Влево рысью уходит конница, скоро исчезнувшая за цепью курганов.
      Когда походные заставы отошли примерно на версту, полк в колонне двинулся вперёд. Генерал Марков значительно впереди. Всё тихо. Что впереди? Где противник? - Не видно. Лишь за перегибом впереди лежащей местности видна верхушка колокольни села Лежанки.
Вдруг над колонной высоко в небе появляется маленькое белое облачко от разрыва шрапнели. Другое, третье... Наконец их уже не счесть. И все «журавли». Полк начинает разворачиваться в боевой порядок, левее его Техническая рота. А шрапнели все продолжают «давать журавлей»: со стороны Лежанки стреляет батарея, и стреляет прескверно.
Роты быстро достигли гребня, откуда местность начинает понижаться к реке Средний Егорлык, на противоположном берегу которой расположено село. Едва заметив появление цепей, красные открыли ружейный и пулемётный огонь. Расстояние слишком велико (около 2 верст), и стрельба их недействительна. Не снимая с ремней винтовок и не прибавляя шага, роты идут на сближение. По дороге идёт полковник Тимановский с трубкой в зубах, опираясь на палку.
Расстояние всё уменьшается, и пули всё чаще и чаще пролетают мимо ушей. Впереди уже ясно видна вся обстановка: полоса камышей, за ними огороды и на них окопы красных, за огородами село. Невольно усиливается шаг, перешедший затем в бег, чтобы скорее достичь камышей и укрыться от взоров противника. Но - взводу поручика Кромма приказано остановиться и ротным пулемётам открыть огонь. По этому взводу сосредотачивается главная сила огня противника, наносящая ему потери.
      В это время над огородами по ту сторону реки с поразительной точностью разрываются несколько шрапнелей батареи полковника Миончинского, заставив красных ослабить свой огонь. Головные взводы без потерь достигают камышей. Ливень огня сбивает верхушки камышей над головами останавливающихся там офицеров.

       У моста генерал Марков, полковник Тимановский. Они нацеливают 2-ю роту на молниеносную атаку моста; левее 4-я, правее 3-я и 1-я роты должны поддержать атаку 2-й роты, всеми возможными мерами стараясь форсировать реку.

      Но в это время 3-й взвод 1-й роты, штабс-капитана Згривец, достигнув и скрывшись в камышах, не остановился, а продолжал продвижение вперёд. Раздвигая руками камыши, утопая в воде, офицеры взвода, пройдя 2-3-саженный пояс камышей, оказались на чистой воде. До камышей противоположного берега было всего лишь шагов 20; воды всего лишь по пояс. Но положение взвода создавалось трагичным: неглубокий Егорлык имел илистое дно, выше колен уходили в ил ноги. Движение сильно замедлилось. Красные, увидев идущую по воде цепь, открыли по ней огонь. Одна мысль была у всех: скорей добраться до камышей противоположного берега. Шли с трудом; некоторые пытались плыть… Но вот, наконец, и другой берег; снова скрыты от взоров противника и есть опора - камыши. Вперёд!
Выйдя из камышей, взвод атаковал красных, находящихся в десяти шагах. Красные не оказали никакого сопротивления: их охватила паника, и они бросились бежать. Офицеры штыковыми ударами, выстрелами в упор, устилали путь их бегства в село трупами. Перед взводом и левее него толпы красных бежали на дорогу от моста в село. Здесь к ним подскакали двое верховых… в погонах. Один из них, оказавшийся прапорщиком Варнавинского полка, кричал:

       - Товарищи! Собирайтесь на соборную гору! Кадеты штурмуют мост.

       Залп - и оба падают убитыми (впоследствии, возвращаясь снова на Дон, офицеры видели на кладбище села среди свежих могил одну с надписью: «Барон, прапорщик Борис Николаевич Лисовский. Убит бандой Каледина 21 февраля 1918 г.».

        Выбежав на дорогу, взвод разделяется: два отделения преследуют красных, бегущих в село, другие два поворачивают налево, навстречу бегущим от реки... Красные не ожидали встретить у себя в тылу офицеров...
      В этот момент генерал Марков атаковал мост. В момент офицеры были на другом берегу. Левее 4-я рота частью перешла вброд реку и опрокинула красных. Правее 3-я рота, частью вброд, частью на оказавшихся на реке лодках, также переправилась на другой берег. Генерал Марков бежал с головным взводом по дороге к селу за бегущими красными. И вдруг он остановился в недоумении, увидев перед собой офицеров 1-й роты.

     - А вы откуда взялись? - спросил он. Он не ожидал такого манёвра 3-го взвода 1-й роты.

      Здесь генерал Марков отдал приказание: 1-й роте продолжать преследование противника по ведущей от моста улице села; 3-й роте обходить село справа; 2-й и 4-й - слева. Увидев, что офицеры собирают пленных, он закричал:

      - Пленными не заниматься. Ни минуты задержки. Вперёд!

       А в это время отделения 3-го взвода продолжали преследование на улице села. Чем дальше в лихом и быстром преследовании бежали вперёд, тем гуще перед ними были красные. Последние бежали, как куры перед автомобилем. Офицеры стреляли на бегу в упор, кололи...
Вот они на соборной горе... Церковь посреди площади и... четырехорудийная батарея с суетящейся возле орудий прислугой; орудия стреляют. Впереди поручик Успенский, за ним другие. Они атакуют батарею. Прислуга бежит, остаются несколько человек, среди них трое в офицерских погонах... Они «сдались».

      3-я рота обходит село справа. У ветряных мельниц стреляет красная батарея. Но она успевает сняться, оставив лишь зарядный ящик.
Перед 2-й ротой, обходящей слева, красные исчезли в селе. Ещё левее скачет в обход села конный отряд полковника Гершельмана и конные разведчики 1-й батареи, посланные туда генералом Марковым.
Село взято.

***

      На опустевшей от красных площади остановились головные отделения 3-го взвода 1-й роты, дальше продолжать преследование не было сил. Подходит вся 1-я рота.

       Генерал Марков подскакал к 4-й роте. Увидя пленных, он закричал:

       - На кой чёрт вы их взяли?

       Скачет ко 2-й роте. Всё благополучно, и спешит на церковную площадь. Сзади раздается беглая стрельба.

        - Узнать, в чём дело, - приказывает он ординарцу.

         Ординарец вернулся с донесением: «Стрельба по вашему приказанию, Ваше Превосходительство!»

       На площади к генералу Маркову подвели пленных артиллеристов, среди них командир батареи. Офицеры видят, что генерал Марков вне себя от гнева, и слышат возбуждённый его голос:

         - Ты не капитан! Расстрелять!

        Но подъехал генерал Корнилов:

         - Сергей Леонидович! Офицер не может быть расстрелян без суда. Предать суду! (На следующий день над пленными офицерами был суд. Так как их преступление было очевидно, их не оправдали, но... простили и влили в части армии).

***

         Потери Офицерского полка выразились в количестве 4-х убитых (все взвода поручика Кромма) и нескольких раненых. Незначительные потери, огромный успех первого боя и восторг офицеров своим командиром влили во всех уверенность в дальнейших успехах полка и армии.
         Патронов в бою было израсходовано мало, а добыто огромное количество. Приходилось весьма сожалеть, что были захвачены орудия горного образца, снаряды которых оказались для армии ненужными.
22 февраля (7 марта). Армия отдыхала в селе Лежанка, наполовину оставленном жителями. Бежали потому, что поверили рассказам красных о жестокостях, чинимых «кадетами». В течение дня немалая часть бежавших вернулась в свои дома, которые нашла совершенно нетронутыми и не разграбленными. Смущение было огромное, когда добровольцы не требовали, а просили и за всё расплачивались. Не возвращались в село лишь люди призывного возраста, боясь, что их мобилизуют, и те, которые связали себя службой у красных.
В этот день, в присутствии генералов Алексеева, Корнилова, Деникина, Маркова и других в сельской церкви было отпевание четырех убитых офицеров.
      Мы проводили их с воинскими почестями до их могилы на сельском кладбище. Отслужена была последняя лития, а потом генерал Алексеев сказал со слезами на глазах о наших первых жертвах похода, о нашей обречённости в дальнейшем. Генерал Корнилов внимательно осмотрел закрытые могилы и сказал нам: «Запомните, господа, где мы их похоронили: может быть, близкие будут искать эти одинокие могилы».

• В книге Романа Гуля «Ледяной поход»:

«Вдруг, среди говора людей, прожужжала шрапнель и высоко, впереди нас, разорвалась белым облачком. Все смолкли, остановились... Ясно доносилась частая стрельба, заливчато хлопал пулемёт... Авангард - встречен огнем».

 Корниловцы сопротивление подавили.
И вот начинается экзекуция:

 «Из-за хат ведут человек 50-60 пёстро одетых людей, многие в защитном, без шапок, без поясов, головы и руки у всех опущены. Пленные. Их обгоняет подполковник Нежинцев, скачет к нам, остановился - под ним танцует мышиного цвета кобыла. «Желающие на расправу!» - кричит он. «Что такое? - думаю я. - Расстрел? Неужели?» Да, я понял: расстрел, вот этих 50-60 человек, с опущенными головами и руками. Я оглянулся на своих офицеров. «Вдруг никто не пойдет?» - пронеслось у меня. Нет, выходят из рядов. Некоторые смущённо улыбаясь, некоторые с ожесточёнными лицами. Вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим кучкой незнакомым людям и щелкают затворами. Прошла минута. Долетело: пли!.. Сухой треск выстрелов, крики, стоны... Люди падали друг на друга, а шагов с десяти, плотно вжавшись в винтовки и расставив ноги, по ним стреляли, торопливо щёлкая затворами. Упали все. Смолкли стоны. Смолкли выстрелы. Некоторые расстреливавшие отходили. Некоторые добивали штыками и прикладами ещё живых. Вот она, подлинная гражданская война... Около меня - кадровый капитан, лицо у него как у побитого. «Ну, если так будем, на нас все встанут», - тихо бормочет он. Расстреливавшие офицеры подошли. Лица у них - бледны. У многих бродят неестественные улыбки, будто спрашивающие: ну, как после этого вы на нас смотрите? «А почём я знаю! Может быть, эта сволочь моих близких в Ростове перестреляла!» - кричит, отвечая кому-то, расстреливавший офицер. Построиться! Колонной по отделениям идем в село».

