Поэтическая экономия Чехова

               
    Есть понятие «поэтическое хозяйство Чехова» – его применяют к  тому, как  заготавливал и хранил писатель образный  материал:  записи в  книжках, фиксация фактов и наблюдений в письмах, и т.п.  Проглядывается и нечто,  что я определил бы как «поэтическую экономию» Чехова.
    Суть: в отличие от  Толстого, Тургенева, Достоевского,  у Чехова практически нет «отходов производства»  -  неоконченных  произведений, забытых набросков. Разве что  повесть «Калека», которую писатель начал было в Ялте, да так и бросил:  увлечение Ольгой Книппер оказалось несовместимым с  размышлениями о собственной инвалидной судьбе – судьбе  жертвы   врачебной ошибки.  Более того: сюжеты, темы, типажи  у Чехова используются многократно – с вариациями, конечно. Вот юношеская драма «Безотцовщина»:  пьесу забраковали в Малом театре (то ли М.Ермолова, то ли сам А.Островский). И что? Ее темы, идеи,  персонажи перекочевали в пьесы «Иванов», «Вишневый сад», в прозу. В.Б.Катаев отметил, что, не включив «Огни» в Собрание сочинений, Чехов тотчас  использовал основную сюжетную  коллизию  в рассказе «Дама с собачкой». Я нашел пример того же рода: ряд мотивов и образов очерков «Из Сибири» (Чехов  «забраковал»  их при отборе в  Собрание сочинений)  перешли в пьесу «Три сестры».
    Надо сказать,  что подобный тип многократного обращения писателей  к определенным темам, сюжетам, персонажам несет в себе залог более совершенного образного воплощения  материала. Примеры из области искусства бесчисленны. Укажу на «Троицу» Рублева: она ведь родилась в рамках многовекового канона… Пушкинская тема «Exegi  monumentum»  прошла через творческие сознание и Горация, и Державина, и  потом, после Пушкина – через столетия – к Иосифу Бродскому.  У Чехова образцом самоповторения – разумеется,  при кардинальном  углублении и совершенствовании формы, - стала переделка пьесы «Леший» в «Дядю Ваню».  Лично я считаю эту пьесу  совершенством, верхом слиянности  актуального, злободневного – с  вечным, бытийным -  а также с традиционным, родовым русским началом  всей отечественной литературы.  Не случайно ведь Серебряков произносит  знаменитую фразу из «Ревизора»! «Я собрал вас,  чтобы сообщить пренеприятное известие…».  Он – уже разоблаченное научное  ничтожество,  профессор-фитюлька – он вновь готов играть роль настоящего ревизора и учителя нравственности! Это все равно, как если бы разоблаченный Хлестаков снова вернулся  в уездный город.
    Если бы Чехов прожил еще 10-15 лет! При подготовке своих пьес к новым изданиям он отточил бы их до невероятного совершенства, а может – по примеру «Лешего» и «Дяди Вани» - создал бы на уже освоенном материале  новые драматические шедевры. Сам Чехов на сей счет был недвусмыслен:
«… если бы мне прожить еще 40 лет, <…>  я выпалил бы во всех вас  из такой большой пушки, что  задрожали бы небеса…» (П.3,194).