Но на этом «веселье» не закончилось – главная расправа была ещё впереди…

«Начинает смеркаться. Пришли на край села. Остановились. Площадь. Недалеко церковь. Меж синих туч медленно опускается красное солнце, обливая всё багряными, алыми лучами... Кучка людей о чём-то кричит. Поймали несколько человек. Собираются расстрелять. «Ты солдат... твою мать?!» - кричит один голос. «Солдат, да я, ей-Богу, не стрелял, помилуйте! Неповинный я!» - почти плачет другой. «Не стрелял... твою мать?!» Револьверный выстрел. Тяжело, со стоном падает тело. Ещё выстрел. К кучке подошли наши офицеры. Тот же голос спрашивает пойманного мальчика. «Да, ей-Богу, дяденька, не был я нигде!» - плачущим, срывающимся голосом кричит мальчик, сине-бледный от смертного страха. «Не убивайте! Не убивайте! Невинный я! Невинный!» - истерически кричит он, видя поднимающуюся с револьвером руку…
 Я вышел на улицу. Кое-где были видны жители: дети, бабы. Пошёл к церкви. На площади в разных вывернутых позах лежали убитые... Налетал ветер, подымал их волосы, шевелил их одежды, а они лежали, как деревянные. К убитым подъехала телега. В телеге - баба. Вылезла, подошла, стала их рассматривать подряд... Кто лежал вниз лицам, она приподнимала и опять осторожно опускала, как будто боялась сделать больно. Обходила всех, около одного упала, сначала на колени, потом на грудь убитого и жалобно, громко заплакала: «Голубчик мой! Господи! Господи!..» Я видел, как она, плача, укладывала мёртвое, непослушное тело на телегу, как ей помогала другая женщина. Телега, скрипя, тихо уехала... Я подошёл к помогавшей женщине... «Что это, мужа нашла?» Женщина посмотрела на меня тяжёлым взглядом. «Мужа», - ответила и пошла прочь... Я прошёл на главную площадь. По площади носился вихрем, джигитовал текинец. Как пуля, летала маленькая белая лошадка, а на ней, то вскакивала, то падала, то на скаку свешивалась до земли малиновая черкеска текинца. Смотревшие текинцы одобрительно, шумно кричали... Вечером, в присутствии Корнилова, Алексеева и других генералов, хоронили наших, убитых в бою. Их было трое. Семнадцать было ранено. В Лежанке было 507 трупов».

Что такое 507 трупов для села?

А это значит, что в Леженке корниловцы фактически вырезали всё мужское население – виновных и невиновных.
И это всего лишь небольшой эпизод той ужасной братоубийственной войны...

***

Войска Корнилова вступили на Кубань.
Вначале это казалось сказкой, исполнением заветных желаний.
Станицы, встречающие хлебом-солью.
Богатство, сытость, радушные хозяева, приветливые улыбки...
 Сказка скоро кончилась.
Наперерез корниловцам большевики стали бросать отряд за отрядом. Но решительного натиска красные не выдерживали. И стоять насмерть не считали нужным.
А для Добровольческой армии каждый бой был вопросом жизни.
 В каждом из многочисленных боёв вопрос стоял так:
 «Победа или смерть».
Не победить - остаться в холодной степи.
И они побеждали, опрокидывая заслоны…

В авангарде, как правило, шёл Офицерский полк генерала Маркова.
Марков, профессор военной академии, «железный стрелок», в тот «1-й Кубанский поход» вышел в кожаной куртке и белой папахе.
Он оказался одним из последних русских генералов, который бравировал своей храбростью и мог с рассеянным видом и тростью в руках встать во весь рост под секущим свинцом - «Вперёд, господа!...».
И цепи поднимались вслед за ним и бросались вперед, «по-барски блестя погонами».
 И звонко взлетало над заснеженными полями «Ур-ра-а-а!..»
Они были окружены многократно превосходящим их числом противником.
Отступать было некуда.
И первое серьёзное поражение грозило им полным уничтожением.
 Они переходили вброд незамёрзшие речки.
Сутками лежали в цепи в снегу.
 Стремились довести каждый бой до удара в штыки, так как надо было экономить патроны.
И не брали пленных, поскольку изначально война шла на уничтожение. Да и их самих никто не пожалел бы и не жалел…

Движение с тыла прикрывали донские «партизаны», студенты, которые, уходя в поход, видимо, не представляли себе все тяготы и невзгоды, ожидающие их на Кубани.
Да и никто, видимо, не представлял...

• Павлов В. Е.:

«23 февраля (8 марта). Утром Добровольческая армия выступила из села Лежанки и скоро вошла в пределы Кубанской области. Конный отряд полковника Глазенапа несколько раньше выступил в юго-восточном направлении на село Белая Глина, дабы отвлечь внимание красных от истинного направления движения армии. Офицерский полк с 1-й батареей на этот раз шёл в арьергарде. Погода была чудесная, дорога совершенно сухая; идти было легко. Колонны частей шли в образцовом порядке.

       Вдоль колонны Офицерского полка проскакал генерал Марков. Роты быстро «взяли ногу» Проезжая 4-ю роту, он вдруг громко спросил:

        - Четвёртая рота, что это за строй?

         Не успел ротмистр Дударев ответить, как вся рота сказала:

          - Справа по три, Ваше Превосходительство!

         Этот кавалерийский строй унаследован был всей ротой от главной составной её части, Ударного дивизиона кавалерийской дивизии. В ответ раздалась реплика генерала Маркова:

         - Я вам покажу! Пехота, а справа по три...

          И так как генерал Марков ускакал дальше, так ничего и не «показав», то рота весь дальнейший поход и проходила в кавалерийском строю «справа по три».

        Совершив без утомления двенадцативёрстный переход, армия остановилась в первой кубанской станице Плосской, разместившись там по квартирам. Сразу же всех поразила резкая противоположность тому, что было в селе Лежанка: станица не была оставлена жителями, и казаки встретили их приветливо и радушно, страха перед пришедшей армией они не испытывали. Всего 12 верст разделяло два различных характера, две психологии - казачью и крестьянскую. И это несмотря на то, что крестьяне Ставрополья жили не беднее казаков.
Но задумываться над этим офицерам не хотелось, они были заняты приведением себя в порядок в ожидании скорого и, видимо, обильного вкусного обеда. Они видели, как расторопные казачки готовили еду. Особенно пострадали куры; их приходилось ловить офицерам «по всем правилам военного искусства» и не всегда удачно; особенно беспомощны были офицеры в «убийстве» кур: казачки и казаки это проделывали с поразительной ловкостью и без всякого «оружия». Курьёзы и смех! Казачки решительно отказывались брать деньги за угощенье.
         В Технической роте особенное оживление: прапорщика Шмидта, одетого в черкеску, казаки принимали за Великого Князя Николая Николаевича. Впрочем, сходство действительно поразительное. Ему, как и тем, кто с ним, оказывалось особо почтительное внимание и хлебосольство. Казаков не разуверяли ни теперь, ни потом.
Был впоследствии даже такой случай: один офицер, подойдя к прапорщику Шмидту, сказал ему на ухо:

        - Ваше Императорское Высочество, я вас узнал! - На это ему Шмидт также тихо ответил:

         - Ну и молчи!

       Когда спросили Петра Эдуардовича, зачем он дал такой странный ответ, он объяснил, что если бы он постарался разуверить офицера, что он не Великий Князь, ему офицер всё равно не поверил бы, а приказ «Великого Князя» молчать действительно заставил бы его не распространять этот вздорный слух.

       Несмотря на благожелательное отношение казаков станицы к добровольцам и, несмотря на то, что они, бесспорно, разделяли цели и задачи Добровольческой армии (генерал Корнилов почти в каждой станице разговаривал с казаками), тем не менее, они не внимали призыву вступить в борьбу против большевиков. Не ожидали этого добровольцы.
       24 февраля (9 марта) армия выступила дальше в западном направлении, имея в арьергарде Офицерский полк. Сделав в хуторе Ново-Ивановском двухчасовой привал, перешла на ночлег в станицу Незамаевскую. Здесь она нашла иное отношение казаков и к большевикам, и к себе: предчувствуя или понимая, что могут дать им большевики, казаки взялись за оружие и дали армии пополнение - пешую и конную сотни.

        25 февраля (10 марта). С утра армия снова в походе. Шедшему в арьергарде Чехословацкому батальону пришлось отбить атаку и нанести большие потери кавалерийскому отряду красных. За это дело генерал Корнилов выдал батальону награду в 5000 рублей.
Пройдя всего лишь 15 вёрст, армия остановилась в станице Весёлая и расположилась по квартирам, что весьма удивило всех. Стали строить догадки о причинах этого. То обстоятельство, что армия находилась уже недалеко от Владикавказской железной дороги, заставляло предполагать о возможном переходе ею этой дороги и даже с весьма вероятным боем, и что всё это может произойти ночью. И действительно, около 21 часа армия выступила дальше, имея в авангарде Офицерский полк, Техническую роту, Юнкерский батальон и 1 батарею, под общим начальством генерала Маркова. Направление движения было взято, по-прежнему, на запад, на станцию Сосыка, но, пройдя вёрст десять, у хутора Упорный авангард круто повернул на юг.
В темноте Офицерский полк по небольшой проселочной дороге, спускаясь вниз, прошёл по гати, перешёл мост через реку Тихонькая... Но орудия застряли на гати. Полковник Миончинский мобилизовал все силы батареи: кустарник, камыш, солома... всё валится на гать. Ей на помощь подошла Техническая рота: вяжутся фашины, крепится мост... Стучат топоры. Среди глухого шума работающих людей слышен отчётливый резкий голос генерала Маркова. Наконец орудия благополучно перешли мост, но снова застряли на второй половине гати. Подбежала Офицерская рота. Скоро орудия оказались на твёрдом грунте, и авангард тронулся дальше.

       - С ним не пропадём и везде пройдём, - говорили про генерала Маркова.
        Где-то вправо раздались 2-3 взрыва.

        26 февраля (11 марта). Перед рассветом авангард вошёл в станицу Ново-Леушковскую и, не задержавшись в ней, продолжал путь, но уже в западном направлении. Ещё 5-6 вёрст, и он вышел на железную дорогу, пропуская мимо себя армию. Генерал Марков распоряжался на переезде.
Здесь же был и генерал Корнилов.

       Однако, переход армией железной дороги не прошел спокойно: с севера, со стороны станции Сосыка, подошел бронепоезд красных и начал обстрел переезда. Оказалось, железнодорожный путь был подорван слишком близко, но его скоро отогнала 1-я батарея, выехав на версту вперёд. Когда прошли последние части, тронулся за ними и Офицерский полк с батареей.

    Наступила ночь.

***

     Уже было далеко за полночь, а Офицерский полк с батареей всё ещё в походе. Дорога была хорошая, но дул холодный ветер. Усталость давала себя чувствовать. Вспоминалась солдатская песенка:

    «Хорошо служить в пехоте;

    Впрочем, очень тижало…»

   Короткие остановки мало облегчали. Одолевал сон. Вдруг длительная остановка: впереди задержка при переходе болотистой балки. Многие заснули. Даже резкий оклик генерала Маркова не сразу всех разбудил. Кое-кто задержался, приводя в порядок свою изорванную обувь; ему брошено короткое приказание:

      - В первом же бою добыть цельные сапоги!

       Отстающих нет; колонна идёт в порядке. Беда, если «приспичило пойти до ветра» по большому делу: генерал Марков тут ничего не скажет, но догонять своих нелегко. Генерал Марков не может ехать спокойно: он должен быть всюду. И обоз он не оставляет без внимания. Он знает всех едущих на подводах.

     - Что с вами? - обращается он к одному штаб-офицеру.

       - Болен, Ваше Превосходительство!

        - Позвать доктора и сказать ему, чтобы он доложил мне о состоянии здоровья этого офицера!
- После доклада доктора, генерал Марков приказал передать «больному», что «армии такие больные не нужны».
Наконец, вот и станица Старо-Леушковская, но арьергард должен ждать, пока вся армия втянется в неё. Досадно утомлённым тридцативёрстным переходом в течение суток быть в степи на холоде и голодными. Но – «як треба, то треба».

        27 февраля (12 марта). Только под утро Офицерский полк и батарея втянулись в станицу и остановились в указанном им районе. Конечно, некоторым взводам пришлось сразу же идти в заставы и оставить надежды на отдых и еду.

        Полковник Биркин со своим отделением был послан в заставу у мельницы и неожиданно нашёл там заставу корниловцев в 10 человек. Корниловцы были в возбуждённом состоянии... Оказалось, ночью на них натолкнулась колонна красных, шедшая в станицу, и они бесшумно разделались с нею: около сотни убитых лежало на дороге, и стояло 5-6 захваченных подвод с оружием. Но быть сменёнными они не решились, так как не получили никакого уведомления об этом, и полковник Биркин с отделением вернулся в станицу. Отдохнуть ему опять не пришлось: армия уже выступала.

      Пройдя еще 20 вёрст, армия пришла в станицу Ирклиевскую, и только здесь было объявлено о ночевке и даже добавлено - спокойной. Необходимость отдыха была огромна: ведь армией за полутора суток пройдено до 50 вёрст.

       28 февраля (13 марта). Объявлено о возможной дневке в станице, и, действительно, армия простояла не только весь день, но и еще одну ночь. Добровольцы основательно отдохнули.

      Конечно, среди офицеров велись разговоры на темы, выдвигаемые походом. Прежде всего, о безболезненном переходе Владикавказской железной дороги. Объяснение у всех одно: армию ведёт генерал Корнилов. Затем - куда направляется армия? Тут - разногласия. Одни убеждены, как убеждены были и до перехода железной дороги: она идёт на станцию Тихорецкая и изменила лишь направление удара на неё; другие утверждают, что теперь она идет на Екатеринодар и что для этого совершенно не нужно предварительно разбить Тихорецкую группу красных. В одном офицерском взводе по этому вопросу шёл весьма горячий спор, и мир восстановил командир взвода, штабс-капитан Згривец, своим обычным приёмом: «Слышь! Почистите винтовки, а пойдём туда, куда прикажет генерал Корнилов».

      
1 (14) марта у станицы Березанской «добровольцы» впервые встретились с красными кубанскими казаками - молодёжью, которая «защищала станицу от «кадет».
 
Их обратили в бегство одной атакой.
А расправу Корнилов поручил местным старикам.
Те нагайками вразумляли свою, сбившуюся с панталыку, молодёжь в станичном правлении.

• Павлов В. Е.:

«1 (14) марта. Утром армия двинулась по дороге на станицу Березанскую, имея в авангарде Корниловский ударный полк с батареей. Офицерский полк на этот раз шёл почему-то в голове главных сил, что всем казалось новым за поход.

       Впереди начался бой и, судя по стрельбе, серьёзный. Колонна остановилась.
         В это время бывший в голове колонны генерал Корнилов, обратившись к генералу Маркову, сказал:

       - Помогите корниловцам! Если мы не собьём противника до вечера, мы будем окружены.

       Тревога генерала Корнилова была понятна: он не думал, что красные будут оказывать упорное сопротивление армии в таком отдалении от железной дороги; не допускал мысли, что кубанские казаки будут на стороне красных, как случилось теперь. Оказалось, что противник не только обороняет станицу большими силами, но и сидит в окопах.
Генерал Марков выехал вперёд. За ним Офицерский полк с батареей. Вскоре полк свернул с дороги и перестроился в боевой порядок. Выйдя на линию корниловцев, оба полка перешли в наступление. На фланге - конный дивизион.

       Красные встретили полки жесточайшим ружейным и пулемётным огнём. Но цепи, не останавливаясь, спокойно, с винтовками на ремне, шли вперёд; лишь изредка кто-нибудь на ходу давал выстрел-другой по важной цели. Красные не выдержали такого уверенного наступления и, сначала одиночками, а затем и всей своей массой, поднялись и бросились бежать, бросая пулемёты и винтовки.

       Пройдя окопы красных на пологом гребне, добровольцы в 3-4 сотнях шагов увидели станицу, куда ныряли красные, укрываясь в постройках, садах, в огородах и в камышах пересекающей станицу речки. Конный дивизион обошёл станицу и преследовал красных уже за ней. В станице вылавливали укрывшихся; иные платились жизнью, а на станичной площади старики-казаки поучали свою молодёжь за помощь красным.
Офицерский полк не задержался в станице и вслед за конным дивизионом перешёл в занятую им станицу Журавскую, проделав за день до 30 вёрст.

       Потери полка в бою были ничтожны».


        «2 (15) марта. Вся армия перешла в станицу Журавскую, выделив Корниловский полк и конный дивизион полковника Гершельмана для занятия станции Выселки, на железной дороге Тихорецкая - Екатеринодар. Станция была взята. Оставшийся на ней конный дивизион не подорвал железнодорожный путь в сторону Тихорецкой, стоял беспечно и неожиданной атакой красных с бронепоездом был с потерями выбит.
       Посланный для восстановления положения Партизанский полк встретил упорное сопротивление и не мог взять станции ночной атакой. Положение армии, имеющей теперь на фланге сильную группу красных, базирующуюся на Тихорецкую, было тяжелое. Разбить в первую голову красных в Выселках стало первой и неотложной задачей.

      3 (16) марта. До рассвета на помощь партизанам выступил отряд генерала Маркова: Офицерский полк, Техническая рота и 1-я батарея; ему был придан и батальон корниловцев.

      Под прикрытием утреннего тумана отряд подошёл к станции версты на 2-3 и стал разворачиваться. Впереди была слышна стрельба. Не доходя гребня, офицерские роты встретили отходящих партизан, пропустили их и ускорили движение на гребень. Едва поднявшись на него, они нос к носу столкнулись с наступающими густыми цепями красных. С дистанции в 50 шагов офицеры ринулись в штыки. Местами произошёл короткий рукопашный бой; красные были опрокинуты. Расстояние быстро увеличивалось: офицерские цепи, продолжая наступление, преследовали красных огнём, но, встреченные огнём многих пулемётов из построек посёлка, залегли. Тем временем красные с помощью резервов снова перешли в наступление.
Генерал Марков был в цепи полка. В этот момент к нему подскакал красавец-казак, высокого роста, с красным башлыком 17-го Баклановского полка.

      - Очень рад видеть вас, есаул Власов! - громко заговорил генерал Марков, - как нельзя вовремя подошли: на наш левый фланг наступают матросы... Как бы до штыков не дошло! Атакуйте их, только поскорее!

      - Слушаюсь, Ваше Превосходительство! - ответил есаул Власов, изящно отдав честь, скачком сел в седло и, круто повернув коня, карьером понёсся к своей сотне, стоявшей в укрытом от пуль месте. Через несколько минут лава казаков в 40 шашек с гиком бросилась в атаку. Затрещала пальба и... стихла.

       - Вперёд, бегом! - и с криком «ура» цепь Офицерского полка кинулась в атаку. Теперь снова цепи оказались шагах в ста от красных. Атака есаула Власова сделала своё дело: его сотня изрубила ведущую часть красных - матросов и соседних с ними. Батарея затушила пулемётный огонь из мельницы; она заставила красный бронепоезд укрыться за зданиями посёлка, а затем поспешно уйти в сторону станции Тихорецкой. Красные бежали через посёлок на восток, но там они попали под огонь обошедшей станцию с севера офицерской роты. Генерал Корнилов в решающий момент атаки станции был с цепями.
Станция была взята и противник разбит, но части Добровольческой армии понесли большие потери. Это был первый серьёзный и жестокий бой. На стороне красных, кроме матросов (их было до 150 человек, погибли почти все), участвовали казаки и части 39 пехотной дивизии, чем и объяснялось их упорство. Генерал Марков был вне себя. К нему не обращались с вопросами о случайных пленных, а священнику, просившему о помиловании «заблудившихся», он ответил:

      - Ступайте, батюшка! Здесь вам нечего делать.

       В конной атаке погиб и есаул Власов. В момент схватки с матросами под ним был убит конь. Есаул упал, но, вскочив, он снёс голову стрелявшему матросу и тут же погиб под пулями другого.

        - Есаул! Есаул! - закричали его казаки. Изрубив матросов, они уже не могли преследовать красных: они столпились у тела своего командира и рыдали. Ночью тело есаула Власова и других убитых были преданы земле на кладбище посёлка Выселки.


***

       Уже в полных сумерках Офицерский полк, Техническая рота и 1-я батарея расположились на ночлег в посёлке станции Выселки и близлежащей станице Суворовской. Генерал Марков приказал отдохнуть «как следует» и, кроме того, всем нашить на головные уборы белые повязки, чтобы в бою легче было отличить своего от красного. Тем частям отряда, которые остановились в станице Суворовской, приказано было не платить за питание, как репрессия за участие казаков этой станицы на стороне красных.

        Партизанский полк и батальон корниловцев со взятием станции ушли на присоединение к главным силам армии в станицу Журавскую.
Стало всем известно об екатеринодарских добровольческих частях. Несколько дней назад здесь эти части потерпели поражение, и отошли к Екатеринодару. Но факт существования добровольческого отряда в Екатеринодаре теперь был бесспорен, и путь в Екатеринодар не представлялся трудным: красные будут сжаты с двух сторон и не помешают соединению армии с Кубанским отрядом».

Добровольцы пробивались через сплошное окружение многочисленного противника.
 Лишь изредка останавливались передохнуть на несколько дней.
Боеприпасы с бою добывали у красногвардейцев.
 На Кубани начались беспрерывные бои с красными войсками, которыми командовали бывший хорунжий Автономов и бывший есаул Сорокин.

Тяжёлые бои прошли у села Выселки, станиц Кореновской и Усть-Лабинской.

На станции Выселки добровольцы   узнали неприятные новости.
Во-первых, совсем недавно здесь был бой Покровского с большевиками.
В итоге, белые были разбиты и отошли в Екатеринодар.
А во-вторых, на следующей станции, Кореновской, стояла 14-тысячная армия Сорокина с бронепоездами и большим количеством артиллерии.

4 (17) марта 1918 года началось сражение у станции Кореновской.
В лоб пошли юнкера и студенты Боровского.
Сбоку ударили Офицерский и Корниловский полки.
 Их встретили шквалом огня. Остановили.
Корнилов бросил в охват последний резерв - партизан и чехословаков.
Патроны и снаряды были на исходе.
Обоз запрашивал, выдавать ли последние.
«Выдать, - приказал Корнилов, - боеприпасы мы захватим на станции».
Красная конница замаячила в тылу.
Командующий передал в обоз:
 «У вас есть два пулемёта, здоровые люди. Защищайтесь сами. Я ничего дать не могу».
Раненые, обозники строили из телег укрепления, занимали оборону.
Корнилов ставил на карту всё.
Он лично остановил попятившиеся цепи. И сам, со взводом верных текинцев и двумя орудиями, обскакал станицу и открыл огонь по тылам.
Началась общая атака, и красные побежали…

Но после тяжёлой победы ждал ещё один удар.
 В Кореновской узнали, что такой близкий уже Екатеринодар пал.
Надо сказать, что первые слухи о занятии красными Екатеринодара были получены стремящейся к городу Добровольческой армией 2 (15) марта 1918 года на станции Выселки. Не многие из добровольцев поверили тогда этим слухам.
Однако уже через 2 дня - 4 марта - во взятой после упорного боя Кореновской, были получено подтверждение этому из номера найденной в станице советской газеты. Там говорилось,  что ещё 28 февраля (13 марта) 1918 года Кубанское правительство бежало из Екатеринодара…

Полученные новости обесценивали и ломали саму стратегическую идею всего похода на Кубань, за которую уже было заплачено сотнями жизней добровольцев.
Армия к этому моменту крайне устала.
 Потеряла до 400 человек убитыми и ранеными.
 Крушение близкой цели нанесло тяжёлый моральный урон.
Генерал Корнилов решил повернуть армию от Екатеринодара на юг.
Он повернул с целью, переправившись через Кубань, дать отдых войскам в горных казачьих станицах и черкесских аулах и «выждать более благоприятных обстоятельств».
 
Генерал Деникин счёл приказ о повороте на юг «роковой ошибкой» и был настроен решительно: он, переговорив и заручившись поддержкой Романовского, отправился вместе с ним к командующему.
Мотивы Деникина и Романовского понятны.
Они считали, что, когда до заветной цели похода - Екатеринодара - осталось всего пара переходов, и морально вся армия была нацелена именно на кубанскую столицу как конечную точку всего похода, любое промедление, а тем более отклонение от движения к цели грозит «тяжёлым ударом по морально-психическому состоянию армии». А высокий боевой дух, наряду с организацией и выучкой войск одни только и могли компенсировать малочисленность армии в сравнении с войсками Автономова и Сорокина, отсутствие базы, тыла и снабжения...

Не смотря на все усилия генералов, переубедить Корнилова им не удалось.
 
• Отдающий себе отчёт во всех потерях и переутомлении войск, Главнокомандующий остался при своем мнении:
 
«Если бы Екатеринодар держался, тогда бы не было двух решений. Но теперь рисковать нельзя».

Ночью 5-6 (18-19) марта армия генерала Корнилова двинулась к Усть-Лабинской.
Сорокин, потерпевший поражение, но не разгромленный, немедленно двинул свою армию на преследование, прижимая добровольцев к Кубани.
А впереди, в станице Усть-Лабинской, ждали свежие силы красных. Туда стягивались эшелоны с войсками и бронепоезда из Кавказской и Тихорецкой.

Командующий Добровольческой армией генерал Корнилов воспользовался несогласованностью действий красноармейских полков и партизанских отрядов. Он сгруппировал свои силы и прорвал фронт на Лабе.

***

С боем переправившись утром 8 марта через Лабу, армия Корнилова пошла в майкопском направлении.

Но отнюдь не отдых ждал добровольцев на левом берегу.
Угодили в сплошной большевистский район.
 Каждый хутор, лесок встречали огнём сотен винтовок.
 Полки шли веером, с беспрестанными боями, выбивая и разгоняя противника.
Каждый небольшой отряд, уклонившись в сторону, попадал в засаду.
 Селения оказывались покинутыми - жители разбегались, угоняя скот и унося продовольствие. Полыхали пожары, уничтожая дома и оставляя белогвардейцев в стужу под дождём.
Едва располагались в населённом пункте, начинался артиллерийский обстрел.
Однажды ночью снаряд попал в дом, где разместились Алексеев, Деникин и Романовский. Лишь по случайности никто не пострадал.
Крупные силы красных, не отставая, но и не приближаясь, двигались по пятам.
Мелкие банды нападали со всех сторон.
 
Оказавшись в Закубанье в «сплошном большевистском окружении», где каждый хутор необходимо было брать с боем, генерал Корнилов принял решение свернуть резко в западном направлении после перехода через Белую - в направлении черкесских аулов.
Генерал посчитал, что в дружественных селениях он сможет дать армии отдохнуть, и сохранит шансы на соединение с кубанцами Покровского.

10 марта, форсируя реку Белую, армия попала в засаду, запертая в узкой долине.
 Тысячи красных, заняв окрестные высоты, поливали артиллерийским и пулемётным огнём, не давая поднять головы.
Густыми цепями раз за разом лезли в атаки.
Они уже торжествовали победу, сжимая кольцо.
 Сзади разворачивались преследующие части.
Уже легкораненым выдали винтовки, а тяжелораненые спрашивали:
 «Сестрица, не пора ли стреляться?»
Боеприпасы тоже были на исходе.
Но торжество красных оказалось преждевременным.
Продержавшись целый день, в сумерках поднялись в отчаянную атаку.
Кольцо было прорвано.
 И армия, сопровождаемая беспорядочным артогнём, ушла в кавказские предгорья…

Увидели тут кошмар другого рода - одну из причин местного «казачьего большевизма».
Здешние казаки, объединившись с иногородними, решили истребить «буржуев» - нищих черкесов, чтобы прибрать к рукам их земли.
Крайне бедные, тёмные, живущие по родовым законам и шариату, черкесы не поняли и не приняли никаких революций. А значит, вполне попадали под разряд «контры».
В ауле Габукай были вырезаны 320 человек, в ауле Ассоколай – 305. Да  и в других аулах, где население не успевало убежать, - резали.
Вместе с убийцами приезжали на подводах и жёны, и дети, грабили скудный скарб.
Добровольцы находили в пустых саклях груды человеческих внутренностей.
Черкесы встречали корниловцев как избавителей. Мужчины садились на коней и брали оружие - мстить.
Получив, наконец-то, сведения о Покровском, Корнилов повёл армию тяжелейшими горными тропами…

14 (27) марта 1918 года в черкесский аул Шенджий к Корнилову приехал бывший военный лётчик В. Л.  Покровский.
Он попытался было выразить мнение кубанского правительства о самостоятельности своих частей при оперативном подчинении Корнилову.
 Но тот отрезал однозначно:
«Одна армия и один командующий. Иного положения я не допускаю».
Деваться правительству и Покровскому было некуда - их армия желала идти с Корниловым.

15 (28) марта Добровольческая армия, которую большевики уже списали со счетов, перешла в наступление.
Перед ней встала новая задача – попытаться взять город Екатеринодар штурмом.
Чтобы ввести противника в заблуждение, командование решило обойти Екатеринодар с юга.
 Миновав адыгейские аулы и станицу Калужскую, добровольцы достигли 17 (30) марта станицы Ново-Дмитровской.
 Там соединились с воинскими формированиями бежавшего из Екатеринодара Кубанского краевого правительства.
 В результате численность Добровольческой армии возросла до 6000 штыков и сабель.
Из них были сформированы три бригады. Количество орудий увеличилось вдвое.

***

 На подступах к станице Ново-Дмитровской - вздувшаяся речка без мостов, берега которой подернулись льдом.
 Генерал Марков нашёл брод.
Приказал собрать всех коней, переправляться верхом по двое.
 По броду начала бить артиллерия врага.
К вечеру замела пурга, ударил мороз, лошади и люди обрастали ледяной коркой.
Станицу, битком забитую красными полками, договаривались брать штурмом с нескольких сторон.
 Но Покровский с кубанцами посчитал невозможным наступать в такую жуткую погоду.
Пушки завязли в грязи.
Добровольческая армия надолго застряла на «конной» переправе.
 И авангард, Офицерский полк, оказался у станицы один.
 Марков решил:
 «Вот что, ребята. В такую ночь без крыши все тут передохнем в поле. Идём в станицу!»
И полк бросился в штыки.
 Опрокинули линию обороны и погнали по станице, где грелись по домам не ожидавшие такого удара основные красные силы.
Подъехал Корнилов со штабом.
Когда они входили в станичное правление, оттуда в окна и другие двери выскакивало большевистское командование...

Этот бой 15 (28) марта 1918 года у станицы Ново-Дмитровской впоследствии стал называться «Ледяным походом».
Так как он проходил при очень сложных погодных условиях.
 Надо сказать, что в марте 1918 года неожиданно резко испортилась погода: дождь, сменявшийся заморозками, вызывал оледенение шинелей.
Ослабленная в многочисленных боях и измученная ежедневными переходами по размякшему кубанскому чернозёму, армия стала изнемогать под ударами стихии. Она была застигнута проливным дождём.
Затем резко похолодало. В горах выпал глубокий снег. Температура упала до 20 градусов ниже нуля.
По свидетельствам современников, доходило до того, что раненых, лежавших на телегах, вечером приходилось освобождать от ледяной коры штыками (!).

…Дул холодный, обжигающий ветер.
 Крутил хлопья мокрого снега.
 Ноги вязли в жидкой грязи.
 Раненые в обозах замерзали насмерть.

• Краснов писал:

«Дождь сменился снежной пургой, и температура упала на несколько градусов ниже ноля. Мокрые шинели, мундиры, рубахи, шаровары, сапоги, обмотки в несколько минут замерзли и ледяным панцирем покрыли людей. Офицеры и солдаты стали останавливаться, казалось, вот-вот они замерзнут и степной мороз остановит биение сердца Добровольческой армии.
- Хороши, господа панцирники! - вдруг весело воскликнул Ника и ударил кулаком по груди брата. Лед треснул, и шинель стала ломаться
- Так, так! Тузи друг друга! Согревайтесь, господа! Прыгайте, бегайте, - кричали пятидесятилетние генералы и сами дрались и возились как дети.
- Вперёд! Вперёд!
Дружно, корниловцы, в ногу!
С нами Корнилов идёт.
Вспыхнула песня и пошла, как насмешка могучей воли человека, частицы Божества, над жестокой природой.
Опять спуск, опять несущаяся в стремнине река, пена, кипящая у камней и в излучинах у тёмных берегов, неведомая глубина и холод, который должен заморозить остатки сил, убить искусственно возбуждённое тепло...»

Впереди река, покрытая тонкой коркой льда.
 И войска пошли вброд.
Людей и лошадей покрывал ледяной панцирь.
Но надо с ходу идти в бой…
Добровольцы, перейдя ледяную реку в обледеневшей сковывавшей движения одежде, ворвались в ночи в Дмитриевскую и, выбив из неё красных, расположились в ней на ночлег.

• Деникин писал:

«Всю ночь накануне лил дождь, не прекратившийся и утром. Армия шла по сплошным пространствам воды и жидкой грязи - по дорогам и без дорог - заплывших, и пропадавших в густом тумане, стлавшемся над землёю. Холодная вода пропитывала насквозь всё платье. Текла острыми, пронизывающими струйками за воротник. Люди шли медленно, вздрагивая, от холода и тяжело волоча ноги в разбухших, налитых водою, сапогах. К полудню пошли густые хлопья липкого снега, и подул ветер. Застилает глаза, нос, уши, захватывает дыхание, и лицо колет, словно острыми иглами.
Впереди перестрелка: не доходя двух-трех верст до Ново-Дмитриевской - речка, противоположный берег которой занят аванпостами большевиков.
Их отбросили огнём наши передовые части, но мост оказался не то снесённым вздувшейся и бурной речкой, не то испорченным противником. Послали конных искать броду. Колонна сгрудилась к берегу. Две-три хаты небольшого хуторка манили дымками своих труб. Я слез с лошади и с большим трудом пробрался в избу сквозь сплошное месиво человеческих тел. Живая стена больно сжимала со всех сторон; в избе стоял густой туман от дыханий сотни людей и испарений промокшей одежды, носился тошнотный едкий запах прелой шинельной шерсти и сапог. Но по всему телу разливалась какая-то живительная теплота, отходили окоченевшие члены, было приятно и дремотно.
 А снаружи ломились в окна, в двери новые толпы.
- Дайте погреться другим. Совести у вас нету.
Переправу искали долго. Корнилов разослал и всех конвойных офицеров. Всадники шли по подернувшему реку у берега тонкому слою льда, проваливались и иногда вместе с конем погружались в ледяную воду. Наконец, марковские конные разведчики перешли реку вброд у снесённого моста. Тотчас же мелькнула белая папаха Маркова, и с того берега донёсся его громкий голос:
- Всех коней к мосту, полк переправлять верхом и на крупах!
Началась томительно долгая переправа: глубина - в полкорпуса лошади, одновременно проходило не более двух. Потом в поводу поворачивали коней обратно за новой очередью пехоты. Попробовали провезти орудие. Лошади шарахнулись, запутались в постромках, повалились вместе с ездовыми в воду и опрокинули пушку. Новая задержка, а в это время переправу начала громить неприятельская артиллерия. Одна за другой ложатся гранаты по снежному полю, падают в реку, вздымая высокие столбы пенящихся брызг. Вот одна упала прямо в костёр, разведённый на берегу среди гревшейся толпы добровольцев; разметала, побила, переранила людей.
Между тем, погода вновь переменилась: неожиданно грянул мороз, ветер усилился, началась снежная пурга. Люди и лошади быстро обросли ледяной корой; казалось, все промёрзло до самых костей; покоробившаяся, будто деревянная одежда сковала тело; трудно повернуть голову, трудно поднять ногу в стремя.
Уже вечереет - пурга заглушает шум ружейной стрельбы. Не слышно, что делается впереди. Возле дороги, ведущей от переправы к Ново-Дмитриевской, в поле - брошены орудия, повозки, безнадежно застрявшие в расплывшейся пахоте, подернутой сверху тонкой коркой льда. По дороге тянется вереница людей. Словно тени. Местами тут же на дороге лежит неподвижное тело.
- Раненый?
Долго молчит. Потом отрицательно качает головой. - Вы подбодритесь, деревня близко, пропадёте ведь здесь в поле...
Идут и уже не обращают никакого внимания на свист пуль, которыми посыпают дорогу застрявшие где-то в стороне, в темнеющей роще большевики. Проехал Корнилов с одним только штабом - конвой почти весь переправляет пехоту.
Марков, развернув против станицы Офицерский полк, который должен был атаковать станицу с юга, не подошёл - счёл невозможным двигать по такой дороге и в такую погоду свой отряд. Это обстоятельство спасло большевиков от окружения и стоило нам потом двух лишних боёв и лишней крови. Коннице, направленной в охват вправо, не удалось перейти речку, и к ночи она вернулась к общей переправе; батарея, с повреждёнными механизмами орудий застряла в поле; в пятом, часу только ещё начинала переходить вброд голова Партизанского полка - переправа его протянется, очевидно, до ночи...
Марков решил:
- Ну, вот что. Ждать некого. В такую ночь без крыш тут все подохнем в поле. Идём в станицу.
И бросился с полкам под убийственный огонь мгновенно затрещавших со всех, сторон ружей и пулемётов.
Полу замерзшие, держа в онемевших руках винтовки, падая и проваливаясь в густом массиве грязи снега и льда, офицеры бежали к станице, ворвались в неё и перемешались в рукопашной схватке с большевиками: гнали им потом до противоположной окраины, встречаемые огнём чуть не из каждого дома где засели и грелись не ожидавшие такой стремительной атаки и не успевшие построиться красногвардейцы резервных частей.
Когда мы подъехали к окраине станицы, Офицерского полка уже не было. У околицы толпились артиллеристы застрявшей батареи с лошадьми, спасавшиеся от стужи и стоявшие в нерешительности; по всем тёмным улицам станицы шла беспорядочная стрельба. Корнилов послал ординарцев разыскать Маркова и полк, но не дождался донесения и поехал с Романовским, несколькими чинами штаба и ординарцами в обычный сборный пункт - станичное правление.
Командующий армией входил туда как раз в тот момент, когда из правления в другие двери выбегала толпа большевиков, встреченная в упор огнём...
Всю ночь шла стрельба в станице; всю ночь переправлялась армия и весь следующий день подбирали и вытаскивали из грязи повозки и артиллерию. Утром большевики атаковали Ново-Дмитриевскую, с большим уроном были отброшены. И каждый день потом их артиллерия со стороны Григорьевской громила нашу станицу, преимущественно площадь с церковью, где, как всегда, располагался Корнилов со штабом.
В тот же день, 15-го, наш обоз переходил из аула Шенджий в станицу Калужскую, куда прибыл поздно ночью. Раненые и больные весь день лежали в ледяной воде... Смерть витала над лазаретом.
Мой бронхит свалил меня окончательно, Молодой зауряд-врач, променявший свою мирную профессию на беспокойную и опасную должность ординарца генерала Маркова, милейший Г. Д. Родичев, выслушал меня и, найдя какие-то необыкновенные шумы, смущённо сказал:
- Дело плохо, надо сбегать за доктором...
Но 17-го приехали представители Кубани на совещание по поводу соединения армий. Пришлось подняться. Предварительно беседовали с Корниловым и Романовским. Выяснилось, что части кубанского отряда «с оказией» прислали доложить, что они подчиняются только генералу Корнилову, и, если их командование и кубанское правительство почему-либо на это не пойдут, то все они перейдут к нам самовольно. Было решено, чтобы не создавать опасных прецедентов и не подрывать принципов дисциплины, побудить кубанские власти к мирному и добровольному соглашению».

По преданию, после этого боя за станицу Новодмитриевскую и родилось название – «Ледяной поход».
         
***

Два дня подряд красные контратаковали. Они врывались даже на окраины. Но каждый раз их отбивали с большим уроном.

17 (30) марта подтянулись кубанцы. Атаман Филимонов, председатель Рады Рябовол, глава правительства Быч, Покровский.
Снова заикнулись было об «автономной армии суверенной Кубани».
Снова получив категорическое «нет».
Попробовали встать в позу - что они, мол, снимают с себя всякую ответственность.

       «Ну, нет! Вы не смеете уклоняться. Вы обязаны работать и помогать всеми средствами командующему армией!» - поставил всё на свои места Корнилов.
Покровского он отстранил «в распоряжение правительства для дальнейшего формирования Кубанской армии».
А воинские части перемешал со своими, объединив в три бригады - Маркова, Богаевского и Эрдели.

• Генерал Деникин:

«Приехали - атаман полковник Филимонов, генерал Покровский, председатель и товарищ председателя законодательной рады Рябовол и Султан-Шахим-Гирей, председатель правительства Быч - люди, которым суждено было впоследствии много времени ещё играть большую роль в трагических судьбах Кубани.
Начались томительно долгие и нудные разговоры, в которых одна сторона вынуждена была доказывать элементарные основы военной организации, другая в противовес выдвигала такие аргументы, как «конституция суверенной Кубани», необходимость «автономной армии», как опоры правительства, и т. д. Они не договаривали ещё одного своего мотива - страха перед личностью Корнилова: как бы вместе с кубанским отрядом он не поглотил и их призрачной власти, за которую они так цепко держались. Этот страх сквозил в каждом слове. На нас после суровой, жестокой и простой обстановки похода и боя от этого совещания вновь повеяло чем-то старым, уже, казалось, похороненным, напоминавшим лето 1917 года - с бесконечными дебатами революционной демократии, докончившей разложение армии. Зиму в Новочеркасске и Ростове - с разговорами донского правительства, дум и советов, подготовлявшими вступление на Дон красных войск Сиверса... А за стеною жизнь, настоящая жизнь уже напоминала о себе громким треском рвавшихся на площади и возле дома гранат.
Корнилов заявил категорически, что он не согласен командовать «автономными» армиями, и пусть в таком случае выбирают другого. Кубанское правительство согласилось, наконец, на соединение армий, но устами Быча заявило, что оно устраняется от дальнейшего участия в работе и снимает с себя всякую ответственность за последствия.
Корнилов вспылил и, ударяя по столу пальцем с надетым на нём перстнем - его характерный жест, - сказал:
- Ну нет. Вы не смеете уклоняться. Вы обязаны работать и помогать всеми средствами командующему армией.
Жизнь настойчиво возвращала совещание к суровой действительности: задрожали стены, зазвенели стекла - возле нашего дома разорвалось несколько гранат; одна забрызгала грязью окна, другая разбила ворота.
Кубанские представители попросили разрешения переговорить между собой. Мы вышли в другую комнату и, набросав там проект договора, послали его кубанцам.
В окончательной редакции протокол совещания гласил:
«1. Ввиду прибытия Добровольческой армии в Кубанскую, область и осуществления ею тех же задач, которые поставлены кубанскому правительственному отряду, для объединения всех сил и средств признаётся необходимым переход кубанского правительственного отряда в полное подчинение генерала Корнилова, которому предоставляется право реорганизовать отряд как это будет признано необходимым.
2. Законодательная рада, войсковое правительство и войсковой атаман продолжают свою деятельность всемерно содействуя военным мероприятиям командующего армией.
3. Командующий войсками Кубанского края с его начальником штаба отзывается и состав правительства для дальнейшего формирования Кубанской армии.
Подписали: генералы Корнилов, Алексеев, Деникин, Эрдели, полковник Филимонов, Быч, Рябовол, Султан-Шахим-Гирей».
Последние строки 3-го пункта, введенные по настоянию кубанских представителей, главным образом, якобы только для морального удовлетворения смещенного командующего войсками, создали впоследствии большие осложнения во взаимоотношениях между главным командованием с Кубанью.
В этот же день, 17-го, после артиллерийского обстрела большевики из Григорьевской перешли опять в наступление на Ново-Дмитриевскую; вечером проникли даже небольшими частями в самую станицу, соединившись здесь с местными иногородними. Несколько часов по улицам визжали пули, пока, наконец, около полуночи наступление не было отбито. В ближайшие дни прибыли кубанские войска, влились в Добровольческую армию, которая после расформирования некоторых частей получила следующую организацию:
1-я бригада, генерал Марков.
 Офицерский полк.
1-й кубанский стрелковый полк.
1-я инженерная рота.
1-я и 4-я батареи.
2-я бригада, генерал Богаевский.
Корниловский ударный полк.
Партизанский полк.
Пластунский батальон.
2-я, 3- я и 5- я батарен,
Конная бригада, генерал Эрдели.
1-й конный полк.
Кубанский полк (вначале - дивизион).
Черкесский полк.
Конная батарея.
Общая численность армии выросла до 6 тысяч бойцов. Вместе с тем почти удвоился наш обоз.
Атака Екатеринодара решена. Были сомневающиеся, но не было несогласных, тем более, что армия до этих дней не знала неудачи и выполняла, невзирая на невероятные трудности, всякий маневр, который ей указывал командующий. Второй месяц уже Корнилов шёл вперёд, разбивая все преграды, которые встречал на своем пути, побеждая большевиков силою своей воли, обаянием своего мужества и доблестью преданных ему добровольцев.
План операции заключался в следующем:
1) разбить отряды противника, действовавшие южнее Екатеринодара, для того, чтобы обеспечить возможность переправы и увеличить запас боевых припасов за счет большевистских складов;
 2) внезапным ударом захватить станицу Елисаветинскую в 18 верстах западнее Екатеринодара - пункт, где имелась только паромная переправа и где нас меньше всего ожидали;
3) переправиться через Кубань и атаковать Екатеринодар.
В двадцатых числах бригада генерала Богаевского после кровопролитного боя захватила Григорьевскую и Смоленскую. Эрдели с конницей пошёл к Елисаветинской. 24-го перед рассветом генерал Марков должен был внезапным ударом овладеть Георгие-Афипской станицей и станцией, где был центр закубанских отрядов, гарнизон свыше 5000 человек с артиллерией и бронепоездами и склад боевых припасов.
Неожиданным нападение не вышло: выступление почему-то сильно замешкалось, когда голова колонны была в расстоянии менее версты от станицы, как-то сразу рассвело. Большевики увидели перед собой на ровном открытом поле не успевшую развернуться компактную массу пехоты, артиллерии, конных и, после минутного замешательства, открыли по ней убийственный огонь, в котором принял участие и показавшийся за поворотом бронированный поезд. Корнилов со штабом в это время обгонял колонну и едва успел отъехать в сторону. Ружейной пулей ранило в ногу навылет генерала Романовского, который, однако, остался с Корниловым. По всему полю заметались люди, орудия. По счастью, впереди по заливным лугам проходила высокая насыпь железной дороги, и Марков успел развернуть и скрыть за ней свои части.
В таком положении колонне Маркова пришлось простоять несколько часов. Впереди - окраина станицы, опоясанная протекавшей в совершенно отвесных берегах речкой Кебш с единственным через неё мостом.
Наступление замерло.
Корнилов послал приказание бригаде Богаевского ускорить движение от Смоленской в глубокий обход Георгие-Афипской с запада. Сам переехал на это направление.
Во второй половине дня корниловцы и партизаны, прорезав железную дорогу, вышли в тыл большевикам и после краткого горячего боя ворвались в станицу и на станцию. С востока вошёл и Марков. Началось истребление метавшихся по всей станице остатков большевиков, не успевших прорваться к Екатеринодару. На станции, в числе прочей добычи, нашли драгоценные для нас снаряды - до 700 штук.
Полки, как всегда, соперничали в доблести, не омраченной ревнивым чувством. Когда Корнилов благодарил командира Партизанского полка, генерала Казановича, за взятие станицы, он ответил:
- Никак нет, ваше высокопревосходительство. Всем успехом мы обязаны Митрофану Осиповичу и его полку...
25 марта потянулся обоз и пополудни армия двинулась дальше на северо-запад, подорвав железнодорожный мост и выслав отряд для демонстрации против Екатеринодара. Шли вначале вдоль полотна; скоро, однако, приостановились: подъехал бронированный поезд и эшелон большевиков, с которым наш авангард вёл бой до темноты. Колонна свернула в сторону и продолжала путь уже тёмной ночью. Опять без дорог, сбиваясь и путаясь среди сплошного моря воды, залившей луга и дороги, скрывшей канавы, ямы, обрывы, в которые проваливались люди и повозки. Ночь казалась такой бесконечно долгой и таким желанным рассвет...
Пройдя 32 версты, колонны остановились в ауле Панахес, откуда, после небольшого отдыха, 2-я бригада генерала Богаевского двинулась дальше к Елисаветинской переправе, находившейся в 10 верстах и уже захваченной Эрдели.

Переправа через Кубань представляет большой интерес не только технической стороной её выполнения, но и необыкновенной смелостью замысла.
У Елисаветинской был паром, подымавший нормально около 15 всадников или 4 повозки с лошадьми, или 50 человек. Позднее откуда-то снизу притянули другой паром меньшей подъёмной силы и с неисправным тросом, действовавший с перерывами. Был ещё десяток рыбачьих гребных лодок.
Этими средствами нужно было перебросить армию с её обозами и беженцами, в составе не менее 9000 человек, до 4000 лошадей и 600 повозок, орудий и зарядных ящиков.
Операция выполнялась под угрозой с левого берега - со стороны большевиков, владевших железнодорожным мостом и под некоторым давлением с правого - со стороны авангарда екатеринодарской группы большевиков.
Переправа протекала в полном порядке и длилась трое суток в условиях почти мирных - за исключением нескольких часов 27-го - без обстрела. Обратный отход с боем потребовал бы значительно большего времени, вернее был невыполним вовсе, и в случае неудачи боя грозил армии гибелью.
Переброшенный на правый берег громадный обоз, подвижной тыл армии, прижатый к реке, становился в полной зависимости от какой-либо случайности в изменчивой обстановке сражения.
Для того, чтобы решиться на такую операцию, нужна была крепкая вера вождя в свое боевое счастье и в свою армию. Корнилов не сомневался.
27 марта мы беседовали в штабе о вопросах, связанных с занятием Екатеринодара как о чем-то неизбежном и не допускающем сомнений. Чтобы не повторять ростовской ошибки, решено было временно, до упрочения военного положения, не восстановлять кубанскую власть, а назначить в Екатеринодаре генерал-губернатора; эта должность возложена была на меня. Помню, что кубанское правительство отнеслось к этой мере с молчаливым осуждением. И когда, я просил дать мне в помощь опытных общественных деятелей, они предложили мне... уволенного некогда полицмейстера и свое контрразведочное отделение. В этот же день Корнилов в первый раз отдал приказ о том, чтобы окрестные кубанские станицы выставили и немедленно прислали в состав Добровольческой армии определённое число вооруженных казаков.
Не сомневалась и армия.
Весело толпились у берега, спеша переправиться, корниловцы и партизаны, шедшие в этот раз в голове, за конницей. Нервничали марковские офицеры, и ворчал их генерал, оставленный с бригадой в арьергарде на левом берегу до окончания переправы обоза.
- Чёрт знает что! Попадешь к шапошному разбору...
Хорошее настроение царило и в обозно-походном городке, по капризу судьбы вдруг выросшем на берегу Кубани, вокруг маленького черкесского аула.

* * *
Сотни повозок; пасущиеся возле стреноженные лошади; пестрые лохмотья, разложенные для сушки на чуть пробивающейся траве под яркими, но ещё холодными лучами весеннего солнца; дым и треск костров; разбросанные по всему полю группы людей, с нетерепением ждущих своей очереди для переправы, и жадно ловящих вести с того берега. Словно во времена очень далёкие - табор крестоносцев - безумцев или праведников, пришедших из-за гор и морей под стены святого города...
И у нашей армии был свой маленький «Иерусалим», пока ещ» не тот - заветный, далекий, с золотыми маковками сорока сороков божьих церквей... Более близкий – Екатеринодар».

Перед добровольцами встала новая задача - взять Екатеринодар.
Простояла армия в Ново-Дмитриевской до 22 марта - штаб разрабатывал операцию по взятию столицы Кубани.
Войска отдыхали и переформировывались, отбивая одновременно постоянные атаки Автономова от Григорьевской.

       Но чтобы штурмовать Екатеринодар, нужны были боеприпасы!
И вот конница Эрдели пошла брать кубанские переправы.
 Богаевский с боями очищал окрестные станицы.
А Марков 24 марта атаковал станцию Георгие-Афипскую с 5-тысячным гарнизоном и складами. Внезапным нападение не получилось. Красные огнём остановили добровольцев. Пришлось перебросить сюда и бригаду Богаевского.
 Бой был жесточайшим.
Получил ранение генерал Романовский.
Корниловский полк трижды ходил в штыки.
Но станцию взяли. И, главное, драгоценные трофеи - 700 снарядов и патроны!
 Два моста через Кубань, деревянный и железнодорожный, естественно, сильно охранялись и могли быть взорваны.
Поэтому Эрдели по приказу Корнилова стремительным броском занял единственную паромную переправу у станицы Елизаветинской.
 Замысел был дерзкий. Войска выходили на штурм не с юга, где их ждали, а с запада.

• Феликс Гальперин писал:

«Советская власть на Кубани будет уничтожена, - хвастливо заявил Корнилов. – Потом я поведу полки на Дон, а там и на Москву.
Екатеринодар защищала Юго-Восточная революционная армия. По приказу командарма Автономова Северо-Кавказский полк занял оборону на станции Энеем, чтобы помешать Корнилову захватить мост через Кубань и ворваться в город.
Опытный военачальник, Корнилов сразу армию на город не повёл, а повернул к станице Новодмитриевской. В станице находились склады боеприпасов революционной армии, которые охранял Варнавский полк. Белогвардейский генерал рассчитывал, захватив станицу, пополнить запасы патронов и снарядов, переформироваться после затяжных боёв, а затем наступать на Екатеринодар.
Вечером 25 марта к теплушке, где находился Жлоба, прибежал взволнованный красноармеец, дежуривший на телеграфе, и передал срочный приказ командарма Автономова:
-  В Новодмитриевской окружён Варнавский полк. Двигайтесь на выручку.
-  Горнисту играть сбор! – приказал Жлоба.
Протяжные звуки трубы нарушили вечернюю тишину. Красноармейцы, уже готовившиеся ко сну, быстро выскакивали из теплушек и строились поротно. У всех одно желание: помочь варнавцам. Каждый тщательно проверял винтовку, пересчитывал патроны в подсумке, крепче привязывал к поясу гранаты. Все ждали, когда командир полка выйдет из теплушки и скажет, каким путём идти к Новодмитриевской – от этого во многом зависел успех марша.
А в теплушке Жлоба до боли в висках смотрел на карту: «Откуда лучше ударить по корниловцам? Враг силён, опытен, превосходит численностью… Ошибёшься в направлении атаки, сам попадёшь под удар. Погибнет полк, погибнут окружённые варнавцы…»
-  Идём к Новодмитриевской с юга!
-  Через болота? – командиры рот удивлённо смотрели на  Жлобу. – Там, наверно, и козы не ходят. Завязнем, пропадём.
-  Корнилов тоже так думает. А мы пройдём… Должны пройти. Выручим товарищей.
Тёмной мартовской ночью начал марш Северо-Кавказский полк. Каждый метр давался с большим трудом. Одиннадцать километров по топким болотам прошли жлобинцы и на рассвете внезапно атаковали корниловцев. Ошеломлённые неожиданным ударом, белогвардейцы в панике оставили позиции. Когда опомнились и определили, что атаковал лишь полк, было поздно. Варнавцы плотной колонной вышли из окружения через прорыв, проделанный Северо-Кавказским полком. Благодаря смелому плану Дмитрия Жлобы жизнь трёх тысяч красноармейцев была спасена.
Неудача у Новодмитриевска заставила Корнилова поторопиться. Добровольческая армия совершила быстрый марш к станице Елизаветинской и начала спешно переправляться на правый берег Кубани. Генерал лично руководил переправой, подгоняя командиров полков.
- Живее, живее, господа! С этого плацдарма мы ударим по большевикам и захватим город. Ничто не помешает нашему наступлению!
Корнилов был отличным стратегом – плацдарм для наступления нашёл отличный. Местность равнинная, никаких естественных препятствий, удобно руководить войсками. Не учёл только царский генерал могучего боевого духа защитников Екатеринодара, стеной вставших за свой город. Рядом с красноармейцами сражались рабочие отряды, организованные городским комитетом большевистской партии. Взяли винтовки в руки старики, женщины, подростки».

      Но счастье уже начало изменять белогвардейцам.
Одна за другой последовали ошибки.
1-я ошибка Корнилова: оставил за Кубанью прикрывать переправу и обоз бригаду самого боевого генерала - Маркова.

***

         27 марта (9 апреля) 1918 года добровольцы неожиданно для большевиков переправились через реку Кубань у станицы Елизаветинская. Это в нескольких километрах к западу от Екатеринодара.
Красные повели наступление на переправу от Екатеринодара.
Корниловский и Партизанский полки «психической» атакой, без выстрела, опрокинули их.
Толпы красных в панике бежали.
 
И лёгкость победы вызвала новую ошибку.
Крупным тактическим просчётом Корнилова было то, что он попытался с ходу, без необходимой предварительной разведки, что называется, не зная броду, захватить такой крупный центр, как Екатеринодар. Город, который защищала 20-ти тысячная Юго-Восточная армия красных под командованием Автономова и Сорокина.
 До самого конца он продолжал упорствовать на своём недостаточно взвешенном решении, отвергая все другие варианты выхода из создавшегося положения.
Здесь можно видеть совершенно очевидное проявление корниловского авантюризма.

      28-го марта (10-го апреля) Корнилов, желая разделаться с красными сразу,  начал штурм города.
Город защищали красногвардейцы, черноморские матросы и поднявшиеся против «великорусского генерала» кубанские казаки.
Они несли огромные потери, но выкашивали наступающие цепи «добровольцев».
Сражение приняло сразу ожесточённый характер.
 Если белые вынуждены были экономить каждый снаряд, огонь красных орудий достигал 500-600 выстрелов в час.
Старые вояки вспоминали, что такой шквал огня редко испытывали даже на германском фронте.
Чередовались атаки и контратаки.
 Все же белогвардейцы упорно продвигались, очищая предместья, и зацепились за окраины. Правда, дорогой ценой, потеряв около 1000 человек. В том числе были ранены командир Партизанского полка ген. Казанович, командиры кубанцев Улагай и Писарев, командир донцов Лазарев.
Бой продолжался и ночью.
Но фронт не продвинулся, приведя лишь к новым потерям.
А из Новороссийска прорвались еще несколько поездов с матросами.
Все отчаянные атаки белых были отбиты.

      29-го марта (11-го апреля) подтянулась бригада Маркова.
И Корнилов бросил на штурм все силы.
Марков, лично возглавляя атаку, занял сильно укреплённые Артиллерийские казармы.
Узнав об этом, Неженцев поднял поредевший Корниловский полк - и был убит пулей в голову.
Его заменил полковник Индейкин - и свалился раненым.
Атака захлебнулась…

• Феликс Гальперин:

«На третий день гордость Добармии – полк имени Корнилова захватил кожевенный завод на окраине города, две роты прорвались до Сенной площади. Положение осложнялось.
Командарм Автономов срочно перебросил Северо-кавказский полк со станции Энеем к кожевенным заводам. Жлобинцы с ходу атаковали корниловцев, заставив отступить к ферме Екатеринодарского сельскохозяйственного товарищества, находившеося в трёх километрах от города.
-  Рыть окопы в полный профиль! – приказал Жлоба. – Укрепиться намертво. Сейчас кадеты снова полезут!
Корниловцы не заставили себя долго ждать, цепи в офицерских мундирах зашагали к окопам жлобинцев. От рощи возле фермы открыла огонь батарея.
-  Приготовиться к стрельбе залпом! – пронёсся по окопам приказ Жлобы. – Ждать команды!
Он дал вражеским цепям приблизиться на расстояние прицельного выстрела и чётко скомандовал. Плотный залповый огонь заставил белогвардейцев залечь. Любимец генерала Корнилова полковник Неженцев, срывая голос, поднимал полк в атаку. Офицеры вставали и шли, выставив вперёд штыки, но, сделав несколько шагов, залегали снова. Красноармейцы-жлобинцы стреляли точно. Цепи редели, теряя убитых и раненых, и не могли приблизиться к окопам, чтобы завязать рукопашный бой и прорваться в город.
Ещё одна атака. Полковник Неженцев, размахивая револьвером, первым устремился к окопам Северо-Кавказского полка и упал, сражённый меткой красноармейской пулей. Оставшись без командира, корниловцы несколько минут лежали на земле, не зная, что делать, потом, отстреливаясь, попятились на исходные позиции к ферме».

 Подошедший с резервным батальоном партизан раненый Казанович выправил положение.
 Он прорвал оборону большевиков и ворвался в Екатеринодар.
Успех был так близок!
Но Казановича никто не поддержал.
Кутепов, принявший корниловцев, уже не мог поднять в атаку расстрелянные войска. На командном пункте полка оставалось всего трое живых. Остальные были убиты.
Марков не получил донесения Казановича.
 И тот всего с 250 бойцами дошёл по улицам до центра города. Захватил повозки с хлебом, патронами и снарядами.
 И лишь под утро, удостоверившись, что помощи не предвидится, повернул к своим. Шли колонной, встречным большевикам выдавали себя за красный «Кавказский отряд», следующий на позиции. Красные перемешались с белогвардейцами, шли и мирно беседовали. И лишь когда через линию обороны потянулся захваченный обоз, почуяли неладное, и открыли огонь.
 Казанович прорвался, но шанс был упущен...

        30-го марта (12-го апреля) продолжались бои, хотя войска уже выдохлись. Измотанные и выбитые, они не могли продвинуться ни на шаг.
Кое-где пятились.
Присоединившиеся к добровольцам окрестные казаки стали расходиться по домам.
И в этот день штурм Екатеринодара - столицы Кубанского казачьего войска, ставшей тогда цитаделью победившей на Кубани Советской власти, - снова не увенчался успехом.
 Добровольческая армия, состоявшая почти целиком из офицеров, опять откатилась от его стен, понеся тяжёлые потери...

На заседании совета армии, созванном генералом Л. Г. Корниловым вечером того же дня, выяснилась удручающая картина.
Командный состав выбит.
Огромные потери: только раненых - свыше полутора тысяч.
 В Партизанском полку осталось не более 300 штыков.
 В Корниловском - и того меньше.
 Не лучше обстояло дело и в других частях.
Боеприпасов нет.
Настал предел человеческих сил. Даже Марков заснул прямо на совещании, опустив голову на плечо Романовского.
Большинство участников совещания склонялось к прекращению осады. И к спешному отступлению.

Корнилов, выслушав всех, сказал, что другого выхода, как взятие города, нет. Отступить большевики не дадут. Без боеприпасов это будет лишь медленная агония.

• Корнилов заявил присутствующим:

«Я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Как ваше мнение, господа?»

 Нарушая воцарившееся тягостное молчание, только генерал М. В. Алексеев поддержал командующего армией.
Но предложил перенести штурм на 1 (14) апреля.
Корнилов согласился.
Он принял решение дать войскам день отдыха, перегруппировать силы.
А 1-го (14-го) апреля идти в последнюю отчаянную атаку. И решил сам вести армию на штурм...

Оставшись с ним наедине, генерал А. И. Деникин, заместитель командующего и одновременно назначенный перед тем генерал-губернатором Кубанской области, спросил его:
«Лавр Георгиевич, почему Вы так непреклонны в этом вопросе?»
 Последовал ответ:
«Нет другого выхода, Антон Иванович. Если не возьмём Екатеринодар, то мне останется пустить себе пулю в лоб».

• Генерал Марков, вернувшись в штаб бригады, сказал своим приближённым:
 
«Наденьте чистое бельё, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Екатеринодара не возьмём, а если и возьмём, то погибнем».

      Но начаться штурму так и не было суждено…
Одинокую ферму, где расположился  штаб Корнилова, красные обстреливали уже несколько дней. Корнилову неоднократно указывали на опасность, но он относился к близким разрывам равнодушно,
Его просили перенести штаб.
Он ответил:
«Теперь уже не стоит, завтра штурм».

Ранним утром 31 марта (13 апреля) клочья легкого весеннего тумана повисли над ложбинами. Лишь вершины пригорков высветило первыми лучами восходящего солнца.
В восьмом часу утра шальной артиллерийский снаряд врезался прямо в небольшой штабной домик. Он пробил стену и разорвался под столом, за которым в тот момент сидел Корнилов.
Силой взрыва его отбросило и ударило о печь. Когда вбежали в комнату, он ещё дышал.
Окровавленного, его вынесли на обрывистый берег по-весеннему многоводной и бурной Кубани. Там он, не приходя в себя, скончался через несколько минут. Скончался на руках Деникина, Романовского, адъютанта Долинского и нескольких случайных офицеров.

Вот так какой-то шальной снаряд лишил Добровольческую армию его командующего. Человека, который в самом начале Гражданской войны на необъятных просторах России возглавил Белое дело, не стало…
Было в этом случае даже что-то мистическое. Ведь, если вспомнить, то именно Корнилову Временное правительство поручило взять под арест Царскую семью. Так, видно, было суждено ему искупить свой грех предательства Помазанника Божия…

«31 марта… Пятый день беспрерывного гула, треска, взрывов… Бой с фронта, бой с тыла… Яркое солнце. Весёлое утро. Но сегодня всё особенно тревожно… Подходит бледный, встревоженный капитан Ростомов. «Ты ничего не знаешь?» - «Нет. Что?» - «Корнилов убит, -глухо говорит он, - но, ради Бога, никому не говори, просят скрывать…»

Так вспомнит этот день в своей книге «Ледяной поход» участник событий Роман Гуль.

***

Смерть командующего хотели скрыть от армии хотя бы до вечера.
Тщетно.
 Мгновенно узнали все.
Люди, прошедшие огонь и воду, плакали навзрыд...
Смерть Корнилова нанесла армии последний жестокий удар.
 Оставалось одно - отступать. Попытаться спасти хотя бы то, что ещё уцелело.

Положение тем временем ухудшалось. Красные пытались охватить левый фланг армии.
Эрдели едва сдерживал их конными атаками. Туда бросили последние резервы.

• После смерти Корнилова Алексеев сказал:

«Ну, Антон Иванович, принимайте тяжёлое наследство. Помоги вам бог!»

Состоявшееся тотчас совещание высших столпов Добровольческой армии без дебатов назвало Деникина преемником Корнилова.
После краткого совещания новый командующий пробил отбой.

Деникин решил выводить армию из-под удара.
 С юга была река Кубань.
 С востока – Екатеринодар.
 А с запада - плавни и болота.
Оставался путь на север…
И Добровольческая армия, гонимая и преследуемая, снова бросилась на Дон. Туда, где она родилась в конце 1917 года и откуда была вытеснена частями Красной Армии в конце февраля 1918 года…

После захода солнца войска скрытно снялись с позиций, и пошли в полную неизвестность.
Пошли, имея единственную цель - вырваться.
Уходили в порядке, с обозом и артиллерией.
Уносили с собой тела Корнилова и полковника Нежинцева, убитого в атаке за два дня до гибели генерала.
Правда, из Елизаветинской не смогли вывезти 64 раненых - по окрестностям уже рыскал враг, телег не хватало. Начальник обоза вынужден был принять жестокое решение - оставить безнадёжных и тех, кто всё равно не вынес бы перевозку. С ними остались врач, медсестры, деньги на питание...
Спаслись 11, остальные были зверски убиты.

Уже с рассветом колонну обнаружили.
 Из попутных станиц встретили ураганным ружейным и артиллерийским огнем.
Бронепоезд стал обстреливать арьергард.
Красных выбили атакой.
Пытавшуюся приблизиться многочисленную пехоту отогнали пушечными выстрелами.
Едва стемнело, колонна круто повернула на восток.
После 50-километрового марша армия остановилась в немецкой колонии Гначбау.
В окрестностях этой небольшой колонии, добровольцы решили временно похоронить тела генерала Корнилова и его  друга и любимца полковника Неженцева.
 И 2 (15) апреля, тёмной ночью, тайно, несколько корниловцев опустили два гроба в могилу, засыпали землей и сравняли, чтобы скрыть могилы во избежание надругательства. Ни холмика, ни креста. Ни воинской почести, ни салюта. Только канонада большевистской артиллерии нарушала жуткую тишину тёмной ночи.
 
        Оставив дорогие сердцу могилы, Добровольческая Армия продолжила свой отход с новым главнокомандующим генералом Деникиным под прикрытием конницы генерала Эрдели.
Двигались по дороге повозки с ранеными и обозом. А по бокам шли цепи нечеловечески усталых, измученных, но, по-прежнему, полных мужества и отваги бойцов.

       Красные преследовали Добровольцев.
Войдя в оставленную добровольцами колонию Гначбау, они по свежевскопанным следам обнаружили могилы, откопали и подняли гробы.
Тело генерала Корнилова вынули из гроба, отвезли в Екатеринодар и там предали «суду народа богоносца».
Толпа, одержимая нечеловеческой злобой бесчинствовала над трупом, обнажив его до гола, плевала, топтала ногами, колола штыками, удовлетворяя свои «высокие революционные чувства».
Затем изуродованный труп пытались повесить на суку дерева. Но верёвка оборвалась и тело упало на землю. Останки положили на телегу, вывезли за город на свалку и там сожгли.
 Так были отданы «великим русским народом» в порыве революционного подъёма последние воинские почести Великому Русскому Патриоту...

       В ночь со 2 (15) на 3 (16) апреля 1918 года добровольцы вышли к железной дороге вблизи станции Медведковской.
Впереди у них лежала Черноморская железная дорога, занятая красными.
Сзади появились крупные преследующие силы. Начали окружать селение. Десяток орудий повели обстрел.
Это был один из самых  трудных дней.
После неудачного штурма, отступления, потерь люди теряли самообладание. Впервые появилась паника.
Бригада Богаевского, выдвинувшись в поле, отбивала атаки.
 Деникин приказал сократить обоз, оставив одну повозку на 6 человек.
Оставить лишь 4 орудия - для них все равно было лишь 30 снарядов.
Остальное испортили и поломали.

Около 4 часов утра части Маркова стали переходить через железнодорожное полотно.
Марков со своими разведчиками захватил железнодорожную сторожку у переезда. Он от имени арестованного сторожа поговорил по телефону с красным станционным начальством и заверил, что всё в порядке.
На станции был красный бронепоезд, 2 эшелона пехоты. А под боком у них, на переезде - весь белый штаб.
 Марков расположил пехотные части. Выслал разведчиков в станицу для атаки противника. Спешно начал переправу раненых, обоза и артиллерии.
 Но тут их заметили часовые.
Раздались выстрелы.
И через несколько минут внезапно от станции выкатился бронепоезд красных.
Он пошёл к переезду, где собралось всё командование - Деникин, Алексеев, Романовский, Марков и несколько разведчиков.
Оставалось несколько метров до переезда.
Счёт шёл на секунды.

• И тут генерал Марков один, размахивая нагайкой, бросился навстречу бронепоезду:

«Стой! Такой-растакой! Сволочь! Раздавишь, сукин сын! Разве не видишь, что свои?!»

  Ошеломленный машинист затормозил.
И Марков тотчас зашвырнул в кабину паровоза гранату.
Бронепоезд ощетинился огнём.
Но уже подоспел начальник артиллерии Миончинский.
С ходу развернули две трёхдюймовые пушки и в упор - снаряд в паровоз, несколько снарядов по вагонам.
И подбежавшие со всех сторон стрелки Офицерского полка во главе с Марковым полезли на штурм.
Рубили топорами крышу и бросали туда гранаты. Стреляли через бойницы. Подложили смоляной пакли и подожгли.
Красные упорно защищались, но были перебиты.
 Тогда добровольцы бросились тушить и расцеплять вагоны, спасая драгоценные боеприпасы. Взяли 400 снарядов, 100 тысяч патронов и радовались такому счастью.

Боровский, поддержанный Кубанским стрелковым полком, атаковал тем временем станцию и взял её после рукопашной схватки.
 Часть красных успела погрузиться в поезд и бежать. Остальных уничтожили.
А через переезд уже текли многочисленные телеги обоза - раненые, беженцы.
 С юга сунулся, было, второй бронепоезд.
Белая артиллерия встретила его точным огнём. И он отошёл, продолжая обстрел на предельной дистанции и не причиняя никакого вреда.

Армия вырвалась из кольца.
Деникин ловко обманывал красных. Резко менял направление движения. Объявлял в станице один маршрут, а выступал по другому.
 Когда советские газеты захлёбывались восторгами по поводу «разгрома и ликвидации белогвардейских банд, рассеянных по Северному Кавказу», Добровольческая армия оторвалась от противника, отдохнула, окрепла и вышла опять к границам Дона и Ставрополья.

Двинув армию на север через станицы Медведовская, Дядьковская и Бекетовская, в условиях непрекращающихся боёв на все стороны, Деникин сумел вывести её из-под прямых ударов противника.
Пройдя станицу Бейсугскую, добровольцы повернули на восток.
Добрались до Ильинской.
Пересекли железную дорогу Царицын-Тихорецкая.
И вышли к 29 апреля (12 мая) на юг Донской области в район станиц Мечетинская, Егорлыкская и Гуляй-Борисовка.

На следующий день поход, ставший вскоре легендой Белого движения, был окончен…

• Как считает А. Козлов:

«Добровольческая армия избежала полной катастрофы под Екатеринодаром в апреле 1918 года, как совершенно очевидно,  только и исключительно благодаря смелому и, пожалуй, единственно верному маневру в создавшейся критической ситуации, предпринятому А. И. Деникиным, новым её командующим. Он искусно, проявляя военную хитрость и находчивость, вывел её из-под прямых ударов противника. Уклоняясь от больших схваток, к минимуму свёл потери в живой силе, вдохнул в неё подорванную было веру в себя, укрепил моральный дух и поднял боеспособность. Добровольческая армия превратилась в катализатор белого движения на всём Юге России. Как магнит, она притягивала к себе антисоветские силы. Ядро армии, её костяк составили офицеры – те, кто не смирился с большевизмом, отказался от скрытого выжидания исхода борьбы, как сделали это десятки тысяч других. Добровольцы осознанно выбрали путь бесчисленных лишений, сопряжённых с ежеминутным риском для жизни».

 ***

 1-й Кубанский («Ледяной») поход длился 80 дней, с 9 (22) февраля по 30 апреля (12 мая) 1918 года.
За это время около добровольцы покрыли 1 200 километров - от Ростова-на-Дону до Екатеринодара и обратно.
Они петлёй обогнули степную равнину Кубанской области. Побывали в горных аулах Северного Кавказа.
Провели в жестоких боях 44 дня.
 Похоронили сотни своих воинов. Вывезли около 1 500 раненых.
 Численно выросли до 5 000.

«Ледяной поход» не достиг целей - ни своих политических, ни стратегических:
-  он не вызвал массового антибольшевистского движения казаков;
-  добровольцы не смогли превратить Кубань в свою базу.

Но в то же время, этот тяжелейший поход на пределе сил, связанный с огромными потерями, стал – вопреки ожиданиям торжествовавших красных – закалкой Добровольческой армии. Она сохранилась как боеспособная сила и как организующий центр Белого движения на юге России.

Нельзя однозначно утверждать, что поход явился неудачей (в военном отношении - поражением), как это делает часть историков.
Одно, несомненно: именно этот поход позволил в условиях тяжелейших боёв и лишений оформить костяк будущих Вооружённых сил Юга России - Белой армии…